В сердце шторма

      «Не сомневайся в том, что будет…» Собственные слова звенели в голове заевшим лейтмотивом подобно порывистому дуновению ветра. Мужчина бросил последний взгляд на город, что остался позади. Туда, где угловатые дома с покатыми крышами издали виделись игрушечными и смешными. Казалось, стоит сжать их пальцами, как они рассыплются веером досок и градом камней. Казалось, будто квадраты окон пылают чистым пламенем, а меж ними паутиной раскинулись нити дорог и мостов, по которым до сих пор туда-сюда безрадостно сновали люди. Издали много чего казалось… — Мы на месте, — едва оповестил стражник, как невесомое воздушное дыхание обдало прохладой, нехотя взмывая вверх осевшие холодные крупинки. Непонятное сердитое шипение прорезалось сквозь плотную преграду купола: то натужно вибрируя, то теряя ноты. И вот в шагах в десяти хлопнул плотный участок сгустившейся стены. Шипящий проход мутнел и расползался, пока вскоре не проступил другой мир: неприветливый, белоснежный, безликий. — Ступайте и не задерживайтесь, — произнёс стражник, чей взгляд пронзал тело острой пикой. — Дайте мне минуту. — Времени у вас нет, — ответ прозвучал бесстрастно и так же холодно, как за пределом купола. Снег, летящий с другой стороны стены, путался в волосах и таял, превращаясь в капельки воды, что бежали по лицу, будто слёзы. И тому была причина: сегодня он разорвал привычное небо надвое. Фатальная ошибка или второй шанс? В любом случае третьего уже не будет. Да и отступать уже было поздно и некуда. Это был конец. Найденный и достигнутый. Оставалось лишь перейти финальную черту, за которой отчего-то страшно было спросить себя: а правильно ли он поступил?.. «Не сомневайся…» — Надеюсь, мы ещё встретимся там, где всё началось, доченька, — прошептал Гуннхильдр и, расправив плечи, стараясь выглядеть уверенно и представительно, перешёл за стену барьера. Шипение за спиной почти оглушало: тонкие нити ползли к центру прохода, стягивая разрыв. С каждой секундой знакомый мир сжимался. Маленький взрыв — незримая граница схлопнулась, оставляя в памяти о себе небольшие циановые всполохи. Белизна резала глаза, а в нос ударил запах колкой свежести. Лютая метель тысячью ледяных когтей впивалась в незащищенные участки кожи, безжалостно жалила голую шею, вползала под тонкую ткань одежды, сковывая стремительно стынувшее тело мужчины и вызывая неимоверную дрожь. Приобняв себя за озябшие плечи, Гуннхильдр, утопая ногами в белоснежном ковре, неуклюже спустился по насыпи и побрёл в лес. Чаща с готовностью распахнула навстречу тёмно-синюю пасть, пронизанную сосудами переплетающихся ветвей сосен и высоких лапистых елей, наряженных в шубы. Воздух с каждым разом ощущался всё плотнее, словно где-то рядом притаился сам повелитель Мёртвых Земель. Леденящая тишина застыла по округе натянутой струной. Лишь реквием ветра, запутавшегося в оголённых кронах, рушил искусную иллюзию и ещё больше сдавливал грузом чужого присутствия. Он врывался в отдаленные уголки сознания, извлекая из них, словно сок из ягод, весь ошибочный энтузиазм и чрезмерную самоуверенность человеческого существа, заставляя почувствовать в конечности жизни свою ничтожность. Вокруг мрачнело. Прошёл час, а может, всего несколько минут. Гуннхильдр окончательно потерял счёт времени, блуждая по безжизненной пустоши. Подняв голову, он поглядел ввысь: клубящимся пеплом тянулись по небу тяжёлые графитовые тучи, поглощая и без того скудный свет. Как вдруг отдалённо, где-то позади него, раздался громогласный волчий вой, что разорвал маревую глушь острым иллюзорным клинком, и плотная пыльная стена снега резко ударила в лицо, опрокидывая мужчину на земь. Вдох. Выдох. С трудом открыв глаза, Гуннхильдр осознал, что ничего, кроме серчающего рева ветра, не слышит. Белая пелена и невероятный холод. Он попытался пошевелиться, но мороз сковал тело своими клешнями. Его словно избили, сломав каждую косточку, вывернули наизнанку и выкинули, как ненужный хлам. Он не ощущал рук. Не чувствовал ног. Только острую пронзительную боль в висках и пульсацию в затылке. Как будто нечто стороннее вдавило в ледяную тюрьму, осколки которой мучительно впивались в кожу спины и шеи. Вновь пронзив воздушное полотно, вой стремительно усилился, выказывая неистовое возбуждение, и, достигнув самой высокой ноты, да будоража какое-то время пространство в дрожащем