Рыба в котловане

- Буду скучать. - И я, - говорю. После секса Марк ласковый и хочет пообщаться, а я ухожу в себя или в телефон. Сегодня я не выспался и злой: на работе затык, погода какая-то не та, Марк сваливает слишком надолго. Когда он уезжает, я всегда немного на взводе. Это похоже на ощущение, когда стоишь на высоченной рампе в аквапарке, а потом решаешься и летишь. Вжух – и ты внизу. Вжух – и тебя подбрасывает. Вжух – и снова вниз. И так болтаешься туда-сюда, пока окончательно не затормозишь. - Хотелось бы верить, - доносится из ванной. Я слышу его улыбку. Мне нравится думать, что Марк настроен на мою волну, типа радио, и что у нас особая телепатическая связь, а я могу распознавать его мысли на расстоянии. - Не душни, - я широко зеваю. Каждую его командировку я зарекаюсь трахаться на стороне, но каждый раз не сдерживаюсь. Об относительной свободе мы договорились на берегу. Точнее, я договорился, а Марк согласился. Правда потом он сказал, что у него нет ни времени, ни желания, но моё решение оспаривать не стал. "Не бери в голову, я просто озабоченный", - сказал я. Я стремился снять напряжение и обрадовался, что он с лёгкостью принял моё предложение. «У меня нет цели тебя изменить, - бесстрастно пояснил Марк. – Мы взрослые люди». В идеальной Вселенной я бы ответил, что мне никто не нужен, но в этой, естественно, промолчал. До сих пор я плохо понимаю, чего хочу и как правильно. Тот разговор состоялся на одном из наших первых свиданий, которое я упорно звал «ужином» или «встречей», и тогда уж точно не подозревал, как далеко у нас зайдёт. «Ты экспериментируешь. Это нормально и скоро пройдёт», - сказал Марк. Меня задел его снисходительно-уверенный тон - будто ему про меня виднее - и властное лицо, как у биг босса совсем не понравилось. Марк старше на девять лет и иногда разговаривает со мной, как руководитель проекта. Очень мудацкий руководитель дохуя важного проекта. Я моментально решил его послать, но по дороге домой мы вовсю трахались на заднем сиденье чёрного мерса, который предоставила Марку компания вместе с водителем. Вернувшись к себе, я остро почувствовал, как мало зарабатываю и насколько бессмысленно живу. Все мои знакомые ставили долгосрочные цели, брали ипотеки, строили дома, создавали стартапы, женились, заводили детей, ходили на митинги, боролись за свои права, имели чёткую политическую позицию. Я же хотел хорошо одеваться, вкусно есть, жить в чистой квартире без ковров на стенах, спать с симпатичными мужиками, работать на интересной работе, про которую не стыдно рассказывать родителям и друзьям. Со стороны мои желания выглядят незначительными и мелкотравчатыми. Я нахожусь в вечном поиске ориентира, но его и близко не видать. Я ждал, что найду его, когда перееду, переведусь из вуза в вуз, сменю работу, но всё без толку. Я встречаюсь с Марком почти год, хотя до сих пор уверен, что отношения не для меня. «Ты же знаешь, я – распиздяй», - говорю, когда он нудит о какой-нибудь ерунде: типа я раскидываю вещи или проспал будильник. Если же он не отстаёт, напоминаю, что вдобавок я токсичный тип. Марк возвращается в комнату в костюме, массивных часах и со шлейфом опиума от Yves Saint Laurent. От тяжёлого запаха в спальне делается душно и тесно. Он поправляет галстук, знакомым жестом проводит ладонью по подбородку, проверяя щетину. Я сразу вспоминаю, что и мне пора побриться. Телефон булькает сообщениями, я засовываю его под подушку: прочитаю позже. Дольше месяца я заманиваю звёздного адвоката на программу о трудовых договорах, и никакой альтернативы у меня нет. Если гость слетит, предстоит весь выходной скроллить базу в поисках подходящей замены. Адреналин держит в тонусе, но всегда есть риск налажать - съёмки уже на следующей неделе. - Такси подъезжает, - Марк присаживается на край кровати, трогает мою руку. Я терпеть не могу прощаться и жалею, что убрал телефон. Поднимаю глаза и жду, когда он скажет, чтобы я не жрал макдак, курил поменьше и не долбился ночами в приставку. Но он молчит и смотрит мне в лицо. Я тоже смотрю на него. Мы улыбаемся друг другу. - Трусы надень, - говорит наконец он. Я тут же хочу затащить его обратно в постель и устроить что-нибудь этакое, но время