Глава 6. Чудь
29 мая 2023 г. в 20:49
Они приближались медленно и неотвратимо. Они несли с собой смерть.
Оно чуяло разлившуюся в воздухе ненависть, граничащую с отвращением, и неистовое желание во что бы то ни стало уничтожить врага.
Огромной ошибкой было созывать их в город вновь.
Ошибкой, которая, скорее всего, станет последней.
Паучиха коротко, болезненно взвыла, и двинулась дальше вглубь логова. Каждый шаг давался с трудом, густая кровь сочилась из множества глубоких ран, выжженный глаз горел огнем. Одна лапа висела на тонкой полоске мяса, волочась за телом бесполезным грузом.
Яйца выпали из яйцевой камеры, и теперь где-то там, вдалеке, детеныши гибли один за другим, и их полные ужаса и боли вопли вонзались в разум глубже любого клинка.
Но Оно понимало, что бесполезно поворачивать назад — боль слишком сильна, а раны подло замедляют движения. Не успеть. Не защитить. Не скрыться.
Даже в самом кошмарном сне нельзя было представить, что все обернется именно таким образом.
Эти проклятые сопляки, эти Неудачники, должны были состариться за прошедшие двадцать семь лет, позабыть о том, каково это — быть детьми. Перестать верить в волшебство, обзавестись кучей присущих исключительно взрослым проблем. Измельчать.
Но этого не случилось. Нет, физически они выросли, да только внутренне все еще ощущались самыми настоящими детьми, такими же сильными и полными ослепительно сияющей веры в себя, свои силы и праведность собственных поступков и решений.
Сами они сохранили эту чистую веру, пронеся ее сквозь годы, восстановили ее благодаря воссоединению после разлуки или же ею их наделил кто-то извне…
Другой. Снова этот Другой.
…было уже не важно.
Оно не предвидело подобное развитие событий. Не предвидело — и проиграло.
Мучительно было осознавать собственное бессилие, полную потерю контроля над ситуацией, чувствовать липкий страх, паутиной оплетающий нутро, и отчаяние, которое вот-вот грозило перерасти в панику.
Они подошли так близко… Слишком близко. Выхода не было.
Паучиха развернулась, чтобы сразиться в последний раз, и замерла, уставившись на своих противников единственным глазом.
Двое. Всего двое гнусных мужчин-мальчишек, тогда как третий сейчас где-то там, вдали, методично раскалывает яйцо за яйцом.
Но в теперешнем ее плачевном состоянии даже двое — слишком много.
Ричи Тозиер и Билл Денбро. В глазах их не было ни капли сомнения. Оно из последних сил попыталось предложить им хоть что-то, выторговать собственную жизнь, пусть и понимало, что после возненавидит себя за слабость. Тщетно.
Они осыпали Паучиху градом ударов, несмотря на ее сопротивление успешно пробивая хитин, нанося новые глубокие раны. Одного удалось оттолкнуть, но второй явно нацелился разодрать ей бок, чтобы добраться до внутренностей.
Оно поняло, что ничего не сможет сделать, не сумеет вовремя уклониться, не сумеет остановить. Страх перед неизбежным сковал тело, притупляя стремление бороться за жизнь.
Неожиданно до острого слуха Паучихи донесся приглушенный расстоянием, полный панического ужаса девичий вопль. А буквально спустя пару секунд до боли знакомый раскатистый рык гулко разнесся по всему логову, отражаясь эхом от стен.
Билл и Ричи замерли, растеряно оглядываясь, не понимая, что происходит.
Оно, по правде говоря, тоже не понимало.
Берсеркер знал путь в логово, но зачем ему являться именно сейчас?
Неужели он тоже решил расквитаться? Теперь Оно допускало любое развитие событий.
После случая в парке, когда Пеннивайз вытянул из Берсеркера собственный яд, они виделись буквально пару раз, и обе встречи прошли довольно холодно. Ну а потом пришел час отмщения Неудачникам — так, в тот момент, искреннее считало Оно — и все стороннее отошло на второй план.
