________________________
Секретная исследовательская база профессора П., город ***. Несколько лет назад. Профессор П. шумно и прерывисто вздыхает. Эти вздохи могут сказать о многом – и ни о чём. Для своей деятельности он всегда был слишком эмоциональным и чувствительным, и даже удивительно, что та буря эмоций, которую он сейчас испытывает, проявляется столь малым образом. Профессор немолод, опрятен, тщательно выбрит, носит очки. Несколько худощав – чего не скажешь о его собеседнике, грузном, неприятном мужчине средних лет, на лице которого гнездится надменная и слегка презрительная гримаса. «Представитель» Союза. Один из тех, кто, не имея совершенно никакого отношения к научной деятельности как таковой, наделён, тем не менее, полномочиями, властью и правом говорить и вести дела от лица Союза. Так устроен мир науки: не имеет значения, насколько ты гениален, насколько важны и как далеко продвинулись твои исследования – в любой момент может наведаться «уполномоченный представитель» с наглым полнощёким лицом, большим животом и пальцами-сосисками и вытереть об тебя ноги. Профессор действительно находится в чрезвычайном волнении и смятении; от страшной несправедливости на глаза наворачиваются слёзы, но все его доводы точно горох о корпус танка – об тугой живот союзовца. Этот, напротив, невозмутим и бесстрастен. Он пришёл сюда со своим правом. Так со своим правом приходят в мирную деревеньку военные отряды по пути к вражеской столице. Придут чумой, заберут всё, и никто им и слова не скажет. А каково отдавать своё, потом и кровью, слезами и сединою в волосах достигнутое? Десятилетия усердной работы… – …Поймите же, я не собирался ничего утаивать! – безнадёжно и отчаянно воскликнул немолодой профессор. – В моих отчётах всё детально изложено, мои нынешние проекты, результаты, всё, что имеет хоть какую-то… ценность… – А то, о чём вы умолчали, очевидно, ценности не имеет, – задумчиво покивав, заметил представитель Союза. – О чём… таком я, по-вашему, умолчал? – Я думал, вы сами расскажете. Раз уж мы прибыли. – Мне нечего вам рассказывать, – с досадой проворчал профессор. – Не в моих намерениях скрывать какие-либо свои планы и проекты от Союза, ибо я знаю, к чему это может привести. Если вы желаете запугать меня на пустом месте, у вас не выйдет. Я хочу знать, какие конкретно обвинения мне предъявляют, что именно я… утаил! – голос учёного сбился на предательски повышенный, и профессор вздохнул, чтобы унять волнение. Союзовец пожал плечами. – Об этой исследовательской базе, для начала, вы сообщить не удосужились. – Это же всего лишь место, дополнительная территория для проведения исследований… Какое значение имеет, где мне работать? – Для «проведения исследований»… – ядовито повторил полный мужчина. – Больше походит на полигон для испытаний. – Какой полигон?! – воскликнул профессор. – Стадион, парочка спортивных залов, один для сотрудников… – Тот, наверное, который с пулемётами и военно-тренировочным комплексом? Для сотрудников – самое то. Учёный нервно застучал пальцами по колену. Союзовец затронул один из самых… щекотливых моментов. Надо действовать аккуратно. – Неужели Союз считает, что я втайне готовлю… не знаю, сверхбойцов? Боги, это же просто смешно. Они дети! Да, у меня есть кое-какие задумки, но пока это всего лишь фантазии, не более. Реализовывать эти фантазии, – он подчеркнул это слово, – к тому же без ведома Союза, я не собирался. – Фантазии? Дети? – презрительно усмехнулся союзовец. – Насколько я мог заметить, половине из ваших «детей» больше четырнадцати, старшим около семнадцати. Это уже не дети. Вполне подходящий возраст для начала военной подготовки. – Бросьте, что за чушь… Мои исследования направлены на преобразование материй куда более тонких и высоких, нежели банальная физическая мощь. – Зачем же тогда тренировочное оборудование подобного типа? – Это моё дело! – возмутился учёный. – Почему я должен отчитываться за такую ерунду? – Ах «ерунду»… Ясно. – Союзовец очень недобро посмотрел на пожилого профессора. – Что ж, полагаю, тот вояка в отставке… как вы его представили? Учитель, точно… Так вот, этот «учитель» – кажется, Вестар? – вероятно, преподаёт литературу? – Нет, он обучает их основам физики и механики, – обречённо вздохнув, ответил профессор и устало потёр лоб. – Что ж, похвально. Судя по всему, вы готовите чрезвычайно