***
Прерывистый болезненный сон, к которому Итачи несколько лет всё не может привыкнуть, окончился в восемь утра. Он тяжко поднимается с кровати и, взглянув на часы, удручённо вздыхает. Ему в очередной раз не удалось поспать более пяти часов. Что ему делать в столь раннее время? У него выходной, никуда идти не нужно, а все, с кем он мог бы провести это время, спят. Это хорошо. У Итачи никогда не бывает настроения по утрам, встреть он кого-нибудь сейчас, определенно бы с ним поссорился, но, как это у него бывает, тоска и одиночество встречали его по утрам с охотой большей, чем живые люди. Лежать на кровати мучительно, то и дело переворачиваясь, каждый мускул в теле отзывался на то болью, а суставы ломило. Он встаёт с кровати, позвонки друг за другом тянет жжением, Итачи клянется, он чувствует каждую свою кость в этом процессе. Чашка крепкого кофе со взбитым молоком, двумя ложками сахара, зефиром и ванильным мороженым и две сигареты с замоченным на коньяке табаком — вот что ему сейчас необходимо как воздух. Он тяжко одевается и лениво бредёт на кухню, подготавливая всё необходимое. Как бы мама ни наседала о вредности перекура на голодный желудок, Итачи редко испытывал аппетит по утрам. Тем не менее, её наказы давили на него неприятной тяжестью, описать которую он не мог или не хотел. Кофе — и есть его завтрак, и каждое утро он закрывает эту тему для себя, чтобы снова к ней вернуться с завтрашним утром. Глаза болели, по утрам все предметы мылились негранёными образами, и он то и дело щурится. Руки мелко дрожат. Ему бы к доктору. Хорошо, его не видит мать, наверняка бы комментировала каждое его болезненное движение — упомянула бы про синяки под глазами, про дрожь рук, про сгорбившуюся от усталости спину, — и не прекратила бы перечислять врачей, к которым Итачи нужно сходить, даже когда юноша спрячется на террасе. В этих ранних пробуждениях всё-таки есть свое очарование — дома тихо, спокойно, Саске не визжит, мама не пристаёт, отец не бесит одним своим существованием. Итачи бы жил только ночью, если бы не работа. Одна проблема — от бессонницы его тело совсем исхудало. Всё так болело, даже те части, о которых Итачи не догадывался. Юноша надевает наушники, включает музыку жанра «панк-рок» погромче, чтобы проснуться, и с чашкой кофе в руках бредёт на террасу. Облокачиваясь на стену, он достаёт из пижамных штанов пачку сигарет и закуривает первую. По телу наконец проходит тёплое, еле заметное расслабление, и он с улыбкой растягивается на полу. Солнце лениво выглядывало прозрачными лучами из-за верхушек деревьев, их серебристое касание не чувствовалось кожей. Слегка прохладно, влажно, пахнет мокрой землёй и древесной корой. Итачи игриво проходится пятками по пушистой траве, ноги щекочет холодная роса, и наконец он глубоко вздыхает. Хорошо. Теплый и сладкий напиток разливается по горлу, ванильный финиш и горечь кофе приятно сочетаются вкусом с глубоким и дубовым ароматом сигарет. Дым в такую влажность клубится густым паром, и выдыхать его — одно удовольствие. Вот такой завтрак Итачи желает. Чтобы никто к нему не приставал, и он мог расслабиться. К забору прилетает чёрное пятно, Итачи приподнимается на локтях и щурится — судя по взъерошенным перьям и кривому глазу, прилетел его старый друг, ворон с кличкой Лорд Тьмы. В какой-то момент Итачи возненавидел маленького себя за эту кличку, но ворон откликался только на неё, будто обладал таким же больным чувством юмора, как и Шисуи. Итачи перестал винить Лорда, он винил Шисуи за его подшучивания. Ворон ни в чём не виноват. Юноша лениво машет рукой, птица подлетает ближе и заинтересовано клюёт пальцы Учихи. — Голоден, да? — усмехается юноша. — Сколько сегодня принёс? Ворон наклонил голову и улетел за границу забора, чтобы вернуться через мгновение, держа в клюве десять ассигнаций. Итачи улыбается: если бы все его прирученные вороны