поджимает, и он не оценит. - Мне и так норм, - отвечаю. - Бельё постельное сменить нужно. Марк брезгливо отпихивает скомканное одеяло. Он ненавидит бардак, а потому удивительно, что запал на меня. - Оно чистое. - Нет, не чистое. - Ты валишь всё равно. - Но ты остаёшься. - Я домой поеду. А если останусь, и новое захуячу. - Не ругайся, тебе не идёт. - Ой бля, всё. Я считаю, что мне очень идёт ругаться, и вообще мат многое компенсирует, но Марк другого мнения. - Ты можешь жить здесь, - говорит он. - И не только, когда меня нет. Но я точно не могу, и список аргументов против постоянного совместного проживания всегда держу наготове. Во-первых, я безалаберный, во-вторых, я его достану, в-третьих, буду пить пиво, а пустые бутылки забывать под кроватью, в-четвёртых, переверну всё вверх дном, в-пятых, позову друзей, от которых Марк не в восторге и, что уж греха таить, это взаимно, в-шестых… Он отвлекается на звонок, мой список идёт лесом. Лицо Марка из расслабленного и домашнего делается концентрированным. С такого ракурса он похож на Аттикуса Финча. Иногда я думаю, что связался с ним только потому, что он – фактурный мужик, которого легко воображать главным героем процессуальных драм или закрученных триллеров. Я же режиссирую это кино, как хочу: могу хоть в порно. Марк подробно объясняет про наружный блок и дренажные шланги. Вчера он весь вечер дрочил инструкции по установке кондеев. Есть одно слово, которое очень точно характеризует Марка – «основательность». Он особенно основателен, когда речь о комфорте. - Мастер будет через двадцать минут, - сообщает он, повесив трубку. – Я не дождусь. - Ок, я побуду. Я подчёркнуто не замечаю настороженные нотки в его тоне. Одно из двух: Марк либо старается избавить меня от любых бытовых забот, либо боится, что накосячу. Это вроде как мило, но и бесит. Чтобы не посраться перед его вылетом, я судорожно перебираю в памяти самые крутые совместные моменты: как мы прыгали с парашютом, лазили в панда-парке и хоронили петушка. От чего он подох - неизвестно. В депрессивные периоды я загоняюсь, что мою энергетику не выдержала даже мелкая агрессивная рыбка. Марк собственноручно выловил Петяна́ из аквариума, а я прочитал поминальную речь о том, что его жизнь мелькнула ярким поплавком, но теперь он наверняка переродится во что-нибудь более значимое. Я закопал Петяна у входа в подъезд, хотя Марк предлагал слить его в унитаз. «Друзей – в унитаз. Символично», - сказал я. «Трупы под окнами – не лучше», - парировал он. После похорон я предложил идти в "Бургер Кинг", а Марк – в "Ян Примус". Как компромисс мы выбрали "Шоколадницу". Марк назвал это «рыбьи поминки», а я понял, что он тоже немного двинутый, и вполне логично, что мы вместе. Я начинаю одеваться и краем уха слушаю, как Марк гонит на организаторов командировки и жалуется, что два месяца в Шанхае – перебор. - Прилетай, если надумаешь. - Я работаю. Марк многозначительно молчит и наверняка думает, какая хрень моя работа на телеке - ни нормальных денег, ни корпоративного обучения, ни премий, разве что график гибкий. За три года на одном месте я и сам перегорел, но чем бы ещё заняться ума не приложу. Комнату заливает солнце, помещение становится похожим на офис или магазин. Во всех апартаментах по-моему есть что-то неживое. Квартиру арендует для Марка компания. Раньше он жил неподалеку от Сити, но недавно перебрался в новый ЖК на Ходынке. Стены тут белые и серые, потолки чёрные и тёмно-фиолетовые, вид из окна невъебенно крутой. Я снимаю комнату в старой девятиэтажке на Владыкино. Хозяин квартиры - по совместительству мой друг и сосед, что удобно. К тому же, до работы мне недалеко. Ходынка значительно ближе к Останкино, чем Сити, и, когда я особенно параною, уверен, что Марк потихоньку подбирается ко мне. - Пора, - говорит он и раскрывает руки. Мы обнимаемся. Марк в костюме - искусственный и деревянный, опиум забивается в нос, как пряный клей. В объятьях его жарко и надёжно. *** Распрощавшись, я врубаю Korn на всю, прыгаю, подпеваю и трясу башкой, но тут звонят в дверь. Ещё и телефон верещит... - Кондей там, - указываю в комнату, не отлипая от экрана. Мастер возится в коридоре, шурша, как огромный майский жук в спичечном коробке. Я