Using You (I could say the same.)

Сточенные зубы, впивающиеся в нижнюю губу Нортона, беспощадны. Это до отвратного грубо, на самом деле, и, когда он скулит и толкает другого мужчину в плечо, его легкие наполняются таким необходимым воздухом. Он ругается: — Блять. Когда Эзоп садится прямо, его колени упираются в скрипучую больничную койку, пока он расставляет ноги по бокам у талии Нортона. Он безразлично вытирает рот тыльной стороной рукава, в то время как Нортон продолжает тяжело дышать. — Ненавижу то, что однажды мне придется бальзамировать тебя, — Нортон чувствует его дыхание на своей щеке. Холодное, нечеловечное. Эзоп отстраняется и парой невинных поцелуев балует ужасно разбитые губы. Бальзамировщик останавливается, впитывая в себя тепло, исходящее от тела Нортона. Нортон наклоняется вперед и в отместку игриво прикусывает губу Эзопа. Он находит это привлекательным — то, как Эзоп вздрагивает и отодвигается, поморщив нос и нахмурившись. — Тебе не придется. Помимо этого волнуйся лучше о бальзамировании самого себя. По моим подсчетам на этой неделе ты чуть не отъехал около трех раз. Кривя улыбку, Нортон кладет широкую руку на щеку Эзопа. Они впалые, а сама его челюсть изогнута как наполовину законченная скульптура; протянув руку, Нортон словно может продолжить сглаживание этих резких линий пальцами. Мужчина не прильнул к прикосновению, но поднял руку в перчатке и положил свои пальцы поверх Нортоновских. — Я, будучи мертвым, не смогу забальзамировать себя. — Это не то, что я имел ввиду, — Нортон заерзал, практически садясь прямо, но пара ладоней толкнула его в грудь, откинув назад. Молча его попросили остаться на месте, пока кровать скрипнула из-за удалившегося с металлического каркаса веса. Бальзамировщик неторопливо подходит к наполненному медикаментами шкафу. Его стекло, как и все остальное в этой комнате, покрыто тонким слоем пыли. Это становится видно благодаря случайному лучу утреннего солнца, осмеливающегося пробиться сквозь кружевные занавески. Воздух здесь спертый. Тяжелый из-за запаха нафталина и (как это называл Эзоп) альдегидов. Пахнет стариками. Смертью. Эзопом. Старатель щурится здоровым глазом, наблюдая, как тот достает бутылку медицинского спирта, банку с ватой и небольшой контейнер, содержимое которого он не может определить. — У меня нет таких же полномочий для контакта с живыми, как у доктор Дайер, — говорит бальзамировщик, ловко расстегивая пуговицы на ночной рубашке Нортона, — Поэтому не жди такой же нежности. Нортон прикусывает губу, пристально смотря за Эзопом. Когда они встречаются взглядами, бальзамировщик неловко отводит глаза вниз. — Не волнуйся, Эзоп. Я не сломаюсь, — небрежно выплевывает Нортон. Это не уверенность, это — вызов. Эзоп приподнимает бровь, плавно проводя руками по обнаженной груди Нортона. Под его кончиками пальцев, обтянутыми перчатками, скользит смесь кожи, шрамов и бинтов. Нортон, чувствуя это, поеживается. — Ты так бездумен по вопросам своего здоровья, старатель. Тебе же не хочется, чтобы кто-то этим воспользовался... Перевязка на груди Нортона разрезается и убирается в сторону, обнажая рану, тянущуюся от груди до плеча. Шрам все еще свежий. Влажный, пока кожа все еще заживает. — ..