Рык повторился, и ему вторил отчаянный, пронзительный, полный страха и боли крик, который, впрочем, длился недолго, быстро перейдя в жуткий хрип. Билл и Ричи неосознанно подались друг к другу, словно перепуганные маленькие детишки, и попятились вглубь тоннеля. Оно же лишь сильнее вжалось в каменную стену.
Никто из них не сомневался — так душераздирающе вопить может лишь тот, кто встретился лицом к лицу с собственной смертью.
Хрип резко оборвался, повисла тишина, тяжелая и зловещая. В этой тишине внезапно раздались неспешные шаги, сопровождающиеся легким постукиванием, когда когти на лапах соприкасались с каменным полом логова.
Из тьмы соткалась высокая, плечистая фигура, в слабом свете испускаемым телом Оно ее контуры становились все четче. Капюшон был спущен на плечи, волосы топорщились, будто вздыбленная холка дикого зверя. Алые глаза, полные жестокой решимости и предвкушения, пронзительно светились, а татуировки на теле и лице слабо мерцали, словно вдруг ожили.
Берсеркер замер, чуть наклонив голову и впившись взглядом сначала в Паучиху, затем в оставшихся Неудачников. Его грудь была залита кровью, темные капли стекали по лицу, создавая причудливый узор. В правой руке он сжимал за волосы оторванную голову Бена Хэнскома: глаза его отсутствовали, как и половина скальпа, а рот раскрылся в вечном крике.
Оторванная голова с глухим стуком выпала из когтей. Слуга, не отрывая бешенного взгляда от Билла и Ричи, ощерился, демонстрируя острые зубы. Из груди его донеслось приглушенное, зловещее рычание, а хвост вдруг резко хлестнул из стороны в сторону, высекая искры из стен логова, от чего Неудачники хором вскрикнули.
Оно было приятно слышать этот ужас, который возник в их внезапно севших голосах, и ощущать, как недавняя решимость переплавляется в панику и отчаянное осознание собственной обреченности.
Охотники вновь обратились жертвами, так, как должно.
Правда, не было уверенности, что после них не настанет черед самого Оно.
Берсеркер тем временем приближался к Неудачникам медленно, крадучись, слегка припав на лапы и коротко, утробно порыкивая. Хвост его больше не бил по стенам, но плавно, по-змеиному двигался, словно его обладатель не спеша примеривался, выбирая наилучший угол для удара.
Билл и Ричи продолжили пятится, отчаянно цепляясь друг за друга, словно это могло помочь. Сила извне, с помощью которой Неудачники сражались с Оно, не работала против этого жуткого существа, и они осознавали это.
Балабол дрожащим голосом бормотал грязные ругательства, не отрывая взгляда от валяющейся на полу головы. Билл смотрел на приближающегося к ним Берсеркера с отчаяньем, смешанным с ненавистью. Он не сомневался, что с тем не удастся договориться, и одолеть его тоже не выйдет.
Вдруг Ричи резко оттолкнул от себя Билла, хрипло выкрикнув:
— Беги к Бев! — и кинулся на Берсеркера, судя по всему, желая задержать того и ценой своей жизни дать возможность другу сбежать.
Слуга только чуть наклонил голову, шире оскалившись и глядя на Ричи с неким азартным интересом. А как только тот оказался близко — молниеносно ударил рукой с растопыренными когтями. Бил не сильно и не прицельно, играя с противником, как кот с мышью. Именно поэтому Балабол не остался без глаза, а то и обоих, а лишь обзавелся тремя глубокими ранами, пересекающими наискось левую щеку, рот и подбородок.
Впрочем, ему хватило и этого — Ричи Тозиер отшатнулся, растеряв весь запал и завопив от боли, зажал руками раны и попятился. Кровь тонкими струями вырывалась из-под его ладоней и пятнала одежду. Очки слетели с лица, линзы от удара о каменистый пол разлетелись на мелкие осколки.
