***
— Расскажи про интернат, — просит Чон, когда нагулявшись в парке аттракционов, они устраиваются прямо на зелёном газоне. — А что рассказывать? — пожимает плечами Юнги, доедая третью по счёту сладкую вату, которую ему купил Хосок. — Богадельня, она и есть богадельня! — По внешнему виду не скажешь! — хмыкает альфа, про себя удивляясь: как у того получается лакомиться ватой лёжа. — Интерьер дорогой, да и здание снаружи весомо смотрится. Видно, что за ним постоянно ухаживают. — Это, да! Интернат не из дешёвых, — соглашается Мин, закончив с угощением и вытирая липкие руки о шорты. — Кормят вкусно, на убой, разве только слюнявчики перед приёмом пищи не повязывают. Интернет в свободном доступе, с возрастным ограничением, конечно, ну воспитатели так думают, — хмыкает он. — Учителя норм. Вообще, знания тут хорошие дают. Можно потом спокойно в университет поступать. Только… контингент гнилой! — Юнги, скажи, а они только дразнят и бьют? — осторожно спрашивает Чон, поворачиваясь на бок лицом к парню. — Или… — Неееее, они только задираются, — успокаивает его Мин. — Знаешь, у меня складывается такое ощущение, что за мной тут присматривают, что ли. Ну на самом деле эти потасовки далеко никогда не заходят. Словно преподы оберегают меня, но как-то ненавязчиво что-ли, чтобы это не бросалось в глаза. Будто я… Юнги замолкает, остановленный абсурдной мыслью. — Будто ты — что? — Да не, не бери в голову, — отмахивается Мин. — Ерунда всё это! — Будто ты важная персона? — не унимается Чон и как бы случайно протягивает Юнги пакетик с конфетами M&M`s, который тот тут же хватает. Какой он всё-таки ещё ребёнок! — Может, ты — принц? И родители-короли тебя защищают от жесткого мира. — Всё может быть, только эта забота сама по себе какая-то… жестокая, ты не находишь? — с губ Мина срывается смешок, но Хосок явственно слышит в нём горечь. — Скорее всего, я внебрачный ребёнок какого-нибудь известного омеги. И от меня просто избавились. — А ты давно здесь? — Всегда. — В каком смысле — всегда? — В том смысле, что я сначала был в другом корпусе, где живут дети до десяти лет, — начинает закипать Юнги и усаживается прямо. — Спроси меня ещё о воспоминаниях о доме, о семье! Нет их! Всё, что я помню из своего детства, так это стены интерната. Доволен? — не замечает, что переходит на крик. — Ко мне папа приезжает один раз в год! Я за год даже лицо его успеваю забыть! Нет у меня прошлого! Чистый лист! — Тише, тише, — садиться рядом с ним Хосок и (какого хрена?!) крепко обнимает. — Я всё понял! — Чё это ты? — пытается выскользнуть из объятий тот. — Перемотай… — Да, помню я, — хмыкает альфа, — просто дружеские объятия! — Мы с тобой не друзья! — Значит, соседские! — Я ещё не решил! — Тогда просто прими, как лечение — объятиетерапия! — Я не болен! — Ой, заткнись и просто посиди минуту молча! Мина хватает секунд на десять. — А ты как здесь оказался? — но больше не старается вырваться, сидит спокойно, как и было велено, склонив голову на плечо старшего. — Это что-то типа поездки в буддийский мужской монастырь для обучения смирению и принятию перед свадьбой, — хмыкает альфа, усаживаясь удобнее, но рук не убирает, продолжая крепко обнимать мальчишку. — Просто… Невесту не я выбрал. Наши… семьи так решили. Да я и не против. Тага неплохая, добрая, воспитанная, хороший друг. Но у меня сложные отношения со старшим братом — тот считает, что я в итоге «переобуюсь» и откажусь от женитьбы. И, помимо прочего, он имеет большое влияние на моего отца. — Фигово, — шмыгает носом Юнги. — Иногда я позволяю себе помечтать. А вдруг у меня тоже есть старший брат? И в моих фантазиях мы с ним — лучшие друзья! — У тебя всё ещё впереди, Шуга! — отвечает Хосок, слегка отклоняясь и пристально глядя младшему в глаза. — Чё ещё за Шуга? — фыркает Юнги, всё-таки вывернувшись из объятий. — Просто теперь ты у меня всегда будешь ассоциироваться с сахарной ватой, — негромко смеётся Чон и неохотно разжимает объятия. — Пойдём уже, — бубнит Мин и, поднявшись на ноги, протягивает руку Хосоку, за которую тот, не раздумывая, цепляется, — скоро обход будет. Попробуем сохранить твою репутацию безупречной!***
— Я принял решение! — с умным видом изрекает Юнги, укладываясь в постель. — Ты можешь остаться. На время! Так как я живу в этой комнате уже пять лет, я оставляю за собой право выставить тебя в любой момент! — Как скажешь, Шуга! — шутливо кланяется Чон и занимает свою койку. — Но вот с этим «Шугой» завязывай! Я — Мин Юнги! И точка! — Договорились, Шуга! — Тогда, спокойной ночи, Чон Хосок. — Спокойной ночи, Шуга! — успевает произнести альфа и его лицо встречается с подушкой Юнги.***
Три года спустя.
