– Осторожнее!
Да, да, и крик слышу, и вижу краем глаза балку, но что толку – всё равно успеваю только броситься на пол, больше ничего. Борн перехватывает меня за живот, не давая упасть, и рывком тянет вперёд. Балка громко бухает прямо позади нас, так близко, что я даже чувствую колебания воздуха. Ещё бы чуть-чуть и задела… В последний момент отскочили.
Я поднимаюсь с коленок, оправляя футболку.
– Спасибо.
– Не зависай, – отмахивается Борн. – Нашла где встать.
Что есть, то есть: место и правда крайне неудачное. Встала, рот разинула, растяпа, а Борну меня выручать пришлось. И поделом мне – чаще по сторонам надо смотреть, а то проблем не оберёшься.
За нашими спинами что-то тягуче заскрипело: балка начала подниматься. Ну и противный скрежет, будто прямо в ухо визжит! Ой, и соринка в глаз попала…
Вдруг до меня доходит: похоже, нелепое происшествие с ловушкой заставило меня упустить ту жалкую интуитивную ниточку, которая вела нас к цели ровно до этой минуты. Вот же…
– Куда дальше?
– Я… не знаю. Я сбилась.
– Ладно, – Борн кивает. Просто кивает, без упрёка и обвинений… я так ему за это благодарна. – Давай уберёмся подальше от этой штуковины.
Мы быстрым шагом (то есть это Борн шагом, а я – почти бегом) движемся вперёд, за угол. Раздаётся окрик Анри: интересуется, всё ли у нас в порядке. Голос брата гулким эхом прокатывается по залу, дробясь в сети металлических стен-перегородок. Из-за лабиринтного устройства тренировочного помещения акустика такая скверная, что не поймёшь, то ли тебе кричат из-за угла, то ли из другого конца зала.
– Всё хорошо, – ровно отвечает Борн на вопрос Анри. – Не отвлекайся.
Несколько секунд тишины; так бывает, когда не всё расслышал и пытаешься додумать недостающее. Наверное, это потому, что Борн – намеренно, как мне кажется – говорит обычным голосом, не кричит.
–
…Вы нашли третий блок питания? – наконец спрашивает Анри.
– Ищем.
–
Помощь нужна?
– Говорю же, всё в порядке, – в голосе Борна слышится лёгкое раздражение.
–
Ладно!
От Анри больше ничего не доносится, но Борн хмурится. Он недоволен, это сразу чувствуется. Ему вообще часто приходится дуться из-за Анри: слова брата, особенно когда тот поддевает Борна или подшучивает над ним, всегда как будто бы слишком того задевают. Пожалуй, не только с Борном так: с Эриком вон почти каждую неделю дерутся. Анри никого не хочет обидеть, но как ляпнет что-нибудь… Эрик же очень чувствительный и прямой и не различает, где издёвка, а где безобидная шутка. Дерутся, конечно, несерьёзно, дали друг дружке по паре тумаков, пар спустили и разошлись. Вестар сильно наказывает за драки между собой… но на маленькую дружескую потасовку обычно закрывает глаза.
Впрочем, с Борном, если подумать, нечто другое. Не то чтобы он недолюбливал Анри… скорее, как мне кажется, немного тому завидует. Глупо, наверное. Борн среди нас третий по старшинству, он очень сильный и отлично развит физически. Больше и сильнее него только Дан, но это же Дан. Зато Анри никак не сравниться с Борном силой, и там, где нужна мощь и выносливость, Борн с лёгкостью его обходит. И зачем завидовать? Не понимаю. Потому, может, что мне-то, в отличие от Борна или Анри, похвастаться особо нечем. Каждый лучше меня. Приходится стараться изо всех сил.
По-моему, только так можно научиться делать что-то хорошо – когда есть те, кто делает это гораздо лучше тебя.
Иногда в просветах между стенами-перегородками мелькает светловолосая голова Финни. Анри я не вижу, но точно знаю, где он – возится с «хлопушкой». Разбирает её, многое повидавшую, по проводкам-винтикам. Правила сегодняшней тренировки таковы, что ему никак нельзя от «хлопушки» отлучаться, вот он и ковыряется. Вообще-то не особо важно, кому из четвёрки там стоять, просто у Анри разбираться с техническими головоломками этой здоровенной подкопчённой машины всегда получается лучше всех.
Вроде бы ему уже удалось обнаружить коробочку с электронной взрывчаткой в недрах главной машины, и сейчас он воюет с детонаторами. Опять несколько штук сунули! Дурацкие детонаторы, так не люблю с ними возиться…
Хотя искать блоки питания – наша с Борном и Финна задача сейчас – не легче. Да, всего четыре, но прячут их всегда так, чтобы ни за что не найти. И если не отыщем, не отключим все четыре, что-то пропустим, где-то ошибёмся – «хлоп»!
Сильно никто не пострадает, даже если рядом оказаться – взрывчатка-то слабенькая, – но всё равно неприятно. Как обожжёт, потом ноет долго, ещё и отметины остаются.
Больше всех, конечно, достанется Анри.
Мне совсем не хочется, чтобы его задело.
Не люблю это – когда знаешь, что из-за твоей нерасторопности пострадает другой. Лучше уж за свою голову отвечать, и только.
Хотя Вестар считает, что такие тренировки развивают у нас «чувство командной ответственности». Он-то всяко знает лучше, чем я, поэтому я помалкиваю и просто стараюсь сделать всё, что могу.
Мы с утра в большом тренировочном зале. Я очень устала, хочу пить – во рту пересохло, приходится всё время сглатывать, что как-то не помогает, – но об этом мне не стоит и заикаться. У нашей четвёрки осталось не так много времени, и отвлекаться на меня нельзя.
