***
Спустя несколько часов Харли зашла в помещение где уже сидел мистер Джей в своей смирительной рубашке. — О, док, как дела? — фальшиво-любезно спросил он, с ехидным оскалом. — Я страстно скучал по нашим терапиям, где ты была всё это время, проказница? Девушка резко отвернулась от него и зажмурила глаза, а затем подошла к камере и вырубила её, чтобы за ними никто не наблюдал. Она почувствовала себя провинившимся ребёнком перед Джокером. Харли не подозревала какие действия у него будут, когда она снимет с него смирительную рубашку. — У меня хоть и отсутствует какая-либо эмпатия, но мне почему-то кажется, что ты выглядишь грустно, — говорит он, поворачивая к ней голову и, ожидая когда она снимет наконец эту грёбаную рубашку. — И ты похудела. На диету села, крошка? Джокер продолжает неугомонно молоть языком, а Харли тем временем устало потирает переносицу и приближается к нему ближе медленными шагами, отсчитывая каждый про себя. Она не уверена, что сейчас самый момент, чтобы освобождать его, но тогда он будет сидеть недовольный и даже не захочет разговаривать с ней. Руки машинально тянутся к смирительно рубашке и расстёгивают её полностью. И… Харли отходит, вновь отворачиваясь от него — только уже к стенке. Девушка слышит нездоровый хруст его костей, когда он разминает свои руки и шею, а затем встаёт и тихо, бесшумно приближается к ней сзади. Интересно, ей придётся сглаживать углы, чтобы Джей не был настолько… безумен? Господи, какой же бред… Напряжение парусит между ними. Харли всю трясёт. И теперь разбери: от страха или от холода стен? Джокер облапывает взглядом её макушку и спину, а на тонких губах пробуждается всё та же улыбочка. — Поэтому этот пидор обнимал тебя? — шипит в её ухо, делегируя ворох мурашек по бледной коже. Конечно, не такой бледной, как у него. — Потому что ты такая грустная? Он успокаивал тебя, да? — Его руки вцепились в её податливое тело и грубо прижали к себе. Без жалости. Без всякой заботы. — Мистер Джей ведь не может успокоить. У него нет эмпатии. Он может только зубоскалить, верно, девочка? Это… это… слишком ощутимо. Джокер зол. На её рёбрах и груди расцветут гематомы от следа его предплечий. Потому что он сжимает Харли сильнее в своих псевдо-объятиях. Она задыхается, стоя с приоткрытым ртом и ощущает, его горячее дыхание возле уха. — Мышка проглотила язык? — жёстко бросает он, прижимаясь к её спине. — Ты разочаровываешь меня, Харли. — Я… я просто… — Нет, не просто, док, — в наглую перебивает её Джокер, так и не дав выговориться. — Моя мама погибла, — выдыхает она громко и чувствует, как мурашки растекаются по всему телу. — Я брала выходные, чтобы никто не видел моё состояние. Сухие губы целуют её в висок. Квинзел чувствует его голодную улыбку и смыкает веки, чтобы переосмыслить ситуацию. — Никто не может касаться тебя, меня это раздражает, — равнодушие его голоса опаляет её кожу и в то же время душит несправедливостью. Трансляция её ненормальных фантазий включается на периферии. Она чувствует тягость, что бултыхается в её животе и что мотком застревает там. Между ног раскалывает приятным жжением. Рука Джокера опускается вниз, эфемерно касаясь материи нежно-розового платья и в привычной манере находит её бедро и сжимает. Харли сильно похудела за эти несколько дней. Очень сильно. — Я люблю только тебя, Джей, — трепещет девушка, отклоняясь от его укусов на кончике её уха и вновь закрывает веки, позволяя трогать себя так, будто она его вещь. Просто красивая безделушка в его коллекции. Джокер победно хмыкает и сжимает сильнее её бедро в своих пальцах. Над их головами внезапно начинает мигать лампа, но они не обращают на это внимания, зная, что это, возможно, может быть от их личного напряжения. Чушь собачья, но Харли почему-то верит в это. — Тогда докажи, — зловеще произносит он и отходит назад. — Ты же умная девочка, Харли. Давай. Совсем немного. Позволяя ей выдохнуть свободно. Но не чувствовать себя так, будто она освободилась от этого. Нихрена. Харли оборачивается и глядит на него немигающим взором. Проходит в среднем минута и девушка медленно, неуверенно садиться на колени, взглядом спрашивая у него, правильно ли она поступает. Этого ли Джей хотел? — Быстро догадалась, — смотря на неё сверху вниз, скалится Джокер и кладёт ладонь на её голову, начиная поглаживать блондинистые локоны. В иной раз она бы зарычала, ощетинилась бы кошкой, но не сейчас точно. Харли чувствует себя провинившейся перед ним. Ей придётся доказать свою любовь к нему. Ей придётся сделать это, если она и дальше собирается