***
Сегодня утром Саске чувствовал невероятный прилив сил, оно не мудрено, ведь ему никуда не нужно было идти и он мог целый день смотреть сериалы по кабельному. Он то, разумеется, никому не скажет, как нестерпимо ждал последней серии «Анатомии страсти», сериала считающимся романтическим высером для домохозяек. Бесспорно, романтическую подоплёку юноша гордо игнорировал, просматривая серии только ради своей любимой главной героини — блондинки с весьма пышными формами. Это был сериал про омегу, которая, не внимая на пол, хочет стать лучшим шиноби-медиком в мире (в культуре Огня, право, любили гиперболы). Эту историю изначально снимали на основе биографии легендарного саннина, но как это обычно бывает, всё в итоге ушло в мыльную романтику. Сегодня родителей весь день не будет дома, только чудовище в соседней комнате на кровати валяется, но даже Лорд Тьмы не помешает ему насладиться своим долгожданным выходным. Саске потягивается и встаёт с кровати, сегодня он не будет ни умываться, ни надевать домашнюю одежду, пойдёт в гостиную прямо так, в хлопковых пижамных штанишках. Он выходит из комнаты и осматривает дверь, напротив, за которой доносилось мучительное и долгое рычание. Значит, Итачи тоже не спит. Саске громко бьёт кулаком по древесной глади и кричит: — Эй, ты жрать чё будешь, животное?! Но в ответ он услышал только раскатистый рык. Не в настроении. Оно и понятно, Саске помнит свой гон и как тяжёло его порой переживать, этот же дурак сознательно воздерживал себя от природных позывов и теперь страдает. Стоит Саске хоть один цикл не провести с омегой, так он впадает в бешенство — как Итачи подобное переносил, юноша понятия не имел. Хреново значит, переносил, раз теперь в таком состоянии. Саске пожимает плечами и отходит на кухню. Матушка приготовила онигири с сёмгой и овощной салат, только юноша сегодня порадует себя запасом солёных закусок и банкой холодного чая. В детстве он часто пил сладкую газировку в обход запретов родителей, но потом дядя Шисуи передал ему свои своеобразные вкусы в выборе напитков. Шисуи, по какой-то причине, очень любил чай на основе генмайча, Саске терпеть его не мог, пока против своей воли, не выпил пятнадцать банок и не прикипел к этому мучному, мягкому вкусу. Шисуи более ничего не покупал, а Саске с детства привык довольствоваться малым. Саске так подумал, он никогда не видел, чтобы Шисуи пил что-либо кроме зелёных чаёв. Хотя Итачи рассказывал, что дядя литрами вливает в себя вишнёвые соки, когда они позволяют себе выпить водочки. Воистину, у дяди странные пристрастия. Саске сжимает в руке жестяную банку и одиноко смотрит в окно: — Почти неделя прошла, а дядя не приходил. Неужели они так страшно поссорились? Юноша включает телевизор, укладывает закуски на стол и лениво плюхается на диван. С двенадцати показывают повторы, они продлятся до трёх дня, его это не беспокоило, он всё равно не видел последних серий. Только его всё надоедливо заботили мысли о дяде, и по какой причине он уже несколько дней не заходил в гости. Бывало, Итачи и Шисуи ссорились, но эти ссоры заканчивались в момент. Шисуи друга легко прощал, всегда шёл первым на встречу, а Итачи в принципе недолго держал в себе какие-либо чувства. В особенности негативные. Старший брат старался настолько далеко стоять от всех проблем, что ему легче проигнорировать вспышки эмоциональной неопределенности Шисуи, чем думать о них и решать, как он должен на них реагировать. Это если дело не касалось его гордыни, а вот слабостей Шисуи, которые выводили его из себя, Саске не знал. Саске называл Шисуи дядей по той причине, что тот был старше их с братом, и с самого детства относился к мальчику как к собственному брату. Они не родня, отец Шисуи погиб, когда тому было девять лет, Саске не знал и не спрашивал, кто воспитывал дядю всё это время, ведь у него не было родных. В детстве юноша думал, будто Шисуи настолько крутой и взрослый, что с младенчества жил и заботился о себе сам. Эти мысли объяснимы, сколько Саске себя помнил, Шисуи всегда был удивительно зрелым для своего возраста. В детстве мальчик восхищался тем хладнокровием, какое выказывал Шисуи при любых разборках, он всегда держался как непоколебимая скала, порой заступаясь за обоих братьев, а ведь юноша считал своего старшего брата самым крутым и сильным. Это потом Саске повзрослел, они сблизились, и он увидел какое на самом деле несерьёзное, озорливое и буйное чудовище этот Шисуи. Из-за его бесчестных манипуляций половина клана теперь называет Итачи — Лордом Тьмы. Итачи этим очень недоволен. Как бы сильно Саске не хотел узнать отца Шисуи — Учиху Кагами, ему не повезло родиться слишком поздно. Итачи сам был маленьким для четких воспоминаний, но отчего-то ему постоянно навязывается ощущение, будто он слышал гортанный смех Кагами и клянётся, что этот ужасающий громкий хохот был прямо передан по наследству. Это единственная деталь, которую Саске удалось выяснить помимо одинаковых стариковских рассказов: «Какой же то был хороший и храбрый воин». Саске не спрашивал дядю напрямую лишь потому, что видел, с каким горьким выражением лица он встречал любые напоминания об отце. То было выражение, не поддающееся описанию, смесь самых разных чувств и Саске было неприятно смотреть на него. Он не описывал себя как чувствительного и эмпатичного человека, это за Шисуи он заметил очень неприятную черту — его эмоции прямо передавались окружающим, были излишне категоричными, заполняли собой всё пространство. Саске такое замечал не раз, не два, и так как ненавидел похожую черту у своего отца, старался избегать подобных неловкостей. Если бы Шисуи расчувствовался и заплакал, Саске бы не знал что с ним делать. Ему сложно понять собственные эмоции, а тут чужие и весьма неприятные, а вся эта чувственная эмоциональность для него неудобство, нежели глубокая связь. Саске был близок с некоторыми людьми, но когда доходило до чувств — не хотел называть их друзьями. Он с детства общался с Наруто и Сакурой, но сначала это было вынужденное содружество, а потом и не заметил, как привычка превратилась во что-то большее. Ему легче думать, будто они товарищи по оружию, нежели близкие друзья, иные мысли сильно его беспокоили. Почему, он не знал, но связал эту проблему не с собой, а с ними. Излишняя отрешённость Саске была замечена не только друзьями, но и родным братом. Саске знал, как Итачи