всесторонне развитых… детей. Интересно, к чему? – Я повторяю то, что сказал вам в самом начале нашей беседы, – медленно и терпеливо, из последних сил пытаясь сохранить остатки видимого спокойствия, проговорил пожилой учёный. – Моя лаборатория выполняет заказ, все позиции которого «от и до» прописаны в предоставленной вам документации. Этот заказ целиком и полностью, до последней буковки согласован с Союзом! – Ваши исследования выходят за рамки установленных Союзом границ. – Я так не считаю. Мы всегда придерживались… – А я – считаю, – жёстко прервал его союзовец, неприятно кривя губы. – И Союз считает. – Это всё какая-то сплошная ошибка… – сорвавшимся голосом произнёс профессор, невольно поднося руку к груди. От волнения за грудиной опять начало жечь. Ему давно пора было на повторную операцию: просвет коронарной артерии вновь опасно сузился растущей бляшкой, и при сильном волнении стенокардия давала о себе знать. Проверка Союза нагрянула чрезвычайно не вовремя. – Полностью соглашусь с вами, профессор, – безжалостно кивнул представитель. – Вы совершили ошибку. А Союз ошибок не прощает. Он подал какой-то знак, и в кабинет вошло четверо человек в строгих чёрных костюмах, трое из них встали за его спиной, а один подошёл прямо к столу и аккуратно положил перед профессором какую-то папку. – Вы должны быть благодарны, профессор, – тихим безэмоциональным голосом произнёс этот человек в костюме. – Союз признаёт ваши заслуги, вашу ярую преданность делу и колоссальный опыт. Поэтому вам даровано право уйти на заслуженный покой. Также, – на его лице ни один мускул не дрогнул при взгляде на побагровевшего от этих слов учёного, – Союзом вам будет великодушно предоставлена значительная компенсация, чтобы выйти на пенсию безбедно и ни в чём себе не отказывать. – Какая, к чёрту, пенсия?! Что вы себе… – Могу вас заверить, – и глазом не моргнув, продолжал человек в костюме, – что все ваши нынешние труды и исследования будут переданы в надёжные и умелые руки. Не сомневайтесь, они приведут вашу работу к достойному и закономерному итогу. Вся необходимая информация представлена в этой папке, вы можете с ней ознакомиться. Учёный сгорбился на стуле, размякнув, и опёрся лбом о ладони. Силы разом оставили его. Эти демоны ворвались в его жизнь и отобрали всё, что составляло её ценность. Все его труды, исследования, которым он посвятил почти пятьдесят лет своей жизни… Отобрали, украли, жалкие воры, мерзавцы! Вся его жизнь… – Что, и из лаборатории моей меня вышвырнете? – севшим бесцветным голосом спросил он. – Вы можете оставаться здесь столько времени, сколько понадобится для завершения ваших дел и передачи работы уполномоченному лицу, – сообщил человек в костюме. – После этого ваше пребывание здесь не будет иметь смысла, поскольку заниматься исследовательской деятельностью вам отныне запрещено. При нарушении этого запрета Союз может оказаться… не столь лоялен. – У меня есть… и другие проекты. Союз о них знает. Другая… исследовательская база, – с каждым тихим словом из пожилого учёного будто выходила жизнь. – Что с этим? – Что касается другой вашей базы, вам также будет предоставлена возможность закрыть все вопросы касательно персонала и забрать личные вещи. Решения по поводу других ваших проектов Союз пока не принял, однако это случится в ближайшие дни. В любом случае, продолжить их вам уже не удастся, так что вас это волновать не должно. У вас есть ещё какие-либо вопросы? – Нет, – медленно покачал головой профессор. – Я всё понял. – Вы должны быть очень благодарны, – надменно подал голос грузный представитель Союза. – Из тех, кто пытается водить Союз за нос, редко кому удаётся сохранить жизнь. Считайте, вам крупно повезло. – Что она стоит теперь, эта жизнь… – в пустоту прошептал учёный. – Раз вопросов у вас больше нет, мы вынуждены откланяться. С вами останутся уполномоченные сотрудники, которые смогут вам помочь и проконсультировать вас в случае необходимости. Это означало – будут ходить, мешаться и следить, чтобы никто ничего не вынес и не уничтожил. – Завтра прибудет человек, который возьмёт ваш проект под своё начало. С вами дополнительно свяжутся. Всего доброго, профессор. Представители покинули кабинет учёного один за другим, последним вышел надменный толстяк, не удосужившись даже закрыть за собой дверь. В кабинете стало невообразимо тихо, эта тишина