Две другие четвёрки, тренировавшиеся до нас, справились успешно; вторая команда, правда, много шуму наделала и к тому же разломала два блока питания, за что Вестар их отчитал: блоки лучше оставлять невредимыми, чтобы можно было использовать и дальше, это все знают. Однако ни у кого не «хлопнуло». Нам тоже нужно как следует потрудиться. Будет стыдно не справиться.
У нас есть чуть меньше десяти минут. Никогда не забудешь, сколько времени осталось: вон он висит, таймер, высоко над выходом, чтобы отовсюду видно было. Когда пять минут остаётся, ещё и загорается красным, тревожно так. На нервы только действует.
Не сказать, что мы совсем уж не успеваем: Анри всегда свою работу вовремя сделает, да и мы два блока питания уже отключили. В поисках третьего мелькает Финни, а вот четвёртый от нас с Борном упорно ускользает.
Так сложилось, что на таких командных занятиях мы с Борном привыкли работать сообща: у меня неплохо получается находить элементы, а Борн… ну, он очень сильный. Есть действия, которые у меня занимают много времени: пока я панель от стены оторву или вглубь «хлопушки» заберусь, уже ужинать пора. Зато Борн, как он сам говорит, «бахнул – и все дела». Иногда меня даже восхищает, насколько легко ему удаётся крушить всё вокруг. Наверное, надо как-нибудь ему об этом сказать – может, тогда он перестанет недовольно коситься на Анри…
Большой тренировочный зал действительно… большой. Потолок высоко-высоко, а по периметру не скоро и обойдёшь. «Хлопушка» всегда здесь проводится, даже если ты в одиночку, и редко что-то другое тут бывает. Ещё хорошо в догонялки играть – и уж всяко веселее, чем с блоками да детонаторами возиться.
Повсюду перегородочные стенки, буквально одна на другой, невысокие – в два моих роста. Наверное, если сверху посмотреть, то на сеть похоже. Для ребят это вообще не стены, а так, ерунда: Борн, когда обходить лень, махом через них перелезает, ещё и меня подсаживает.
Построено всё абы как, каркас да облицовка из металлических панелей, которые постоянно где-то отходят, отваливаются, где-то вообще отсутствуют – постоянно ведь отдираем. Хотя, тут, как заметил Вестар, важен не внешний вид, а «функция». Функция усложнять нам жизнь.
Элементы, которые нужно найти, могут быть упрятаны где угодно, но механики почему-то больше всего любят скрывать их в толщи заграждений, под облицовочными панелями. Наверное, в отместку за тот погром, который после нас обычно остаётся.
– Есть идеи? – поторапливает меня Борн, и я от волнения опять начинаю кусать губы.
Аккумулятор будто нарочно от нас скрывается: ещё чуть-чуть, и я поверю, что механики припаяли ему ноги.
Кажется, что может быть проще – найти блок питания! Тянется же верёвка проводов от главной машины «хлопушки» – по ним пошёл и нашёл, делов-то…
Ага, я так думала, когда мы в первый раз совместно на «хлопушке» тренировались, несколько недель назад. Из шести блоков (хоть мы и занимались все вместе, даже на команды не делились, Вестар решил, что в первый раз этих шести нам с лихвой хватит. Ещё как хватило!) нам удалось отыскать лишь два, потом время кончилось.
Как выяснилось, провода-то тянутся, да не везде их можно найти: скрываются вглубь, за каркасом стен прячутся, иногда даже вниз уходят и под полом идут. Да и не станешь подчистую перегородки обдирать, чтобы их ход проследить. Можно, конечно, но долго и лениво, а если ещё и на «пустышку» нарвёшься, считай, сегодня не твой день. Это вообще самое обидное – нашёл провода, а они «пустые», обманные! Ни к чему не подключены, обрываются где-то, только внимание отвлекают и время отнимают, путают.
Единственное спасение – вовремя почувствовать, есть ток или нет. И то не все могут, вот уж не знаю, почему. Борн вон даже батарею заряженную от разрядившейся не отличит. Анри отличит. С лёгкостью, куда быстрее меня. То ли у него этих… рецепторов?.. рецепторов больше, то ли он просто умнее.
Анри гений. Мне бы всего немножечко его ума – может, хоть тогда перестану застревать под опускающимися балками.
Борн нервно сопит над ухом. Да знаю я, что времени мало… Как-то у нас не заладилось с этим блоком питания. Попались и кучу времени потеряли: правда, не на «пустышку» – уж подключенный с пустым я точно не спутаю, – но тоже глупо и обидно. Провода, отойдя от главной машины, долго вели нас за собой вдоль своей стенки, а потом вдруг вильнули, спустились к полу и потянулись назад! Едва-едва обратно до «хлопушки» не дошли – развернулись под полом и нырнули в соседнюю перегородку. Точно живые. Живые и вредные.
Анри бы не попался.
Но я не Анри. Надо стараться. Моя работа – мне и выполнять, а не ныть, что я где-то промахнулась или чего-то не могу.
Никто другой за меня пыхтеть не будет.
– Сейчас, Борн… сейчас.
– Проводка же вроде в эту сторону пошла?
– Да ну её, эту проводку дурацкую, –
нет, надо вернуться, мы зря ушли… – Дай я так попробую.
Облицовочные панели, когда их касаешься, холодные, часто погнутые и исцарапанные. Несладко им с нами приходится – хотя и нам с ними тоже… Я трогаю их – легонько, кончиками пальцев – и боком смещаюсь влево, трогаю, смещаюсь, опять… Попадись под ногами ерунда какая – точно споткнусь, не увижу.
Всё ощущение мира, все чувства – в ладони.
Сильно руки прижимать нельзя, иначе пульс мешает. Можно вообще не касаться, но так проще.