носили ему деньги, даже работать бы не пришлось. Однако деньги носил только Лорд, необычайно умный ворон, понял, что среди всех его побрякушек деньги приоритетны, от одного взгляда на выражение лица Итачи. — Ты мой маленький банкир, — лопочет юноша и гладит его пушистую бороду. Ворон снова клюёт пальцы, и Учиха смеётся. Он резво встаёт с пола и галопом следует в свою комнату. Некоторые лакомства своим дитяткам он хранил в холодильнике, как бы отец ни противился этому: продолговатые контейнеры, наполненные кусками нежирной говядины, разбитыми яйцами, стружками овощей или мёртвыми цыплятами. Однако Лорда Итачи порой радовал выращенными кормовыми мышами. Они плодились быстро, за ними почти не нужен уход, и Итачи мог баловать своего любимца несколько раз в месяц. Лорд знал дни, когда Итачи кормил его мышами и приносил много денег. Итачи на эти деньги покупал лакомства для своих воронов, ему казалось, это правильно: вороньи деньги на вороньи нужды, а деньги лорд приносил немалые, и то верно, ворованные. На свои сигареты Итачи зарабатывал себе сам, Шисуи всё равно его подкалывал. Две мыши Лорд съедал при Итачи, юноша не испытывал отвращения к этому, а третью мышь ворон всегда забирал с собой, кормить детей. Итачи сворачивает мыши голову и кладёт к лапам ворона, тот ещё немного прогреется возле тела любимого человека, насладится поглаживаниями, довольно заурчит и улетит прочь с мышью в лапах. Итачи лениво машет ему вслед. Кофе закончилось на второй сигарете — идеально рассчитанное время. Сегодня, верно, будет хороший день. В семье Учиха завтракали ближе к одиннадцати, все здесь любили поспать. Итачи лениво лежал на диване и безучастно щёлкал кнопкой телевизора, верно, не стараясь найти интересную передачу, а изображая вид бурной деятельности. Чтобы никто к нему не приставал в его выходной. Как назло, отец сегодня тоже отдыхает, но Итачи подготовился, пригласив Шисуи гулять. Он ждал, долго ждал, когда же его друг придёт, пока члены семьи поочередно выходили из своих комнат, и вот он уже отсчитывал терпение, пока не спрячется в своей берлоге. Матушка по утрам всегда выглядела свежей и отдохнувшей, а отец молчалив и угрюм, но то верно, единственное его состояние. Один Саске хлопает дверьми и топает ногами, как буйное животное, и голос у него громкий, как шум надоедливого радио. — Заяц, ты завтракал сегодня? — обратилась матушка к Итачи. — Будешь омлет, если я на всех сделаю? — Если он уже встал, значит, ел, — вкидывает отец. — Нет, я не ел, — нелюдимо отрезает Итачи, не прекращая щёлкать пультом телевизора. — Итачи не ест по утрам! — слышится крик из ванной комнаты. Какой же острый у Саске слух.; и зачем он это сказал? Сейчас отец опять будет нудить как важны в рационе завтраки, а Итачи только курит свои сигареты и портит желудок. Матушка стоит и выжидающе смотрит на сына, Итачи не отвечал и она спрашивает второй раз: — Ну так что, заяц? Будешь? Юноша протяжно вздыхает. Разве он не ответил? Что за глупый вопрос? Будет он есть или не будет? Просто сделай, он всё равно это съест, зачем спрашивать об этом? — С тобой разговаривают, Итачи, — хмурится отец. — Изволь повернуться. Матушка на этот упрёк громко вздыхает и отходит к кухонной тумбе, подготавливая всё необходимое. Итачи спиной чувствует взгляд отца, но поворачиваться не хочет из принципа. Он с грохотом бросает пульт на кофейный столик и твёрдой поступью идёт в свою комнату. Фугаку проводил его недовольным прищуром, скрестив руки на груди, и, как Итачи скрылся, повернулся к своей жене. — Нет, ты видела? — возмущается Фугаку. — Хватает мне ругани с Саске, нет, ещё один. Пора бы уже и вырасти. — Дорогой, он очень устаёт на миссиях, — нежно ответила Микото. — Хокаге с него последнюю шкуру снимает. Наш заяц за всех работает. — Я тоже устаю. Это не даёт право срать людям на головы. Саске зашёл на кухню, когда Итачи ушёл, и в недоумении