Берсеркер же, не отрывая от него горящего взгляда, полного мрачного предвкушения пополам с издевкой, поднес руку ко рту, нарочито медленно слизнул кровь с когтей и облизнулся. А затем вдруг, не дав Ричи даже секунду, чтобы опомниться, резко подался вперед, схватил того за горло и с силой впечатал в стену.
Балабол коротко вскрикнул, тщетно задергался в стальной хватке Слуги, цепляясь окровавленными, соскальзывающими пальцами за сжимающую его горло руку.
Билл, который до этого момента, оцепенев от ужаса и дрожа, таращился на них, сумел отчасти взять себя в руки и бросился со всех ног к выходу из тоннеля.
Берсеркер покосился на него, ухмыльнулся с негромким фырканьем, позволив пробежать мимо себя, а в последний момент хлестнул хвостом, подсекая ноги Билла под коленями, от чего тот с тонким, паническим воплем повалился на пол.
Хвост взметнулся вновь и с силой опустился, пробивая шипом левое бедро недавнего беглеца насквозь. Билл заорал, отчаянно, захлебываясь собственным воплем, в котором ужас и боль слились в единое целое, и ему вторил гулкий, с рычащими нотками хохот Слуги.
Продолжая удерживать Билла пригвожденным к полу, Берсеркер обернулся к Ричи. В его алых глазах сейчас читалось лишь одно стремление — убивать своих противников без жалости, упиваясь их мучениями.
Слуга внезапно отпустил Ричи, дав тому сползти по стене на пол, но лишь затем, чтобы в следующую секунду поставить лапу ему на грудь и с силой вдавить в пол. Послышался хруст ломаемых ребер и полузадушенный хрип. Глаза Ричи Тозиера закатились.
Берсеркер чуть нахмурился, понимая, что противник больше уже не может сопротивляться, убрал лапу с груди, наклонился, презрительно рассматривая лицо поверженного врага. А потом ударил рукой под ребра, быстро, снизу-вверх, пропарывая кожу и внутренности, разрывая диафрагму и добираясь до едва трепещущего сердца.
Глаза Ричи широко распахнулись, из горла вырвался последний булькающий хрип в тот миг, когда когтистые пальцы сомкнулись вокруг сердца, сжались и потянули, но он быстро оборвался, смытый хлынувшим из горла потоком крови.
Берсеркер распрямился, равнодушно глядя на зажатое в ладони окровавленное сердце, затем повернулся к Оно и, подняв руку на уровень глаз, медленно сжал пальцы, превращая еще секунду назад живой орган в кровавый фарш.
Паучиха сдавлено мяукнула и, продолжая из последних сил вжиматься в стену логова, отступила на пару неуверенных шагов назад — на большее попросту не хватило сил. Она догадывалась, что следующим может стать ее собственное сердце. У нее не вышло одолеть двух простых людей — что уж говорить о Слуге?
Берсеркер же довольно ухмыльнулся и повернулся к воющему на одной ноте и корчащемуся на полу Биллу. Он дернул хвостом, вырывая шип из ноги, и в одно мгновение оказался рядом с истошно закричавшим противником.
Слуга недовольно оскалился, схватил Билла за горло, сдавил, гася раздражающий вопль, и рывком поднял с пола.
Он держал слабо дергающееся тело высоко, так, что ноги сучили в воздухе, и глядел снизу-вверх на искаженное от ужаса, залитое кровью и слезами лицо с отвращением.
— По… ща… ди… — одними губами с трудом прошептал Билл.
Слуга прищурился и слегка наклонил голову, словно бы задумавшись, затем произнес вкрадчиво:
— Пощадить?
Берсеркер опустил Билла ниже, так, что его ноги коснулись земли и ослабил хватку. Казалось еще немного — и он милосердно отпустит свою жертву, вняв ее мольбе. В глазах Билла зажегся огонек надежды. А в следующее мгновение Слуга ударил: когти его свободной руки впились в кожу на животе прямо сквозь одежду, разрывая, распарывая плоть, превращая ее в кровавое месиво вместе с потрохами.