забивалась в уши почти осязаемой плотной массой. На столе в скромной серенькой папке лежала самая страшная, самая дикая и невообразимая ранее вещь в жизни профессора. Для него – смертный приговор. Даже уведомление о явке в суд для завершения бракоразводного процесса с его любимой женой не принесло ему столько страданий. Пожилой учёный задрожал в тихих бесслёзных рыданиях. В груди жгло всё сильнее, и ему пришлось достать из кармашка халата пузырёк с таблетками. Он не сможет противоречить Союзу. У него недостаточно средств, сил и влияния для того, чтобы где-то затаиться и продолжать исследования тайно. Но… что теперь для него – жизнь? У него нет семьи, наука всегда была для него важнее всего. Чего стоит теперь его существование? Мгновения текли, жгучая боль постепенно проходила, а профессор думал, отчаянно и спешно думал, ведь это единственное, чего у него не смогли отнять. Можно… попытаться. Сохранить данные, результаты исследований, уехать за границу, далеко, так далеко, чтобы Союз не достал. Найти богатого покровителя. Лаборатория – дело наживное. Он ещё не совсем стар, да и начинать с нуля ему не придётся. Жаль, что придётся оставить образцы на растерзание кому-то некомпетентному и наверняка неопытному. Но он создаст новые, учтя все ошибки. Можно попытаться. У него всё ещё есть шанс. И даже если ничего не выйдет… Худшее с ним уже произошло. Когда теряешь всё, что составляло ценность жизни, смерть совсем не страшит. Профессор всегда планировал работать до последнего вздоха и умереть в своём кабинете. К чёрту спокойную пенсию. Постепенно деградировать, скатившись в глубокое старческое слабоумие – это не для него. Боль в груди окончательно ушла, оставляя после себя чувство некоторого облегчения. Пожилой учёный отдышался. Счёт пошёл на часы. Нужно было действовать, так аккуратно и быстро, насколько это вообще возможно. Ещё не всё потеряно.__________________
Мне страшно. Нам всем страшно, мы все боимся, волнуемся и ничегошеньки не понимаем, пусть некоторые и пытаются это скрыть. Я обнимаю коленки руками и жалею, что не могу сжаться ещё сильнее. – Кто все эти люди? Мы сидим прямо на полу Общей, в тесном кружке, как сидели сотню, тысячу раз до этого, но сейчас всё совершенно иначе. По коридорам второй день ходят какие-то неизвестные, совершенно посторонние люди. Часто слышно, как они очень громко разговаривают с нашими докторами, а те в свою очередь спорят, иногда даже кричат. Занятия и процедуры прекратились, к нам почти никто не заходит и ничего нам не говорит. Разве что только Вестар зашёл к нам вчера рано-рано утром – мы ещё спали – и сказал, чтобы мы не лезли на рожон, ни с кем не препирались и сидели очень тихо. Ничего не объяснил, ушёл быстро и больше не приходил. – Дан с Миррой и Борн так и не вернулись… – я могла бы этого не говорить, ведь мы все до единого беспокойно поглядываем на выход, ожидая их возвращения, но… как же долго их нет! – Я слышал, Профессор от нас ушёл, – басит Тит, хмуро уставившись в пол. – Быть этого не может, он же самый главный! – Я тоже слышал, – сочувственно поворачивается к Васильку Шио. – Ещё я слышал, что приедет кто-то другой. От Союза. Я плохо представляю, что такое «союз», но о нём всегда говорят с уважением – если не сказать страхом – и обязательно понижают при этом голос. Неудивительно, раз это именно он виноват во всём, что с нами творится. – Зачем нам кто-то другой? – хмурится голубоглазый Василёк. – Наверняка это будет кто-то гадкий. – А вдруг нет? – ласково спрашивает Маргарет. Её прекрасные кудрявые волосы уже почти касаются плеч. Я знаю, как она ими гордится и как боится, что её опять обреют. – Может, Профессор просто захотел отдохнуть? Он всё-таки уже не молод. – Ты хотела сказать, песком рассыпается? – натянуто шутит Коли. Он недолюбливает Профессора – потому что его недолюбливает Дан. А Коли берёт с Дана пример во всём. В чём получается, конечно. – Прямо как ты, – пихает его в бок острым локтем Эрик. – Тоже мне, кто заговорил-то! – Коли не остаётся в стороне, и они несколько секунд обмениваются тычками. Впрочем, даже у этих двоих нет настроения для серьёзной перепалки, и ребята быстро скисают. – Есть охота… – бесхитростно вздыхает Финни. – Со вчера не кормили. – Может, опять проверяют, как на нас действует голодовка? – Скорее уж – уморить решили, – фыркает Шио, сдувая со лба чёлку. – Если