ненавидел подростков и всё, что с ними связано, а Саске уже шестнадцать, он на пике своей сексуальной энергии и теперь в доме появилась вторая могущественная альфа, способная бороться за доминацию. Саске хотелось бы верить, что Итачи наконец увидел в нём прямого конкурента, — не то чтобы верить, он был уверен в этом, — но этот надменный гадёныш делал вид будто ему всё равно. В детстве, он вечно получал от брата в его гон, но теперь и он не лыком сшит, теперь и его клыки так же остры и крепки как у Итачи. Итачи свой бурный подростковый период пережил, но Саске нет — их война была импульсивной, но меткой, и юноша даже понятия не имел насколько его пубертатная отрешённость пугала брата, такого же нелюдимого паникёра, как и он сам. Саске презрительно косится в сторону братской комнаты. Пока шла реклама, он приглушил громкость телевизора и прислушался. Рычание прекратилось и это значило либо, что он спит, либо помер. Может, стоило его накормить? Сам же этот придурок из комнаты не выйдет, она крепко заперта, и отец позаботился о прочности двери. Юноша вздыхает, смотрит на время, у него есть несколько минут пока идёт реклама. Тогда он встаёт и накладывает в тарелку несколько штук онигири. Берёт банку холодного чая, наливает в стакан, ведь это чудовище сейчас не в состоянии её открыть и медленно следует к злосчастной двери. Ключи хранились в родительской комнате, он ставит все необходимое на пол и бежит за ними. Не сказать, будто ему не страшно туда заходить, Саске попросту не признавал этого, пытаясь уверить себя, будто ничего такого в этом нет. Последний раз он видел гон брата в десять лет, пока не заболел этим гормональным мучением сам. С тех пор он пребывал в таком же полусознательном состоянии и слабо помнил деталей произошедшего. Однако глубокие детские травмы заставляли юношу напряжённо сжимать кулаки от воспоминаний. Ему тогда было то ли пять, то ли шесть лет. Итачи возмужал рано и хвастался перед братом уже заметными рельефами мышц и волосами на руках. Саске думал как же это здорово и всё ждал, когда дорастет до своих волос на теле. Они были очень близки в детстве, Итачи заботился о Саске так, словно тот его сын, водил в детский сад, перед школой и сам его забирал. Матушка заботливо называла его «юным папочкой», так он хотел показать, как умело он обходится в уходе за братом. Сам вызывался, и кормить, и купать, и менять памперсы — золотой был ребёнок. Пускай надоедливые детские игры и невнятный лепет, как это обычно бывает, могли раздражать, Итачи стоически всё терпел. Шисуи звал их обоих бросать камни в пруду за кварталом Учих и Саске пораженно наблюдал, как мальчики соревнуются в дальности, с нетерпением ожидая, когда он своими неумелыми пальчиками так далеко бросит камушек, что все удивятся. В один из таких дней, в ожидании прихода Шисуи, Итачи помогал маме мыть посуду, пока та полола сорняки во дворике. Маленький Саске усердно вытирал все тарелочки, но внезапно его испугал грохот разбившейся посуды рядом. Его очаровательный брат с большими черными глазами, который всегда смотрел на Саске с улыбкой, крупно задрожал и ощетинился, с явным приступом животного гнева на лице вперяясь в брата взглядом. От его черных глаз осталась разве что длинная полоса, категорично разрезавшая алые как кровь радужки пополам. Мальчик вспотел и тяжёло дышал. Когда Саске двинулся к нему, пытаясь понять, что же происходит, с тонких губ сорвалось надрывистое, слегка сломанное рычание. Саске побежал в сторону двери и хотел позвать маму, но старший брат со страшным рычанием набросился на него и вцепился острыми, как бритва, клыками в загривок мальчика. — Пи-и-и-и-и! — взахлёб заревел Саске. — Мама-а-а-а-а! Матушка резко подорвалась с места и побежала на отчаянный детский рёв. Увидев двоих сыновей, она ошарашено встала на месте, из её лёгких будто вышел весь воздух. Увидев маму, Саске зарыдал ещё громче. — Ма-а-ама-а! Итачи куса-а-ается-а-а! — завизжал он и потянулся ручками к испуганной женщине. — Больно-о-о! Прибежал отец, но от увиденного он не растерялся, а с похвальным хладнокровием свернул газету и аккуратной поступью пытался приблизиться к ним обоим. На это Итачи рычал агрессивнее и щурил страшные алые глаза, в неуклюжей попытке отогнать отца от себя и от брата, будто Фугаку посягал на его драгоценность. Тот замедлил поступь, но не остановился. — Итачи, он ещё маленький для такого! — обеспокоено воскликнула матушка. Глупо надеяться, будто она сможет его вразумить в таком состоянии, как омега, она растеряна, думала у неё больше времени подготовиться, но дети растут быстро. Ей повезло, что рядом был муж. Тот крепко и нещадно ударил свёрнутой газетой старшего сына по носу и спустя три агрессивных рычания, Итачи отцепился от брата и бросился уже на отца. Фугаку толкнул Саске в объятья матери, а сам схватил старшего сына за плечи, пока его клыки болезненно раздирали предплечье. — Микото, феромон! — зарычал отец и матушка, будто опомнившись, схватила Саске на руки и резко напрягла мышцы шеи. Голова женщины закружилась, но она смогла удержать себя на ногах. Комнату пропитал резкий и сладкий запах феромона Микото. Он раскрывался полутонами пикантного и острого кардамона, медовой и свежей лилией и довершался шлейфом благородного бергамота и нарцисса. Отец прозвал её огненной лилией, как раз за резкую и жгучую базированную ноту, с таким чарующим достоинством раскрытую на фоне тонкого аромата лилии. Итачи бесновался как раненое животное, но услышав столь тонкий и красивый аромат, заурчал и резко остановился. Он не отцепился от отца, но хотя бы прекратил жрать его руку в мясо. Фугаку осторожно оттянул Итачи за лоб и запрокинул его голову назад, кровь моментально забилась из нескольких жирных дырок, мужчина чертыхается. Матушка так и не знала, как ей поступить, не сдвинувшись со своего места. Саске плакал утихающим икотливым ревом в её объятьях. Фугаку посмотрел на них проникновенным взглядом. — Теперь… — с тяжёлым весомым хрипом произнес он. — Всё будет по-другому. Всё и, правда, стало по-другому. Итачи от брата отдалился, его интересы резко поменяли своё направление на противоположное и если раньше мальчик часто помогал по дому, гулял только с разрешения и не отказывал себе в удовольствии понянчиться с Саске, то теперь Итачи превратился в неуправляемое животное. Он сбегал из дома, гулял до самой ночи, пробовал