Слуга бил снова и снова, брызги крови и кровавые ошметки летели во все стороны. А когда он, наконец, остановился — Билл Денбро был уже давным-давно мертв.
Берсеркер разжал руку и то, что осталось от тела, грудой кровавого мяса упало на пол.
Паучиха увидела, как Слуга развернулся к ней, и попыталась отступить. Но именно в этот момент силы окончательно оставили ее, лапы подломились и разъехались в стороны, отчего она распласталась на земляном полу логова, скуля от охватившей тело с новой силой боли.
Оно слышало шаги и знало — Берсеркер приближается.
[Нет-нет-нет, не подходи!] — отчаянно проскулила Паучиха, сжавшись и даже не пытаясь снова встать на лапы.
Она ожидала удара, который поставит точку в ее жизни. Но вместо того, чтобы напасть, Берсеркер остановился в шаге от нее.
[Оставь меня в покое! Позволь уйти!]
— Совсем дурная, да? — проворчал Берсеркер, нахмурившись. — Тебя вроде никто не держит.
Гнев, волнами исходящий от него, начал затихать. С удивлением Оно ощутило последнее, чего ожидало от этого Слуги — сочувствие.
Ему не все равно?
Паучиха всмотрелась в замершего, не пытающегося нападать Берсеркера и неожиданно для самой себя жалобно мяукнула:
[Не… Не тронешь?]
— А надо? — Берсеркер беззлобно фыркнул, но сразу же снова стал серьезным. — Вот достанешь меня — тогда и напну от души по твоей пушистой заднице.
Оно знало, что Слуга не врет, и позволило себе немного расслабиться.
Берсеркер покосился на непроизвольно подергивавшиеся лапы Паучихи и хмуро проворчал:
— Стоять не может, а уходить куда-то собралась.
[Больно…] — Оно заскулило, ощущая, как боль накатывает очередной волной, а все тело сотрясается мелкой дрожью от слабости.
Зрение туманилось, и фигура Берсеркера расплывалась и таяла. Еще никогда Паучиха не находилась в столь плачевном состоянии, обессилевшая и беспомощная.
Все, чего сейчас хотело Оно — чтобы перестало невыносимо жечь раны, чтобы вернулись силы и можно было забыть об этой тошнотворной слабости.
Даже после первой битвы дела обстояли куда лучше — раны довольно быстро закрылись, боль шокировала лишь поначалу, а затем выяснилось, что ее вполне успешно можно терпеть.
Паучиха заскулила громче, отчаяннее. Сбитая с толку, растерянная. Страх вновь поднял свою отвратительную голову, заставив пронзительно, жалобно мяукать. А вдруг все напрасно? Вдруг она все же умрет сейчас?
— Успокойся! — Берсеркер принялся нервно помахивать кончиком хвоста. — Я, по-твоему, что, похож на паучью медичку? Я не помогу, пока ты не скажешь, что делать.
Но успокоиться толком не выходило. Страх оказался слишком силен, и как бы Оно ни старалось — не получалось взять эмоции под контроль.
Только когда что-то коснулось ее морды, Паучиха поняла, что Берсеркер подошел вплотную, положил руку на хитин около жутких жвал и теперь заглядывал в ее единственный глаз.
— Собери ты уже жопу в горсть! — прорычал он. — Ты же эта… Вечность, все дела. Выкарабкаешься.
Паучиха пристально взглянула в его алые глаза и затихла. Слуга был прав. Мертвые Огни сияли ярко и ничто не могло погасить их теперь. А значит она будет жить. Берсеркер тем временем продолжил рычать:
— За мной остался должок, потому я следил время от времени за этим черножопым обмудком, а когда он в больничку загремел, то сразу сообразил, что разборки ваши начались. И решил проверить, что у тебя тут творится. Если бы не твоя манера селиться в самом вонючем, засранном месте во всем этом паршивом городишке, где ничего нельзя учуять кроме дерьма его жителей, то я пришел бы гораздо раньше. Глядишь и тебе бы так не досталось, и яйца бы твои все уцелели, а не часть.