Вот здесь начинается мелкая-мелкая дрожь. Панель подрагивает. Это даже не вибрация, это что-то совершенно иное, не объяснишь. Левее, левее… кажется, сильнее становится. Возможно, мне только мерещится, но это ощущение настолько знакомо, что мне хочется ему верить. Наверняка можно было бы почувствовать особенный холодок – электромагнитное поле всегда холодное, чем плотнее, тем холоднее, и к тому же пахнет по-особому, – но металл сам по себе прохладный и этим напрочь всё перебивает.
Где-то рядом провода с током идут – или, может быть, даже блок питания неподалёку.
Если я пойду ещё дальше… да?.. да, в эту сторону, то…
Громыхает совсем близко, и я вздрагиваю и поспешно отскакиваю назад. Нет, нельзя сказать, что злополучная балка-ловушка бездействовала до этого и решила опуститься только сейчас, но к её грохоту как-то привыкаешь, да и мне не до того было. Вот и подошла, не заметив, а как чуть по уху не щёлкнуло, так и задёргалась. Недотёпа, что и говорить.
Но вот ведь… весь пол ходуном ходит… что же я!..
Любой бы понял, что дрожит-то от ловушки и поднимающего её механизма!
Любой, но не я.
Неужели всерьёз подумала, будто тайник где-то возле ловушки? Или даже под ней!..
Дурында, прямо напасть какая-то!
Это бывает так: ни с того, ни с сего навязчивое побуждение совершить что-то… не то. Оголённого провода под напряжением коснуться –
что будет? вдруг ничего? вдруг врали про опасность? вдруг в прошлый раз только показалось, что обожгло? – пальцы между дверьми лифта сунуть, ножом в ладонь ткнуть. Словно какая-то часть внутри нарочно хочет себе навредить. Иначе – почему именно,
именно под балкой? Потому что «а что будет»? Потому что «а что придётся сделать, если там»?
– Ну? Что? – Борн всё сопит и нервно топчется рядом, озираясь по сторонам. – Ты аккуратнее, близко-то к этой штуковине не подходи, зашибёт же.
Я не отвечаю, и он отходит к соседней – чтобы мне сильно не мешать – стенке и от души по ней лупит. Это он так успокаивается, уже не впервые. Глухо и низко звенит потревоженная перегородка, а сбитая панель с неприятным острым звоном брякается на пол. Борн ногой отшвыривает её в сторону и вяло заглядывает в образовавшуюся дыру. Конечно же, там ничего нет.
Слышится негромкий возглас Финни: он только что разобрался со своим аккумулятором.
Тут же нас окликает Анри:
–
Наи, Борн, а вы что там?.. Времени мало осталось!
– Да знаем, – ворчит Борн, несильно, но старательно пиная стенку.
А я всё…
Нет. Не-а. Ни за что. Нетушки, нет.
Не мерещится, и всё.
Не просто так я под этой балкой застряла. Сюда тянет. Или здесь этот блок дурацкий – или я ума не приложу, где…
Может, его вообще не существует. Сказали, что четыре, а их три.
– Борн.
Товарищ тут же отрывается от пинания стены и подскакивает ко мне.
– Что? Придумала?
Не зная, как и объяснить, показываю пальцем.
– Чего-о? – переспрашивает он. – Там, что ли?
– Угу…
– Хм… Рядом где-то или?.. – Борн, похоже, даже не сомневается. Если уж он мне настолько доверяет, то почему я сама-то себе верить не могу?
– Давай сначала вот здесь посмотрим. Вдруг уже что-то видно?
– Ладно, – кивает Борн. Оттесняет меня, без особых раздумий размахивается и бьёт, ещё раз. На пол, позвенькивая, отскакивает болтик. Погнутая панель держится на честном слове, и Борну достаточно лишь поддеть её край пальцами, слегка расшатать и снять.
Прямо под панелью пустота – перегородки полые изнутри – и ничего, кроме каркаса, нет, проводки не видно. Прутья каркаса довольно редкие, между ними можно хоть голову просунуть. Что Борн и делает. Он аккуратно заглядывает внутрь, и через какое-то время оттуда гулко и с мелким дребезжанием доносится его голос:
– Там что-то… блин, видно плохо… Уй!
Это ловушка в очередной раз бухнула, а Борн вздрогнул и, кажется, головой тюкнулся.
– Фух, – поспешно высунувшись и тряся головой, жалуется он, – громко-то как, аж башка зазвенела…
– Что там?
– Да не видно, говорю, там тросы тянутся эти, а ниже вообще темнота – глухая стена, что ли.
Отлично, нечего сказать. Теперь всё зависит от того, насколько мы оба мне доверяем.
– Что будем делать?
Пожалуй, нужно бы тон более уверенный, но как раз уверенности у меня нет.
Хочется упасть на пол и заныть, что я ничего не знаю и не могу. Сделайте, выберите за меня!
Некому. Некому выбрать за меня. У всех своя работа.
Это так тяжело – решать: подвергнуть ли опасности другого человека. Возможно, просто так, впустую.
Не хочу, не хочу решать…
– Борн… Давай всё-таки посмотрим
там?
– Фу-ух… Ладно. Прямо под? Пол или стенка?
– В стене.
– На каком уровне? – Борн скрещивает на груди сильные руки и внимательно разглядывает балку-ловушку – длинный увесистый блок кривовато сваренных между собой железных прутьев, подвешенный на двух тросах. Прикидывает, как лучше доставать. Вдруг?..
– Подумаю.
Я подбираюсь совсем близко, пока балка лениво и натужно поднимается.
– Осторожно. Думаешь… –
нет, всё-таки сомневается, – правда там?
– Давай посмотрим? – робко прошу я. Рисковать-то не мне. Уж-жасно. – Примерно вот так, – провожу рукой, отмеряя высоту на ладонь выше моей макушки.