Нормально так меня Лючино полоснул, ха? — Нортон пытается разрядить обстановку. — Верно, — отвечает Эзоп, подушечкой пальца обводя шрам. Нечасто ему выпадает возможность работать с чем-то настолько.. свежим. И это восхитительно. Он отстраняется, прижимая тампон к горлышку бутылки со спиртом, а после наклоняет ее, чтобы смочить вату, — Впрочем, ты бы был невредим, если бы не так активно выделывался перед окружающими. Тебе отнюдь не обязательно бегать за охотником, лишь бы активировать магниты. Более того, ты был у ворот. Ты мог запросто уйти, — слова жужжат в голове Нортона, играя в его голове в некий деградировавший пинбол. Эзоп зажимает мокрую ватку между пальцами и краем раны, заставляя Нортона вздохнуть сквозь стиснутые зубы, — Или.. ты хотел пораниться? Тебе же нравится, когда люди о тебе так беспокоятся.., — он нажимает сильнее, и Нортон неуютно ерзает. — Черт, Эзоп.., — Нортон нервно посмеивается, пока его дыхание сбивается на выдохе, — Там уже почти чисто.., — он прерывается из-за непроизвольного стона, вырвавшегося из груди в момент, когда Эзоп вдавливает вату в порез глубже. Все горит. Он хватает Эзопа за бока как тиски, и бальзамировщик принимает это за сигнал снова взобраться на талию старателя, седлая его. Его пальцы впиваются в бедра Эзопа, безрезультатно пытаясь облегчить боль. — Мне казалось, ты сказал, что не сломаешься? — хмыкает Эзоп, убирая вату и разглядывая глубокий алый цвет, пропитывающий белизну. Он бросает взгляд на бутылку спирта в другой руке и вздыхает; недолго думая, он выливает его прямо на рану Нортона. — Упс. И Боже- Боже. Оно чертовски жжет. Нортон вскрикивает, яростно ворочаясь под Эзопом, который не предпринимает ничего. Только незаинтересованно наблюдает. — Блять! Блять! Блять! — кричит Нортон, пока его остекленевшие глаза наливаются горячими слезами. Жгучая боль распространяется по его груди, выжигая все внутренности и плоть, а сам он паникует. Ему даже не дали шанса прийти в себя после того, как Эзоп вылил медицинский спирт на вату и надавил ею в самую глубокую точку пореза. Нортон готов поклясться, что слышит, как Эзоп содрогается из-за его собственного непрекращающегося плача. — Тебя возбуждает.. возбуждает э-это? Ты больной, Эз, — Нортон смеется; нервно, еле-еле. Эзоп обратной стороной пальца вытирает слезы с глаз Нортона. Почти с любовью. Наступает секунда тишины, когда Эзоп смотрит на мужчину и в его серых, мутных глазах мешается двойственность. Нортон думает, что это сожаление, но не может знать наверняка. Слишком-уж-быстро Нортон отстраняется от еще одного поцелуя, внезапно вспоминая, как сильно его рот болит после предыдущего. Из его горла рвется приглушенный вой. Вкус металла заполняет рот вместе с чужим языком, упирающимся в заднюю часть зубов, и.. Эзоп только что укусил его? Он должен привыкнуть к этому; к тому, как его, словно личную куклу Эзопа, швыряют. Нет, он заслуживает этого. Поцелуй продолжается, а в его рану снова вставляют кусок ваты. Все это — смесь боли и наслаждения; он чувствует, как интенсивное напряжение идет прямо к его члену. Блять, возможно, он настолько же странный, как и Эзоп, раз такое ему приносит некое больное удовольствие. Нортон отчаянно отвечает на поцелуй сквозь собственные стоны, которые принимает Эзоп без угрызений совести. Бальзамировщик неосторожно ставит спирт обратно на стол, а после хватает клок густых черных волос и тянет голову Нортона в сторону, углубляя поцелуй. Широкие руки лихорадочно блуждают по гибкому телу Эзопа, хватаясь за одежду, которую позже, он знает, ему придется разглаживать. Кусок ваты задевает наиболее воспаленное место в ране, и Нортон толкается бедрами вверх, прижимаясь наполовину затвердевшим членом к бедру Эзопа, скуля в поцелуй. Когда бальзамировщик наконец отстраняется, его бледное лицо покрывается румянцем. Несмотря на это, Нортон знает, что он, вероятно, выглядит хуже — загорелая медная кожа вся красная, как спелый помидор. На губах Эзопа он замечает кровь, разбавленную слюной. — Ты ужасно нетерпелив, старатель. — Это — часть моей харизмы, не думаешь? — Нортон вздыхает. Даже после всего произошедшего он способен на самодовольную ухмылку. В ответ — молчание, только Эзоп расстегивает свою ширинку и щелкает пряжкой ремня. Он скидывает