Берсеркер вздохнул и раздраженно отвел взгляд. Руку от морды Паучихи он, впрочем, не убрал.
[Лучше так… чем если бы вообще не пришел], — едва слышно ответило Оно, и вдруг вздрогнуло от осознания сказанного Слугой и моментально охватившей нутро тревоги. — [Мои детеныши… Они живы?!]
— Не все, — по-прежнему не глядя в глаз Паучихи хмуро проговорил Берсеркер. — Тот урод оприходовал почти половину. Но оставшимся уже ничего не угрожает.
[Нет! Нет! Если оставить их так, то они погибнут!] — Оно тщетно попыталось встать на лапы. — [Им еще зреть и зреть… Нужно сплести кокон, он сохранит тепло. Пусть не внутри меня, но так они тоже будут в безопасности.]
— А ты сможешь? — Берсеркер отступил на шаг и теперь пристально глядел на Оно.
[Смогу!] — Оно вновь отчаянно рванулось, пытаясь подняться, и раздосадовано зашипело, когда лапы в который раз подкосились. — [Смогу… Я… Проклятье… Нужно восполнить силы. Накорми меня, если хочешь помочь…]
— Не рыпайся тогда, сейчас все притащу, — беззлобно проворчал Берсеркер, затем развернулся и поспешил вглубь логова.
Первым делом он подтащил к Оно то, что осталось от Билла и Ричи. Затем, пока Паучиха рвала на куски и жадно пожирала их, Слуга принес еще два тела: одно обезглавленное и с переломанными ногами, а другое целое, за исключение отсутствующей руки.
— Рыжая девка сбежала, — задумчиво проговорил Берсеркер, наблюдая, как насыщается Оно. — Зато другая валяется почти трупиком. Тащить к столу?
[Нет, достаточно. Пусть останется про запас. А рыжая сука… все равно не уйдет живой. Дерри об этом позаботится. А теперь неси сюда яйца.]
Берсеркер без лишних слов снова скрылся в тоннеле. До Паучихи донеслось едва различимое ехидное фырканье, адресованное, судя по всему, бедняжке Одре.
Оно удовлетворенно вздохнуло, чувствуя, как капля за каплей возвращаются силы. Лишь крохи по сравнению с тем, что было раньше, но лучше, чем совсем ничего. Раны болели уже чуть меньше, кровь начала останавливаться и, наконец-то, удалось подняться на лапы.
Паучиха яростно зашипела, заставляя собственное изувеченное тело двигаться. Для отдыха еще будет время. Сначала нужно обеспечить безопасность потомству, а жалеть себя можно будет и после. Сколько угодно.
К тому времени, как Берсеркер принес и аккуратно поставил около стены последнее целое яйцо, основа для кокона была уже готова.
Силы стремительно таяли, но Оно сейчас хорошо понимало, что на счету каждая секунда. Самостоятельно уложить яйца на паутину и после этого еще и завершить плетение точно не выйдет. А значит, нужно было выбрать что-то одно.
[Клади их туда, одно к одному], — обратилось Оно к Слуге.
Берсеркер непроизвольно дернул хвостом, после чего выполнил требуемое и отступил подальше, чтобы не мешать.
Паучиха двигалась медленно, неуклюже, то и дело грозя упасть. Но тем не менее она не позволила себе замереть ни на секунду до тех пор, пока кокон, надежно укрывающий будущее потомство не был готов.
И лишь убедившись, что все сделано, как должно, Оно позволило себе тяжело осесть на пол логова с болезненным шипением. Зрение окончательно помутилось.
Но в этот раз Паучиха не паниковала, не сомневаясь, что отныне находится в безопасности.
[Дальше сама справлюсь], — слабо прошипело Оно, которое не видело, но чувствовало, что Берсеркер все еще неподалеку.
— Тогда бывай, — хмыкнул тот, после чего раздались его удаляющиеся шаги.
И только когда они почти стихли, Оно прошептало, зная впрочем, что эти слова непременно донесутся до острого слуха Слуги:
[Спасибо за все, Берсеркер.]