***
Первый год моей второй жизни прошел будто в тумане. Разум младенца просто недостаточно развит для чего-то большего, чем инстинкт. Моя жизнь походила на мимолетный сон, чем на реальное существование, но чем дольше продолжался этот сон, тем более осознанной я становилась. По мере того как тело развивалось, мой разум постигал всё больше частей моего окружения. Тепло матери, звук ее голоса, острота ее ногтей, тупая боль на макушке моей головы, запах, привкус меди, никогда не пропадавший и не перестававший вызывать зуд в зубах или скручивание в животе. Потом я заметила, что мать говорит по-японски, звуча официально и по-старинному, всегда называет меня Мусуме, дочь. Что краснота ее кожи была непроходящей. Что я ни разу не видела своего отца. Что не используются никакие пластмассы, ничего современного. Со временем я решила, что нахожусь в феодальной Японии, а мой отец занят работой. Как же я была неправа. Незадолго до своего первого дня рождения я смогла ходить и начала изучать японский язык по тому немногому, что мать говорила мне. Она всегда держалась отстраненно, так что мне еще предстояло попытаться заговорить. Может и злопамятно, но я хотела, чтобы отец был первым, кто услышит мою речь. Мать была... чудной на вид. Ее кожа была светло-красной, совсем не такой, как я ожидала. Моя же была светлой. Ее волосы, которые я поначалу считала черными, были заметно красноватыми. Мои были будто выбелены. От всего этого я могла бы отмахнуться как от косметики той эпохи, что использовалась для достижения желаемой эстетики. Чего я не могла игнорировать, так это ногтей, похожих на когти, заостренных зубов и тонких рогов, торчащих из макушки ее головы. И я знала, что у меня те же самые особенности, я чувствовала их. Если раньше я считала ее отстраненной, в последнее время она еще больше отдалилась, и я редко видела её, за исключением тех случаев, когда ей приходилось кормить меня или купать. Она даже не сказала мне ни слова более чем за неделю, и я начала всерьёз бояться будущего. В моем мозгу возникали ужасные сценарии, например, как она бросает меня или даже убивает. Возможно, она хотела ребенка мужского пола и думала, что сможет вытерпеть меня, но не смогла. Что бы я ни выдумывала, реальность оказалась в разы хуже. В день моего первого дня рождения мать впервые вывела меня из нашего дома. Надежда была на то, что это было дабы раздобыть еду, потому что меня не кормили уже несколько дней, и я умирала с голоду. Деревня была в некотором смысле симпатичной. Я всегда находила историческую японскую архитектуру красивой, но эта деревня была просто на другом уровне. Вдоль улиц, по которым мы шли, выстроились искусные здания, в ярко-белых и красных тонах. По мере того как моя мать несла меня дальше в гору, к тому, что, как я предполагаю, является храмом, мир казался все прекраснее, а всепроникающий запах меди становился все сильнее. Пройдя через Тории и подойдя к Хондену, я заметила, как много здесь собралось людей. Их были сотни, и у всех были те же странные черты, что и у нас с мамой, но разные по цвету. Внутри Хондена вместо статуи Ками или зеркала была яма. Вокруг ямы стояли другие матери с младенцами на руках, и меня охватил ужас. Это был не храм Богов, это был храм Крови. Одного за другим нас опускали в яму, и мы ждали. В центр ямы был опущен человек в цепях, он выглядел так, словно был на пороге смерти, будто легкий ветерок сбил бы его с ног, но в его глазах была не покорность, а безумие. Другие дети принюхивались к воздуху, и я поняла, что нас не накормили, потому что он должен стать нашей пищей; он тоже это знал и не собирался складывать лапки кверху и умирать. Когда его ноги коснулись дна, кандалы на нём ослабли. В один момент он недоверчиво смотрел на цепи, а в следующий - дети нацелились на свою еду. Они начали медленно двигаться, их шаткие конечности подворачивались, изо рта у них капала слюна, пока они разглядывали свою добычу. Он, напротив, застыл, полный нервов, перескакивая взглядом от монстра к монстру. Я все еще сидела, переваривая происходящее. Когда я взглянула наверх, то увидела всех родителей и толпу, все разговаривали и смеялись, будто это было забавно. В этом не было ничего шокирующего для них, просто жизнь, и у меня был выбор убивать или голодать, есть или умереть. Мои руки дрожали, но это были не руки ребенка. Монстра. Запах возвращался, и я посмотрела на мужчину. Он был невредим, но в стороне один из детей напал на другого. Я не могла не смотреть, как один вгрызается в другого. Я не могла различить этих двоих сквозь брызги крови и резкие движения, пронзительные вопли и животное кряхтение. Когда оба перестали двигаться, я поняла - они убили друг друга, ещё две жизни пропавшие в яме. Желчь подступила к горлу, когда третий подлез ближе, чтобы пожрать умерших. Двое других, кроме меня, сосредоточены на человеке, находясь в нескольких шагах от него. Он пнул одного, и тот ударился оземь и лишь подрагивал. Я не уверена, мертв ли, но у меня не было времени размышлять, поскольку другой вцепился когтями в ногу мужчины. Человек взвыл от боли, падая на колени, но из последних сил наотмашь отбросил