напряжении, медленно утих. Его можно было бы принять за стенания заблудшей души, если бы он не был пропитан мрачной свирепостью и нетерпеливым голодом смерти. Чьё гневное дыхание раздувало снежные хлопья и нещадно накрывало собой игольчатые деревья, превращая их в сугробы странной формы. Превозмогая боль, Гуннхильдр приподнялся на локтях, захлебываясь в беззвучном крике. Вот только встать никак не получалось: яростные порывы ветра мигом били в спину, заставляя падать в мёрзлую наземь. Снова и снова он утопал в этих перинах и чувствовал, как промёрзший колкий пух вонзался в открытые ладони. Его ходором трясло, а из потрескавшихся обветренных рук алым узором проступила кровь. Отчаяние нарастало, вынуждая сесть на колени и взвыть нечеловеческим голосом, презирая самого себя: глупого, слабого и беспомощного. «Взывай к дыханию ветров… взывай… взывай», — раз за разом прокручивался в мыслях певчий голос Химмеля, надоедливо преследуя в полной тишине. Гуннхильдр решительно тряхнул головой, прогоняя образ и выказывая пренебрежение к словам разума. Ещё мгновение-другое — и всё в голове перемешалось, превратилось в густую липкую кашу, перевернулось раз двадцать, оставив лёгкое головокружение, а вместе с ним и воспоминание о маленьком любопытном существе, выглядывающем из-за спины Декарабиана. — Бриз… Бриз. О дух вольный, что среди святых ветров могучих с неба до земли вести носит. С четырех сторон на зов мой приди да в беде помоги… В то же мгновение вихрь замер. Парящие снежинки застыли в пленэрном художестве, а затем резко взвились вверх. Огромный белоснежный поток перетекал из одной формы в другую, будто живой. Будто… кто-то им управлял. Густое небо без предупреждения развеялось, и жидкое золото воздушным фонариком медленно поплыло по нежно-голубому блюдцу посреди ледяной пустыни. Непривычно яркий свет ослепил от обилия крошечных бриллиантов вокруг, что переливались сотней искорок и рассеивались в их тонких гранях, покрывая поле зрения чёрными подтёками. Гуннхильдр с трудом разлепил ресницы и, болезненно прищурившись, вскинул ко лбу ладонь, прикрывая глаза. Именно тогда он увидел, как вдалеке сияли шпили огромных чёрных башен. Как величественный замок возвышался на холме, скованный льдом. Как застыли знамена в неестественной форме. И как… как чья-то фигура неподалёку замерла прямо в воздухе. Иссиня-бледные волосы и блёклая кожа сливались с окружением, отчего мужчина не сразу понял, что незнакомец повернул к нему голову. Его глаза казались скрытыми за какой-то тонкой пеленой, что светилась пронзительной, опасной синевой. Старинные одежды незнакомой эпохи с затейливыми узорами, словно сотканные из чистейшего серебра и драгоценных камней, сверкали в лучах солнечного диска. А отблеск в области пальцев был ничем иным, как отраженным светом от острых накладок, слегка изогнутых по форме когтей. Странный человек принюхался подобно зверю и слегка наклонил голову, отчего Гуннхильдр замер, побоявшись сделать вдох. — Челядь Нотоса, что ты забыл в моих владениях? — ледяной бесстрастный голос звенел и шелестел одновременно, эхом отзываясь в гудящей голове. — Прошу великодушно простить мою бесцеремонность, Владыка Северных Ветров. Я всего лишь изгнанник, ныне ищущий прибежища, — прохрипел Гуннхильдр, чувствуя жгущую сухость в горле. — Изгнанник? — неверяще переспросил Андриус и упёрся взглядом в купол за спиной мужчины. — И чем же человечишка не угодил… Ему? — Отступился, не желая жить в новых установленных правилах, — едва слышно признался Гуннхильдр. Промороженная тишина заклацала зубами, сдавливая и раня грудь. Казалось, она сейчас разинет рот и поглотит его, пока её не прокусил бархатистый смех. — Только глупец решит, что здесь ему станет лучше. В этих землях тебе ничего не сыскать, кроме собственной смерти. Разве стоила твоя высокомерная гордыня того, чтобы пустить свою бренную жизнь по ветру? — слова он произносил негромко, но каждое множилось, разносилось в тишине звенящим эхом. — Разумеется нет. В этом вы правы. Вот только и жизнь под куполом нельзя назвать радостной да полноценной, — дрожа от холода, но всё ещё стараясь держаться как можно увереннее, произнёс Гуннхильдр. — Меня не волнуют страдания Застенщиков. Оставь свои кляузы при себе, — колко бросил Андриус. — Кляузы? Нет, — возразил раздосадованный Гуннхильдр. — Не обессудьте, но я здесь не для того, чтобы