так продолжится и дальше, придётся кого-то съесть. Чур Наи – моя! – Анри делает вид, будто собирается укусить меня за плечо. Я выдавливаю из себя жалконькую улыбку, но даже засмеяться не могу. Он сказал это, чтобы меня развеселить, знаю, и мне становится ещё тоскливее от его поникшего вида. – Видимо, они настолько заняты, что попросту забыли, – рассудительно предполагает Тит. – Похоже, им не до нас. – И когда же станет до нас… – полуспрашивает-полувздыхает Маргарет, почему-то с жалостью посмотрев на меня. Я пытаюсь ей улыбнуться. Может, я и самая маленькая, но это не значит, что я не справлюсь. Да и все хотят есть, зачем жалеть одну меня. – А давайте… сбежим? Все поворачиваются к Эрику. У него горят глаза, кажется, он настроен решительно. – Я серьёзно! Сейчас никому до нас нет дела… Другой возможности может не быть! Несколько секунд ребята молчат, не решаясь что-то ответить. Об этом всегда так тяжело и почему-то по-особенному сладко думать. Сбежать. Выйти в большой мир. – Мы же договорились, – ровным голосом произносит Тит. – Если сбежать – то только всем вместе. Без Дана с Миррой и Борна об этом и думать нечего. – А вдруг они… уже сбежали? – с досадой бросает Эрик. Он сам не верит своим словам, это он от волнения так говорит. – Они никогда бы нас не бросили. И ты прекрасно об этом знаешь. Под взглядом Маргарет Эрик сникает и едва-едва краснеет. Она его старше и очень ему нравится, как бы он ни пытался это скрыть. – Ты права, – опустив голову, бормочет он. – Я на самом деле так не считаю. Извините. – Но я согласен с Эриком, сейчас удачный момент, – подаёт голос Анри. – Если окажется, что Профессор действительно от нас ушёл… Мы не можем знать, что нас ждёт теперь, чего хотят все эти люди. Вдруг и правда пора уйти? – Мы должны их дождаться, – наверное, мой голос глохнет в коленках, но мы все сидим близко друг к другу. – Я никуда без них не уйду. – Конечно, мы их дождёмся, – Анри кладёт мне руку на плечо. – По правде говоря, думаю, мы не смогли бы сбежать отсюда так просто. Нужно проработать план. – Угу. Мне хочется ему верить. Хочется верить, что Борн и Дан с Миррой скоро вернутся, живые и невредимые. Верить, что, какие бы напасти и трудности ни ждали нас, мы будем знать, как поступить. Что всё будет хорошо. Но я даже представить себе не могу, что нас ждёт – завтра, через час, через минуту… И мне страшно, невыразимо страшно. …Дан, Мирра и Борн вернутся этим же вечером. Молчаливые, сконфуженные, а Дан – очень злой. Мирра даже не попытается его успокоить. Когда Маргарет подойдёт к ней и обнимет – та не выдержит и расплачется. Я никогда не видела Мирру плачущей. Дан уйдёт к дальней стене и будет ходить вдоль неё. В какой-то момент перевернёт со злости свою кровать, а потом сядет возле неё и промолчит до следующего утра. А Борн – он сядет чуть поодаль от нас и очень устало сгорбится. Я встану и обниму его за шею, и он только вздохнёт – грустно-грустно. А Профессор действительно от нас ушёл. И мы правда не знаем, что с нами будет._________________________
Проснулся М-21 из-за того, что от неудобного положения у него сильно затекла спина. Похоже, он уснул на боку, вытянувшись вдоль спинки дивана и будто пытаясь занять как можно меньше места. Смысл такого скромного положения стал очевиден сразу же: рядом на оставшейся половине дивана, уткнувшись лицом ему в шею, бессовестно посапывала Наита. – Наи… – хрипло позвал М-21. Девушка даже не шевельнулась. – Вот же чёрт… – пробормотал М-21, с трудом разлепив глаза, убрал руку со спины Наиты и аккуратно приподнялся на локте, пытаясь особо не стягивать с них плед. За окном было беспощадно светло. М-21 мгновенно проснулся. – Наи, – он бережно потряс её за плечо, очень мимолётно и с некоторым облегчением убеждаясь, что девушка одета, – мы проспали! Наита зашевелилась и вздохнула. – Я же будильник ставила, – сонно пробормотала она, поворачивая голову так, чтобы взглянуть на мужчину. – На улице уже светло. – Вот же чёрт, – тем же сонным голосом повторила Наи его собственные слова. – Давай никуда не пойдём? – предложила она и тут же, противореча самой себе, неловко села, выпутываясь из пледа. М-21 соскочил с дивана и поёжился: под пледом было так тепло, а сейчас будто в прорубь нырнул. – Сколько времени? – он заозирался, отыскивая взглядом часы, не нашёл. – У тебя нет настенных часов? – Больше