– Вы чего, под эту штуку лезть хотите? – раздаётся тихий и удивлённый голос. Я оглядываюсь и вижу Финни, а точнее его светлую голову, любознательно торчащую из-за соседней стенки. На мгновение мальчик исчезает – и вот, подтянувшись, уже сидит на перегородке.
– Именно.
– Помощь нужна?
– Пока нет.
Борн сосредоточенно хмурится и, отстраняя меня, подходит к ловушке почти вплотную.
Балка ухает, рушится вниз, в паре десятков сантиметров от его лица. Борн ждёт, пока она медленно и тяжеловесно поднимется и вновь опустится, что-то высчитывает. Когда начинается очередной её подъём, парень широко и удобно расставляет ноги, чуть наклоняется, примеривается и, стоит ей только подняться над его головой, метко бьёт, раз, другой, третий. Помятая панель сваливается на пол, и Борн, прежде чем мешанина прутьев вновь опустится, успевает заглянуть в образовавшуюся выемку стены.
– Слушай, кажись, и правда там…
– Да? – у меня замирает сердце, то ли от радости, то ли от страха: теперь-то блок придётся оттуда доставать…
– Попробую вытащить.
– Стой, подожди!
Финни легко соскакивает с перегородки и подбегает к нам. Борн выпрямляется и вопросительно поднимает брови.
– Ты уверен, что успеешь отключить, пока эта штука не опустится? – Финни сдувает свётлую чёлку.
– Дак опустится, и пусть. В чём проблема-то?
– Она ж провода все перережет! Они за блоком потянутся, а та острая штукенция их срежет.
– Да, пожалуй… – признаёт Борн.
– Значит, нужно прикрыть их чем-то, – предлагаю я.
– И сразу блок прямо в сторону отвести, по стеночке, – соглашается Финни.
–
Ребята-а… – доносится немного жалобный голос Анри. –
Шесть минут осталось. Вы где??!
– Да не бзди ты, – поморщившийся Борн упомянул любимое слово механика Джо, – скоро будем.
Анри молчит какое-то время и тихо, но слышно бурчит в ответ:
–
Сам не бзди, ёжик…
Мне стыдно оттого, что мы тут копаемся, а он у машины стоит, бедняга, и без нас ничего больше сделать не может, и я кричу ему:
– Анри, мы правда почти всё. Мы блок нашли, но пока вытащить не можем. Скоро отключим, обещаю!
–
Раз ты так говоришь, тогда ладно! – явно повеселев, отвечает Анри. –
Уж ты-то справишься.
Он слишком добрый, мой брат.
…К грохоту балки привыкаешь.
Пока я отвлекалась, Финни с Борном уже что-то придумали – похоже, решили прикрыть провода сбитой с перегородки панелью. Ну, больше-то всё равно нечем.
Хотя, даже не просто панелью: Финни, пока Борн держал две таких, ловко ввинтил в отверстия болты от них же, чтобы получилась одна цельная длинная панель. Здорово придумано.
– Ну что… – Борн, для проверки махнув будущей заслонкой, протягивает её Финни. – Схема такая: я вытаскиваю, ты тут же прикрываешь и держишь. Смотри, чтоб не задело.
– Ага.
Финни проскальзывает под поднимающейся ловушкой и встаёт по другую от неё сторону, держа заслонку наготове.
Мы ждём, пока балка вновь опустится и начнёт подниматься.
Когда это происходит, Борн нагибается и, повозившись, вытаскивает из выемки тяжёленькую батарею, за которой тянется несколько толстых разноцветных проводов. Финни сразу же накрывает провода панелями, плотно прижимая к стенке.
– Нормально? Держишь? – интересуется Борн.
– Держу… Вы только быстрее, ла-а-а-а… дна?! – балка едет вниз, царапая выступающим прутом заслонку, и Финни опасливо придавливает её ещё сильнее.
Борн осторожно вытягивает провода, чтобы подальше отодвинуть батарею. На пол её поставить не получится – длины проводки недостаточно. Я подхожу к Борну.
– Я держать буду, а ты отключай, – говорит он мне.
– Опусти чуть пониже…
– Давно пора уже вырасти, мелкая.
– Зачем? – Я снимаю с корпуса батареи крышку. – Ты же меня и так поднимешь, если нужно.
– А ты не привыкай, – хмыкает Борн. Он явно доволен, хоть и не хочет показывать.
Под крышкой небольшое углубление: там переключатель и пять проводов, навинченных оголёнными хвостиками на полюса элементов. Никакого подвоха – хватит уже на сегодня! – я больше не чувствую, поэтому просто щёлкаю головкой выключателя. Борн нависает надо мной.
– Всё?
– Сейчас проверю.
Я слабо оборачиваю провода, тянущиеся от батареи, вокруг ладони – так чувствуется лучше. Пусто.
– Всё!
Финни с облегчением отпускает заслонку, и она скользит на пол.
– Анри, мы отключили! Сейчас придём.
– Отлично!
Финни первым перелезает через стенку, из-за которой он появился; Борн подсаживает меня и, перемахнув на другую сторону, ловит, когда я спускаюсь.
Вскоре мы оказываемся возле Анри и главной машины.
«Хлопушка» знакома каждому из нас. Время от времени на ней бывают занятия в одиночку, когда ты и только ты один должен найти и обезвредить спрятанную в глубинах машины-головоломки электронную взрывчатку. Ничего больше искать не нужно, никакие дополнительные блоки питания – но и одной машины хватает. Стоишь напротив неё, грязный, уставший, вспотевший от волнения, вымазавшийся в машинном масле, с саднящими исцарапанными пальцами, и пытаешься, например, понять, почему детонаторов вдруг оказалось два и какой из них подаст сигнал воспринимающему устройству. В нескольких метрах позади тебя возвышается Вестар, и я лично не знаю, что сильнее действует на нервы: когда он говорит что-то резкое или же молчит. По мне, так и то, и то всегда немного пугает.