говорю не снимать обувь и быстро прохожу на кухню. Адвокат согласился – это хорошая новость, попросил изменить некоторые вопросы – это хреново. Я с бешеной скоростью строчу редакторам, уламываю внести правки в сценарий, согласовываю, скачу из чата в чат: помощница юриста, продюсер, редакторский, общий, гостевой. Я немного психую, но с каждым кругом завожусь только больше, в такие моменты я охуеть как люблю свою работу. Телефон смолкает, меня отпускает. Несколько секунд я самодовольно улыбаюсь. Сейчас я - победитель по жизни, жаль ненадолго. Вскоре ощущение проходит, а я снова становлюсь собой. Я откладываю телефон, выдыхаю и раздумываю, что бы такое заточить без лишних заморочек. Кухня сверкает лакированными поверхностями, которые засираются в пять минут. Планировка здесь свободная, Марк оставил её как есть. Он любит доёбываться до мелочей, но не выносит глобальных переделок. Посреди гостиной уже стоит стремянка, кожаный диван сдвинут. Я усаживаюсь на кухонный остров и болтаю ногами. Только Марк мог устроить такой геморрой – менять новый кондей на новый кондей, потому что тот более мощный и экологичный. «Хочешь кондеем остановить глобальное потепление?» - спросил я. Он ответил что-то типа «вклад каждого важен» и завёл про сортировку мусора и цивилизованные страны и что о будущем нужно думать уже сегодня. Я не понял, какое будущее он имеет в виду – планеты или наше, но уточнять не стал. Как-то Марк заговорил о переезде, явно ожидая моей реакции. «Представляешь, как я заебу нас обоих!» - отшутился я. «Ты должен понимать, Руслан, эта страна рано или поздно схлопнется», - заявил он. Не вывожу этих разговоров, я для них слишком поверхностный. Я не против идеи в принципе, но точно не готов о чём-то договариваться. Я выудил зелёное яблоко из стеклянной миски, надкусил и начал издалека «контролировать процесс», как просил Марк. На инструменты, белые панели, ребристые шланги и болты смотреть скучно, поэтому я пялюсь на мастера. Люди всегда интереснее вещей. Мне и минуты порой достаточно, чтобы сочинить про человека историю, особенно, если человек этот фактурной внешности. Мастер по кондеям как раз такой. Я в два счёта придумываю парню биографию и характер. Пожалуй, он мог бы управлять космическим кораблём, или возглавлять шайку повстанцев в постапокалиптическом будущем, или объезжать шестихвостых лошадей на ранчо безумного учёного. Мастер стоит на стремянке. Высокий, широкоплечий, немного сутулый с выбритым затылком и в тёмно-синей форменной куртке, он похож на Капитана Америку на минималках. На спине его ослепительно сияет надпись «Ваша прохлада». Капитан Прохлада - звучит! Марк вызвал «проверенную» компанию, а, когда я посоветовал найти частника на профи.ру и сэкономить, посмотрел на меня как на дебила. В некоторых вопросах мы вообще не совпадаем. Стремянка вдруг качается, Капитан Прохлада взмахивает руками. - Осторожнее! - я спрыгиваю с острова. Ловить его или что?.. Как в замедленной съёмке, Капитан Прохлада тянется к люстре из кристаллических звенящих лепестков, но замирает, наверное, сообразив, что проще наебнуться и переломать руки и ноги, чем возмещать ущерб. Материальный мир жесток. Я подбегаю и хватаюсь за стремянку, но тёмно-синяя фигура уже обрушивается назад, на меня. Бах. Мы с кэпом падаем и расползаемся, как герои боевика после взрыва, которые летели, летели, рухнули, а потом идут дальше спасать мир без единой ссадины и в чистой одежде... Но это в кино. В реальности у меня гудит башка и, наверное, вылезет шишка, большая и красная, как у Тома, когда Джерри нахлобучил его большим деревянным молотком. - Бля…- я ожесточённо массирую затылок. Бабушка в детстве всегда говорила, что ушиб нужно хорошенько растереть, иначе образуется гематома. Напротив меня на полу в зеркальной позе сидит установщик нового, никому не нужного кондея. Я морщусь от боли и уже представляю, как расскажу Марку, что получил из-за него сотрясение, и это ли не знак, что нехер беситься с жиру, а вещизм реально убивает. - Извини... те, - говорит мастер пиздецки знакомым голосом. Я поднимаю тяжёлую голову... Это напоминает охуенно дурацкий розыгрыш, сон или глюк. - Бля, - повторяю, потому что больше сказать нечего. Я