алкоголь, ругался с отцом, прогуливал школу и что самое обидное — на каждое проявление внимание Саске, отвечал теперь ему холодным постукиванием по лбу, вместо привычных объятий и поцелуев. Саске думает, этот идиот верно считал это постукивание очень крутым. До проявления первого гона, родители не знали, что в их семье родилось две могущественные альфы, поэтому первый год сына не запирали. Это была страшная ошибка. Итачи больно кусался. Очень больно. И он не сидел на месте, когда ему не позволяли нападать на брата, а сбегал в город и кусал прохожих. Саске настолько боялся его укусов в детстве, что повзрослев, не давал никому себя укусить и отчаянно бился с одноклассниками за право беспрекословного доминирования. Никто его так и не укусил. Никто, кроме старшего брата. — Эй, животное, — холодно окликает Саске, заходя внутрь. — Я жратву и поило принёс. Выпей хоть чая, а то обезвоживание схватишь. В нос ударил ужасающий запах. То был плотный, горький смрад, чернявое облако ядовитой копоти, сквозь которую невозможно было пройти без слёз на глазах. Этот феромон желал унизить и бросить в неистовство любого, кто посмеет посягнуть на территорию Итачи, и очень хорошо с этим справлялся. Саске остался стоять на пороге, всеми силами желая шагнуть вперёд, но попросту не мог. Не мог и шагу сделать. Такое у юноши было чувство, будто он оказался в объятой, страшным кровавым пожаром, комнате. Тогда, старший брат поднимается с кровати, удерживая тяжёлое тело на руках, и поворачивает свой жестокий алый взгляд в сторону Саске. — Кто…? — тяжёло хрипит Учиха. — Брат, дубина, — прыщет Саске. — Я убрал феромон, а ты всё равно ответил так, будто меня почувствовал. Можешь хоть немного дружелюбнее его сделать, а? Итачи не ответил, молча рассматривая юного альфу напротив себя, Саске ответил тем же интересом. Брат ужасно выглядел: длинные чёрные волосы растрепались и ниспадали на лицо, глаза, сиявшие болезненной похотью, покраснели и припухли, а руки, со сломанной парой наручников свисающих с запястья, и бешено вздымающаяся грудь, — исцарапаны в мясо. Его верхняя одежда насквозь мокрая от пота валялась сорванная на полу, постельное бельё залито кровью и спермой, и стена, что была у его свободной левой руки испещрена когтистыми мазками. Саске не видел всего процесса гона Итачи, никогда. Он видел гон Наруто, некоторых своих одноклассников, и ни один из них не протекал подобным образом. Ни один. Саске совершает очень аккуратный шаг вперёд и прежде, чем подойти ближе, выжидает реакции Итачи. Тот смотрел прямо, не отрывая глаз и молча. Хороший знак. Саске выдыхает, дышать в комнате очень тяжёло, поэтому он торопится и подходит к кровати, укладывая тарелку и стакан на прикроватную тумбу. — Ты должен мне пятки лизать за то, что я делюсь с тобой своими онигири, — ворчит юноша; он берёт чай в руки и протягивает к лицу брата. — На. Выпей всё. Итачи некоторое время смотрит на стакан, замерев, но вдохнув запах медово-травянистого напитка, вдруг резко отпрыгивает к стенке. Саске реагирует моментально, отпрыгнув к двери. В след звону разбитого стакана, раздалось надтреснутое рычание. Очень плохо. Хуже быть не может. Саске выбегает в коридор и пытается закрыть проход, но брат бешено бьётся в дверь, с первой же попытки сбив юношу с ног. Саске скользит на кухню, Итачи со страшным рычанием бежит за ним. Перепрыгнув стол, он оказывается на противоположной стороне, пока альфа томливо царапает свою сторону. Слюна обильно капала с узкого подбородка, и когти резали гладь дерева как мягкое масло, воистину, — он сильно возбудился, но Саске не понимал как такое возможно. — Да кого же ты встретил?! — ошарашено восклицает юноша. Это произошло из-за запаха зелёного чая. Значит, всё-таки Итачи встретил омегу, но какую омегу с «чайным» ароматом тот мог встретить, что довела его до такого безумного состояния? В Конохе почти не встретишь чайного феромона, это восточный тон, а не западный. Если подумать, Итачи уже так реагировал вчера, и тоже на чай, но запах то у них отличается! Зелёный тон? С чего бы, помешанному на цветочном феромоне, альфе так остро реагировать на зелёный тон? Пока Саске мучился от размышлений, Итачи рывком преодолел стол и набросился на юношу. Он метил в горло, настолько не соображал и забыл, где находится загривок. Кусал отрывочно за ключицы и плечи, Саске еле удерживал его голову, жар от тела брата исходил адский, буквально плавил кожу под собой. Боль привела юношу в состояние бешеного исступления. — Хер тебе! — Саске зарычал в ответ, алыми глазами гнева обливая противника угрозой. — В этот раз укушу я! В дерево ударила резвая молния, окрасив голые, острые ветви кровавым пожаром — так пахла их борьба. Саске крепко бьёт брата в живот и выскальзывает из хватки. Теперь и он ощетинился, взъерошился, глаза его налились кровью, и он рычал в ответ громким раскатом грома. Итачи не остановится, угрозы не действуют на него. Тогда Саске бросился на брата сам, повалив его на пол. Он так и пылал яростью, вознамерившись, во что бы то ни стало выиграть этот бой. Сражаться сейчас с ним плохая идея, Итачи себя не контролировал, но и Саске не собирался сдерживаться. Он пытается схватить альфу за запястья и выкрутить их в сторону, чтобы полностью парализовать, но эта зараза больно царапалась, беспорядочно полосуя воздух. Резкое движение и лицо Саске пронзают острые когти, оставляя пять алых полос тянувшихся ото лба до щеки. Тогда юноша резким движением ударяет брата в лицо. Он не прекращал бить, не внимая боли от беспорядочных порезов, бил до куда дотягивались руки, с глухим шлепком разбивая нос и губы в кровь. Совершая последний удар, думая, что Итачи всё же сдался, резко хватает его за плечи и пытается перевернуть на живот. Старший брат мгновенно пнул юношу под дых, схватил за горло когтистой лапой и, пользуясь разницей в весе и росте, крепко сжал мальчика всеми своими конечностями. Тяжёлый и сильный. От этой интенсивной борьбы Саске себя плохо чувствовал, быстро выдохся. Гормоны разгоняли по венам огонь, циркулируя по телу столь же интенсивно и быстро, как его дыхание, юноша уже терял самообладание. Голова кружилась и к горлу подступала тошнота. Сейчас решала скорость реакции. Либо укусит Саске, либо Итачи. Итачи воспользовался разницей в росте и длиной своей шеи. Старший брат резко впивается клыками в загривок и юноша истошно