хорошо общаться с ним на последующих терапиях. Джокер в ожидании взирает на неё и треплет распущенные волосы. Её руки дрожат. Она тянется к резинке его штанов цвета апельсиновой кожуры и неспешно опускает, смотря в его зелёные глаза. Харли чувствует возбуждённую выпуклость и её глаза расширяются вместе со зрачками. — Не строй из себя девственницу, — рявкает Джей, сильно вцепившись в её локоны и потянув их так, чтобы девушка испытала боль. — Я не строю, — задето промычала Харли в ответ и нахмурилась, потянув его штаны вниз. Джокер смотрит на неё скептически, что слишком сильно бьёт ей по самый пьедестал и девушка с грохотом падает с него, ломая себе хребет и другие кости. Она ломается полностью и тянется к его члену ладонью, проведя ею по всей длине ствола и внезапно сжимает, чтобы вырвать из него выдох. Ему приятно. И Джокер мурчит, как грёбаный кот, пока Харли ласкает его своей ладошкой, а потом заменяет её ртом и выдыхает прямо на головку, чтобы обострить его возбуждение. Девушка слегка открывает рот и проводит губами по головке, создавая приятные ощущения и постанывает, когда его ладонь сильнее сжимает её локоны. Она практически представляла себя со стороны — стоящей на коленях перед ним. Со слезами, что выступили не вовремя. Они ненужные, как лишняя дырка в кожаном ремне. Это просто её физиология, что подводит её прямо сейчас, потому что Джею не нравятся девчачьи слёзы. Словно это слёзы унижения. Словно она не хочет отсасывать ему, чтобы доказать свою преданность. Брови сходятся на переносице от собственных предположений и Джокер крепче сжимает блондинистые волосы. Блять, как он ненавидит блондинок… В особенности не натуральных. Но Харли не кажется обычной блондиночкой без мозгов. Она хитрая до мозга костей и к тому же очень умная. Харли обводит языком головку и уздечку, смачивая их своей слюной и чувствует солоноватый вкус на кончике языка. Или это её слёзы? Она втянула в себя воздух и попыталась сначала заглотить член до середины, чтобы не измучить себя испытанием заглотить его практически полностью, пока её ротик не разорвётся. Она словно создавала вакуум, но неумело, по той причине, что… никогда никому раньше не делала минет. Какие бы помои на неё не выливали бывшие одногруппницы за спиной, Харли никогда не занималась оральным сексом. — Да, Харли, ты отлично справляешься, — заискивает Джей, захватывая пальцами её слюнявый подбородок и поднимает её голову, чтобы она смотрела прямо в его глаза. В какой-то момент ей хочется стать меньше, более незначительной, ибо смотрит Джокер на неё так, будто хочет сожрать, обгладывая её сломанные кости. Её рука мирно покоится на его члене и медленными движениями двигается вперёд-назад, чтобы продолжить свои ласки, чтобы довести его до кульминации. Её поднимают с колен так легко, словно она совсем ничего не весит. Словно она невесомая и прижимаются к её губам грубо, внаглую, стукаясь зубами друг с другом. Харли продолжает стимулировать его член своей ладошкой, пока Джокер мычит от услады в её рот и сжимает крепче её острые обнажённые плечи. Тонкие лямки платья спали, позволяя ему чуть ли не упасть на пол, но Джей прижимает её так близко к себе, что это служит держателем. И поэтому Квинзел до сих пор одетая. И поэтому ей тепло. Харли сравнивает Джокера с атомной бомбой у себя в голове, и ей это нравится. Она доводит его до оргазма, целуясь с ним со всем безумием во вкусе и лыбится сквозь поцелуй, когда ощущает в своей ладони что-то тёплое и липкое. — Умница, девочка, ты знаешь как доставить удовольствие, — горячо шепчет Джокер, забирая ладонью часть её щеки и поглаживает большим пальцем её нижнюю губу, чуть надавливая. — Ты что, возбудилась? Он ощущает, как она прижимается к его члену своей промежностью сквозь материю платья и тихо хнычет в его ухо. Харли внимательнее приглядывается к его расширенным зрачкам и, улыбаясь, кивает. — А вот и моя любимая улыбочка, я по ней скучал, — звуки его голоса лезут ей под кожу, впиваясь иглами, но ей приятно. До боли приятно. В особенности, когда его рука опускается к её промежности и надавливает на воспалённую пульсацию через хлопковую ткань нижнего белья. Его взгляд стальной, на губах вирулентная улыбочка, что выедает ей кожу, когда Джей целуют её в уголок губы и тихо хохочет, пролезая пальцами в нижнее бельё и находя нежные складки, что сочатся секретной жидкостью. — Мисс Харлин Квинзел просит вкусненького? — подпускает шпильки Джокер, свободной рукой опуская ей платье вниз, пока оно совсем не упало вниз — на холодный пол. Харли даже