***
На следующий день меня и Мать вызвали в дом Старшего, чтобы обсудить мое будущее. Оказывается, моего вчерашнего цирка было достаточно, чтобы вызвать интерес. Весь путь нас обхаживали будто королевскую семью. Все кланялись, обращаясь "Почтенная мать", ну и ко мне как "Ибараки-сама" либо "Маленький предок". Худшая часть пути - когда мы проходили мимо кого-нибудь из матерей, их я узнала из-за своего невольного "отряда". Вместо ненависти или зависти они встречали нас с таким же благоговением, как и остальные. Как будто им было без разницы, что я ребенок, который выжил вместо их детей. И их смерти ничего не значили. К тому моменту, когда мы наконец прибыли, я более чем устала от такого отношения. Когда мы вошли в дом Старшего, мать положила меня на подушку в гостиной и села рядом со мной в сэйдза. Прошло какое-то время, и Старший вошёл в комнату с кувшином в руке, затем сел напротив. Поставив перед собой два блюдца, он откупорил кувшин. Меня атаковал резкий запах крови и алкоголя. Он набулькал саке в блюдца и протянул одно моей матери. Они оба приняли на грудь, и Старший начал разговор. - Добро пожаловать. Тебя вызвали, чтобы ты узнала о будущем маленькой Ибараки-чан и всего клана. Перед этим я кратко введу тебя в курс, чтобы ты могла правильно понимать масштабы этого… случая. Деревню в период Хэйан основал наш почтенный предок Ибараки Додзи. После потери оплота на горе Ооэ Ибараки-сама впал в отчаяние, наблюдая конец нашего вида воочию. Крах, конечно же, был вызван чрезмерностью Сютен-сама. Однако Сютен-сама был силен, и то было его право. Ибараки-сама стремился отомстить "героям", которые пытались уничтожить нас, он намеревался покончить с Ватанабэ-но-Тсуной. Ибараки-сама постигла неудача. И после, восстановив руку, которую Тсуна отрубил во время их противостояния, он решил, что мести можно добиться другим способом. В своей мудрости он назвал эту деревню - Горнило и заложил принципы нашего сообщества. Наш первый закон - это закон силы. Чтобы сокрушить наших врагов, мы должны пройти через боль, недоступную их пониманию; ибо через боль мы становимся сильнее. Наш предок после той бойни смог достичь Высшего класса, используя свою ярость как топливо. Наш второй закон - это секретность. С самого начала мы жили изолированно от внешнего мира. При помощи мощных барьеров, мир остается в неведении о нашем выживании, о том, что мы набираем силу, пока они хиреют. Мы прячемся от существ, подобных дьяволам, желающих присвоить себе нашу силу. Однажды мы перевернем мир и заставим их вспомнить о свирепости Они! Старейшину затрясло от ярости, при мыслях о внешнем мире, но я зациклилась на дьяволах. Разве Ёкай - это не японская версия "демонов"? Причём тут вообще дьяволы? - Наш последний закон - потребление. Слабый должен кормить сильного. Их используют как топливо для вознесения того, кто принесет нам нашу долгожданную месть. Вот почему мы бьемся друг с другом. По отдельности никто из нас не имеет ценности, и только тот, кто сможет достичь нашу конечную цель, имеет смысл. Я верю, это твой ребенок, Асуга-чан. Она назвала себя сама и проявила хитрость, несвойственную возрасту. Мы заставим её превзойти всех до неё. Она или достигнет уровня нашего почтенного предка, или умрет. Широкая улыбка Старшего выводила меня из себя, а тот факт, что у моей матери появилась такая же мечтательная улыбка, ухудшило всё в геометрической прогрессии. Все эти люди следуют воле Ибараки, уже не существующего. Для чего? Ради многовековой обиды, которая не имеет значения. Вся эта деревня - попросту ферма, построенная безумным демоном, который был недостаточно силен, чтобы отомстить самостоятельно. - У вас есть недельная передышка для подготовки. По истечении этой недели твою дочку будут тренировать до тех пор, пока она не сломается. Она будет страдать беспредельно, но станет нашей величайшей. Ты всегда была слаба, и я дивился, почто ты выжила до сих пор. И думаю я, это и было причиной. Никогда не пойму, что мой сын увидел в тебе и почему был готов умереть за тебя. Моя внучка не вырастет такой же слабой, как и ты, не смей осквернять её своей слабостью. Уходи сейчас же и помни, что она - причина, по которой ты всё ещё жива. Моя мать низко поклонилась и оставалась в таком положении, пока Старший не покинул комнату. На этой мрачной ноте мы направились домой. *** - Что-то ты не очень. Точно меня не достойна. Сбитая с толку, я подняла взгляд на голос. Говорил неизвестный мне зверюга-мужик. Бледный и рельефно-мышцастый, покрытый шрамами, с аурой опасности и свирепости. На теле ничего, кроме свободных штанов, перетянутых поясом из черепов. Его волосы белоснежные, никак не подвязанные. Пара кроваво-красных рогов виднелись из этого обесцвеченного моря волос. Но самая тревожащая черта - глаза. Будто смотришь в бездну - черный бездонный колодец с проницательными золотистыми зрачками посреди. Оглядевшись по сторонам, я поняла - вокруг сплошной океан крови. Небо, кажется, сочилось мглой. Сливаясь с горизонтом, красное и черное скручивались, и я не могла сказать, что именно находится в движении - бездна или кровь. В стороне от зверюги - массивный меч, чье лезвие зловеще сияло, а рукоять была из пожелтевшей кости. Оружие источало