рычит. Он пытается сбросить с себя альфу, но Итачи крепко вцепился, на каждое качание брата только глубже впиваясь в кожу. Саске упал, ударив юношу спиной о пол, Итачи зарычал в ответ, но даже не сдвинулся с места. Прилип намертво. Сначала младший брат дёргается, кусается, рычит и скалится, но чем больше феромона брата проникало внутрь, тем слабее он сопротивлялся. Саске уже вяло царапал его кожу и неохотно цеплялся клыками за плечи, тело его потяжелело, будто все силы разом испарились. Метка брата могла работать по-разному. В детстве она жгла серным огнём его кожу, а потом успокаивала. Хотя, пожалуй, неверно называть состояние Саске от метки — спокойствием. Это будто вынужденное укрощение, тело ломило от усталости, настроение и силы куда-то исчезали, в душе мальчика оставалась разве что одна большая чёрная выжженная дыра. Она изнывала по краям мучительной тоской, всасывала в себя всё, что Саске мог почувствовать. Саске ненавидел метку брата именно потому, что это отвратительное меланхоличное состояние было желанием Итачи, он хотел видеть своего собственного брата именно таким: спокойным, холодным, отрешенным от всяких чувств и страсти, — удобным и тихим. Это были его истинные чувства, которые проявлялись только в гон. Саске ненавидел эту метку, потому что она напоминала ему о дурных и болезненных мыслях, с которыми юный альфа не в силах бороться. — Укусил всё-таки, говна кусок, — тоскливо, почти надрывисто выдыхает Саске, от обиды вяло стукнув кулаком по полу. Хоть бы раз получилось его укусить, хоть бы избавиться от этого невыносимого навязанного чувства тоски. Хоть бы раз отомстить, заставив Итачи чувствовать свои собственные эмоции, сжечь его своим эмоциональным пожаром, а не терпеть эту унылую и одинокую пустоту месяцами. Итачи не раскрывал челюстей, но наконец, успокоился, не переставая бешено дышать, будто он использовал все свои силы на эту борьбу. Лежать на нём и тереться о братскую эрекцию Саске уже надоело. Он сначала аккуратно прижимает ладонь ко лбу юноши и, не встретив сопротивления, откидывает его голову назад, как всегда делал отец — так можно безболезненно убрать клыки из кожи. Он разрывает хватку брата и поднимается на дрожащих ногах, Итачи остался лежать на полу и вперяться глазами. Саске смотрит в сторону телевизора некоторое время, а потом уныло вздыхает и плетётся в свою комнату.***
Очередной выходной испорчен. Сколько не надеялся хоть один день провести дома в спокойствии — ему вечно мешали поганые родственники. То родители ссорятся, то брат достаёт, неужели он не мог позволить хотя бы день отдыха? Чтобы ему не пришлось нервничать, кричать, спорить с кем-то? Неужели он так много просит? Юноша вздыхает. Он мыслил так уныло из-за метки брата. Ему плакать хотелось, насколько эта метка подавляла его и насколько угнетала моральный дух. Будто он не альфа, а какая-то омега в течку, с вечно влажным от слёз носом. Он оглядывает резиденцию Хокаге, ему обещали найти миссию на сегодня, но верно испугались его жуткого вида — лицо Саске изуродовано пятью глубокими ранами и испачкано кровью. Сказали подождать минут десять, но он уже минут двадцать сидит на ступенях резиденции и его никто не позвал. Грустно. Грустно сидеть в одиночестве и чего-то ждать. Точно о нём забыли, но он не хочет вставать и напоминать о себе. Ничего не хочет. Возвращаться домой так точно. Внезапно он почувствовал чьё-то присутствие рядом, призрачное тепло коснулось его кожи, но феромона он не учуял. Тихий и мерный голос окликает его из объятий уныния: — Добрый день, юный Учиха. Кого-то ждём? — Да тебе какое… — прежде чем завершить своё ругательство, он поднял голову, и увидев человека напротив моментально прикусил язык. Перед ним стоял пожилой альфа высшего чина. Он это понял по фиолетовому поясу и чёрному военному кафтану, продетому только через одно плечо, с длинным рукавом, касающимся коленей, — так одевались только высшие офицеры и весьма старомодные. Одежда со временем изменилась, но знать одевалась одинаково. Какой бы хреновый из Фугаку не был отец, воспитывал он Саске как подобает аристократическому тону. На старших, тем более в наряде, голос повышать нельзя, общаться с ними нужно формально и почтительно, иначе отец узнает, а он узнает, и «выбьет всё дерьмо». Саске запнулся и снова понурил голову. — Не знаю, — пробормотал он устало, а потом, словно передумав, взмахнул ладонью. — Ну, или типо того. Там сказали подождать, пока не найдут мне миссию. Вот и жду. — Сейчас бюро не выдаёт миссий высокого ранга. Границы в военном положении. — Мне плевать какую миссию взять. Хоть какую. Лишь бы подальше отсюда, — он запнулся и посмотрел устало на мужчину. — А Вы их не выдаёте? Осточертело ждать. Как Данзо и думал, Саске сразу понял положение человека перед собой, и не только понял, ещё и пытается узнать больше. Саске хорош в манипуляции, Шимура это давно знал. У мальчика быстро получилось перевести светский разговор на получение информации от собеседника. Он не использовал прямые методы, тону придавал деловитость и серьёзность, однако не отпугивал человека, ведь дополнял вопросы своей информацией — только пустой; она эмоциональна, для закрепления нужного уровня доверия, но более ничего в себе не несла. Саске бы так извертливо не спросил, если бы не интересовался, значит, по какой-то причине, он хочет узнать о нём больше имеющегося. Мужчина принял его правила. — Не гражданским, — ответил он. — Только прямым сотрудникам, — это больше, чем привычное Шимуре «нет», отказ с информацией достаточной, чтобы сделать какие-то выводы. Саске моргнул, значит, этот человек всё-таки местный, здесь работает. Он рад, что вовремя себя осек, а то получилось бы вдвойне некрасиво и папаша определенно бы его за это наказал. Лицо у этого мужчины знакомое, но Саске не может вспомнить, где его видел. Они определённо когда-то встречались, но где же Саске мог видеть в такой близости человека из высших чинов? Шимура указывает на свежие раны, пятью неровными линиями, тянувшимися ото лба до щеки. С них более не текла кровь, но Саске не хотел их трогать, поэтому половина его лица окрасилась в багровый тон, выглядел он так, будто на него напал дикий зверь. Так и было. — Кто же это тебя так? — аккуратно поинтересовался мужчина. — Да не важно… — отмахнулся юноша. — Придурок один. Саске одновременно хотелось, что он ушёл и чтобы