жаловаться. А лишь потому, что ваша вражда с Владыкой Штормов не приносит пользы ни одной из существующих сторон. — Да неужели? — надменно фыркнул Андриус, и беспечность мгновенно исчезла из его облика, уступив место властному выражению. — Выходит, ты и не изгнанник вовсе, раз явился сюда намеренно. Вот только как-то ты уж дохл и дряхл, как для лазутчика, так и резидента. А ещё крайне надменен. Решил поучать меня, как святой моралист, не являясь никем перечисленным. Запомни же. Пока ты на моих землях, лучше следи за языком и за своими мыслями, ведь я с лёгкостью оберну их против тебя. — Простите. Возможно, вышло недопонимание. Я не желаю ничего плохого. Мне просто необходимо встретиться с этими людьми. — Оглянись вокруг. С чего такая уверенность, что в этих землях есть ещё кто-то, кроме меня… и тебя? — пытливо посмотрел на него Андриус, ожидая ответа. — Моему роду давно известно о тех, кто решили остаться и стать преданными вам. Лоуренсы. Их клан некогда был очень влиятелен в… в прежние времена. Е-если вы только позволите мне встретиться с ними… — На кой им сдались твои желания? — резко прервал Андриус, невзначай подтверждая истории старого дневника. — Думаешь, я не осознал твой замысел и истинную цель привлечения иной стороны? Вот только ты не справился на своей, и от тебя избавились, как от лишнего груза, который усложняет существование. Оттого-то ты и ходишь вокруг да около, не оглашая сути. Страшишься очередного осуждения и при этом упрямо не желаешь признавать, что проку от тебя вновь не будет. Всё потому, что вскоре будешь способен лишь миазмами прилипчивыми раскидываться. Так спрашивается, кого ты собрался вести за собой, когда сам едва на ногах стоишь, держась в шаге от пропасти в бездну? Ты не тот, за кем я пожелал бы пойти. И я не позволю кому-либо из них встать на твою сторону, ибо все твои мысли и планы — абсурд! — Но ведь не обязательно доходить до таких крайностей, пока ещё есть время найти компромисс. — Компромиссов… не… будет. — Да как же? Извольте. Дайте мне только шанс, и я обещаю… — Обещания нужны вам — людям. Не мне. Твой путь проделан зря! Убирайся, пока я даю шанс тебе, — презрительно отвернулся Андриус и взмахнул ладонью, недвусмысленно приказывая исчезнуть. Гуннхильдр задохнулся колким воздухом. Вот и окончательно перевёрнута последняя страница, где в очередной раз воля высших взяла своё, а благие намерения для простых смертных остались за пределами рамок внимания. Только теперь, вместо недовольства и взаимонепонимания, во рту таял вкус горького разочарования. Вся его жизнь давно была похожа на один длинный дурной сон, где он то и дело врывался в непроглядную полосу млечной мглы. Искал дорогу, но не видел даже узенькой тропки. Петлял кругами, но снова и снова выходил в туманную пустоту. А когда отчаянно звал на помощь, то слышал в ответ лишь мёртвое эхо. Его слепой путь в никуда вымащивали камни давних обид и черепки нереализованных возможностей. В то время как высшие прекрасно существовали в своём туманном мире и во что бы то ни стало вели за собой смиренных. Даже если это обрекало тех на гибель. Пререкаться с высшими запрещалось. Да никто и не рисковал возражать. До нынешнего дня… А ведь когда-то и ему смело заявлять о подобном было боязненно. Оттого приходилось долгое время отсиживаться в тени, надеясь, что однажды боги сами уладят свои личные непримиримые разногласия и вытолкнут этот замкнутый мир из теней уныния. Да только годы шли. Ничего не менялось, но и лучше не становилось. С каждым днём продолжать жить в консервированном состоянии становилось невыносимо. Нужно было менять положение. Кто-то должен был сделать непростой шаг. И коль высшие упрямятся, а люди страшатся, то кто вообще осмелится решиться на столь рискованный шаг, если даже он сам трусит? Лишь поняв эту истину, ушло смятение. А вместе с ним и нужные слова, что позволили бы ясно выразить терзающие его противоречия. Хрипло выдохнув, он поднял голову и вперил в Владыку Северных Ветров умоляющий взгляд. Позорное отчаяние и сомнения в собственных силах сковали всё тело, и болезненный спазм перехватил горло, мешая нормально дышать. — Я не… не смогу. Ни преодолеть барьер, ни вернуться, — сипло растянул он от бессилия, но сдаваться не собирался. — Прошу вас, явите милость. Позвольте мне хотя бы просто встретиться с ними. Я не хочу осознавать, что проделал