не хочу на него смотреть, но смотрю долго и жадно. Чересчур долго и чересчур жадно. Знаю, я не обознался, но понятия не имею, как себя вести. В семнадцать ты интуитивно умудряешься принимать верные решения, но в двадцать пять — это редкость, примерно как останки древней цивилизации, на которые натыкаются археологи раз в ахулиард лет. - Привет, Руслан, - говорит Косой. Он встаёт как ни в чём не бывало и опять лезет на ебучую стремянку, а она опять шатается. Ничего тупее я давно не видел, и это немного меня отрезвляет и неожиданно радует, рядом с Марком я часто ощущаю свою недоразвитость, а тут кто-то не умнее меня. - Опять ёбнешься, - предупреждаю я. - Где-то есть ступенька, щас принесу. Я смываюсь быстрее, чем страус-бегун и, возможно, под моими ногами клубится дым и горят подошвы. В гардеробной я закрываюсь на щеколду и прислоняюсь лбом к металлической штанге. Железо холодит голову, кругом болтаются костюмы и рубашки, пропахшие опиумом. Меня мутит. Сквозь полоску матового стекла на двери виднеется незаправленная постель: гора из одеяла, разбросанные подушки, сбившаяся простынь. Желудок разъедает кислота от непереваренного яблока... - Вот. Я грохаю ступеньку об пол рядом со стремянкой и топаю на кухню, стараясь заглушить мысли. - Спасибо, - говорит Косой мне в спину. Я притворяюсь, что не слышу, открываю холодильник, наобум достаю помидор, огурец, красный перец, зелень. Тщательно мою овощи, беру деревянную доску и нож с зубцами, начинаю мелко строгать. Обычно я завтракаю яйцами, но сегодня и салат сойдёт, хотя лучше бы макдак. Заверну туда по пути домой, возьму бургер, картошку и сырные палочки. И шоколадный коктейль. Самый большой. Батя Косого умер, а о нём самом я так ничего и не слышал, и слышать не хотел. Но теперь у меня никак не получается не думать, как я смотрюсь в этой квартире за много миллионов на двадцать четвертом этаже элитной высотки, явно мне не принадлежащей. Между прочим, все счета в ресторанах я прошу разделить пополам, хоть Марк и обзывает это блажью. Мне хочется срочно рассказать об этом Косому. Не про Марка, а про счета... Кровь брызгает на бежевый мрамор, я ошалело изучаю рассеченный указательный палец и тут же начинаю беззвучно ржать. В пять лет я вдребезги расквасил нос, и мама повела меня в больницу. Я держал марлю у лица, но кровь всё равно просочилась на футболку. К врачу я пришёл весь в красных пятнах, как после сражения с вампирами или зомби. С тех пор при виде крови я периодически истерю. Салфетка или полотенце не находятся, хотя, могу поклясться, они тут были. На деревянной доске и столешнице расплывается гранатовая лужица. Понятия не имею, есть ли у Марка аптечка и где её искать, поэтому просто включаю холодную воду, но кто-то сзади цепляет меня за локоть. - Нельзя водой, - говорит Косой очень строго, как училка младших классов. Его лохматые брови стоят дыбом и совсем не сочетаются с бритой башкой. Ты зачем так побрился, хочу спросить. И для чего здесь?.. - Перекиси нет. И йода... - я еле сдерживаюсь, чтобы снова не заржать. Сюр какой-то! Косой с кондеем и я в крови, ну чисто комедия положений. Косой внимательно осматривается, открывает белоснежную фарфоровую сахарницу и пихает мой палец в золотистый тростниковый сахар. - Сука! – щиплет так, что глаза чуть из орбит не вылезают. – Сука, сука, сука! - я стискиваю зубы и зажмуриваюсь. На внутренних сторонах век пляшут цветные круги, как от бензина в лужах, по затылку бегут мурашки. - Сахар останавливает кровотечение, - спокойно объясняет Косой. Я открываю глаза. Его лицо очень близко и слишком загорелое для весны, а ещё я нахожу в нём несоответствие со старой картинкой. - Ты не косой! Шрам от края рта до уха на месте, на подбородке - тоже, брови дикие тут как тут, но правый глаз больше не косит. - Операция, - Косой смущённо улыбается. Он суёт мне сахарницу и быстро отступает назад. - Охренеть! Давно ты это провернул? Я сразу представляю, что в кармане у Косого футляр с набором сменных зрачков: одним он стреляет, другим смотрит вдаль за много-много километров, третьим видит мельчайшие детали, даже микробов… - Нет, не очень... Я доделаю, там... - отвечает он и уходит. Я держу палец в сахаре ещё немного, потом