нет. Ненавижу их тиканье, – пожала плечами девушка и со вздохом поднялась на ноги. – Сейчас на телефоне гляну. Модифицированный силился вспомнить, где оставил собственный телефон, и в конце концов отыскал его на кухне. Судя по всему, он умудрился поставить смартфон на беззвучный режим. Рядом же лежал Наитин. Кажется, выключенный. Тао звонил ему 12 раз. Ещё было несколько СМС не слишком приятного, но и не настолько уж негативного содержания, общий смысл которых сводился к тому, что великий Номер Один, так и быть, прикроет злосчастному прогульщику и коварному соблазнителю задницу, но за это М-21 будет тому пожизненно должен. И лучше бы охраннику Е Ран притащить прикрываемую часть тела на работу как можно скорее, иначе этот долг продлится и на следующие жизни тоже. – Меня удивляет, что Тао не перевернул весь город в поисках, не сумев дозвониться, – проговорил М-21, когда Наита подошла и заглянула ему через плечо. Он протянул ей телефон. – И не нагрянул сюда с утра. – О, думаю, он просто отследил наше местоположение у меня дома, – усмехнулась девушка. – И решил не мешать. – Не мешать? Тао? – Я удивлена не меньше, – пожала плечами она. – Кажется, ты не слишком взволнована нашим опозданием? Наита несколько секунд смотрела на него и улыбнулась – только лишь глазами. – Думаю, в жизни есть вещи страшнее, чем опоздать на занятия. Это такая ерунда. – Согласен, но давай всё же поторопимся. – Как скажешь. Она вдруг протянула к нему руки и обняла его. – Доброе утро. А то я не сказала. М-21 бережно прижал её к себе и легонько поцеловал в макушку. – Доброе утро._________________________
…Ик-Хан всегда считал себя достаточно хладнокровным и уравновешенным человеком, однако сейчас он пребывал в таком бешенстве, что казалось, будто жара его гнева хватит, чтобы вскипятить если не весь Ледовитый океан, то пару ближайших морей точно. И как только дым из ушей не повалил… Ладно бы всё остальное, но такая подстава со стороны близкого человека! А этот мерзавец – у, чтоб ему провалиться!.. С утра ничто не предвещало беды. Заключительные в этом полугодии консультации тянулись лапшой из давно остывшего рамэна, уныло и медленно. Экзаменационная нервотрепка вымотала учеников до состояния одурманенных эфиром лабораторных мышек – беленьких таких, с красными глазками, над ними в естественнонаучном кружке ставили простенькие опыты. И это первые два класса, на выпускников и смотреть-то страшно было: Единый Государственный экзамен выжег из несчастных всё живое, а томительное ожидание результатов – от которых зависела ни много, ни мало вся дальнейшая жизнь – разъело остатки душевного здоровья и равновесия. К счастью, Е Ран в этом году удалось обойтись без самоубийств среди выпускников, волна которых обыкновенно случается по всей стране после оглашения результатов, да и в целом балл был очень даже приличный, на порядок выше соседних школ. Второклассники, которым этот ад ещё только предстоял, с завистью косились на выпускников, от облегчения и усталости еле передвигавших ноги, и молились о наступлении зимних каникул. Ик-Хан вышел из кабинета преподавателя физики, с которым они обсуждали его научную работу на конференцию в следующем году, отчаянно зевнул (пожалуй, не стоило играть до самого утра) и сверился с часами. Время близилось к пяти, но идти домой юный гений пока не собирался. Пару дней назад в системе произошёл некритичный сбой, но у него всё никак руки не доходили этим заняться. Неполадка случилась в его, Ик-Хана, ведомстве, к тому же была слишком незначительной, чтобы беспокоить Тао-хёна, и школьник прикинул, что ничего страшного не произойдёт, если он разберётся с ней не сразу. Но дольше тянуть было стыдно, поэтому, как только все вопросы с научной работой были решены, Ик-Хан направился в сторону компьютерных классов, где у него был почти личный кабинет для работы. Там его встретила мисс Чимао, номинальный заместитель директора по вопросам информационного обеспечения, интеллигентная, немного застенчивая женщина, всем своим видом выразившая радостное оживление. – Ик-Хан, не ожидала тебя здесь увидеть! Проходи, можешь чайник поставить. Все уж по домам разошлись, отчего ты не идёшь? – К моему стыду, мисс Чимао-ним, – юноша вытащил из сумки ноутбук и водрузил его на стол, подключая кабель, – никак не мог заняться тем, о чём мы с вами в среду говорили. Сейчас сяду, буду