такой путь только ради того, чтобы умереть здесь постыдной, глупой смертью. — Ты и так вскоре издохнешь. Тут или там. Разница лишь в месте. Хотя… — растворяясь в воздухе и возникая рядом, прошелестел Андриус. Серьга с кристаллами в его ухе издала мелодичный звон. — Может, мне поступить иначе и просто съесть тебя, как подсунутую подачку? По меньшей мере, на что-то да сгодишься. «Всё познаётся в сравнении… возможно, лишь тогда вы поймёте, насколько ошиблись», — разум замирает в клетке черепа, вспоминая нежеланные знакомые слова. Вопрос повис в воздухе, раздробившись на отзвуки, что безжалостно растащило по пустоши эхо, как котёнок бусины. Любое лишнее слово могло привести к конечному и не самому благоприятному исходу. Вот только и затянувшееся молчание с каждой секундой казалось слишком тяжёлым… липким. Ужас ядовитой змеёй ползал под его кожей. Сердце захлёбывалось чередой ударов. Мозг и вовсе наполовину отключился, оставив позади рациональную часть самого себя, пока дрожащие руки прикасались к обжигающей ледяной поверхности, ощущая её пламя кончиками пальцев. Поверхностно и аккуратно, боясь почувствовать острый укол и сильную боль, он лишь медленно пятился назад, не сводя глаз с духа Северных Ветров. — Проваливай обратно в свои застенки! — неестественно пророкотал тот глубоким низким голосом и тут же исчез в мириаде снежинок. Небо с каждым мгновением сгущало краски. Голые ветви шептались над головой мужчины, предвещая беду. Пока вскоре знакомый оглушительный вой не разорвал на лоскуты сизую мглу, откуда вырвался внушительных размеров волк, что показался Гуннхильдру сущим чудовищем. Два светящихся омута уставились на него, обжигая душу синим пламенем. А на острой морде застыл свирепый звериный оскал. Грозный рык. Резкий росчерк лапы. Отблеск когтей сравни лезвию меча, и снежный поток мощно ударил в застывшую возле ног мужчины землю, прессуя до ледяного хруста. Кожу мгновенно обожгло, но боль в горле не позволила вскрикнуть: беззвучный стон и внутренний вопль оказались прекрасным поводом для того, чтобы собрать в кулак последние силы и всё-таки сорваться с места. Морозный воздух раз за разом щипал щёки, стыл в горле колючими иглами, обжигая лёгкие и спирая дыхание. Задыхаясь, Гуннхильдр мчался без оглядки, пока позади что-то взрывалось, трещало да ломалось. Дребезжащий шум оглушал, накрывая зыбкой волной и отдаваясь отвратительной вибрацией в каждой клеточке. Звук проносился по нервам, как по струнам, вздыбливая волоски на коже и наполняя голову первобытным страхом. Нужно во что бы то ни стало выбраться из ледяного царства, уйти отсюда, сбежать, но куда? Он не знал. Лишь петлял посреди рощи перепуганным зайцем, раз за разом слыша за собой разъяренное пыхтение преследователя. В какой-то миг ему даже показалось, что весь мир ужался в один сплошной марафон под названием «выжить». Что уже не было никаких «вчера» и точно не существует никакого «завтра», а есть лишь бесконечное «сейчас», в котором он несётся в неизвестность по снежному лесу. Со всех сторон поднимались вихревые потоки, что разносили в разные стороны снег и наклоняли кряжистых исполинов. Хруст ломающихся веток нарастал с каждой секундой, подобно лавине. Хвоинки сыпались на голову мелким дождём, окропляя плечи. А вскоре несколько плотных кристальных кусков с силой бросило в его сторону. Одни из них откололись и отлетели в одиноко стоящие деревья. И стоило им коснуться друг друга, как их кора стремительно поменяла свою структуру, становясь стекольно-прозрачной. Другие же упали непозволительно близко от Гуннхильдра, заставив его свернуть с покрытой хвойным лесом сопки и тут же кубарем рухнуть со склона вниз, на поблёскивающее бирюзой замёрзшее озеро. От удара о промёрзлую твердь плечу стало очень больно. Он ещё не знал, сломал что-нибудь или нет, но осознавал, что живой, дышит, чувствует боль и размышляет. Однако, слегка приподнявшись, «думать» — последнее, что он предпочёл бы делать… «Нет. Это неправда. Так не бывает. Я просто брежу. Всё это нереально», — твердил рассудок, цепенея от открытых жутких пейзажей. Прямо посреди зеркальной глади в ледяной тюрьме застыли фигуры. В одной из них Гуннхильдр увидел женщину с гримасой ужаса на лице. Когда-то она бежала в сторону купола, держа что-то в руках, завернутое в тряпки. Её одежда была потрепанной и рваной, а на изодранных босых ногах замер