вытаскиваю, нахожу пластырь и заклеиваю порез. Косой ковыряется в стене, меня подмывает поделиться с ним про сменные глаза и Капитана Прохладу, но я не решаюсь. Косой смурной и взрослый, таким я его не знаю и немного опасаюсь. Но больше я опасаюсь себя. Я бы с удовольствием сбежал домой или просто его игнорировал, но любопытство перевешивает, поэтому я усаживаюсь в гостиной и завожу беседу на нейтральные темы: рассказываю, как учился на факультете искусств, как чуть не вылетел перед самым дипломом. Про ток-шоу, куда я привожу политиков, юристов и бизнесменов я говорю подробно и с гордостью. - Полгода назад я устанавливал в Останкино плазму, - говорит Косой. – Меня звали на «Давай поженимся». Но ехать надо было, жаль не срослось. - Мы могли там встретиться, - отвечаю я. – Но «Давай поженимся» - трэш, там одни фрики и снимают нудно и целый день. У нас драйвовее. «Приходи», - чуть было не срывается с языка, но я вовремя затыкаюсь. Мне ясно, к чему всё в итоге придёт. Я всегда прихожу к одному и тому же – к сексу. Я люблю трахаться, и этого не скрываю, но с начала отношений с Марком я никогда повторно не встречаюсь ни с одним парнем. А с Косым ситуация сложная. Я даже не уверен, гей ли он. Я расспрашиваю о нём. Косой отслужил в армии и не знал, что делать дальше. Знакомый предложил верняк в Киргизии. Я предполагаю какой-нибудь криминал, но он всего лишь строил гостиничные коттеджи неподалёку от озера Иссык-Куль. Стройка быстро накрылась, Косой уехал в Узбекистан. В Ташкенте он возил воду по офисам, заливал формы на фарфоровом заводе, чистил вольеры в зоопарке, охранял парк аттракционов. Чуть меньше года назад он вернулся, вечно ищет, где подзаработать и ждёт не дождётся, когда наконец купят батин дом с участком. - Не жалко? – спрашиваю я. Я вспоминаю плакат Цоя со стикерами на глазах, узкую кровать, татарское кладбище, звёздное небо, захламлённый гараж, бумажный самолётик на нитке, лохматую дворнягу и двоих мальчишек, вечно прячущихся, но счастливых, хотя, скорее всего, счастлив был только я один. Мне по-дурацки жалко гнилую развалюху, и себя, и нас... - Не могу там, - отвечает Косой неожиданно резко. Он гремит инструментами, на меня не смотрит, а я больше не спрашиваю... Косой прикручивает внешнюю панель и своей сосредоточенностью снова напоминает капитана. Тёмно-синие куртка и брюки изуродовали бы кого угодно, но ему идут, как и стрёмный шрам и бритая башка. Он возмужал, но я легко угадываю в нём черты и повадки долговязого подростка, благодаря которому утвердился в своей сексуальности. По сути, я многим ему обязан. Я опять начинаю параноить похлеще, чем сторонники теорий заговоров, и не верю, что он появился случайно... - Принимай работу, - Косой подаёт мне пульт. Горизонтальные жалюзи опускаются и поднимаются, я рассеянно жму на разные кнопки и раздумываю, стоит ли предложить выпить как-нибудь вечером. Косой складывает стремянку и спрашивает, где туалет. Я объясняю и дёргаюсь от того, что он может наткнуться на использованный гондон. Хотя Марк – мой парень, мы в его квартире, и Косой устанавливал его кондиционер. И всё равно я надеюсь, что он не полезет в мусорку... - Вроде всё ок, - говорю, когда он возвращается. - Тут просто. Косой отбирает пульт и терпеливо показывает, что и к чему. Я поглядываю на него и не слушаю. Тени расстилаются тёмными ковриками, солнце перемещается и бьёт сквозь дизайнерскую штору, лицо Косого озаряется персиковым светом, кустистые брови золотятся. Самый мощный режим раздувает мне волосы, Косой поглядывает на меня и улыбается. В животе мерзко ноет. Поскорей бы он уже ушёл... - В центр пробки, опаздываю, - словно в ответ на мои мысли Косой смотрит на часы. Брови его озабоченно сходятся, мне сразу хочется потрогать их пальцем, но этого я, конечно, не делаю. - Будут неполадки – звони, - он кладёт визитку на столик для ключей в коридоре. – Внизу мой номер. Он быстро разворачивается, распахивает дверь и, избегая моего взгляда, шагает к лифту, а потом с силой утапливает круглую кнопку в стену. Я гипнотизирую ссутуленную спину. Двери лифта разъезжаются и съезжаются, Косой не оборачивается. Я запираюсь на оба замка, отправляю визитку в мусорное ведро и набираю Марку.