Оба детонатора кажутся тебе одинаково привлекательными и одинаково ненавистными; времени, как всегда, не хватает, и ты торопишься и из-за этого страшно ошибаешься. Руки будто немеют; ворох проводов перед глазами, штырьки, элементы становятся чётче, аж до рези в глазах. И так не хочется проиграть!
Зато когда ты один, то и отвечаешь только за себя. Тебе уносить ноги, если не справишься, и никого другого, кроме тебя, точно не заденет.
Хотя мне вот не отскочить так быстро и далеко, как ребятам. Поэтому Вестар, когда я одна, стоит буквально в паре метров – чтобы в случае чего оттащить за шиворот. С другими-то ребятами он у вон той стены рядом с выходом стоит. Но я не жалуюсь, совсем нет. Хоть это немного стыдно, когда тебя отдёргивают за шиворот, но лучше стыдно, чем больно.
– Наи, поможешь?
Я подхожу к брату. Наверняка помощь ему на самом деле не требуется – с «хлопушкой» он всегда и сам отлично справляется, для него это плёвое дело, – просто ему хочется сделать мне приятно.
– Возьми их. Я не дотягиваюсь. Осторожно.
Я сажусь прямо на пол и беру в руки проводки от двух электронных детонаторов.
– Скажи, когда оба отключатся.
– Угу.
Финни с Борном молча стоят позади. Времени остаётся буквально пара минут, но от них уже ничего не зависит. Всем руководит Анри.
– Так?
– Нет.
– Ага… – брат ещё с чем-то повозился. – А так?
– Только красный отключился.
– Теперь?
– Ты обратно красный включил.
– Обманываешь…
– Нет.
– Ладно, теперь?
– …Оба пустые!
– Фу-ух… – Анри радостно выдыхает, тряхнув кудрявой головой. – Мы это сделали! Сколько, сорок секунд осталось? Ребят, может, подальше отойдёте?
– Ну уж нет.
Борн фыркает, соглашаясь со мною; Финни тоже улыбается.
Мы стоим четвёркой возле главной машины, ждём. Если бы оставалось много времени, можно было бы сказать Вестару, что мы всё, но тут уж чего…
– Как-то сегодня сложновато, вам не кажется? – тихо говорит Финни.
– Есть немного…
– Что у вас за проблемы с блоком питания были? – спрашивает нас с Борном Анри.
– Сначала проводка крюк сделала, потом вообще ничего найти не могли… – нехотя отвечает Борн. – Ещё и штуковина эта опускающаяся. Прямо под ней, оказалось. В стене. Хорошо, что Наита догадалась.
– Ещё и достать оттуда не сразу сумели… – поддакивает Финни.
Последние десять секунд таймер противно пищит на каждую. Мы все немного нервничаем, хоть и не подаём виду.
Коробочку со взрывчаткой на всякий случай отодвинули как можно дальше. Меня когда-то удивляло, зачем так обязательно доставать взрывчатку наружу – корпус-то у громадины машины крепкий, выдержит!
Так вот, совсем не выдержит. Каркас остаётся, но обломки панелей, винты и прочие огрызки разлетаются во все стороны. Это куда опаснее, чем обжечься или удариться. В глаз прилетит – мало не покажется. Да даже не в глаз, всё равно опасно: Эрик на втором или третьем занятии, точно не помню, не смог отыскать взрывчатку, и она взорвалась внутри. Бедолаге обломком корпусной панели щёку распороло – неделю нормально говорить и есть не мог.
Хоть бы не хлопнуло, хоть бы не хлопнуло…
Три, два, один…
Длинный писк.
…Не взрывается!
Наши радостные вопли разлетаются по тренировочному залу. Борн на радостях даже хлопнул Анри по плечу, отчего мой худосочный брат едва не упал.
Дверь открывается, и мы выходим из зала.
Другие ребята и Вестар ждут нас снаружи. Я счастлива, хочется прыгать и кричать во всё горло. Ребята смотрят на нас и тоже улыбаются.
…Вестар, конечно, всё равно находит, за что нас отчитать. И что по времени едва-едва успели, и ловушку-то не догадались отключить («Отключить?! Её можно было отключить?!»), и шумели много. Хотя, как мне кажется, Учитель, несмотря на свои хмурые взгляды и строгие слова, вполне нами доволен.
– На этой неделе с «хлопушкой» всё, – закончив с нашей четвёркой, громко объявляет он. – Идите поешьте, отдохните, и чтобы в три все были в блоке «А»! Профессор Шмидт уже прибыл. А завтра жду вас в малом зале в восемь. Свободны!
– До свидания! До свидания, учитель! – вразнобой откликаемся мы.
Он удаляется, и мы все, двенадцать, переговариваясь, выходим в коридор. Кто-то с облегчением смеётся, кто-то что-то возмущённо твердит, кто-то зевает. Анри, идущий рядом со мной, говорит, что готов съесть все наши порции вместе с тарелками – такой он голодный. Я смотрю на спину худого гибкого Шио, идущего впереди меня, и улыбаюсь. Мы все хорошо постарались. Это очень приятное ощущение. Чувствуешь себя нужным, полезным. Чувствуешь, что ты на своём месте.
Как же хорошо!
Как хорошо, что всё это есть, что мы – есть. Не знаю, как ещё сказать…
_______________________
Наита открыла глаза. Подняла руки, рассматривая ладони. Руки взрослой девушки, не ребёнка. Пальцы длинные, сильные, на указательных – кольца.
Дышалось трудно, в груди как будто что-то давило.
Кошмар, снова. Сон, не страшный по ощущениям, даже совсем наоборот, но жуткий по своей сути. Жизнь
тогда.