алый рисунок. От восприятия трагедии прошлого стало жутко и тошно. Но он мгновенно пришёл в себя, стоило только услышать за спиной гортанное рычание да тяжелую поступь мощных лап. Один шаг, за ним второй. Сухой, угрожающий треск льда пугающе ударил по ушам. Мгновение ока — и студёная вода сомкнулась над головой, затягивая мужчину на дно. Время встало. Замерло, закололо мелкими острыми иголочками по телу и защёлкало пульсом в висках. Всё происходящее казалось каким-то нереально заторможенным: тут его собственные руки медленно гребли перед собой студёную воду, а там откуда-то сверху пробивались бирюзовые вспышки. Гуннхильдр сделал несколько уверенных гребков, желая вырваться наружу, но лишь ударился о ледяную крышку над головой. Ещё одна попытка выбраться наверх — и очередная неудача. «Спаси… Спаси его…» Чей-то голос звучал как в тумане. Столь странный и непривычный для восприятия, горький на вкус, что наполнял голову звенящим гулом. Он ввинчивался штопором в затылок, дробя кости до омерзительной жгучей боли, пронзающей насквозь. Эмоции переплетались под ложечкой змеиным клубком. Ему нужен был глоток воздуха. Хотя бы один глоток. Гуннхильдр отпрянул назад и протянул руки вверх, скребя ногтями стены ловушки, раздирая пальцы в кровь, но в следующий миг ногу предательски скрутило в судорогах. Хотелось крикнуть, да что-то перехватило грудь, будто он проглотил колючку чертополоха. И тут он понял, что неосознанно хлебнул воды. Задыхаясь, мужчина вновь зашкрябал руками по льду, силясь вырваться из жадных объятий озера. Но с каждым разом силы покидали его, отдаляя от поверхности. Паника нарастала, заставляя давиться обжигающим отчаяньем. Внутренности сводило от одной мысли о смерти, а страх на фоне обострённого восприятия превращался в опустошённую безысходность, засасывающую всё глубже и глубже. «Спаси его…» Казалось, дно прогибалось, а стороны его поднимались всё выше и выше, создавая подобие большой чаши. Где-то там, сверху, была серебристая поверхность воды, а он, удаляясь, падал внутрь огромного мягкого мешка, чьи края вытягивались вверх, чтобы сомкнуться над головой. В висках стучало, словно быстрый метроном. Внутренности конвульсивно сжимались, стараясь выбросить наружу холодную воду, проникшую уже в желудок. В глазах сходились и расходились цветные круги. Пространство колебалось и сотрясалось упругими волнами, которые искажали всё вокруг. Дальше всё смешалось в головокружительном калейдоскопе с неприятным сосущим ощущением пустоты под ногами, что утягивало в неизвестность. И вдруг — толчок. Воздух. И первый большой вдох, что был больше похож на крик внутрь, оцарапал горло. Дыхание с тяжелым хрипом и брызгами воды вырывалось из груди, пока чьи-то крепкие руки удерживали его над твердой поверхностью, не дав обессиленно рухнуть. Гуннхильдр с трудом разжал окоченевшую руку и вытер с лица холодную воду. Боль, тяжесть, присущие телу, вновь вернулись. Под рёбрами что-то клокотало, вонзая сотни острых игл. Его колотило, насквозь мокрая одежда липла к телу, а от вкуса озёрной воды, так напоминающей кровь, тошнило. Хотелось спать, но нельзя. Да только сил бороться не осталось, и мир, подернувшись туманной дымкой перед глазами, медленно поплыл прочь. «Плохо дело», — мелькнуло в голове вспышкой молнии и тут же погасло. Он не знал, сколько продолжалась темнота, но она была мучительной. То топила в потоке чёрных вод, не давая вдохнуть, то гнала по гулким коридорам. А иногда толкала вниз с невидимого выступа, обрекая на бесконечное падение. Слишком густая, чтобы хранить образы, и слишком плотная, чтобы позволять собою дышать. Когда забвение рассеивалось и тьма давала брешь, Гуннхильдру мерещилось, что его куда-то волокут, как мешок нагруженный овощами. А потом мрак наваливался опять, стирая обрывки чувств и ощущений. И он снова летел, тонул, падал, гонимый им. — Вы рехнулись! Вы хоть понимаете, кого притащили в наш дом?! Что-то оборвалось внутри, как туго натянутая нить. Звук расслоился на отголоски и распух, обволакивая плотным одеялом. Усилившись до невероятной громкости, слова зазвенели в ушах, размазавая странную реальность, в которой Гуннхильдр мог лишь слышать и чувствовать. Он попытался открыть глаза, но тщетно, веки оказались неподъемными. — Риа, успокойся. Мы не могли его там оставить, — мужской незнакомый голос был тихим и уставшим, а говоривший словно