почесал щеку, оглядывая родителей. По дому уже разносится сладкий запах молочного омлета с вялеными помидорами и садовой зеленью. Саске вдыхает полной грудью и небрежно садится за стол, рассматривая движения матушки. Отец не спрашивал его ни о чём, кроме учёбы, поэтому он нервно ждал этого диалога. Однако отец явно без настроения и на разговоры не готов. Саске о своих успехах хвастаться любил, но его с отцом проблема заключалась в полицейской академии, в которую Фугаку того засунул. Как бы Саске ни восклицал о своих силах и амбициях, отец поступил по-своему и брать сына без образования в лейтенанты не хотел. А ведь Саске был лучшим (не по успеваемости, но по силе) в своём выпуске. Он не видел смысла в дополнительном обучении, самонадеянно полагая свою абсолютную силу. Отец не признавал его уговоров. Он косится в сторону двери в комнату брата, когда мама с улыбкой обращается к нему. — Кроля, ты с Наруто поссорился? — спросила омега бодро взбивая омлет в сковороде. — Его матушка мне вчера сказала. — Не ссорился. Это ссорой даже назвать нельзя, он просто тупой, во, — Саске показательно постучал по столу, — здравствуйте, войдите. Ребёнок ещё, и позиция детская. Саске его ровесник, но из-за разницы их возраста в пару месяцев считал себя куда мудрее. Он часто пользовался этим как аргументом, чтобы заткнуть друга. — Из-за политики поссорились, — предполагает Фугаку утверждающим тоном. Услышав предположения отца, Саске посчитал, что ему дали разрешение рассказать об их с другом конфликте подробно, поэтому он непринужденно откинулся на стуле, явно желая показать отцу свою «крутизну». Ведь ему хотелось, чтобы отец с ним согласился. — Я сказал, какого хрена Хокаге не уничтожит там всех, чтобы носу эти поганые ублюдки не задирали, — недовольно зарычал юноша. — А он: «люди должны быть свободными бе-бе-бе». Какого хрена мы должны отдавать свои земли этим уродам? — Либералы… — презренно подметил Фугаку. Отец согласился с недовольством сына, и младший Учиха слегка, почти прозрачно ухмыляется. Саске заинтересованно взглянул на него и придал голосу такой же непринужденный тон: — Бать, а мы когда в них вторгнемся? — Гм… Сегодня собрание, там и решим. Мы нейтралитет сохраняем, пока нас не трогают. Пусть Хокаге и этот его двуличный прихвостень сами свои дела решают. Что за «двуличный прихвостень» Саске так и не понял. Отец часто ругался на членов совета, юноша не запомнил их всех. Правда, выделял среди них некоего «лидера Корня», описывая того нелестными эпитетами, но Саске не знал, ни как выглядит этот человек, ни какую должность занимает. Матушка всё же отложила Итачи омлет и отнесла в его комнату. Фугаку выглядел очень недовольным её поступком, поэтому Саске ел в тишине. Отец всегда ругал матушку за чрезмерную, даже болезненную опеку сыновей, поэтому младший сын не стал ничего говорить, чтобы не разгневать его. Быстро запихав остатки омлета в рот, Саске посмотрел на часы и метнулся в свою комнату. Мгновение — и он уже выбегает оттуда в одежде джонина, чуть не сшибая мать в проходе. Он ненадолго задерживается у выхода, смотрит на тумбу и подходит к заинтересовавшей его кастрюле. От содержимого этой кастрюли зависело, будет ли он сегодня обедать дома или в городе. — Так. Что у нас на обед будет? — он открывает крышку и кривится. — Фу. Щавелевые щи. Терпеть их не могу. Матушка поспешила оправдаться: — Кроля, они очень полезны. Давай тебе половничек положу. После омлетика съешь. — Не, я на задание, — быстро кидает Саске. — И сегодня тоже? — грустно подняла Микото брови. — Ты целыми днями на миссиях пропадаешь. Хоть один день с семьёй проведи. Сейчас опасно на улицах, не надо никуда уходить. — Пусть идёт, — вмешивается отец. Саске поджал губы на его слова и отвернулся к выходу. Выйдя на террасу он видит на пороге знакомое лицо и улыбается. — Дядя! — восклицает он. Фугаку даже не посмотрел