Всё так, как было, до слова, до цвета, будто перед глазами вновь промотали снятую в то время плёнку. Грохот балки-ловушки, слабый запах гари от стен, холод металла, волнение, радость…
«Как хорошо…»
Нет, совсем не хорошо, что же тут хорошего, боги, что тут
может быть хорошего…
То время не снилось уже несколько лет. Быть может, из-за сытой и размеренной жизни, жизни обыкновенного человека, быть может, Наите это просто было необходимо – забыть. Хотя бы на какое-то время, словно отложить подальше, чтобы не мучиться, чтобы не страдать. Боль убивает, время же лечит. Время сглаживает неровности, обволакивает саднящее спасительной дымкой. Время успокаивает. Наиту тоже успокоило – когда ей это было нужно.
Почему же теперь всё в ней проснулось? Потому что – выросла, стала крепче? Потому что – сможет выдержать?
Сможет ли?
Раньше, особенно когда Наита осталась совсем одна, эти сны часто приходили к ней. Кусочки прошлой жизни, столь яркие и настоящие, что становилось жутко. Но – лишь когда Наи просыпалась. Стоило ей открыть глаза, как её охватывал ужас от одной лишь мысли, что всё это могло
не сниться. В такие моменты, чтобы успокоиться, она подолгу бродила по квартире, холодными руками дотрагиваясь до мебели, оглаживая тяжёлую плотную крышку фортепиано; брала на руки спящего на её кровати кота: на базе уж точно не было животных. Или просто стояла, глядя в зеркало на своё отражение. Ей требовалось что-то делать… что угодно, лишь бы убедиться, что она действительно проснулась, что не сон вся её теперешняя жизнь и она совершенно точно не проснётся там, в Общей комнате, с маленькими детскими ладошками, на которых колец никогда не было.
В такие ночи засыпать повторно было страшно. Наита включала свет во всём доме, телевизор, распахивала окна, чтобы впустить приглушённые звуки редких автомобилей, заваривала чай, кофе, слушая успокаивающее бульканье чайника. Вытаскивала книги из шкафов, учебники, ноты, даже порой одежду и безделушки, а потом раскладывала всё это на кровати, нарочно окружая себя вещами, которые точно принадлежат теперешнему её миру и времени. Это помогало.
Но больше всего отрезвляла, как ни странно, пустота дома. В этом доме и этой жизни рядом с ней не было никого. Друзья и одноклассники оставались далеко за порогом, как часть важная и необходимая, но всё-таки прикладная. На базе же её постоянно окружали ребята. Они и Анри были с ней всегда, наполняли собой почти каждую минуту той её жизни. Наи была их частью, а они её, и не мыслимо было бы представить одно без другого.
Но в пустом доме их не было и быть не могло. Наита понимала это, и облегчение в её душе перемешивалось с тоской и глухой застарелой болью.
С давних пор к ней не приходила та жизнь. И вот уже несколько ночей с настойчивостью возвращалась, будто Наите нужно было прожить её сначала, заново. Но как раз этого она не хотела, ни за что. Конец той ленты слишком страшен. Если бы только можно было развести костёр и сжечь её, но… нет.
Девушка лежала, уставившись в потолок, и вновь чувствовала то подзабытое теснение в груди, которое всегда оставалось после самого первого, ещё иррационального и панического, страха, возникающего от внезапной замены одной жизни на другую. Страха
«проснуться».
Когда-то Наита… была бы счастлива проснуться среди ребят. Видеть их всех, жить как раньше, счастливо, наивно, ещё не зная, что с ними всеми будет в конце. Но сейчас-то она уже знала, она помнила! Пережить всё это снова? Она не сможет. Слишком больно, нечеловечески больно. Лучше выгрызть себе сердце, чем испытать это во второй раз.
Всё вокруг перемешалось. В просветах настоящего, будто текст предыдущей страницы, просвечивающий сквозь тонкую бумагу, проступали фрагменты былого. Наита сходила с ума, она с трудом различала, где что. Её комната или длинные коридоры базы, тишина или гул разговоров, жара, прохлада, темнота, яркие лампы, двери, потолок, шкаф, взрослая Наита, маленькая Наи.
Она закрывала – или открывала? – глаза, и перед ней возникали лица ребят – уставшие, довольные, насупленные, расстроенные, улыбающиеся.
Ей казалось, она забыла, но нет – всех помнит, каждую родинку, цвет глаз, улыбку!
Такие живые и настоящие…
Горло сдавливало. В ушах стоял многоголосый шёпот:
«Давайте», «Не облажайтесь, ха-ха!», «Я не могу…», «У тебя получится», «Можешь… Можешь».
Наита села в кровати, зажала уши и принялась их тереть. Не получалось – шёпот был внутри неё, чем-то от неё неотделимым, как биение сердца.
И смех. Радостный, счастливый.
Глаза и горло жгло огнём. Наита тонула в этом заполонившем всё вокруг водоёме голосов.
…там эта обманка!..
…в следующий раз смотри, где…
…не-а, я успел…
…Профессор будет…
…только не на поле! У меня ещё с прошлого…
…сказал, что у меня…
…почему сразу?..
…завтра плановый…
…я же говорил, не надо…
…ну и что, сломал, подумаешь…
…есть хочу! Поскорее бы уже…
Страшное, дикое ощущение безвозвратной потери. Почти как тогда, и нет никакой разницы, что прошло столько времени, достаточно, чтобы смириться. Так невозможно, неправильно, безнадёжно. И больно. Так больно, что сердце останавливается – и лучше бы остановилось!..
Она их потеряла. Их не было с ней. Почему их с ней не было? Почему их не было???
Их не было, а она… была. Но не они.
«Ребята».
Борн, хмурый большой Борн, надёжный товарищ и напарник. Борн редко спорил, Наи редко ошибалась… Из них вышла отличная команда.