сам сомневался в своем решении. — Да не в Застенщике дело! Зачем вы привели это порождение Разрушителя сюда? — словно цедя слова сквозь зубы, возмущалась женщина. Её голос, как наждачная бумага, тёр виски и застилал сознание, разрывая на части. — Кто или что бы это ни было, но именно оно привело нас к нему. И-и… Я не уверен, но, судя по разлому льда, кажется, этот мужчина чуть ранее уже встречался с повелителем. Если бы мы не подоспели вовремя, то его исход был бы предрешён. — Почтенные покровители! И после этого вы всё-таки осмелились пойти против воли Борея и укрыть его здесь вместе… вместе с этим? А ну прочь! — прорычала женщина, и что-то хрупкое полетело в стену, с глухим звуком осыпавшись вниз. — А если кто в деревне прознает и сообщит главе о том, кого мы укрываем в нашем доме? Вы о нас подумали? Вы ведь знаете, что за этим последует! — Не будешь так кричать, никто раньше времени ничего не узнает. И прекрати уже нагнетать, я прекрасно осознаю, во что мы ввязались, — высказался незнакомец с чувствительным раздражением. — Мам… — раздался в отдалении ещё один юношеский голос, как его тут же перебили. — Нет! Ничего не хочу знать! А также не желаю видеть здесь ни это порождение разрушителя, ни этого человека! Избавьтесь от него и, может, оно само уйдёт. Не знаю как, но избавьтесь! Выбросите его из нашего дома. Выведите прочь из деревни. Бросьте в лесу или в то озеро, где нашли. А лучше сразу там и убейте. Если вы его не убьёте, то это сделаю я и прямо сейчас! — от взмаха в воздухе остался звенящий звук лезвия. — Держи её! Во имя Борея, держи её! — с глухим стуком нож упал на пол. — Ты привёл в наш дом смерть! Послышался оглушительно-звонкий хлопок, так похожий на размашистую пощёчину, и какая-то возня, словно кого-то насильно оттаскивали за дверь, что следом гулко хлопнула. — Ну вот! Эта глупая женщина опять устроила скандал на пустом месте и довела отца, — недовольно буркнул издалека обиженный мальчишеский голосок, а после раздались его приближающиеся шаги, что показались до раздражения громкими. — Он дышит? — Дышит, дышит, — совсем рядом пробормотала молодая девушка и приложила холодную ладонь ко лбу. — У него жар. Горячий вон какой. Весь в испарине. Боюсь, как бы не случилось лихорадки. Лёгочной нам тут ещё не хватало. Лукас! Помоги. Принеси отвар из дубового корня. Он должен выпить хоть немного, после чего я приступлю к ритуалу. Ненадолго шаги удалились. Шорох. И вот его ноздрей коснулся мерзкий кислотный запах. Невероятных усилий Гуннхильдру стоило разлепить ссохшиеся губы и сипло прошептать: — Нет… не надо… — на это ушли последние силы. Дыхание прервалось, а густая слюна во рту превратилась в битое стекло. — О! Очнулся! Значит, выпьет сам. Чьи-то руки удобнее подложили подушку, чтобы он мог остаться в полусидячем положении. Кто-то придвинув ободок сосуда к губам и аккуратно залил в рот горькую теплую жидкость. Чего ему стоило проглотить хоть каплю! Остальное потекло по подбородку, шее и впиталось в шерстяное одеяло. Легче не стало. Голова по-прежнему раскалывалась, а сердце трепыхалось, как рыбка в кулаке. Его всё ещё мелко потряхивало, а ледяные ноги и руки едва чувствовались. Казалось даже, что тёплая постель и трескучий огонь в очаге согревали лишь отчасти. Единственное, что порадовало — в кои-то веки получилось открыть глаза. Теперь он видел над собой потолок с змеистой трещиной, что скалила зубы в побелке между расходящимися балками. Но в следующее мгновение Гуннхильдр почувствовал себя ошпаренным: когда кипяток попадает на кожу, первое время боль не ощущается, а лишь потом накатывает неотвратимой волной, принося с собой багрянец воспаления и пузыри. Вот и он словно завис в этом растянувшемся мгновении. Воздух затвердел и стал стеклянным. Онемела голова. Мысли превратились в тяжёлые камни. А после головокружение налетело стремительным секундным приступом и смазало мир, превратив картинку перед глазами в сумасшедшую вереницу бликов. Контуры предметов потеряли чёткость и поплыли, как алхимическая краска от воды. Подвинув стул к изголовью кровати, девушка поправила выпавшие чёрные пряди и, приложив руки к вискам мужчины, закрутила спиральные энергетические потоки. — Моя молитва, как лезвие стальное, — произнесла девушка и белоснежный свет заскользил по коже тонкими нитями. Переплетаясь паутиной, он окутал мужчину коконом, обогнул