— Волнуешься? — спрашивает Хосок, заканчивая с последней сумкой и отправляет её на багажную подставку возле двери к остальным. Мин молчит. Обида затапливает каждую клетку его организма. Сегодня Чон выпускается. Сегодня они общаются в последний раз. Больше не будет долгих ночных разговоров о странах, в которых побывал альфа, о девушках, о жизни. Не будет смеха в подушку, чтобы воспитатели не слышали, не будет объятиетерапии. Больше они не сбегут под покровом ночи, чтобы полакомиться сладкой ватой в круглосуточном ларьке в центре. Не будут сидеть за завтраком вместе. Их больше не будет… Три года пролетели незаконно быстро. Жалел ли хоть раз Юнги, что позволил Хосоку остаться? Нет. С приходом в его жизнь весёлого харизматичного альфы, в ней появился смысл. После того, как Чон выйдет за дверь этой спальни, в ней появится прошлое. То, что можно будет оставить в памяти и потом трепетно перебирать как старые чёрно-белые фото. Через пятнадцать минут он должен идти на ежегодную встречу с человеком, которого не знает. А мог бы это время провести с Хосоком. Папа украл у него всё — детство, семью, дом. А теперь и возможности побыть с другом лишает! Мин чувствует, как в его душе разгорается жгучая ненависть в адрес родителя. — Я без тебя не смогу, — потеряно выдавливает он из себя. — Если бы ты мог забрать меня с собой… — Но я не могу, Шуга, — усаживается рядом с ним альфа и крепко обнимает. Больше Юнги не ругается и не пытается вырваться. — Мы обязательно когда-нибудь ещё увидимся. Я верю и ты веры не теряй. — Это вряд-ли, — шмыгает носом Юнги и прячет лицо на шее альфы. — Кто знает! — поглаживая спину младшего, говорит Хосок. — Когда-нибудь ты поведёшь к алтарю прекрасную девушку, и звёзды так сойдутся, что я буду кондитером, который испечёт торт на твою свадьбу. Или мы случайно столкнёмся на концерте Мадонны. Жизнь — непредсказуемая штука, она может преподнести немало сюрпризов. А вдруг однажды я буду стоять перед тобой на коленях, а ты — держать дуло пистолета у моего виска! — со смехом добавляет он. — Такого не будет никогда, Сок-а! — резко отклоняется Мин и шокировано смотрит в глаза другу. — Не в этой жизни! Какое-то время в спальне царит тишина. Слышно только тиканье настенных часов, которые, словно издеваясь, отсчитывают последние минуты перед расставанием. — Ты дождёшься меня? — с надеждой ловит задумчивый взгляд Чона Юнги. — Я быстренько встречусь с папой и прибегу обратно. — Шуга, ты не должен отказывать родителю в общении, — ласково отвечает Чон, поправляя галстук на шее младшего. — Он приезжает, значит не забывает о тебе. — Да мне плевать на него, как ты не понимаешь, — взрывается Мин и, вскочив на ноги, начинает мерить шагами спальню. — Он мне никто! Я ничего о нём не знаю, кроме имени! Это просто мужик, который один раз в год играет роль папы! А ты… — Тише, — останавливает злой словесный поток Хосок и снова притягивает парня к груди. — Иди к нему, я буду здесь, когда ты вернёшься. — Обещаешь? — бубнит Юнги в грудь альфы. — Иди, — снова повторяет Чон и открывает входную дверь.***