с себя нижнее белье, прежде чем наклониться и вытащить изнывающий член Нортона из-под ночных штанов. Действительно жалко выглядит то, как Нортон вздрагивает и пытается прижаться к пальцам в перчатках, эфемерно скользнувших по его члену. Этими же пальцами его грубо берут за подбородок, фокусируя взгляд на мужчине, скривившего лицо перед ним. Эзоп говорит твердо и властно, будто хозяин, ругающий свою собаку: — Дождись своей очереди. Нортон, находящий это горячим, просто конеченный идиот. Наконец Эзоп снимает с себя перчатки и обнажает костлявые пальцы с покраснениями на каждом суставе. Нортон готов убить, лишь бы они оказались в нем сейчас, безжалостно трахая его, пока ему не станет больно просто вспоминать об их форме. Но Эзоп особенный. "Это слишком грязно", — звучит голосом Эзопа в его голове. Однако тупая боль что-то делает с его головой; может быть, нехватка кислорода в его легких наконец начала убивать клетки его мозга. Нортон хватает его за руки, целуя каждый палец, подушечку и костяшку, словно он просто не может насытиться Эзопом. Как будто не хочет насыщаться. Как будто это безмолвная мольба — "Всего один раз?". Смотря на то, как Эзоп кривит лицо, Нортон подозревает, что должен произнести это вслух. — Пожалуйста, — жалобно хрипит он. — Почему ты считаешь, что заслужил это? — Я не заслужил, — и он действительно не заслуживает, — Я.. я хочу, чтобы ты уничтожил меня, Эз.., — его низкий голос дрожит. — Нортон, — уже второй раз за сегодня он слышит, как Эзоп вздрагивает, — Я сломаю тебя. Эзоп берет контейнер неизвестного содержания и сползает с кровати. Нортон уже спустил свои ночные штаны до колен, но Эзоп, сделав последний шаг, снял их вовсе. То, как Эзоп устроился между его ног и грубо развел колени, вызывает у Нортона чувства, которые он даже не может охарактеризовать. Сосредоточенно Нортон наблюдает за тем, как два пальца ныряют в контейнер, доставая из него мутно-прозрачный пузырек. Нефтяное желе, как называет его Эзоп. Вы знаете, что его можно использовать, чтобы заткнуть трупу рот? Но по назначению его не используют, зато, что иронично, круговыми движениями обводят кольцо мышц Нортона. Он готовится; готовится к тому, что затяжные подготовления перерастут во что-то более злобное. Но этого никогда не происходит. Спина Нортона ослабевает. Следующим бы ослаб и он, если бы не внезапная вспышка боли, пронзающая его позвоночник словно молния и заставляющая раскрыть свой тупой грязный рот. Без предупреждений два пальца, едва смоченные скользкой смазкой, вводятся глубоко в него. "Тварь", — хочет сказать Нортон, видя, как губы мужчины довольно кривятся. Любое подобие членораздельной речи замирает у него в горле, когда пальцы беспощадно толкаются в него. Он выгибается дугой в спине, пока из его горла вырывается грубый рык. В его больной голове скопилось слишком много всего. Связные мысли перемалывались и выплевывались, а Нортону только и оставалось, что собирать их по осколкам. Этого недостаточно; Нет, это больно. И он заслуживает этого; он хочет этого. Нортон хочет, чтобы его трахали нежно, со всей любовью, и в то же время желает быть использованным как тряпичная кукла, суррогат. Потому что он не заслуживает доброты к себе, верит, что Эзоп не даст ее ему даже несмотря на колебания. Даже несмотря на то, что сочувствие Эзопа рвется сквозь трещины, обнажая его человечную сторону. Распутное хлюпанье раздается по всей комнате, пока пальцы Эзопа продолжают измываться над ним. Он сгибает их, слегка царапая подстриженными ногтями стенки Нортона; судя по тому, как они впиваются в него, Нортон уверен, что он делает это нарочно. Его собственные стоны остаются им незамеченными, пока сильный толчок по простате не нарушает их ритм. Эзоп замечает