остался, он себя уже не понимал. С одной стороны, он не хотел, чтобы кто-то видел его в таком подавленном состоянии, а с другой, не хотел оставаться один; чувство одиночества сильно его гложило, в первые дни метка на него давила куда ощутимее, чем в последующие. Саске бы пора привыкнуть, но привыкать он не хотел. Может ему самому куда-нибудь спрятаться? Хотя стоп. А не тот ли это самый человек, что учил Итачи перед вступлением в полицейскую академию? Он же слышал что-то про грозного старика с крестообразным шрамом на подбородке, гоняющего молодёжь как забойный скот, только не мог вспомнить имя. Саске щурится, пытливым взглядом рассматривая мужчину напротив, который уже собирался уходить. — Подождите, — призрачно окликнул он, подрываясь с места. — А это не Вы были учителем Итачи? Долговязого такого придурка, с мимическими линиями под глазами. Его ещё Лордом Тьмы называют. Господин Шимура озадаченно вскинул бровями. Последнее уточнение явно лишнее, но произнесено сознательно и ясно с какими целями. Причём это предположение, Саске нащупывает нужную ему информацию. — Учителем не был, — на разочарованный взгляд юноши, Данзо будто выдавил из себя остальную информацию. — Наставником в Корне был. Они все через меня проходят. Очередная зазывающая деталь о загадочном незнакомце и Саске оценивающе цокает языком. Так он тот самый глава Корня, о котором постоянно ворчит отец, мол, ничего они делают, чтобы предотвращать теракты. Отец о Корне часто верещал, но Саске ранее о нём не спрашивал, хотя их опасные миссии заигрывали с горделивым интересом юного Учихи. Важная шишка, к тому же бывший наставник Итачи. Это объясняет странное чувство дежавю, они могли встречаться. — Он же не работал в Корне, — нахмурился Саске. — Не напрямую, — уточняет мужчина. — А Вы всё ещё учите? — наводяще спрашивает молодой Учиха. — Или на пенсии? — и ядовито улыбается в довершение. — Да, — отрезал господин Шимура. — Всех прошедших отбор в Корень обучаю я. Ты для каких-то целей интересуешься? Данзо выглядел излишне торопливым для того, кто должен радоваться такому удачному стечению обстоятельств. Однако подобное поведение намерено. Саске нужно навести на принятие решения быстро, пока тот не остыл, и прийти к этому юноша должен самостоятельно. Подростками нужно манипулировать аккуратно, они сильно сопротивляются прямым указаниям. Окажи Данзо любезность, пригласив юношу в Корень, мальчик бы в ответ оброс подозрениями. Только Данзо никогда так себя не поведет. Никогда в жизни. Сам пусть за ним бегает. — Ну, типа того, да, — кривит Саске губы и щурит глаза. — А где я Вас, если что, найти могу? Не так быстро как надеялся Данзо, но семя размышлений уже посеяно. Если он не собирается действовать прямо сейчас, то и господину Шимуре больше здесь делать нечего. Он отворачивается к резиденции и слегка наклоняет голову. — Предполагаю, — вскинув бровями, Данзо аккуратной поступью отправился ко входу в здание, — ты способен найти меня сам. Буду ждать вечером. Военные советник ушёл так же внезапно, как и подошёл, Саске оскалился, глядя ему в след, какой интересный мужчина. И что это было? Он что заигрывает с ним? Слишком зазывающе звучали все его ответы. Только вот они оба альфы, а Саске не по альфам, но, чёрт возьми! Вот это бёдра! Прямо как у дородной несушки. — Стоп, — он щёлкнул себя по лбу. — Видимо с феромоном Итачи в меня проникло его распутство, — он ещё немного смотрит мужчине в след, поджимая губы, а потом отчаянно вздыхает. — Пойду, умоюсь от греха подальше.***
Саске домой не вернулся. Он зашёл в гости к Сакуре и умыл лицо. Девушка вылечила его раны, и в очередной раз упрекнула за безрассудство. Вечно как мать себя ведёт, такая же надоедливая. С Сакурой Саске имел удивительно много общего, даже больше, чем с Наруто. Он бы назвал её своим лучшим другом, но всё не поворачивался язык, потому что вообще не хотел иметь каких-либо друзей. Сакура сигма среднего звена, умная и крепкая девушка, с неопределенными амбициями и взрывным, упрямым характером — у неё тоже вечные проблемы с родителями. В отличие от Наруто, она давала Саске то, чего он почти постоянно желал — возможность на них пожаловаться. Сакура замечательный собеседник для такого эгоцентричного чудовища как Саске. Она больше слушала, чем говорила. Энергично уточняла детали, предполагала его эмоции, когда Саске не понимал себя, могла обсуждать проблемы друга безумолчно и за это он её любил. С Наруто поговорить нормально никогда не удавалось, тот вечно перетягивал разговор на себя. С ним весело ругаться и драться, но не вести глубокие беседы, а вот Сакура никогда его не перебивала. Позволяла себе перебить, только если её голову поражал поток бурных мыслей, и она страстно желала им поделиться. Разложить по полочкам собственные суждения и предположения, пока они полностью не сформировались, и юноша тяжко пытался ей помочь. Саске порой интересно её слушать, порой скучно — её гиперфиксации менялись постоянно и если Сакура сначала с пеной у рта увлекается геологией, то через неделю начнёт учить «сунахили», параллельно подрабатывая волонтёром в больнице. И пока она будет подрабатывать волонтёром, она пристанет с неловкими вопросами к каждому узкоспециализированному доктору, чтобы узнать ещё больше; получит взгляд неодобрения и побежит к Саске жаловаться на то «какие все люди тупые» и друг её поддержит. Саске восхищался подобной любознательностью, ведь сам часто менял свои интересы. Они оба не оканчивали дела, которыми загорались, но Сакура хотя бы пыталась их заканчивать, а Саске бросал всё, к чему терял интерес. Например, он не любил читать книги, ведь не выносил долгих, монотонных занятий и часто просил Сакуру читать для него вслух. Книги она читала странные, порой идиотские, но так серьезно относилась к каждому своему выбору, что они могли поссориться, из-за отсутствия интереса у Саске изучать один вид Кумовских грибов. Саске думал, это так интересно, тратить вечер на изучение одного вида гриба, удачи Сакуре найти пару с такими интересами. Ни одна омега не станет это выслушивать, он-то терпел ради своей подруги. Хотя порой грубо просил сменить тему и Сакура обижалась. Извиняться Саске очень не любил, но чувствовать за что-то вину не любил сильнее. Словами он не извинялся, покупал подруге шоколад и она его прощала. Извинение сладостями он почерпнул у своего брата. Тот сладкое