грудь и пролетел по всему телу. — Обрываю нити, отпустив былое, — неосязаемые лучи сжались в комок и, загоревшись яркой вспышкой, растаяли в воздухе первыми снежинками, забирая болезненное недомогание. — Где я? — еле слышно выдавил он, чувствуя, как понемногу приходит в нормальное состояние. — В доме моего отца, — ответил мальчишка циклов тринадцати тоном взрослого человека, умудрённого жизнью. — Я Лукас. Младший охотник из клана Лоуренс. А вместе со мной Марта. Она моя старшая сестра и наша местная жрица, лекарь. Она вас быстро поставит на ноги. — Лоуренсы, значит? Таки встретились… не я вас, так вы меня нашли. — А кто вы такой? И зачем явились сюда? — спросил Лукас бесцветным голосом, и его мальчишеское лицо заострилось, показавшись совсем взрослым. — Я глава клана Гуннхильдр. Прибыл, желая заключить мир между некогда разделённым народом. В надежде, что, объединившись, мы сможем найти способ остановить разногласия двух божеств… — осекся он при виде помрачневшей женщины, явившейся из-за двери. Та смотрела на него прямо, не пряча в потускневших глазах замороженную горечь, от которой у него по спине пробежал холодок. — Ох и амбиции у вас, господин Гуннхильдр. Да только такие разговоры вам явно нужно вести не с нами, а самим господином Лоуренсом, — прозвучал следом непонятный тон хозяина дома. — Позвольте представиться, моё имя Кайлас Йегер. Я главный охотник из клана Лоуренсов. А это моя жена Сэра. Если вы слышали наш разлад, то простите за несдержанность. Такое… иногда случается. — Не мне вас судить в вашем доме. Я же благодарен, что вы оказались не равнодушны к моей судьбе, — отозвался Гуннхильдр и тут же обернулся на непонятное шиканье недалёко от уха, встречая взглядом уже знакомое существо. — Ты?. Как ты здесь оказался? — Оно появилось из ниоткуда. Шипело странно. Металось туда-сюда. То в вихре кружило снежинки над головой, то сдувало их на нас, привлекая внимание. Переполошило всё в округе, испортило охоту, заставило пойти за следом и привело к вам, а теперь никуда не уходит, — объяснил ситуацию Кайлас. — Явился-таки. Долго только. Я аж было надежду потерял и едва ли не умер. Но всё же спасибо, что привёл помощь. — Это ваш спешник? — как бы невзначай поинтересовалась Марта, введя в ступор Гуннхильдра. — Что? — переспросил тот удивлённо. — Можешь повторить более понятным языком? — Ну-у… ваш прислужник, фамильяр, в общем. — Это сильф — дух ветра. В наших краях, таких как он, ещё называют элементалями воздуха. И нет. Я ему не хозяин. — Значит фамильяр Разрушителя? — Да кто это вообще такой? — выпалил Гуннхильдр, всё больше изумляясь причудам нового места. — Ваше божество, Застенщик. По велению Бореалиса нам не позволено упоминать его имени, — отозвалась молчавшая до этого времени Сэра. — И снова Застенщик. Почему каждый раз, когда речь обращена ко мне, ваши слова отпечатываются в голове, как позорное клеймо? — Может, потому, что оно так и есть? — буркнула женщина. — И чем же я заслужил подобную честь? — процедил он с усмешкой. — Вам ли не знать? Хотя даже в былые времена, при культе дани Ветрам, люди не особо-то козыряли ни разумом, ни силой. Потому-то и предали нас забвению, а теперь вот вернулись каяться, — съязвила Сэра. — Я не понимаю, о чём вы. Можете объяснить? — ухмыльнулся Гуннхильдр, силясь сдержать рвущийся хохот: такой ереси он не слышал давно. — В наших краях эту историю знают все. Хотя я не удивлюсь, если ваша будет крайне отличаться. Однако что-то да должно быть общее, — отозвался Кайлас и, слегка прокашлявшись, начал: — Когда небеса Селестии разверзлись и обрушили на несчастных погибель, город Четырёх Ветров, коим правил клан Лоуренс, пострадал тогда ничуть не меньше, чем сама империя Сал Виндагнир. Но в отличие от остальных, наши предки остались здесь одни. Забытые, со своим горем и проблемами. — Выходит… ваш клан остался здесь не по своей воле, а лишь по той причине, что вам никто не явился помочь? — спросил Гуннхильдр, на что охотник кивнул головой. — Именно так. Богиня Астарот исчезла без вести, а тот, на кого некогда наш клан уповал больше всего, был занят сражением за небесный престол. А когда всё начало выходить из-под контроля и город Четырёх Ветров был окончательно разрушен, он неожиданно огородился от мира. И пока вы беспечно строили новую жизнь, Лоуренсы, оставшись ни с чем, стояли на коленях у стен, моля его о