Шио, ловкий, хитрый, громкий Шио, любящий головоломки и сложные задания почти так же, как Анри, но предпочитающий работать руками и поэтому постоянно что-то мастерящий…
Коли с Эриком – друзья-соперники, вечно спорящие, соревнующиеся, но стоящие друг за друга горой.
Финни, тихий, светлый, добрый Финни. Он всегда появлялся именно тогда, когда был нужен, и так внезапно, что казалось, будто он выскакивает прямо из-под земли.
Василёк, самый младший среди мальчиков. Когда он улыбался, его большие голубые глаза лучились ласково и тепло – и сразу тоже так хотелось улыбнуться! Он всё время угощал Наи чем-нибудь сладким, припрятанным с ужина. Знал, чем её порадовать.
Худенькая Маргарет, которую все звали Мартик. У неё никогда не отрастали волосы хотя бы настолько, чтобы закрыть уши: вроде только отрастут немного, как её отправят на операцию. И – опять голая голова и рубцы от швов. Наи тоже года три бегала с коротким ёжиком, но потом ей позволили обрасти.
Серьёзный и смышлёный Тит. Обещал в скором времени дорасти до Борна и безумно, до смешного боялся щекотки.
Дан и Мирра. Самые старшие. Непререкаемый авторитет. Помогут, разберутся, успокоят. Всегда вместе. Наита не встречала людей, которые любили бы друг друга так сильно.
Сплочённость и преданность. Единый организм из двенадцати человек. Каждый на своём месте. Все знают, кто на что способен и не способен.
Если вечером, когда все уже легли, а кто-то один ещё не вернулся из лабораторного отсека, никто не засыпал, пока он не придёт. Бывало, так и лежат все в темноте, ждут, а чтобы не уснуть, рассказывают друг другу что-нибудь интересное, или страшное, или глупое, что недавно приснилось, подумалось или, может, просто услышалось от докторов.
А тот, кто задерживался, всегда знал: его ждут. И оттого старался вернуться как можно скорее. Если, конечно, мог сам идти.
Почему их нет?
Они были её миром.
Сгинули. Все умерли.
Дан, Мирра, Борн, Шио, Коли, Эрик, Маргарет, Финни, Тит, Василёк – все.
Сгорели, растоптанные, растерзанные.
Убитые.
Никого не осталось. Никого, кроме них с Анри… Тао.
И Вестар. Три человека с той базы, которые осмелились выжить.
Наита жила. А они нет.
Наита сидела в кровати, давилась слезами и жила, чувствуя за это нелепый стыд – что она живая, что она может смеяться, любить, плакать, а они нет.
И их самих нет, долго нет и уже никогда не будет.
А она – есть. И была всё это время. И забыла. Как она только могла забыть? Почему в этот момент не разверзлась под ней земля и не поглотила её, предательницу?
…Больничная койка в доме директора, жужжание аппаратов, поддерживающих в ней, едва не погибшей, жизнь. Странное и смехотворное чувство одиночества. Собственные постыдные мысли о нежелании жить дальше. Что это было? Что это было?! Как она вообще посмела думать о чём-то подобном? Как она смела – даже представить дико! – измыслить лишить себя жизни, а вместе с собой и ребят? Она была живая, а их жизни, их души были вверены ей, память о них она обязана была с бережностью хранить до самого своего конца… Как только могла предать их? Как только осмелилась?
Вот почему они приходили к ней – напомнить о себе. Раз уж её память оказалась так безвольно слаба.
Она никогда не забывала. А их – забыла. Чтобы выжить, чтобы не умереть от боли. За это ей нет прощения. За это она переживёт всё заново.
Слёзы жгли лицо, голова кружилась.
Наита была в своей комнате, на кровати, в темноте. Она не была одна. Она никогда не была одна.
– Простите меня… – шептала она в темноту, ребятам. – Простите. Я помню. Я помню…
Они улыбались.
_________________
Разбудил модифицированного задребезжавший телефон. М-21 спросонок долго не мог сообразить, что происходит и откуда ночью такие странные звуки.
Проморгался и потянулся за мобильным.
Звонила Наита. М-21, почувствовав беспокойное шевеление в груди – неужели что-то произошло? – поспешно мазнул пальцем по экрану и хриплым после сна голосом ответил:
– Да?
Наита отозвалась не сразу. А когда отозвалась, стало ясно, что звонок предназначался не М-21.
–
Анри… мне так плохо… Я… я не знаю, это… – судорожный вздох. –
Мне ребята приснились. Уже несколько ночей снятся. Не просто снятся, а именно так… как было. Борн, Финни, ты тоже был, на хлопушке, помнишь?.. мы тогда блок найти не могли, а под балкой оказался, доставали долго, еле-еле успели… помнишь? Я помню… Я помню, Анри…
М-21 сперва хотел перебить её, сказать, что она ошиблась, но так и не смог. Он сидел ссутулившись и опершись локтями на колени, слушал её сбивающийся шёпот, знал, что она плакала и ещё будет плакать, и остро сознавал свою беспомощность. Он ничем не мог ей помочь. Только молчанием. Всё, что он мог, – не выдать ей её ошибки, не заставить её почувствовать ещё и неловкость. Она звонила не ему.
–
Я ведь забыла… можешь себе представить? Это ужасно… Я так виновата. Я… – её голос сорвался,
– я больше не забуду. Я никогда больше не забуду, обещаю.
От её шёпота у него сжималось сердце. М-21 не знал, как он мог бы её утешить, ищи она сейчас поддержки у него, а не у Тао.
Хотя Наите, кажется, не нужны были ответные слова. Она говорила сбивчиво и прерываясь, но не замолкала надолго, видимо, нуждалась только лишь в том, чтобы рассказать кому-то, чтобы её выслушали. И М-21 слушал. Это он мог для неё сделать.