разбираться… – Ох… – женщина немного смущённо потеребила кольцо на пальце. – Ик-Хан, ты такой молодец! Но ничего уже не нужно, можешь идти домой. – Что значит «не нужно»? – школьник недоумённо покосился на женщину, оторвавшись от загружающегося ноутбука. – Неужели всё наладилось? Да нет, вряд ли… Или Тао-хён заходил? – Нет, со всем разобрался Вупсень, Вупсень И, второклассник, – радостно сообщила мисс Чимао. – Вы, наверное, знакомы? Такой хороший мальчик, способный, отзывчивый! Как только узнал о проблеме в сети, сразу предложил свою помощь. Ещё вчера после занятий пришёл. А больше ничего нет, всё нормально… Ты можешь спокойно заниматься своими делами, дорогой Ик-Хан. Юноша побледнел от изумления и злости, помимо его желания вспыхнувшей в нём при упоминании знакомого имени. – Но ведь это я системный администратор! – неловко воскликнул он, до сих пор не до конца веря в происходящее. – Эту работу должен был выполнить я! – Ик-Хан, – сочувственно положила ему на плечо руку мисс Чимао, – мы все знаем, как ты устаёшь, как много у тебя дел – и как мало свободного времени. Нам просто не захотелось тебя лишний раз беспокоить, а Вупсень любезно предложил свою помощь. Это моя вина, – вздохнула она, виновато поджимая губы, – как же я могла забыть сообщить тебе, что всё уже благополучно решилось? Ты бы тогда сразу шёл домой, не задерживался… Школьник таращился на неё ещё какое-то время, медленно меняя цвета, потом сжал зубы, уселся на стул и яростно затарабанил по клавишам ноутбука. – Ты хочешь что-то… – Я просто должен проверить, – упрямо ответил он в ответ на недоумённый возглас. – Мне так спокойнее. – Конечно-конечно, – поспешно сказала женщина, благоразумно оставляя его. Ик-Хан просидел за ноутбуком около получаса, отчаянно силясь найти хотя бы малую погрешность в работе, недочёт, ошибку, но, как назло, всё было прилично. Сточив друг об друга добрую половину зубов, юный гений выдернул провод из гнезда, сунул ноутбук в сумку и, скомканно попрощавшись с мисс Чимао, вышел из кабинета. Неужели Шинву был прав, когда говорил, что теперь этот прыщавый выскочка будет всюду его подсиживать? Да быть такого не может, не дорос ещё! То есть, конечно, дорос, но… не дорос! Боги, почему его, Ик-Хана, вообще это должно как-то трогать, заставлять нервничать? Подумаешь, сделали за него работу разочек – работа-то пустяковая, ничего сложного, даже хорошо, что копаться не пришлось. Так юный гений успокаивал себя по пути к гардеробу. Внизу его должна была ждать Лета, и он не хотел показывать ей, как рассержен из-за какой-то ерунды. При мысли о ней Ик-Хан и правда успокоился, немного повеселел, отвлёкся… но тут его взгляд зацепился за фотографии на доске почёта. Раньше он никогда не рассматривал эту доску и школьников на ней: среди них на самом видном месте висела его собственная фотография, а слишком часто пялиться на своё лицо ему казалось признаком самовлюблённости. Если бы ему довелось хоть раз обратить на неё своё внимание, физиономия Вупсеня при первой их встрече была бы ему знакома: уж эти прыщи он бы ни с чьими не спутал. Фотография второклассника висела ровнёхонько под его собственной. Ик-Хана неприятно поразило их сходство – положение головы, выражение лица… Неужели у него такой же снисходительно-надменный взгляд? – Висишь тут? – сердито буркнул школьник, заставляя себя отвернуться. – Ну и виси. А у меня своих дел полно. Настроение было испорчено почти безвозвратно. Последняя надежда была на Лету: той всегда удавалось его развеселить и успокоить. Повидаться с ней в последнее время получалось редко: не так давно школьница проболела почти две недели и из-за этого потратила кучу времени, отчаянно сдавая пропущенные контрольные и зачёты. Да ещё и со школьной газетой было столько дел… Недавний выпуск, внеочередной, посвящённый балу в честь юбилея школы, возымел небывалый успех. Особое внимание со стороны товарищей было, конечно, обращено к Регису и его дебюту в качестве журналиста. Его статья-репортаж занимала – и совершенно заслуженно! – аж два разворота. Язык у него был хорош, словарный запас внушал уважение (впрочем, некоторые речевые обороты показались Ик-Хану уж больно вычурными: для этой аудитории лучше было бы употребить что-нибудь не столь витиеватое… но это же Регис, для него такие выражения вполне могли считаться разговорными), а точка зрения, с