на Шисуи, матушка с мягкой улыбкой поздоровалась. Юноша выглядел так, будто его сбил табун быков, — Шисуи всегда так выглядел. Его волосы всегда взъерошены, а глаза широко распахнуты, как у безумца, будто он желал уследить за каждой мелочью, за малейшим изменением настроения собеседника или высматривал какую-то опасность рядом. Шисуи вне работы одевался как с иголочки, немного щегольски, но со вкусом, явно представляя свои достатки и богато их подчеркивая. Одно его расстраивало — не поддающиеся укладке волосы. Он любил носить перстни на пальцах и украшать шею цепочками и не скрывал феромона, гордо используя его как парфюм. Саске нравился стиль Шисуи — его высокому стану и красивому лицу шла любая одежда, от уличной до классической. Одного младший Учиха не понимал: почему Шисуи, имея дворянский чин, не одевался под стать дворянину. Своим дерзким стилем он выделялся на фоне соклановцев. Надевал шорты, а не хакама, не носил атласный пояс, а затягивал талию кожаным ремнем, и вместо рубахи и кафтана надевал, что пожелает. Шисуи также не носил на спине герб клана Учиха, как делали остальные, но Саске никогда не спрашивал причину и не понимал, почему отец на это не реагировал. Стоит Саске не надеть кафтан с гербом, он ругается, а Шисуи ничего не говорит. — Привет, Саске, родной мой, — задорно заурчал Шисуи и ткнул юношу бок. — Лорд Тьмы выйдет? Мы договаривались сегодня встретиться. Шисуи был желанным гостем в этом доме для всех, кроме Фугаку. Они не здоровались друг с другом, лишь изредка перекидывались парой фраз, но при всём напускном игнорировании сохраняли нейтралитет. Дома Фугаку ссорился с кем угодно, но не с ним. С приходом Шисуи Саске забыл, что хотел поскорее отправиться на миссию. Словно всё из головы вылетело, как он увидел эти вечно улыбающиеся глаза. — Ща позову, дядь, — улыбнулся он и побежал в комнату брата. — Почему ты называешь моего сына Лордом тьмы? — Фугаку не первый раз слышит это прозвище и заинтересовано поворачивается к Шисуи. Юноша еле сдерживает смех из-за воспоминаний. Итачи было семь, Шисуи — десять. После того как Фугаку показал своему сыну поле боя, усеянное трупами, Итачи помешался на теме смерти. Он облачался в чёрное, красил ногти в оттенок тёмного сапфира, чем, к слову, занимается до сих пор, подводил глаза углём и приказывал называть его не иначе как «Ворон». Он хвастался близкому другу, что является властителем ворон, потому что душа у него воронья и чёрная, как пустые глазницы покойника. Вообще, маленький Итачи часто подгонял свои качества под некрофильскую тематику. Если говорил «бледный», то «бледный, как смерть», пальцы называл свои «когтями трупоеда» и любое слово, если оно звучало мрачно и связано со смертью, он запоминал и часто использовал в речи, порой без всякого смысла. Самый постыдный период в жизни Итачи. До двадцати одного года он вообще не воспринимает свою жизнь серьезно, и, как ни странно, это отношение не изменяется с течением времени. Итачи держал своих ручных воронов в лесу, у озера, куда друзья часто бросали камни. Шисуи помнит, как Итачи поочередно называл каждого из них, хотя для друга они все выглядели одинаково. — Смотри какой большой ворон! — лопочет маленький Итачи с улыбкой, на его руке сидела большая чёрная птица. — Он мой самый любимый! Его зовут Лорд Тьмы! Вороны живут долго, тогда Лорд, ещё птенец, был размером с голову Итачи, с возрастом он вымахал до огромных размеров — левый глаз его просел от частых драк, а перья распушились. Итачи вообще любил всё большое, уродливое и отталкивающее, любил рептилий, змей, крыс, пауков и обязательно чёрного цвета. Вкусы он с возрастом не изменил, но рассказывать о них перестал. — Ого! — удивлённо восклицает Шисуи, подбоченившись. — Какое круто имя! Ты сам его выбрал? — Да! — полный гордости, самодовольно ответил Итачи. Вспомнив довольное лицо маленького Итачи, Шисуи