это сразу же, и у Нортона не остается и минуты, чтобы прийти в себя, прежде чем ему начнут нещадно давить в конкретную точку. Его спина болит из-за того, насколько сильно он ее изгибает, сгибая колени и поджимая пальцы ног, пока вспотевшие пальцы пытаются удержать его на койке. — Блять, блять, пожалуйста, Эз, сука, пожалуйста, я хочу.. я хочу тебя, я так хочу тебя, — слова срываются с его губ, будто им больше негде нет места. Нортон Кэмпбелл — дерзкий, самодовольный мудак, болтающий и ведущий себя как течная сука. Эзоп не проникается чувствами, но не может игнорировать то, как мужчина плавится на его пальцах. Эзоп наклоняется вперед, наблюдая за Нортоном с чем-то вроде намека на интерес в его глазах, когда он пробы ради лижет край его пореза. Неизбежное привыкание к пальцам Эзопа могло бы утешить, если бы не третий, легко вошедший и начавший двигаться с предыдущими. Нортон стонет; Эзоп прижимается ртом к ноющему шраму, языком слизывая отвратительный металлический привкус заживающей кожи. У Нортона перехватывает дыхание. Это больно. — Больно, — озвучивает он, все равно удерживая рукой голову Эзопа на месте, побуждая его проникнуть языком глубже. Он действительно собирается выебать его рану? Нортон не был бы против; даже не возразил бы. Если бы это было искуплением его грехов, он бы принял это в мгновенье ока. Он может чувствовать каждый дюйм мускул под своей кожей, и это заставляет все его внутренности сгорать горьким жаром. Это больно. Это чертовски больно. Костяшки его пальцев белеют от того, насколько сильно он хватается за хвостик Эзопа, а рука трясется от напряжения. Его член, лишенный внимания, истекает предэякулятом на его же живот, беспомощно подрагивая. Вопреки здравому смыслу, он просто пиздец как хочет кончить. И он бы кончил так и не коснувшись себя, если бы Эзоп не отстранился так резко. Нортон толкается в воздухе и скулит, уже скучая за чувством наполненности. — Терпение, — успокаивает его хриплый голос. Эзоп спешно освобождается от нижнего белья и, обильно смазывая лубрикантом свой член, останавливается между ног Нортона. Нортон смотрит на него, кусая разодранную губу. Головка лениво упирается в его анус, магмой обжигая горячую кожу Нортона. Они снова встречаются глазами, и Нортон видит, как животный голод начинает поглощать взгляд Эзопа. Он не может отделаться от мысли, что так смотрят готовые поглотить свою жертву хищники. Хотя, они и так ничем не отличаются, не правда ли? Что-то вдруг вспыхивает в двух мутных лужах, заставляя Эзопа схватить свой ранее отброшенный пояс. В мозгу Нортона бесполезно звенит пряжка, но за этим он слишком отчетливо слышит: — Руки, — эта команда заставляет его облизнуть губы, свести запястья вместе и нерешительно подставить их Эзопу. В противовес тому Эзоп не медлит и заводит руки Нортона за его голову, прижимая к ледяному металлическому каркасу кровати. Затяжка, щелк, еще затяжка и его руки оказываются завязанными за ним. Эзоп еще момент восхищается своей работой. Крепкие бедра трясутся от желания раздавить его талию, головка толстого члена Нортона ужасно покраснела; он берет его в руку, размазывая пальцами предэякулят и заставляя Нортона выть. — Пожалуйста, Эз.. хватит... ты так убьешь меня. — Я мог бы. — А? Он мучительно медленно входит в Нортона. — Я мог бы убить тебя, если бы хотел. Но мы оба знаем, что это — слишком хороший конец для такого ужасного человека. Стенки Нортона сжимаются вокруг члена Эзопа, пульсируя болью. — Тебе бы хотелось этого? Все, что может сделать Нортон — обвить ноги вокруг талии Эзопа, пытаясь притянуть его ближе, заполнить пустоту внутри себя. Но это бесполезно, пока руки Эзопа крепко сжимают его бедра. Он уверен, что после там расцветут синяки под формы