которой он рассматривал как отдельные события, так и обстановку в целом, вызывала неподдельный интерес. И если раньше о Регисе упоминали исключительно в духе: «О, этот ученик по обмену, иностранец!», – то теперь в его сторону звучало: «О, тот автор статьи из газеты!» Нельзя было сказать точно, какие эмоции испытывает Регис по поводу всего этого, но Ик-Хану почему-то казалось, что тот очень даже доволен и горд проделанной работой. – Ик-Хан, постой! – вдруг окликнул юношу Па Тук, преподаватель информатики, до этого ковырявшийся ключом в замочной скважине учительской. Юный гений обернулся и, вежливо кивнув – они сегодня уже здоровались, – подошёл к учителю. – Ты до сих пор не отнёс в бухгалтерию реквизиты из банка, – сообщил преподаватель. – Ты же знаешь, крайний срок подачи документов для участников олимпиады по программированию истёк два дня назад. – Но мистер Тук, я отправил все сканы и данные завучу Пим на электронную почту больше двух недель назад! И в бухгалтерию тоже отправил всё, что нужно! – Ик-Хан, – доверительно улыбнулся учитель, – мы все в курсе, как в нашей бухгалтерии относятся к электронной почте. Надо было отнести им распечатку. Юноша сдержался, чтобы не закатить глаза прямо перед преподавателем. – Хорошо, мистер Тук, я сейчас же пойду распечатаю данные и занесу им. – Отнесёшь завтра. Уже поздно, бухгалтерия только до четырёх работает. Но завтра обязательно, хорошо? – Да, учитель. Он уже собирался распрощаться, но информатик, кажется, вспомнил ещё кое о чём: – Погоди, от школы вас двое едет, ты и Вупсень. У него, кажется, тоже были с бухгалтерией проблемы, но в итоге он всё сдал вовремя. Я просил его сказать тебе про реквизиты. Он, наверное, тебя не встретил? «Ещё как встретил, – подумал Ик-Хан, сдержанно раздувая ноздри. – И даже про олимпиаду сказал. Вот только нужного не сообщил. Хотел поехать один? Грязно играет, грязно…» – Похоже на то, – ровно ответил юноша, не собираясь кляузничать. – Ну, теперь-то я знаю, завтра с утра всё отнесу. Спасибо, мистер Тук! – Всего доброго, Ик-Хан. Юный гений быстро сбежал вниз по лестнице, скрипя зубами так сильно, что слышно было, наверное, в соседнем крыле. Озверение и тихая ярость клокотали у него внутри, набирая обороты с каждой ступенькой. Целый день Вупсень то, Вупсень сё… Вот зар-раза! Кажется, если сегодня ещё хоть раз кто-нибудь произнесёт имя этого заносчивого прыщавого обалдуя, он просто взорвётся! Лета. Милая Лета. Главным было сдержаться и не сорваться на ней, она же не виновата в том, что один завистливый самодовольный тип изо всех сил пытался напакостить Ик-Хану. Ик-Хан сердито прошагал мимо гардероба, озираясь в поисках девушки. Они договаривались встретиться здесь, но её нигде… Юноша вдруг сощурился и приметил знакомую стройную фигурку далеко в конце коридора, рядом с выходом. Прикинув, что лучше взять куртку сейчас, чем потом бегать туда-сюда, он вернулся в гардероб, быстро оделся и двинулся к девушке, на ходу нахлобучивая шапку. Лета стояла не одна. Её переливчатый смех было слышно за несколько метров. Юный гений подозрительно насупился, щурясь. Кто это там с ней, одноклассник? Девушка наконец увидела его и радостно помахала рукой. – Наконец-то, я уже заждалась! – шагнув навстречу, Лета потянулась и аккуратно чмокнула его в щёку, но Ик-Хан даже не обратил на это внимания, таращась на школьника, с которым его девушка только что так звонко смеялась. – Ну и задержали же тебя… А, – вдруг сообразила Лета, – Ик-Хан, ты знаешь Вупсеня? Мы с ним с детства дружим, наши мамы учились вместе. Вы вроде на олимпиаду вместе поедете, наверное, уже познакомились? Вы… издеваетесь??! Это что, шутка, пранк, который потом выложат на каком-нибудь тупом канале? Интересно, может ли гнев быть сильным настолько, чтобы превратиться в ощутимую и разрушительную энергию? Видимо, не в этом измерении, потому что Вупсень по-прежнему стоял, надменно задрав нос, и, как назло, даже не собирался загораться от взгляда Ик-Хана. А возможно, вся энергия гнева осталась внутри и обратилась против своего создателя: юноше показалось, что у него сейчас вспыхнут волосы на макушке и висках. – Да, поедем, – растягивая слова, медленно-медленно процедил Вупсень. – Столько возни с этими документами, не пр-равда ли? – Ага, – в том же тоне ответил ему Ик-Хан. – Особенно с бухгалтерией. Вупсень сощурился, но