обожал, и часто извинялся перед младшим братом конфетами, хотя прекрасно знал о ненависти Саске к сладкому. Это сигмы и омеги обожают всякое сладкое дерьмецо, а он выше этих слабостей. — А твой брат знает, что кусает тебя в гон? — Сакура сидела напротив, согревая руки о горячее керамическое покрытие кружки, и смотрела на юношу с кривыми губами, то ли с сочувствием, то ли с раздражением. Саске тяжело читал эмоции людей, а в таком подавленном состоянии и вовсе не мог ничего понять. — Хер знает, — отмахивается он. — Мама ему об этом говорила вроде, но мы с ним не базарили на эту тему. — Почему? Потому что это слишком постыдная тема. Невыносимая для гордости Саске. Он не мог даже представить, чтобы прийти к брату, унижаться и просить себя контролировать в гон — это такая гадость, что и подумать страшно. Он альфа и он должен сам победить Итачи, должен отстоять право на доминацию, силой показать своё взросление, а не плакаться ему. Если он так сделает, пренебрежение отца окажется оправданным, а Итачи так и останется говнюком, желающим подавлять эмоции брата через эти жестокие манипуляции. Ведь Итачи всё прекрасно знал, молчал, как и Саске, не поднимая эту тему, — юноша насквозь его видел. В гон сознание эпсилона мутнеет, обрастает низменными животными потребностями, альфа не может думать ни о чем другом, кроме навязанных гормонами побуждений, есть только два сигнала мозга — убить и трахнуть. Однако, несмотря на это, поведение в гон произрастает из характера альфы, поднимает на свет все его внутренние ощущения и тайные желания, и всё что альфа делает — кусается или воет на проходящих мимо людей, — всё это происходит относительно сознательно. Итачи кусал сознательно, но почему, Саске не понимал. Почему старший брат хотел видеть Саске таким, юноша не знает и не спросит об этом. — Я с братом о таком не хочу разговаривать, — щурится Саске. — Он психичку включает. — Правда? — удивлённо ухмыльнулась Сакура. — Твой брат не кажется психованным. Скорее, типа… Холодным и отстранённым. Будто ему на всё плевать. Я типа даже не видела как он улыбается. Ну когда он тебя из школы забирал. — Это он на людях такой. На самом деле невыносимый тип, — он нервно выкручивает пальцы и смотрит в окно. Голос у него тихий и ровный, а взгляд тёмный. — Я устал от этого. Правда. Очень устал. Сакура сжалобила брови. Ей всегда невыносимо слушать о проблемах друга, со слов Саске он жил как на иголках, в вечном напряжении, и не мог нормально отдохнуть. Она удивлялась, насколько часто Саске брал смены, пропадая на миссиях месяцами. У него почти не бывает выходных, а это ведь не считая принуждений отца посещать уроки полицейской академии, которые он нагло пропускал. Чтобы они так спокойно могли поговорить — такое редко происходило. — Бля, может тебе взять больше выходных? — почесала она подбородок и нахмурилась. — Не хочу я дома сидеть. — Не сиди. Найди занятие вне дома. У нас в городе куча всякого есть. Спортивные залы, центры творчества. Почилишь, собой займешься. Тебе отдых нужен. — … вообще-то у меня есть кое-кто на примете, — задумчиво пробормотал Саске. — Мужик один есть. Моего брата учил. Какой то там важный хуй из Корня. Занимал его мысли — тем, что был страшно знаком, но Саске не мог вспомнить, где его видел и почему его невзрачный вид так навязчиво всплывал в памяти. Связь Итачи с ним, и воспоминание ссоры отца по поводу его работы в Корне — этот мужчина, которого он видел первый раз в жизни, видимо тесно связан с его семьёй, но Саске опять в неведении. Юноша не мог не заметить проявление интереса у незнакомца, каждое его слово сказано было намерено, с какой-то определенной целью и Саске раздражает мысль об осведомленности этого мужчины о личности Саске, а сам Саске даже не знал, кого встретил. Его напрягает его интерес. Его напрягает в нём всё — потому что он заигрывает с юношеским любопытством. Он что-то от него хотел, он бы не подошёл, не ответил так, как ответил, если бы ничего не хотел. Только что он хотел от него? Сакура догадливо распахнула глаза: — Он?! — воскликнула она пугливо. — Не-е-ет! Не ходи к нему! Саске увлечённо поворачивается к девушке: — А ты чё его знаешь? — Лично нет, — небрежно пожала Сакура плечами. — Тсунаде знает. У них тёрки вечно. Ну как, — усмехнулась она. — Года четыре назад, Хирузен хотел её на пост призвать, а этот мужик весь совет против неё настроил. Она мне сказала от него как от чумы держаться. За километр обходить. Типа, в совете нет человека, который бы относился к нему хорошо. — Нихера себе, — пробормотал Саске, опираясь щекой о кулак. — Твою училку завалил. Завидую, у неё волнительные формы, — к своему удивлению, он проигнорировал всё, кроме этого. Сакура посмотрела на него осуждающе. — Не завалил, прекрати опошлять, — и, правда, Саске зачастил с вульгарщиной, верно феромон брата в этот раз нагнал что-то пикантнее тоски. Девушка расслаблено откинулась на кресле и фыркнула. — Я тебе по секрету скажу, что Тсунаде мне по пьяни о нём рассказала. Он Хирузена пытался два раза прикончить. И всех ему неугодных он в крысу убивает, пользуется чином на полную. Так что даже не думай лезть к нему. Мне даже просто с ним стоять некомфортно. Типа… — она закатила глаза. — Он просто стоит, молчит, и типа глаза закрыты, но, кажется, будто он на тебя смотрит, у-у, — девушку в отвращении передёрнуло, — Жуткий тип! Ну это вообще. Если Сакура хотела отвадить Саске от главаря Корня, то провалилась. Нет ничего более соблазнительного, чем просьбы не трогать какого-то человека, ведь он так опасен и страшен. Азарт юноши снова проснулся. Интересно, насколько Итачи разозлится, когда узнает, что Саске пошёл к его бывшему учителю? Если он такой страшный-страшный человек, значит, сильно разозлится! — Уговорила, — азартно ухмыльнулся Учиха. — Буду у него учиться. — Чего? Нет! — разочарованно воскликнула Сакура, дергаясь с места. — Я не это имела в виду! Уже поздно, он решился.***