демона. А, кажется, это демоны, и должно быть, я все-таки в аду. Когда я провела языком по зубам и ощутила привкус крови в воздухе, я поняла, что лгу сама себе. В конце концов, я тоже демон. Третий демон оторвался от уже мертвых, вполне вероятно, дабы исследовать этот новый запах. Подобно животному, он бросился к горлу человека на четвереньках. Тот отреагировал вовремя и перехватил его в воздухе, бросая в другого, что уже начал подниматься. Я решила подойти к свежим трупам себе подобных. Они даже больше не похожи на живых существ. Все, что осталось - груда мяса, крови и костей. Мое внимание, кажется, на некоторое время отвлеклось, поскольку человек успел убить ещё одного и получил в процессе еще больше ранений. Теперь его единственный глаз ослеп, а одна из рук была оторвана по предплечье. Даже сейчас он все еще борется. Из мешка крови передо мной торчит реберная кость. Совершенно белая, длинная и острая; она кажется оружием, мечем, выбором. Эти монстры надо мной все ещё ведут себя так, как будто ничего не произошло, но в воздухе витало предвкушение. Когда мой взгляд скользнул по толпе, я увидела пожилого демона, смотрящего мне прямо в глаза. Он кивнул мне, как бы подталкивая вперед. Хватай это оружие, говорят его глаза, иди по этому кровавому пути до самого конца. Или, возможно, я просто оправдывала то, что вот-вот должно было произойти. Я хотела жить, и каждое живое существо в этой яме преграждало мне путь к новому рассвету. Я наклонилась, вырвала ребро из трупа и стряхнула с него кровь. Повернувшись туда, где двое последних дерущихся были втянуты в свою борьбу, я сделала крюк и добила ребенка, все ещё дергавшегося на полу. Сейчас смерть - это милость для него. Человек вбивал маленького демона в землю, снова и снова. Кажется, он начал плакать. Я думаю, он знал, что даже если убьет нас всех, то все равно умрет. Когда он уронил труп из своей единственной руки, он осел на землю и вгляделся в меня одним безжизненным глазом. Он оглядел меня, прежде чем его взгляд снова стал жёстким. Проявляя чистую волю, он поднялся на ноги, возвышаясь надо мной. Я начала набирать скорость. Ноги бежали впервые в этой жизни, легкие наполнялись гадким воздухом, а кулак размахивал костью. Когда я добралась до него, он снова решил пинаться, но мне удалось уклониться, поднырнуть под его ногу и ранить её. Изменение равновесия в сочетании с новой раной заставило его упасть. Мне едва удалось не быть раздавленной, и после я услышала глухой удар его тела о грязь. Сквозь пыль, я инстинктивно увернулась от яростного удара и зарычала. Его рука пыталась отбросить меня, но я ткнула кость в его руку и собралась с духом. С влажным хрустом его рука была нанизана на кость, а кровь брызнула мне на лицо и руки. Сквозь собственное тяжелое дыхание я услышала, как он стонет и всхлипывает. Отбросив кость, я заползла ему на грудь и посмотрела в глаза. Я воспользовалась моментом и запечатлела его лицо в своей памяти. Первый человек, которым я запятнала свои руки. Невинный и борющийся за выживание, как и я. Я бережно взяла его лицо в ладони и попыталась выразить свое сожаление, но его свирепый взгляд не ослабевал. И после, я резко двигаю руками.***
После того, как я запрыгнула на платформу, меня медленно вытащили из ямы. Когда я посмотрела вниз на трупы, то ощутила лишь пустоту внутри. Что я сделала в своей прошлой жизни, чтобы заслужить такую участь? Я только что провалила испытание Богов или они давным-давно покинули меня? Когда я добралась наверх, я увидела только улыбающиеся лица. Увидела, как другие матери улыбаются мне, как будто это не я выжила, когда их дети умерли. Увидела, как тот старик слегка улыбается мне. Увидела, как моя мать сияет улыбкой и плачет от радости. Увидела демонов, монстров, Они, подсказывает мой разум. Мать подбежала и заключила меня в объятия, смеясь и пачкая кровью всё кимоно. - Дочь, я знала, что ты победишь, что ты особенная. Всегда такая умная, такая сильная. Пойдем, сейчас Старший даст тебе имя. Теперь ты - член клана. Наше будущее. Я не могу отделаться от мысли, что их будущее погибло в той яме. Как же сильно я хочу разорвать всех здесь в клочья. Покончить с этими мерзкими существами, которые притворяются людьми. Но я не могу, поэтому я просто сижу. Когда моя мать подняла меня к Старшему, будто я ебучий Симба, я зарычала. - О, ты вырастила такого жизнерадостного ребенка, Асуга-чан, - он добродушно усмехнулся, будто внизу и не было той бойни. - Вначале я думал, что она пропащая, когда она просто сидела в стороне. Её глаза, однако, такие острые. И это оружие, такая вдохновлённая! Нужно сильное имя для сильного ребенка. Хомура? Нет, не так, как насчет Кайда? Я закипела от ярости, пока они праздно болтали об именах, но пока они говорили, я планировала. В планах - остаться в живых, и если также в планах - уничтожить их всех, то мне также нужно стать сильней, чтобы сделать это. Я буду тренироваться усерднее, чем кто-либо когда-либо прежде, стану сильнее, чем кто-либо, а затем вырежу их всех. - Может, Саку? Уставшая и злая, я зарычала, привлекая их внимание, затем, указывая на себя, произнесла своё первое слово в этом мире. - Ибараки.