трубно и торжественно захохотал — его знаменитый на весь квартал смех, который можно услышать на другом конце города. От этого внезапного гогота Фугаку вздрогнул. — Он так его реально назвал! Ха-ха! — протяжно и громко смеётся Шисуи. — Лорд Тьмы! Вот дебил! — Шисуи! — грозно восклицает Итачи, вваливаясь в комнату. — Сдохни десять тысяч раз! Я просил не называть меня так! Шисуи раскрыл объятья для приветствия, но Итачи ткнул его в плечо. Юноша засмеялся и поспешил к выходу, Итачи последовал за ним, пока их не окликнул строгий голос отца: — Через тридцать минут собрание. Куда вы собрались? Юноши остановились, Итачи заметил как друг натягивает на лицо холодную улыбку. — Мы не придем, — не повернувшись ответил Шисуи. — Ты можешь делать что угодно, — хмурится Фугаку и поворачивается к сыну. — Итачи? — Я там зачем? Не хочу, — он некоторое время молчит, скрестив руки на груди, но не выдержав взгляда отца закатил глаза и вздохнул. — Я не хочу тратить выходной на споры с засильем нашей вырождающейся крови. Пусть пенсия без меня друг другу глотки рвёт. — Уважения! — грозно воскликнул отец и хлопнул по столу. — Это «засилье», как ты их назвал, с колен клан поднимали после войны, пока тебя и в зародыше не было! — Срал я на твой клан, — угрюмо пробубнил под нос Итачи и схватив Шисуи за плечо настойчиво проследовал за ворота. Фугаку не разобрал ответ сына, это хорошо, ведь услышь он это — случился бы громкий и долгий скандал. Шисуи торопливо выходит за пределы имения и, нервно озираясь, смотрит наконец на Итачи с лёгким осуждением: — Будь сдержаннее, Лорд, если бы твой отец это услышал, нам бы обоим досталось. Чем тебе опять клан не угодил? Итачи игнорирует прозвище. Как только они вышли за пределы видимости, он тычет друга в плечо, и Шисуи достает из поясной сумки пачку сигарет. Он хранил свои сигареты у друга, чтобы отец их не выкидывал, а Саске не крал, себе позволял хранить в пижамных штанах лишь одну пачку, и там было столько папирос, сколько ему не жалко потерять. Итачи закуривает и кривит губы. — Отец печется о клане так, будто это ребёнок-инвалид, — хмурится он. — Поэтому мы вырождаемся. За сто лет ни одного достойного Учихи не выросло. Все слабаки. — Мне кажется три гения это достаточно на целое поколение, — намекающе усмехается юноша. — Если сравнивать нас с генералиссимусом то какие мы гении? Он один целую армию Камня разгромил. Кто сейчас из Учих может таким похвастаться? И похвастаемся ли когда-нибудь… — Ха, это легенды, — небрежно отмахивается Шисуи. — Народ ему и огненный шар размером с резиденцию Хокаге приписывает. В года четыре. Ага. Верю. И поди в восемь лет у него уже отсасывали самые горячие омеги Огня. И член у него был огромный как гора Наследия, — всё не унимался Шисуи. — Народу нужны легенды, чтобы к чему-то стремиться, — мечтательно пробормотал Итачи. — Учихи его слишком идеализировали, — щурится Шисуи, — а это извращение для перфекционистов. Я люблю приземлённых героев, более человечных. Мадара не в их числе. — Ты-то любишь? — вскидывает бровями Итачи. — Эксперт по идеализации самого неприятного человека в стране. — Ой, иди в жопу, Лорд Тьмы. Итачи и Шисуи дружили с самого раннего детства, ещё когда первому было шесть лет, а второму — девять. Юноши жили далеко друг от друга, хоть и в одном квартале, но это не помешало им случайно связать себя узами крепкой дружбы. Характер обоих был несколько эксцентричен, даже для друг друга — Итачи всегда был нелюдимым и закрытым человеком, когда как Шисуи, супротив, был дружелюбным и весёлым. Многие не понимали, как такие разные люди могли сохранять дружбу длиной почти во всю жизнь. Разумеется, не понимали, ведь утверждать, что эти двое были такими всегда и не носили маски, — значит не понимать их необычную связь. Саске как-то видел, как они могут друг с другом общаться, и удивился подобному. Такие грубости он не