Мин бесшумно входит в гостевой коттедж на территории имения, где в пригороде Нью-Йорка расположился Райский Интернат для альф. Райский, потому что в городке Рай на берегу Атлантического океана, на пляже которого воспитанники занимаются сёрфингом и катаются на яхтах. Элита, блять! Домик в реликтовом лесу был специально выделен администрацией интерната для свиданий с родителями. Это было основательное двухэтажное здание со спальнями, гостиной и полностью оборудованной кухней. За заслуги в учёбе альфы могли провести здесь с родными до трёх дней. По устной договорённости с директором, детей даже вывозили в Рай или Нью-Йорк для семейных прогулок. Все встречи Юнги с папой проходили по одному и тому же сценарию. Когда он приходит, весь такой в галстучке при параде, родитель обычно уже там. Он невысокого роста, весьма приятной наружности, Мин бы даже сказал красивый. В дорогой одежде, весь блестит как начищенные сковородки на кухне их богадельни. Бриллианты в ушах, на шее и пальцах. Дорогой парфюм. И когда Юнги входит, тот сразу же начинает плакать. И парень бы уже давно отказался от свиданий или свёл их к минимуму, если бы тот плакал красиво, напоказ. Но Мин не считал себя непробиваемым чурбаном, особенно, когда видел в глазах того огромную вселенную боли. Он позволял обнять и на пару минут крепко прижать к груди. Слушал, как он вырос и каким красивым стал. Видел в заплаканных глазах, кроме сожаления, любовь. Огромную родительскую любовь. Омега ласково поправлял вечно длинную чёлку сына, гладил бледные щёки, демонстрировал подарки, которые привёз, среди которых последние три года были короткие письма и от отца. Ровный почерк, сухие строчки. Слова о том, как они гордятся его успехами в учёбе и верят, что он вырастет правильным и честным человеком. Только вот в этих посланиях не было ни слова о том, что они его ждут обратно. Папа обычно не задерживался больше, чем на пару часов. Никогда не рассказывал о месте, где он живёт, о планах на будущее. О прошлом тоже не вспоминал, так что у Юнги иногда складывалось впечатление, что и у родителя этого пресловутого прошлого не было. Перед уходом тот снова крепко обнимал сына, обещал приехать через год и говорил, что больше жизни любит. Только вот Мин не смог найти в своей душе отголосков ответного чувства. С годами он решил для себя, что делает это специально, не позволяет себе любить в ответ, чтобы потом, если родитель о нём когда-нибудь забудет, не было больно. Желая поскорее закончить каждый раз тягостное свидание, Юнги нетерпеливо осматривает гостиную. Может, папа на кухне? Уже направляясь в строну столовой, он вдруг понимает, что не чувствует аромата его духов. — Мистер Мин, — слышит он знакомый голос и разворачивается в сторону входной двери. — Директор? — парень с нескрываемым удивлением осматривает небольшую компанию из преподавателей и воспитателей. — Меня пригласили. Сказали, что папа приехал… — Мистер Мин… Юнги, — обращается к нему по имени директор, и по спине Мина начинают ползти противные мурашки. — Нам надо с вами поговорить. — Я не понимаю, — трёт лоб парень и, делая шаг назад, плюхается в широкое кресло. — Сегодня же мой день рождения… Он всегда приезжал в этот день… — Мы вынуждены с прискорбием сообщить, что ваш папа скончался полгода назад, — выдавливает из себя директор. — И, соответственно, сегодня его не будет, — он прочищает горло и исправляет себя, — больше никогда не будет. Это адвокат, защищающий права наших воспитанников, — указывает он на высокую грузную женщину-альфу в деловом костюме. — Она зачитает вам завещание, оставленное вашим родителем. Юнги переводит на ту ошарашенный взгляд. Умер? Завещание? — Ваш папа оставил вам квартиру в центре Нью-Йорка и небольшой счёт в банке, — начинает перечислять женщина, — а также возможность закончить