Итачи не рассказывал брату о своей юности, они редко нормально общались друг с другом. Либо Саске работал, либо работал Итачи, а в выходные они не выходили из своих комнат, потому что оба не хотели пересекаться с родителями. Саске не знал, у кого учился брат, зато знал насколько исключительно и хорошо тот учился, ведь отец не прекращал об этом напоминать. Думать об этом неприятно. Причина, по которой Саске знал о непрямом участии Итачи в Корне, — из-за скандала отца. Отец редко так страшно ругался, он позволял себе поднимать голос и рычать, но ту бешеную, громкую истерику этих двоих альф из-за работы брата в этой организации Саске не забыть. Саске сложил факты, — отец ворчал о лидере этой организации, но тогда он отчётливо продемонстрировал сильную к нему ненависть. Саске даже не знал, что отец способен так страстно ненавидеть кого-то. Это произошло четыре года назад, Саске было двенадцать, Итачи семнадцать. Мальчик не застал и половину их ссоры, но помнил, что проснулся от громкого крика отца: — Я сказал нет! Я запрещаю тебе там работать! Саске, только проснувшийся от крика, нервно дёргался и часто дышал, пытаясь выровнять неприятное, излишне интенсивное биение сердца. Но услышав нападки на старшего брата, все равно подошёл к двери и слегка её приоткрыл. Отец и Итачи стояли на кухне, юноша был одет в причудливую форму, укрывая плечи длинным черным одеянием. Саске такую одежду ещё никогда не видел. Судя по феромону, они оба в бешенстве и Саске навострил ушки. — Это мой выбор, отец, — слегка на пределе, но стараясь сохранять хладнокровие, отвечает старший сын. — Пока ты живёшь в этом доме, пока ты не вошёл в лета, у тебя не может быть никакого выбора, — зарычал Фугаку. — Я твой барон и отец, и как Учиха ты обязан подчиняться моей воле, а воля моя такова, — с нажимом продолжил он, — что ты немедленно покинешь Корень. Ты сделаешь это сегодня же, иначе молись Богу о судьбе более благосклонной, чем подарю тебе я. — Давай. Очень в твоём духе угрожать мне. Попробовал бы что новое, а то приелось за столько лет, — ядовито парировал Итачи, скрестив руки на груди. — Не дерзи мне, сопляк! — взревел мужчина. Саске увидел, как матушка спешно выходит из своей комнаты и торопливым, но вялым шагом следует к этим двоим. Когда она прошла мимо, Саске спрятался за косяком двери. Микото закрыла его дверь, прежде чем зайти на кухню. Саске отсчитал время, прежде она пройдет коридор, и снова открывает дверь, прислоняясь к щели. — Фугаку, ну что ты разорался? — недовольно воскликнула матушка. — Саске завтра в школу, ему спать надо, а ты глотку рвешь! Угомонись! — Потерпит, не маленький! — рявкнул Фугаку, повернувшись к жене. — Я не позволю этому двуличному подонку забрать к себе моего сына! Шимура не заполучит ни одного Учиху! — он гневно выдохнул и всплеснул руками. — Сука, и взял же к себе одного из сильнейших в нашем клане, но нет, ему мало, он захотел ещё моего сына! Дудки! — вновь взревел он, всплеснув ладонью. — Пускай он довольствуется этим предателем, который отвернулся от нашего клана следом за своим поганым отцом! Итачи гаркнул: — Не смей так говорить про Шисуи и его отца! — А я ведь закрыл глаза на ваше общение, но теперь вижу, что не должен был разрешать эту дружбу, — Фугаку проигнорировал выпад, но сильнее разозлился. — Чего ещё я мог ждать от сына предателя, воспитанного этим хитрым скользким гадом? Стоило мне расслабиться, так он затащил тебя в подметки этого подлеца! Прислуживать этому ублюдку! — раскат громкого рычания чуть ли не содрогает стены, Саске резко прикрывает уши. — Наследный барон Учих у него в подчинённых — не бывать этому! Микото внимательно наблюдает за реакцией сына, и увидев его острое недовольство и нарастающий гнев, поджимает губы. — Отец прав, Итачи, — вмешалась она, придавая голосу мягкость и лёгкую строгость. — В Корне очень опасно, тебе не нужны эти задания, не надо тебе туда. Бери у Хокаге, а не у господина Шимуры, советник совсем не жалеет своих людей, это очень опасно, тебе это не нужно. — Я сам решу, что делать со своей жизнью, мне не десять лет! — не выдерживая давления, Итачи рычит вслед за отцом. — Какую тогда ответственность вы желаете от меня увидеть, если контролируете каждый мой вздох? — Дыши на здоровье, но не как член Корня! Хоть обдышись, но из Корня ты уйдёшь сегодня же. Ты сегодня же подойдёшь к нему и скажешь, что более на него не работаешь. Ты скажешь, что передумал, потому что такова воля твоего Барона! — Заставь меня, — с надменным вызовом кидает Итачи. — Итачи, не провоцируй отца! — отчаянно взмолила матушка. Фугаку скривил губы и сощурился, облизывая сына острым, будто бритва, взглядом. Его глаза окрасились алым, засияли заревом кровавого пожара. Он в бешенстве, это очевидно всем троим. — Тогда это сделаю я, — жёстко ответил отец. Итачи несогласно поперхнулся воздухом на эти слова: — Ты хочешь меня опозорить перед ним? Лишь бы было по твоему, да? На всё пойдешь ради этого? — Нет, Микото, ты это слышала? — выцедил отец сквозь зубы, повернувшись к жене, очевидно показывая статус сына в его глазах. — Перед ним, значит, ты боишься позориться, а как уважить своих родителей — так ты уже взрослый? — он выжидает молчания Итачи, мгновение за мгновением, выдерживает весомую паузу, прежде чем поразить сына. — Я сказал пулей полетел и уволился, салажня, пока по дыне не настучал! — гневно вопит Фугаку, ударив кулаком о стол. Этот удар заставил Итачи несознательно дёрнуться, и это поразило его гордыню. Он не позволит отцу пугать его, он уже взрослый, он способен ему противостоять. — Как же ты бесишь меня, — с сухим треском рычит юноша, ощетинившись. Его глаза окрасились алым, следом за отцом. Он выгибает спину, выпускает когти, и скалится — он готов наброситься на него, готов принять вызов альфы. Микото болезненно выдохнула и резко встала между ними, упираясь ладонями в мужские груди. Она напрягла шею и заполнила собой комнату. Голова кружится, она понурила её, глубоко и протяжно вздыхая. Ей тяжело давалось прятать слёзы, но она знала, что Саске наблюдает за ними и не хотела перед ним плакать. Иначе Саске разозлится и примет участие в конфликте, чтобы защитить свою маму перед альфами, которые её обижают. А Саске не положено лезть и Фугаку накажет его за это. — Мой сын… Спит в соседней комнате… Ему завтра в школу, — хрипло и тихо рычит она. — Не смейте драться. Не здесь. Не сейчас. Альфы угомонили пыл, феромон Микото их успокоил. Итачи снова принял безэмоциональный и безучастный вид, и скрылся на террасе, доставая из штанов пачку сигарет. Отец надменно провожает его взглядом. Их разговор не окончен. Микото смотрит в щель двери и прикрывает тёмные глаза пушистыми ресницами. Она вяло подходит ближе, и Саске завидев это, прыгнул обратно в кровать. Матушка заходит, плотно закрыв за собой