позволял себе даже с Наруто. Однако их дружба поверхностная, ему нужно было сравнивать свое общение с Итачи, ведь похожая динамика проскальзывала и среди этих двоих. Не каждого человека в своей жизни ты можешь послать «в жопу», назвать «дрянью» или несколько лет потешаться над неразделёнными чувствами. Всё же они росли вместе. Квартал Учих располагается на границах города, они испокон веков жили там — это был один из немногих кланов, кто имел в распоряжении собственную землю, не облагаемую налогами. Ещё до правления Тобирамы на их земле господствовали собственные законы и устои, порой идущие вразрез с законами города. Учихи всегда подчёркивали свою избранность, даже спустя много лет после дворянского раскола они не желали селиться нигде, кроме своего квартала, а только хотели увеличить свои границы, из-за чего Хокаге часто приходилось с ними спорить. Фугаку по многим причинам не любил его военного советника, более по личным причинам, чем по политическим, но когда он услышал, что Данзо желает вернуть налогообложение для Учих, вовсе рассвирепел. Как же часто они ссорятся. С правлением Хирузена и баронством Фугаку изменились многие порядки. Ранее здесь ходили только в дворянских платьях и вели себя строго по обычаям клана, но среди молодого поколения теперь процветала свобода, подростки теперь кричали на улицах матерные частушки, носили что вздумается и отсвечивали феромоном на злобу пожилых людей. Ни Шисуи, ни Итачи не застали время, когда Учихи являли одним своим видом благородство и тщеславие, им бы в голову не пришло, что сорок лет назад их бы застыдили за поведение, какое для них было нормой. Итачи бы не позволили курить на улице, а Шисуи — не носить герб на спине. Как бы Итачи ни называл отца «помешанным на устоях», Фугаку сам не застал, насколько их клан ранее был пуританским, и его баронство значительно отличалось от правления дедушки Итачи. Друзья прошли рядом с Храмом Огня, где часто проводили собрания. Шисуи заметил вдалеке своего коллегу Сая. Он был невидим среди кроны листвы, и единственная причина, почему Шисуи знал о его местонахождении, — это потому что они договорились об этом заранее. Юноша специально заставил Итачи пройти рядом с главными воротами. И, заметив Фугаку, он потянулся. Как только юноша это сделал, раздался громкий взрыв. — Какого…? — Итачи резко вздрогнул и увидев густой чёрный дым подрывается с места. — Отец! Шисуи улыбнулся — всё-таки при всей напускной неприязни к отцу Итачи его любит. Он оглядел толпу: пришло достаточно, теперь очередь Шисуи действовать.***
Новости в самом деле быстро долетели до кого надо. Джонин моментально доложил Хокаге об этом, и Хирузен уже скуривал четвертую трубку табака. — Теракт? В квартале Учих? Быть этого не может, — ошарашенно бормочет он, рассматривая столп темного дыма в конце города. — Они бы ни за что их не тронули, это же прямая провокация к вторжению. — У меня ещё две новости. Плохая и… плохая, — мрачно отзывается Шино. — Первая, Барон рода Учих просит аудиенции. Приказал передать, что настоятельно просит. И второе… — юноша помялся. — Достопочтенный Хокаге, я посчитал, заинтересует Вас эта информация. Она о Вашем генерал-прокуроре. Хирузен моментально повернулся, разглядывая джонина ошарашенным взглядом. — Вчера, я видел его выходящим за города границы, с юношей молодым. Я отнёсся к этому подозрительно, извините, это из-за брата моего, — Хокаге понимающе кивнул, однако взглядом не смягчился, напряжённо разглядывая юношу. — Я догнать его пытался, господин Шимура меня быстрее. Однако доложили мне насекомые местоположение его. Видели они его около Орочимару уезда. Потом сигнал пропал. — …Это точная информация? — щурится Хирузен. — Точная, — кивнул юноша. — Не видел я, как он заходил к нему или как общался, но направлялся он туда. — О-ох… — Хирузен удручённо упал на кресло, откинулся на спинку и потянулся