Под горечь слёз и сердце зов.
Под гимн поэтов и певцов.
Сложи молитву из стихов,
Взывай к дыханию ветров.
─── ⋆⋅☆⋅⋆ ───
И сильф, услышав песнь из слов,
Сойдёт к вам с мрачных облаков.
Последний минорный аккорд окутал пространство над землёй призрачной дымкой, а через миг стройные линии нот, расправив крылья, улетели, подхваченные прытким ветром, скрываясь где-то над крышами домов. Скромные овации и довольные восклицания ласкали слух юного барда, а металлический звук падающих монет польстил самолюбию. Поправив встрёпанную чёлку смоляных волос, он лучистым взглядом окинул немноголюдную публику, собравшуюся вокруг него на ратушной площади. Их одобрение согревало теплом сердце, сорвав с губ самую светлую, жизнерадостную улыбку. Многое было сделано для этой минуты: дни и ночи, потраченные на репетиции и творческое самосовершенствование. И всё это ради короткого мгновения, дабы шум будничной суеты растворился в изящных переливах волшебного голоса лиры. Чтобы мимолетные взгляды прохожих сверкали интересом, позволив им отбросить насущные заботы и проблемы. Чтобы что-то позабытое стало пробуждаться в их душах, разворачиваться подобно бутону, прорезая броню тонкими лепестками нежных чувств, возвращая былые надежды и мечты. — Недурно, парень. Сегодня явно постарался. Фанатов-то сколько собрал, аж на площади не уместились! — произнёс некто за спиной юноши, заставив вздрогнуть и обернуться от неожиданности. Его глубокий голос, походящий на рокот грома, отозвался эхом во всех уголках хрупкого тела, но нотки сарказма, которые бард в нём уловил, быстро заставили взять себя в руки. — Рад, что вам понравилось, господин Гуннхильдр! — с улыбкой произнёс Химмель. — А публика, она… она как сильфы из моей песни. Вроде как есть, потому что из книжек известно. Мы знаем, как они выглядят и что они хорошие. Думаешь о них, и на сердце светлее. Но они такие же воздушные, неосязаемые, что при себе не удержать. — Ой, довольно нелепых убеждений, парень. Ты вроде не маленький, а всё в сказки веришь. — Для кого-то — это пустые детские сказки, а для меня — источник вдохновения, — вдумчиво отозвался Химмель. — Однако с подобными высказываниями я всё же советую быть осторожнее. Как впредь, в выборе песен. — К любой песне я всегда подхожу с ответственным выбором. — Видимо, не всегда. Кхм, — осмотревшись по сторонам, мужчина стал говорить более тихо, чтобы не привлекать ненужного внимания. — Ты ещё совсем юн, но, знаю, не глуп. Потому дам совет. Коль дальше желаешь тешить публику своим талантом, подумай, что собираешься донести людям. Не искушай судьбу. — А? Что вы имеете в виду? — в недоумении спросил Химмель. — Время придёт, сам узнаешь. Большего сказать не могу. А до тех пор постарайся не привлекать к себе много внимания. — Господин Гуннхильдр, вы просите невозможного. Я же бард! Как мне быть без внимания? Это звучит так же, как если кристальной бабочке сказать «летай без крыльев»! — Я тебя предупредил. Тяжёлые мысли громкими птицами уселись на плечи юноши, пока он провожал взглядом удаляющуюся фигуру, что вскоре поспешно скрылась в толпе. Может, всё казалось не так мрачно, как он понял. А может, всё было намного хуже, чем ему удалось представить. Сложно было размышлять, когда ветер нахальным порывом раз за разом пробирался через полы рубашки и заставлял мурашки бегать по дрожащему от его настойчивости телу. Зябко кутаясь в шерстяной плащ, Химмель направился к прилавкам, где дурманящее сухое разнотравье переплеталось с запахами терпкой мяты и сладкой валяшки. Приглашающе расположившиеся яблоки, словно маленькие пузатые фонарики, в одно мгновение притянули взор. Молча протянув горстку дукатов, он выбрал несколько из этих сладостных сокровищ и замер на месте. Прохладный воздух окутал его, запустил в волосы незримые пальцы и потрепал их. Юноша вслушался в шум ветра. Нечто чуждое было в нём — шипение или неразборчивый напев — ни понять, ни разобрать. — Химмель! — ещё один голос возник совсем близко. Знакомый, звонкий. — Что с тобой? — Спал плохо, — рассеянно ответил юноша, пытаясь поймать источник инобытного звука. Но глас иссяк, растаял в гуле людских бесед, словно и не был. Живое тепло детских ладошек приковывало внимание. Всмотревшись в любопытные широко распахнутые глаза, Химмель изобразил радостную улыбку. — А что здесь делаешь ты? Неужели разрешили гулять в таком месте без сопровождения старших? — Нет. Но дурной пример заразителен, знаешь ли! — ухмыльнулась девчушка, начав тыкать пальчиком в корпус лиры. — Вот ты, к примеру, снова сбежал, чтобы поиграть. Хотя знаешь, что мадам Тильде это не нравится. А если Поль узнает, то вновь поучать будет! А задавать он умеет ой как! — Но ты ведь им об этом не скажешь, верно? — произнёс Химмель, протянув девочке самое большое сочное яблоко. Девчушка без лишних слов взяла угощение, и лукавые искры заблестели в её васильковых глазах. — Так и быть. Смолчу. И да! Сейчас лучше бы вернуться, пока о нашем отсутствии не спохватились. Не явимся, так обоим зададут, и тогда одного яблока мне уже будет мало, — насмешливо произнесла она, настойчиво потянув за рукав. — Идём! Идём! Скорее! Усмехнувшись, юноша сделал шутливый выпад вперёд. Тихонько пискнув, девочка бросилась со всех ног и, заливаясь задорным хохотом, то и дело озиралась назад. Химмель притворялся, что не может поймать, пока та с лёгкостью ускользала от него, ловко перепрыгивая через препятствия и укрываясь за проходящими людьми. Эхо незримой нимфой подхватила громкий озорной смех и бросила его по округе, сплетая из звуковых волн ажурную паутину, что эфемерно ударялась о мрачный небосвод, в котором едва заметно расползались тонкие бирюзовые всполохи.