без бюстгальтера. Потому что для этого платья он не нужен. — Вау, какой видок, — присвистывает мужчина, касаясь большим пальцем горошины её соска. Его слова пронизаны издёвкой. Он не был бы Джокером если бы не говорил в подобной манере. И Харли признала, что ей даже нравится это до вибрирующих импульсов внизу живота, которые посылали сигнал в её мозг, что это не просто так. Квинзел хочет его в сексуальном смысле и ничего не может поделать с этим, иначе всё развалится, так и не начавшись. Девушка держится одной рукой за его плечо, потому что вторая липкая от его спермы. Она просто не хочет пачкать мистера Джея. А его пальцы до сих пор играются с её киской. Медленно, умело, словно он всю жизнь только этим и занимался. — Нравится, Харли? — Джокер как змея, что медленно подползает и шипит соблазнительно. Опасно и жарко, как в жерле вулкана. Он склоняется и заглатывает в свои лёгкие её запах. Харли пахнет лавандой и... И ещё какой-то хернёй. Он не может разобрать. Её ногти вцепляются в его спину, покрытую шрамами и удивляется их глубинами. — О…откуда эти шрамы? — её голос хриплый и тихий, когда она наконец подаёт голос. — Это боевые, не обращай внимания, — отмахивается Джокер и сильнее надавливает на чувствительное местечко на киске. Харли округляет губы, выпуская тихие стоны и кладёт свою голову на его плечо. Его пальцы резко отстраняются от её воспалённого комка и цепляются за кромку нижнего белья, потянув тонкую материю вниз… По её ногам… Пока не коснулось пола рядом с её платьем. Джей грубо разворачивает её так, чтобы она стояла к нему спиной и прижимает её голову к стене своей крепкой ладонью. Харли выпускает ошарашенный вдох и даже не пытается сопротивляться. — Стой смирно, — приказывает он, сжимая в пальцах её локоны. Щека краснеет от хладности стены. Квинзел прикрывает веки и ахает, ощущая на половых губах головку его члена. Джокер приподнимает её ногу так, чтобы в неё было легче войти и вонзает свои зубы её шею. Сильно. До значительных пунцовых следов. Он видит, что ей больно и оставляет ещё несколько укусов на плече, пока девушка не начинает жалобно хныкать, бёдрами толкаясь в его член. Таким образом она умоляет его в том, чтобы он вонзился в неё. Грубо. Резко. Без разницы. Если ему захочется — то ему можно всё. Потому что Харли подчиняется ему в сию секунду. Потому что она начинает побаиваться его. Всякие словечки горечью отзываются на языке. Харли молчит — лишь стонет и выгибается, пока его рука прижимает её к стене без шанса выбраться и убежать от него. Он всё равно поймает её, даже если ему для этого придётся сбежать отсюда. Аркхэм ему поднадоел по самое «не хочу». И Джокер заебался просиживать здесь свой зад, пока его Харли Квин находится на воле и гуляет по городу свободно, без бреши. Толчок. Грубый… Мгновенный… Из девичьих уст вырывается громкий стон и Джокер затыкает ей рот ладонью, которой держал её голову. Их услышат, если она будет вести себя так громко. Но он ведь специально делает это — мучает её жёсткими фрикциями, чтобы её стоны бились об его ладонь. И Харли натурально скомкивается при каждом ударе. Мучается. Трепещет. И насаживается сама на его член. Чужие пальцы смыкаются на её бедре и сжимают-сжимают-сжимают, ещё выше приподнимая ногу. Так удобнее проникать в неё. Так удобнее ощущать, как её тесное влагалище так идеально принимает его и стискивает. — Мне жаль, что твоя мать погибла, — врасплох хрипит он в её ушко и прикусывает мочку. — Но больше не позволяй этому уёбку, как там его? Бринсыну или Брансану касаться себя, иначе он и глазом не моргнёт, как останется без рук. Аттракция дрянь ещё та. Харли её ненавидит. Она влечёт её к Джокеру. А вот сам мистер Джей может только мечтать о ней и получать в подарок на Рождество в лживой обёртке. Харли в последний раз стонет в его ладонь и обмякает в его руках, когда ноги дрожат и она практически падает на пол, но Джокер не позволяет — держит её крепко и заботливо одевает её после того, как кончает прямо в неё. Спустя какое-то время, она оттирает свою ладонь салфеткой, собирая слой спермы и снова косится на Джея, что сидит напротив с довольной улыбочкой безумца. — Ну и что дальше, док? Разговоры по душам?🃏 🃏
21 июня 2023 г. в 14:58
Обычные люди стараются избегать это место. Лечебницу Аркхэм никак нельзя назвать безопасной по некоторым критериям, которые она столь яро несёт за собой. Харли с первого дня возненавидела это место. Особенно грёбаного доктора Хьюго Стрэйнджа, что также метает в неё молнии ненависти и презрения каждый раз, когда проходит мимо.