злобу и ненависть, превысившую даже звероподобного мужчину предо мной, будто бы в мече было скопище всей злости и обид. Я ощутила слабость даже при первом взгляде на него. Сердце бешено зашлось в груди, а чернота расползалась с краев зрения. Кровь, оказалось, стекала по моему лицу из глаз, ушей, носа. По ощущениям - очень близко к смерти. Но осознанность вернулась, когда мужчина вздохнул. - Ты не готова, поди прочь. Он лениво махнул рукой, будто я муравей, и меня можно просто смахнуть из реальности. Что-то коснулось моих ног. Посмотрев вниз, я заметила, какие-то руки-скелеты протянулись ко мне. В панике я отшатнулась назад, рухнув на окровавленную землю. Барахтаясь, я силилась снова вдохнуть, выползти назад, пока ожившие кости впивались в мою кожу, вонзались в конечности. Меня утаскивало куда-то вниз. Я завопила. Проснулась я в холодном поту, не зная, что это был за кошмар. Мои конечности тряслись от ужаса, когда я пыталась вспомнить подробности, но в воспоминаниях расплывалась лишь клякса из крови и боли. Заснуть стало непросто, так что вместо этого я вышла на улицу, поглядеть на ночное небо. Пожалуй, это хороший способ обрести душевный покой. Проходя по коридору в заднюю часть дома, я услышала шум из комнаты матери. Сделав крюк, я медленно приоткрыла дверь в ее комнату. Внутри моя мать сидела перед идолом в молитве, и кажется, она… рыдала?***
Асуга была слаба, это просто жизненный факт. Когда она родилась, в ней не было ничего особенного, и ей недоставало норова, свирепости других детей. Ее мать разочаровалась в ней задолго до её первого испытания. Она получала необходимое для выживания, но не более того. Конечно, никакого внимания. Её отец ушел, когда она впервые заплакала, и больше никогда не возвращался в семейный дом. На Испытании Крови и Кости она неподвижно сидела в своем углу. Испуганная, столь не готовая встретиться лицом к лицу со смертью. Однако каким-то образом она выжила. Последним соперникам удалось убить друг друга, поэтому ей дозволили жить, к отвращению членов клана. Но удача была своего рода силой, хоть и не достойной уважения, потому ей позволили дожить до следующего испытания. На своем втором испытании, Испытании Оружия, она выбрала лук. Подходящее оружие для труса. Ей снова удалось выжить, сумев убить другого и украсть их трофей. Она не смогла бы справиться с тигром в одиночку, но убить Они, который убил тигра, пока тот Они спал? Просто. Ну а на Испытании Пути она выбрала путь ремесленника. У Асуги всегда были умелые руки, а деревне всегда нужна одежда или саке. Каста ремесленников, конечно, подвергалась насмешкам, за исключением кузнецов, но насмешки становились частью жизни, коль ты слаб. Ее жизнь изменилась, когда она встретила сына Старшего, следующего лидера клана. Он был силен, самый сильный в деревне. Он также был красив. Но она была швеёй, и такой воин, даже скорее, вождь был для неё вне досягаемости. Вопреки всему, он заметил ее, она ему понравилась. И она отдалась ему, как иначе? Это было бы прекрасно, но он не возлежал больше ни с кем другим. Ожидалось, что он будет брать и других женщин, но она была его первой, его единственной. Когда Старший узнал об этом, он пришел убить её. Его сын происходил напрямую от Ибараки-сама, и кто-то из менее чистой родословной, ремесленник, возлежал с ним? Это было оскорбление, которое невозможно было стерпеть. Ее избранник сразился со своим отцом, чтобы сохранить ей жизнь, и их столкновение ощутили все. Однако Старший был Мудрецом, существом огромной силы, способным свернуть горы своей мощью. У ее избранника не было ни единого шанса. Старший убил его, и она должна была быть следующей. Но прежде чем завершить начатое, он ощутил жизненную силу, растущую в ней, и остановился. Он сказал тогда, этот ребёнок - её спасение. Что этот ребёнок либо станет самым сильным, либо растает в огнях Горнила. Даже сейчас, думая о будущем своей дочери, она плакала, зная, что долго ей не продержаться. Сейчас она быть может и сильна, но слабость Асуги рано или поздно проявится. В тот день Старейшина убьет и её, и её дочь. Только вчера вечером она отчитала свою дочь за плач, и вот теперь сама делала то же самое, лицемерка. Асуга повернулась на шум и в ошеломлении замерла под пристальным взглядом дочери. Теперь ее дочь узнала, какое она ничтожество. Что она - недуг, закравшийся в эту деревню. Разрушающий славное творение Ибараки-сама. Асуге невыносимо было бы видеть отвращение, ненависть или жалость на лице своей дочери, поэтому она закрыла глаза. Вместо того, чтобы почувствовать остроту когтей, принять наказание от своей дочери, она ощутила теплую руку на своем сердце. Посмотрев вниз, Асуга увидела - её дочь улыбнулась впервые за несколько недель. - Мама. Взяв дочь на руки, Асуга крепко обняла её, не желая отпускать своё маленькое чудо, никогда. Её дочь постаралась вывернуться, потому она всё же отпустила её. Маленькая Ибара-чан вытерла слезы матери, даже как-то обезоруживающе мило, и затем растянула губы в кровожадной улыбке. Склонив голову набок, она произнесла три маленьких слова, принесшие её матери больше радости, чем казалось возможным. - Мы убить Старшего? Впервые слезы текли по лицу Асуги от смеха, а не от печали.