помощи. Тщетно. Бореалис единственный, кто отозвался на отчаянный зов наших предков. И, несмотря хладный нрав, под его защитой и покровительством клан Лоуренсов жив по сей день. — Вы же для нас отныне — Застенщики, а ваше божество — Разрушитель, — пояснил в конце Лукас. Всё, что Гуннхильдр услышал, не помещалось в голове. Оно давило на виски, сыпало искрами из глаз и пульсировало в затылке. А всё потому, что где-то там в жутком перепутье мыслей таилось нечто, о чём нельзя молчать и прощать. Нечто щемящее и раздирающее. Не имеющее названия и словесного облачения. То, что хотелось выдавить из себя, вырвать с кожей, лишь бы не ощущать это давление. «Компромиссов не будет» — лишь сейчас он осознал значение слов Бореалиса и с чем ему в действительности придется столкнуться. Уже неважно, какой будет цена. Тот, кто прячется за стеной, должен ответить за безразличие к судьбам разделённых народов. — Думаю, хватит на сегодня! — прервала Марта ненадолго повисшее молчание, звучно хлопнув в ладоши. — Поздний вечер уже на дворе, а ему лучше отдохнуть. Всё что в прошлом не обернётся сторицей, а продолжай мы в том же духе, так он о нас не весть что подумает. — Ты права, Марта. Думаю, нам всем стоит отдохнуть, — произнёс Кайлас и, дождавшись, когда все покинут помещение, произнёс у двери: — Мы ничего не имеем против вас, но этому… духу всё же лучше не находиться в нашем доме. Окно открывается. Доброй вам ночи. В следующее мгновение толстая дубовая дверь тихо захлопнулась, потушив сквозняком медовое пламя свечи. Послышались отдаляющиеся шаги. И Гуннхильдр наконец выдохнул с облегчением. — Вот так вот… Ты всё слышал? Тебе здесь не рады. Да и мне особо тоже. Понимаешь, как будет непросто? — с горестным смешком обратился мужчина к не отдаляющемуся существу, что устроилось в его широких ладонях и кружилось в маленьком вихре. — Я безмерно благодарен тебе, Бриз. Однако тоже считаю, что тебе пора бы возвращаться обратно. Игнорируя лёгкое недомогание, Гуннхильдр поднялся с кровати. Деревянные половицы тут же натужно заскрипели, вздыбливая волну мурашек по телу. Мышцы заныли, заставив стопы похолодеть. Стараясь не потерять равновесие, мужчина положил ладони на сундук. Недра вместилища, пахнущие нитками и залежавшейся тканью, разверзлись перед глазами. Он бросил тоскливый взгляд сквозь окно на улицу: аккуратные лавочки и тонюсенькие фонари украшали широкий двор, что мерцал мелким серебром в конусах искусственного света. В памяти воскресли вечерние прогулки с дочерью и родное, ни с чем не сравнимое ощущение дома. Там тёплые семейные вечера манили яркостью красок, гулом знакомых голосов и уютным запахом домашней сдобы. Даже немногих счастливых дней, не омрачённых перманентными происками, хватало для того, чтобы явилось желание стремиться назад. Да только отныне ничто уже не станет как раньше. И как бы ни было горестно осознавать, что он собственноручно разрушил ту иллюзорную идиллию счастья, что-то внутри упорно и решительно твердило ему о правильности действий. Открыв створку, Гуннхильдр облокотился на раму. Морозец быстро сковал тело, так что даже тонкая ткань одежды превратилась в грубую корку на коже. Но мужчине было всё равно. — Бриз, пока ты ещё здесь, могу ли я попросить тебя исполнить для меня одну маленькую просьбу? — обратился он к существу, что, подлетев ближе, тут же замерло, словно внимательно слушало. — Я бы хотел передать послание своей дочери. Просто о том, где я нахожусь и что со мной всё хорошо… но как же ты его скажешь-то? Неожиданная идея озарила голову. Может, стоило передать небольшое письмо или лучше краткую записку? Оставалось лишь найти в тускло освещённой комнате бумагу да чернила. Но мысль прервалась, едва он почувствовал, как лёгкий ветерок лентой запутался в его взлохмаченных волосах и умчался прочь. Замёрзшие ладони судорожно закрыли створки и на поверхности стекла отразились его горестно поджатые губы, окутанные серебристой вуалью. Неожиданно выглянувшая из затуманенного облака ледяная красавица поманила своим ясным ликом, и его взгляд стал полностью прикован к этой огромной пульсирующей сфере. Чарующей. Манящей. «А в чём-то они всё-таки правы. Мы действительно Застенщики. Ведь такую красоту у нас можно увидеть только на картинках детских сказок. Но зато теперь я точно уверен: мой путь проделан не зря. И более того… нам есть за что бороться».