Возможно, Харли выглядела слишком хрупкой для этого места. Она не знала, какие ещё обстоятельства могут так воздействовать на этого старика, которого давно пора отправить на лечение. Эта мысль сама по себе была замороженной. Харли старалась не отвлекаться на неё и работать по тому же шаблону, как и остальные психотерапевты в этой лечебнице.
Стены в её маленьком душном кабинете давили на неё, а запах успокоительных препаратов вызывал тошноту, подползая к горлу и оседая кислотой на нежных стенках. Раздражал так же тот факт, что Стрэйндж решил совсем поглумится над ней в первый рабочий день и повесил на её дверь табличку с искаверканной фамилией Квинзолль, вместо Квинзел. Идиот.
Харли часто разговаривала с пациентами и всё это превращалось в нудную рутину, пока девушка не решилась на отчаянный шаг и не села напротив человека, что величает себя Джокером. Зелень его волос и глаз ярко озаряли помещение. Лампочки горели тускло. А ухмылка на его тонких губах была больной и злобной. Слишком подходящей для такого психопата, как он. Джокер открыто лебезил ей и показывал свой тип психопатии. Он смешанный. Он более ярко выражен, по сравнению с остальными пациентами.
Джокер ей снился каждую ночь. Появлялся снова и направлял на неё пистолет, словно действительно хотел убить, но нихуя, на самом деле. Он убегал, так и не сумев выстрелить.
Харли часто думала о нём. Практически каждую минуту. Она размышляла о нём, прикусывая уголок нижней губы и томно вздыхала, осознавая для себя болезненный факт, что она влюбилась в своего пациента. Эти мысли играли на её нервах и тянули… разрывали… Чёрт, это просто больно.
По вечерам, девушка прогуливалась по тёмным улицам Готэма с Шондрой и видела в каждом ёбаном переулке сцену того позднего вечера, когда Джокер направлял на неё пистолет с безумной улыбкой, но... Он так и не выстрелил. Харли от этого снедало мозг до умопомрачения. Она понятия не имела, почему Джокер решил оставить её в живых. Вообще, какого хуя она размышляет об этом изо дня в день. Впору бы забыть и стереть из плёнки памяти, чтобы ещё сильнее не жгла эта ситуация где-то у основания нервной системы.
А потом, в какой-то день, её внутренний мир совсем порвался. Мама погибла. Потому что ей какого-то чёрта захотелось навестить свою дочь в этом городе теней. В итоге, произошла авиакатастрофа, и она так и не долетела до Готэма.
Квинзел не появлялась на работе несколько дней. Мать похоронили на Готэмском кладбище, потому что Харли так захотела. Чтобы потом она могла навещать её чуть ли не каждый день и жаловаться на свои извращённые мысли о своём пациенте, что ломится в её черепную коробку. И его голос…
— Вот такая я гадкая, мама, — тихо, практически беззвучно вытеснила из себя Харли, стоя напротив могилы.
Слёзы её паршивые и кислотные, что разъедают ей кожу и падают на холодную землю кладбища. Она плетётся на своих ногах, волоча их за собой усилием воли. Белый туман в глазах закрывает весь вид, и девушка чуть не врезается в какую-то женщину, на последней секунде обходя её, когда этот туман рассеивается и превращается в слёзы, что скатываются по щекам.