за очередной порцией табака. — Прямо перед терактом. Это очень плохие новости… Не то чтобы Орочимару был опасен. То был мятежный дворянин, который уже пытался бороться с Хирузеном за власть, но проиграл. Он совершал множество противоправных действий, похищал людей, проводил над ними страшные опыты, но никто не знал, чем он на самом деле занимался. Хокаге желал договориться с Орочимару — в обмен на информацию о своих изучениях государь его помилует, но Орочимару строго отказался. Это не могло долго продолжаться. Хирузен всё равно помиловал бывшего ученика, не внимая покушениям и незаконным действиям. Снял с него все чины, забрал дворянство и изгнал из столицы. Он часто расплачивался за свой мягкий характер неприятными последствиями, как и в этот раз, ведь, не внимая на запреты, Орочимару всё равно стремился вернуть себе своё влияние. В городе знали о земле, какой Орочимару незаконно овладел и построил там свой уезд. Непризнанный Хокаге, дворянин, в столицу более не лез, но отсылал налоговые выплаты, будто желая позлить. Совет просил Хирузена разобраться с этим, но мужчина велел никому его не трогать, ведь знал, саннин отвечает агрессивно только тогда, когда ему мешают жить, Сару же достаточно, что пропажи людей прекратились. Их отношения — полное игнорирование друг друга. О встречах Данзо и Орочимару Хокаге также знал немного. Это незнание взращивало в нём множество неприятных и подозрительных мыслей. Например, зачем военному советнику, одному из претендентов на престол, сотрудничать с изгнанным наследником, самоназванным дворянином, с тем, кто уже один раз покушался на пост? Это были встречи двух оппозиционеров, критиков демократичной политики Хирузена, с личными счётами. Это то, что объединяло их двоих, и то, чего Хирузен так опасался. Оба, известные своими интригами, могли наворотить столько недобрых дел, что Хирузену потом от них не отмыться до конца жизни. Он бы очень не хотел связывать тяжелую нынешнюю политическую ситуацию с этими двумя, очень не хотел, но не получалось по-иному. Он позволял Данзо многое, порой страшно негодуя за себя в моменты таких решений, но провокацию стран на террористические акты он бы простить не смог. Данзо был категорическим последователем государя Тобирамы, одобряя множество его жестоких решений, поэтому не желал Та и Юи не только независимости, он вообще не хотел отрезать их от государства, называя их республиками, — его помешанность порой находила выходы в вопиющих поступках, и теракты могли быть одними из них. Хирузену стыдно за такие мысли, но он подозревал советника, и эти подозрения оправдывались прошлыми политическими стычками между ними. Ранее Данзо требовал кандидатуру Орочимару на пост Хокаге и также был против изгнания саннина из города. Хирузен твердо уверен, что именно Данзо склонял Орочимару к правлению, и поэтому его безграничное доверие подорвалось. Хирузену стыдно за то, что он верил в подобные подозрения, ведь понимал, на что тот способен. Вопреки стыду, эти мысли сновали по голове, заставляя Хокаге нервничать. Проблема тянулась ещё с предшественника Сарутоби. До Хаширамы было много правителей, но то было тёмное время феодальной раздробленности, и Огонь не обладал столь обширными границами, как сейчас. Процветание в Огонь пришло именно с правлением Хаширамы и Мадары. Его младший брат Тобирама усилил это могущество. Ему передали страну в военное время с бунтующими дворянскими кланами, но Тобирама взял всех в тяжёлую хватку и вытянул страну в лидеры мирового рынка. Жертвуя собственным родом, он прервал череду наследования по клану. По обычаю правящий клан, дорвавшийся до престола, назначал своих собственных первородных наследников, если их «случайно» не убивали, и тогда неутешного правителя сгоняли с поста. Скрытая борьба за власть между дворянскими кланами всегда велась ожесточенно. Клан Сенджу усилил своё влияние, когда