Наи несвязно и отрывисто рассказывала ему о друзьях, называла незнакомые ему имена; половины её обрывочных воспоминаний он вообще не мог понять, хотя и старался. Но он помнил, как Тао рассказывал о детском доме, в котором они выросли и из которого сбежали после того, как детей охватила какая-то болезнь, унесшая жизни всех их товарищей. Этого было достаточно, чтобы понять, что должна чувствовать Наита.
В какой-то момент в трубке начало попискивать, и вдруг разговор прервался. По комнате разлилась оглушающая тишина. Разглядывая умолкший мобильный, в котором больше не было её голоса, М-21 подумал, что у девушки, должно быть, разрядился телефон.
Что с ней там, в её пустом доме? Сидит она в кровати, сгорбившись, молчит, плачет или нет? Почему он не с ней…
М-21 поднялся с кровати, вышел в коридор.
Дошёл до комнаты. Стучать не стал – до вежливости ли, раз человека в четыре утра будишь…
– Тао, – он потряс зарывшегося под одеяло парня. – Проснись!
– Отстань, я уже всё убрал… ненавижу снег…
– Да проснись же ты, дурак… – М-21 стянул одеяло. – Наита звонила.
Тао рывком сел. Имя девушки подействовало на него не хуже ледяной воды.
– Что? – потирая щёку, спросил хакер. – Что случилось?
– Она не мне звонила, тебе, ошиблась номером. Ей ваш детдом снился, ваши друзья… всё про хлопушку какую-то говорит. Плохо ей.
Тао с удивлением, жалостью и грустью глядел на М-21. Когда ему волосы глаза не закрывали, лицо становилось ясным, прозрачным – каждую эмоцию заметно, так и вспыхивают.
– Всё твердит, что помнит… – М-21 выдохнул, – не знаю, звони сейчас же. У неё телефон разрядился, выключился. Она не поняла, что со мной говорила… Звони. Ты ей нужен. Не я.
Тао уже рылся – почему-то под подушкой.
М-21 проследил, как он достаёт свой навороченный телефон, набирает номер, звонит, кивнул самому себе и вышел из комнаты, аккуратно прикрывая за собой дверь.
__________________________
…Я сижу на своей койке. Руки пахнут металлом, хотя я уже два раза мыла.
Анри лежит на соседней кровати, смотрит в потолок и, жалуясь на урчащий желудок, гадает, чем сейчас покормят. Он почти никогда не угадывает, но это его не останавливает.
Ребята негромко разговаривают; кто-то переодевается, кто-то в душ ушёл, кто-то отдыхает. Коли с Эриком, как всегда, спорят, даже не знаю, из-за чего на этот раз. Дан отжимается. Будто ему утренней тренировки мало было… Мирра сидит рядом на стуле и наблюдает за ним, что-то говорит, смеётся. Они всегда и везде вместе – Дан и Мирра. Почти как мы с Анри. Немного по-другому. Наверное, это оттого, что они одного возраста. Брат-то меня старше.
У дальних кроватей Тит просит Маргарет зашить ему футболку. Маргарет, конечно, никогда ему не отказывает.
Наверное, в этом есть что-то неправильное: не все из нас умеют зашить себе одежду, Василёк до сих пор думает, что если стекло нагреть, то оно превратится в воду, а привычка Шио прятать в тумбочке еду с ужина и на следующий день удивляться, почему она испортилась, давно всем известна.
Я запиваю свою дневную порцию таблеток водой из бутылки. Снимаю футболку – после «хлопушки» она вся в пыли.
Двери в Общую разъезжаются. Входит один из младших докторов, я его плохо знаю.
Мы прислушиваемся; Дан прекращает отжиматься и поднимается на ноги.
– Все номера «И»: к профессору! – высоким бесстрастным голосом объявляет вошедший. – Он в своём кабинете.
Анри с нарочитой неохотой вздыхает, садится и ждёт, пока я надену чистую футболку. Василёк уже стоит возле доктора (тот окидывает нас взглядом: пересчитывает), и наконец мы вчетвером выходим в коридор…
По именам нас называют только учителя и Профессор. Ну и некоторые доктора, самые добрые. Для остальных мы вечные «И» да «Ка». И Борн с Титом ещё: они – «Эф».
Не сказать, что нам очень уж не нравятся наши номера. Просто номер дан тебе кем-то чужим, без твоего ведома. А имя ты выбрал сам, или товарищи выбрать помогли, такое, которое тебе нравится.
Большинству докторов и помощников всё равно, как нас звать, лишь бы откликались.
Вот бы совсем нас в лицо не помнили и не знали – как было бы здорово! Вызывают тебя на процедуру, а ты не выходишь… Мечты. Нет, ничего бы не вышло: всё равно пошли бы по номерам смотреть, ещё и влетело бы потом. Лучше уж сразу откликнуться.
У нас редко случаются какие-либо нарушения распорядка, отклонения от указаний («косяки», как называет их Вестар). Наверное, когда любопытство совсем замучит… Интересно же посмотреть, что будет, если пройдёшь не свою процедуру. Или спрячешь в тумбочке взрывчатку. Или котлету. Хочется ведь узнать, что есть ещё, кроме тех коридоров, лабораторий и блоков, где мы обычно бываем!..
Но, как правило, последствия подобного любопытства и «непослушания» неприятны и поучительны. Они учат нас в точности делать, что скажут.
И пусть. Пусть! Мы привыкли, мы знаем, что жизнь - такая.
Всё хорошо. И нам хорошо. Мы не ждём, что когда-нибудь станет лучше. Мы просто… ну, живём. Мы вместе, мы тренируемся, трудимся, смеёмся, поддерживаем друг друга. У нас есть мы, и это лучшее, чего можно желать.
Нам нравится наша жизнь.
Мы хотим жить.