ничего не сказал. Вместо этого он повернулся к Лете и, мгновенно сменив заносчивость на показное благодушие, быстро проговорил: – Вынужден тебя оставить, Ли-Ли. Увидимся в субботу. Не удостоив злющего Ик-Хана, которого аж перекосило от подобного прозвища для его любимой девушки, даже кивка, школьник вскинул носик к потолку, толкнул входную дверь и, слегка запнувшись (к сожалению, обошлось без падения) на пороге, вышел на улицу. Так. Та-а-ак… Это как понимать?! Ик-Хан, играя желваками, медленно повернулся к Лете, и она в ответ на выражение его изошедшего красными пятнами лица вопросительно подняла брови. – Что такое? – «Ли-Ли»? «Увидимся в субботу»? – почти прошипел Ик-Хан. – Ну да, – пожала плечами школьница, – они пригласили нас с мамой к себе в гости. Мы часто видимся. – Наедине тоже? – А что в этом… Ик-Хан, – вдруг нахмурилась Лета, – о чём ты думаешь? Мы с ним друзья, я же сказала! Ещё с детства, на соседних горшках, можно сказать, сидели! – Сейчас тоже… сидите? – Ты дурак, – беззлобно вздохнула девушка. – Раз уж мне приходится говорить это ещё раз… Мы. Просто. Дружим. Очень давно. Ничего романтического между нами нет и не было, глупый ты ревнивец! – Да уж, как тут понять ваши сложные взаимоотношения мне, глупому Ик-Хану, – фыркнул юноша. Он чувствовал, что его заносит, но распалялся всё больше и ничего не мог с этим поделать. Лета не выдержала и закатила глаза. – Видимо, действительно глупому, – отчеканила она с лёгким раздражением и обидой. – Если сейчас ты не хочешь меня услышать и понять, я ухожу. Когда перебесишься и будешь готов к разговору без глупых детских нападок, тогда и поговорим. Ик-Хан ничего не сказал и не сделал, глядя, как она открывает дверь и выходит. Он был слишком сердит, почти взбешён. Ощущение неправильности, лёгкое чувство сожаления и вины кольнуло его позже, когда он почти дошёл до ворот школьного двора. Злость постепенно улетучилась, да и мысли о Вупсене отодвинулись куда-то далеко. Обдумывая всё, что – и каким тоном – он наговорил Лете, юноша в конце концов устыдился и погрустнел. Ему хотелось как-то исправить ситуацию… но он не знал, с чего начать. Извиниться? Вести себя как ни в чём не бывало? Они ведь никогда раньше так не ссорились. Всё было гладко и, что греха таить, легко, поэтому так нравилось Ик-Хану. А сейчас надо было хорошенько обдумать, как ему себя вести. Немного хотелось – да, пусть по-детски, но всё же – предъявить Лете ультиматум: или Вупсень, или он, но Ик-Хан понимал всю нелепость и нерациональность такого поступка. Однако и примириться с таким положением дел, сделать вид, будто ничего не было, он тоже не собирался. Интересно, Тао-хён сталкивался с подобным? Совет старшего товарища пришёлся бы Ик-Хану как нельзя кстати… Наконец, окончательно побеждённый чувством вины, на половине пути к дому Ик-Хан достал телефон и начал набирать в сообщении слово «извини». Вдруг телефон в его руках отчаянно завибрировал. Заволновавшись и едва его не уронив, юноша вгляделся в имя звонившего. Не Лета. – Алло? – вздохнул он, разом поскучнев. «Да, это всего лишь старый-добрый Шинву. Я слышу в твоём голосе разочарование?» – Нет, я просто… Забей. «Забиваю! – заявил друг. – Тебе стрелку. Стрелку в КС, через час. Придёшь? Вытащим Рея, Региса, поиграем сугубо мужской компанией.» – Настроения нет, – вяло отмахнулся Ик-Хан, но Шинву был бы не Шинву, если бы сдался так легко. «Если нет настроения, так тем более надо играть! Давай, не ломайся, как молодая тёлочка, мы давно в КС не задротили. Всё контрольные да зачёты, надо и душу отвести!» Ик-Хану показалось, что бодрость в голосе Шинву несколько наигранная… впрочем, он не настолько хорошо разбирался во всех этих эмоциональных оттенках. – Ладно, – позволив себя уговорить, проворчал юный гений, – пошли. «Вот это другой разговор! Тогда через час собираемся, я Регису звякну. Бывай!» – Бывай, – усмехнувшись их общей шутке, низким голосом (впрочем, надо быть честными, явно недостаточно низким для белоголового ведьмака) ответил Ик-Хан. Взглянул на время и, воодушевлённый, зашагал уже гораздо бодрее. Как раз успеет домой забежать и поесть, а то с завтрака ни росинки во рту не было. Несколько воспрянув духом от предстоящей встречи с друзьями, сообщение решил пока не отправлять. Всё же не подкаблучник какой… да и виноват не только он один. Впрочем, стирать тоже не стал.