отвоевал все утерянные границы, а Тобирама закрепил это, уничтожив большинство дворянских домов, законодательно изменив право о наследственности. Выбрав Хирузена как приемника, то был первый раз, когда государь выбрал потомка не из своего клана. Хирузен по-своему понял желание Тобирамы и желал изменить политику наследования на демократическую, а следующего правителя выбрать путём голосования среди народных кандидатов. Это был тот редкий случай, когда он не поддался злостным уговорам Данзо и провёл первое в истории Огня голосование. Первым Хокаге, выбранным демократическим методом, стал герой войны — Минато Узумаки. Минато, правда, был Хокаге, но не правил и года. Он умер от нападения хвостатого чудовища. Хирузен, так долго желавший уйти на пенсию и сбросить с себя оковы ответственности, был неутешен. Хирузен рассматривал на пост внучку господина Хаширамы Сенджу — Тсунаде Сенджу. Однако весь совет отказался от её буйной кандидатуры, и Хирузен боялся, что народное голосование только разозлит весь правящий сенат. Он отчаянно искал приемника, чтобы сбросить на него всю тяжесть общения с советом, но ни один из нынешних кандидатов не подходил на роль Хокаге — народ не привык действовать самостоятельно. Данзо настаивал вернуть преемственность Тобирамы и отказаться от демократии: — Массы не умеют выбирать правителя, они думают чувствами, а не головой. Только политик поймёт политика, — объяснял свою позицию он. И Хирузен отмахивался: — Мы же тут все как семья. Хоть Данзо предлагал Хирузену выбрать наследника самому, а не отдавать этот выбор массам, Хирузен ничего не хотел выбирать и упёрся в мечты о демократии, желая полностью уничтожить остаточное дворянство. Данзо снова пытался выбить из него твёрдое решение и настаивал на кандидатуре Орочимару, но Хирузен отказался. Это страшно разозлило Данзо, и произошло то, что произошло. То правда, Данзо рвался к власти, но использовал свои методы, не атакуя Хокаге напрямую. Того влияния, какое он имел сейчас, было достаточно. Он мог давить на Хирузена, пользуясь их «дружбой» и мягкостью характера, но появись на горизонте другой наследник, ему бы пришлось действовать куда радикальнее, считаясь с волей народа из-за этих глупых голосований. Орочимару под его планы подходил идеально, но старая перечница видела в том зло. Данзо всё сокрушался гневно, какая ему разница, злой правитель или нет, если он приведёт страну к величию? Будто Тобирама был добрым! Однако Хирузен принципиален, когда дело касалось морали. Разумеется, планы Данзо имел грандиозные: увеличить границы страны Огня, все мелкие близлежащие страны превратить в свои колонии, чтобы все границы с внешними странами были под контролем Конохи. Он бы подавил Суну торговым соглашением и добывал в их пустынях подземные ископаемые. Окончательно наладил бы отношения с Камнем, разрешив им торговать через восточные заливы. Получая достаточно ресурсов, он бы начал строить города и корабли из металла, разрушая деревни и возводя на их местах города. И что самое важное — уничтожил бы страну Молнии раз и навсегда. Все страны, расположенные на больших континентах, он бы взял под контроль, страны Огня, и он знал, как это сделать — путём революций и подставных наследников. Нужна лишь большая жертва и твёрдая рука, а оба этих качества Хирузен не имел. Он хотел с ними дружить, а Данзо — подавить, ведь не боялся войны. И ведь он мог сеять семена для своего восхождения на пост Хокаге ещё с того конфликта с Орочимару. Принимая во внимание, насколько дуэт Данзо и Орочимару ужасен и сокрушителен, Хокаге глубоко и устало вздохнул. Одна мысль об этих двоих высасывала из него все силы. Он достал из-за стола пергамент, написал там что-то и свернул, обвязав верёвкой. — Шино, передай эти два свитка Шисуи и Итачи Учиха, хорошо? И позови ко мне Фугаку, а то я даже через стену чувствую исходящий от него гнев.