интернат досрочно, то есть по достижению восемнадцатилетнего возраста… — Ему сегодня восемнадцать исполнилось, — вклинивается один из преподавателей. — Значит, уже с завтрашнего дня, — кивком благодарит адвокат и продолжает, — при условии, что с нового учебного года, то есть через три с половиной месяца, вы начнёте обучение в Колумбийском Университете Нью-Йорка на любом факультете, который выберете сами. Обучение, кстати, уже оплачено на шесть лет вперёд, также согласно завещанию вашего папы. — Ну, пиздец, приплыли! — выдыхает Мин, откидываясь на спинку кресла. — Мистер Мин, — с возмущением произносит один из преподавателей, — разве мы этому учили вас восемнадцать лет?! — Оставьте его! — перебивает того директор. — Дайте прийти в себя. И, думаю, простое «чёрт» не очень подойдёт к этому случаю. — Вы должны расписаться в документах, — между тем продолжает адвокат, выкладывая из кожаного портфеля стопку листов. — Считаю можно сделать это прямо сейчас и вы смело можете идти собирать вещи. — Завтра, после обеда, я выдам вам паспорт и страховое свидетельство и лично увезу в Нью-Йорк, — вклинивается директор, а Юнги продолжает ошарашенно пялиться на дорогую авторучку, которую ему вложили в руку. Женщина показывает где надо оставить подпись и Мин на автомате расписывается. — Это всё, — подытоживает она, собирая часть листов обратно в портфель, а часть протягивает ему. Юнги кряхтя поднимается на ватные ноги. — Мистер Мин, наше заведение хотело бы выразить вам свою благодарность за то, что вы были его воспитанником и пожелать вам… Мин поднимает руку, останавливая поток никому ненужных сейчас слов. — Простите, директор, можно мне идти? — еле выговаривает он и пятится к входной двери. — А, ну конечно, идите, на вас свалилось так много новостей… Юнги распахивает входную дверь и срывается на бег. Его лёгкие горят, когда он взлетает на четвёртый этаж и останавливается возле двери их с Хосоком спальни. И только сейчас до него доходит, что… — Сок-а, Сок-а! Ты не поверишь! — кричит он, залетая в комнату. — Я свободен! Теперь я могу уйти с тобой… Но ему никто не отвечает, потому что в спальне пусто. Не застеленный матрас, нет сумок, человека, который стал смыслом жизни Юнги, тоже больше нет. — Сок-а, — голос его срывается, когда он понимает, что тот ушёл. Из комнаты, из интерната, из его этой никчёмной жизни. И всё так, как было три года назад. Словно тот никогда и не врывался сюда. Словно это был какой-то параноидальный бред одинокого мальчишки и весёлого альфы Чон Хосока никогда не существовало. — Ты же обещал, что дождёшься, — обречённо шепчет он в пустоту. Прикрывает глаза и добавляет одними губами: — Нет, ты мне ничего не обещал… Мин бросает бумаги, которые больше не приносят радости, на стол и упав на кровать, утыкается лицом в подушку. Горькие безутешные рыдания сотрясают его юношеское тело. Если ещё три минуты назад в жизни Юнги было будущее, то теперь осталось только прошлое. Да и то непонятно, было ли это всё… Мин обнимает подушку руками и натыкается на что-то инородное под ней. Скидывает её на пол и ошарашенно смотрит на яркий пакетик с конфетами M&M`s. Именно такие, которые Хосок постоянно покупал ему, когда они сбегали в город. Он прижимает жёсткую упаковку к трясущимися губам: — Ты был, я знаю, ты был! Когда-нибудь мы обязательно встретимся и я клянусь, я не забуду тебя, буду помнить и любить. Ты был и останешься единственным другом. Навсегда…