На следующий день, Харли возвращается в лечебницу, но толку от неё всё равно никакого нет. Она то и дело только сидит в своём кабинете и читает досье на пациентов, пытаясь что-то анализировать у себя в голове и делает заметки в своём рабочем блокноте. Но нихуя. Все мысли заняты смертью родного человека и грёбаным Джокером, что красуется прямо в сию секунду на фотографии в досье с фарисейской улыбкой, которую Бронсон заставил надеть ему на губы. Но он всё равно красивый.
Харли вспоминала тот день, когда сняла с него смирительную рубашку впервые. И это было неправильно, слишком безумно. Джокер как будто овладел её сознанием и заставил её сделать это, чтобы он смог наконец прикоснуться к ней. Почувствовать и полностью убедиться почему он не убил её в тот вечер. Потому что она ему нравится. Миленькая добыча для собственной коллекции, которую он собирает всю жизнь. Его пальцы цеплялись за её подбородок и сжимали щёки, а тело само по себе прижималось к ней, придавливая к холодной стене помещения.
Выключенные камеры.
Тихие разговоры ни о чём.
Его взгляд, что опыляет её кожу натужной теплотой.
Джокер лживый. Потому что он психопат. Но порой он приближается к ней со спины и обнимает так, будто хочет защитить от кого-то, будто он показывает так, что Харли принадлежит ему.
Харли безропотно смирилась с этим, как и смирилась с тем, что мамы больше нет. Больше никто не будет звонить ей по вечерам и спрашивать, как прошёл её день, и посплетничать о том, как соседке изменил муж и что она заслужила это, потому что была той ещё гнилой тварью. Остались только её невыносимые тётки, с которыми Харли не хочет контактировать.
И она серьёзно задумалась о себе. Чем она лучше той же самой гнилой соседки и своих невыносимых тёток? Харли часто слышала за своей спиной всякие гадости о том, как она отсосала и раздвинула ноги перед кем только можно, чтобы работать в этой лечебнице. Какая жалость, что их предположения оказались лживыми. И вся эта хуйня льётся на неё, потому что у неё была интрижка с профессором в колледже и теперь на ней прямо висит это клеймо. Клеймо шлюхи, которая ничего не может решить, не раздвинув свои ноги перед каким-нибудь начальником.
Какой же пиздец.
Харли поправила свои локоны, вылезшие на её лицо и направилась дальше по длинному коридору в кабинет Стрэйнджа, чтобы взять у него отпуск на некоторое время. Хотя вряд ли он даст отдых от всей этой чертовщины, что творится в её жизни.
— Какие люди!
Перед ней возник Бронсон со своей приветливой улыбкой на лице.
— Я не видел вас несколько дней, док, — проговорил мужчина, делая глоток кофе из бумажного стаканчика.
— Я брала выходной по семейным обстоятельствам, — тут же отразила она, с трудом выпустив из лёгких воздух.
Бронсон выгнул бровь и гармошка на его лбу была построена неподдельной хмуростью.
— Что-то случилось? — поинтересовался он и засунул одну руку в карман своих брюк. — У вас болезненный вид.
Харли сжала зубы до неприятного скрипа и выдохнула. Ей не хочется говорить об этом. Она снова может заплакать прямо здесь и сейчас. А если доктор Стрэйндж ненароком это увидит, то у неё возникнут проблемы. Она ему ещё больше разонравиться. Хотя… куда ещё больше?
— У меня умер близкий человек, — выдавливает из себя Харли, смотря в другую сторону — лишь бы не на Бронсона.
Мужчина внезапно смотрит на неё так, словно она загнала его в угол своими словами и несколько раз моргает, пытаясь подобрать правильные слова.
— Ох… — протягивает он и поджимает губы, приближаясь к ней ближе, — мне жаль, док. Приношу свои соболезнования.
Харли обтекаемо помнит, как чужие руки прижали её к себе для утешения, а вдалеке раздался знакомый голос, который преследовал её везде. И в кошмарах и в жизни. Она исподлобья смотрела на Джокера, идущего с охраной непонятно куда, а Бронсон продолжал прижимать её к себе. Джокер мрачно посмотрел на неё, прежде чем ядовито улыбнуться и осмотреть эту парочку с отвращением, что пленилось в пучине его расширенных зрачков.