пальцев Эзопа. — Говори словами, старатель. — Да! Сука, да! — молит Нортон, когда Эзоп грубо толкается внутрь. Мужчина входит до упора и его бедренные кости ударяются о его ягодицы. Нортон смеется в экстазе, наконец чувствуя себя насытившимся. Эзоп двигается словно мощная волна, накрывающая его вместе с каждым толчком, где каждый новый сильнее предыдущего. Руки Нортона, дергающие пряди волос, будто нигде не к месту. Он хочет запустить их в волосы Эзопа. Он чертовски хочет потянуть его ебаный хвостик. Хочет тянуть, пока его руки не рассыпятся в серую пыль. Эзоп наклоняется и меняет положение, а Нортон чувствует, как изнутри он бьет его прямо в живот. Больно; больно до тех пор, пока Эзоп не хватает его за плечо и он чувствует, как головка его члена упирается в простату. Он грубо гортанно стонет, пока его спина хрустит. Ноги Нортона плотно обвиваются вокруг Эзопа, а пятки упираются ему в спину, создавая подобие опоры. Его, охваченного удовольствием от грубых движений Эзопа, качает взад-вперед. — Да, да, да! — повторяет он на каждом толчке, тупые слова каскадом вылетают из его отвратного рта. Эзопу нет дела до них. Одна его рука оставляет бедра Нортона, бесцеремонно сползая выше по его подтянутой груди и сжимая раненное плечо. Единственное, что выдает боль Нортона — его ставшие громче стоны. — Нор-тон, — холодно звучит с придыханием, отзываясь прямо в члене Нортона. Эзоп неровно дышит через нос раздраженными легкими. Это горячо; так горячо видеть то, как Эзоп раскрывается перед ним. Кончики пальцев впиваются в порез, и он, извиваясь, вопит, не имея возможности вырваться. Погружаясь глубже в рану, пальцы играются с его внутренностями, заставляя тело Нортона гореть еще больше, чем прежде. Он физически не может противостоять своему обмякающему телу из-за того, насколько грубо его имеют; ужасный— нет, великолепный жар в его кишках. Ему кажется, что его вот-вот разорвет. Так и будет. Эзоп скользит пальцами внутри его раны, но это не имеет значения, потому что второй рукой он обхватывает его игнорированный член, двигаясь в такт с жесткими толчками. Он хочет кончить; вся его кожа сгорает. Он кричит, его голос срывается, а тело напрягается, пока Эзоп доводит его до оргазма. Сперма брызгает ему на грудь, пачкая прекрасные пальцы Эзопа. Но на этом он не останавливается. Он продолжает надрачивать Нортону и после, пока его внутренности напрягаются вместе с непрекращающейся пыткой. Нортон беспомощно стонет и скулит; его инстинкты требуют, чтобы он отстранился. Движения Эзопа каким-то образом становятся еще грубее, а свободные конечности Нортона дергаются так, будто он может сделать что-то, что остановило бы это. Его трясет; сперма растекается по его животу, затекая в пупок, пока его бросает взад-вперед. Он начинает терять ритм, мысли становятся размытыми. Все, что он может чувствовать — член Эзопа. Все, что он хочет чувствовать — член его Эзопа. Именно поэтому это становится очевидно, когда движения Эзопа начинают плыть, становясь более нервными, быстрыми. Эзоп молчалив, как и всегда. Единственное, что предшествует его окончанию — легкая дрожь, прежде чем он изольется в Нортона, преодолевая себя; звук ужасного хлюпанья его спермы разносится по всей комнате. ... Остаток визита проходит в тишине. Эзоп вытирает всю мерзость за Нортоном принесенной тряпкой, а после как следует перевязывает его рану, о которой вспомнил только время спустя. Они не разговаривают, не целуются, не курят и не обнимаются. Это омерзительно мрачно; Эзоп разглаживает свою помятую рубашку пальцами в перчатках. Нортон надеется, что он, уходя, обернется; этого не происходит. Звук закрывающейся двери оставляет горький привкус во рту. Его использовали, но это именно то, чего он и хотел.