дверь, и садится рядом с сыном, выжидающе рассматривая его. Саске поджимает губы. — Мам, а почему они ссорятся? — он охотно ловит её ладонь и накрывает холодными пальцами, матушка крепко их сжимает. Услышав этот вопрос, она снова мучительно выдыхает и медленно качает головой. — Политические дела, кроля, — измождено улыбнулась она. — Барон Учих, даже наследный, прислуживать никому не должен, таковы правила нашего рода. Советник поступил не правильно, взяв на службу Итачи и не уведомив об этом его Барона, то есть твоего отца, — она устало легла рядом с сыном и зачесала его непослушный локон за ушко. — Верно, снова будет скандал с администрацией. Только ты не лезь, хорошо? Будем с тобой тихо стоять в стороночке, и нас никто не тронет. И с Итачи об этом не разговаривай и тем более с отцом. Договорились, кроля? Мальчик отводит взгляд, явно недовольный её просьбой, но ему не остаётся ничего иного, как ответить: — Хорошо, мама… — и уткнуться носом в душистые и тёплые волосы матушки. Из всей семьи ему что-то рассказывала только матушка, Итачи и отец молчали обо всех проблемах, ведя порой холодную, молчаливую войну. Молчали они обо всём. Фугаку не любил дядю Шисуи — Итачи не объяснял. Фугаку ненавидел лидера Корня и не хотел видеть в этой организации своих сыновей — Итачи не рассказывал почему. Саске никогда ничего не рассказывали, и он чувствовал себя лишенным чего-то очень важного. Юноша вздыхает. Верно, этот грозный старичок не нравился им обоим. Это даже хорошо. Это очень хорошо. Потому что он намерен этим воспользоваться. Господина Шимуру он и, правда, нашёл сам. Удивился расположению его резиденции — сколько раз проходил мимо, даже не замечал столь обширное имение рядом с их кварталом. Внутрь его не пустила охрана. Тогда он поднимается на соседний дом и в плавном прыжке приземляется на крышу поместья. Лидер Корня пил чай, сидя на террасе и то ли разглядывал колебания верхушек деревьев весенним ветром, то ли дремал — по закрытому веку тяжело понять. Саске вздыхает и приземляется прямо напротив. — Добрый вечер, — надменно поднял он подбородок и сощурился. — Я бы обратился по имени, но Вы не представились. Пришёл. Удивительно. Данзо думал, ему придётся весь месяц его обрабатывать, но Саске решился быстро. — Данзо, — тихо откликнулся он. — Данзо Шимура, — Саске хотел представиться следом, но господин взмахнул ладонью. — Я знаю кто ты, юный Учиха. Саске огляделся и нервно заломал пальцы: — Не ожидал, что Вы живёте рядом с нашим кварталом. Соседи не достают? — он вновь лукаво щурится, Данзо не может этого не заметить. Как-то странно он себя ведёт. Неужели от нервов? Надо его успокоить. — Последние пару лет не достают, — наклонил советник голову на бок. — Уверен, твой отец считает иначе. — Проницательно, — вновь оскалился он. — Вы тоже моего отца знаете. Он много о Вас рассказывал. — Дурного, надеюсь? — Типа того, да, — опять скалится он. Смущается. Как это нетипично для Учихи. По обычаю, его соклановцы нагло требуют для себя желаемого, либо манипулируют с целью этого добиться, а этот юноша мнётся и не знает, как подступиться. Это плохо, грозный образ господина может его оттолкнуть, быть может, стоило смягчить голос? Нет. Нельзя давать слабости, с альфами должно быть строгим и жестким, иначе они вгрызутся в плоть и уничтожат без остатка. Эпсилоны самые подлые и коварные существа на планете, когда дело касалось омег. С ними нельзя терять бдительность. — Ты ведь не просто так ко мне пришел, — проронил господин, слегка задрав подбородок. — Чего ты хочешь? — Силы, — моментально ответил Саске. — Чтобы победить брата. Господин слегка удивлённо поднял бровь — надо же, прямо в лоб сказал, даже врать не стал. И правда нетипичное для Учихи поведение, напомнил ему о Шисуи и это напоминание господину не понравилось. Данзо открыл единственный глаз и прямо, выпытывающее посмотрел юноше в глаза. Саске прочувствовал чем-то бессознательным и животным то, что господин хотел до него донести. Юноша нервно кривит губы, его взгляд тяжело вынести, в точь-точь как у отца — властный, жесткий, категоричный. Этот человек знал, как себя показать, юноша пришёл к нему за силой и он открыто её демонстрирует. В нём много силы, много опыта, он способен дать Саске желаемое и он знает об этом. Данзо не нужно набивать себе цену, отец Саске был таким же, и жизнь с ним, научила юношу моментально чувствовать настроение и силу других людей, чтобы предупреждать опасность. Сакура не соврала, с ним правда неприятно находиться рядом. — Потенциал есть, — отрезал Шимура и наклонил голову. — Ты хочешь учиться у меня? — А можно? — оскалился Учиха. — Если справишься, — лишь бы не переусердствовать в набивании цены, подростков легко сорвать с крючка. — В моих тренировках необходима дисциплина и упорство. Саске надменно вскидывает бровями: — Во мне этого бесполезного мусора с лихвой. Мне нужна сила. Я хочу отомстить брату и мне интересно, что Вы предлагаете. — План тренировок и диета, — он оценивающе оглядел конституцию юноши и вновь поднял взгляд. Для юноши шестнадцати лет он выглядит хило. Не обязательно иметь объемные мускулы для сокрушительной силы, но его рельеф еле проглядывается из-за кожи. В тайдзюцу мальчик явно не силён. К тому же, его выносливость крайне низка для шиноби, даже в спокойном состоянии Саске тяжёло дышал, его сердце часто билось, Данзо слышит его неровный стук и предположит нервный приступ. Этот юноша похож на брата, у Итачи ритм сердца спокойный, но такой же неровный, будто тот его сознательно сдерживал, чтобы чего-то не выдать. У этих двоих проблемы с нервной системой, это нужно учитывать при его тренировке. — Наберёшь массу тела. Подтянешь суставы и мышцы. Увеличишь выносливость. Повысишь болевой порог. Мне продолжать? — Это всё Итачи тоже делал? — нахмурился Саске, скрестив руки. — Нет, — прозрачно ухмыльнулся Данзо и встал со своего места. — Я ведь лично его не учил. Он ожидал улыбки, и он её получил. Саске этого скрыть не смог — его первая искренняя улыбка за весь день, а не ядовитая ухмылка или нервный оскал. Попался. Предположение Данзо о зависти к силе и первородству брата подтвердились. Нашёлся способ удерживать его интерес. — И когда Вы свободны? Когда можно к Вам прийти? — с напускным безразличием спросил юноша, вновь скрестив руки на груди. Данзо уверен, будь у него стена за спиной, он бы на неё откинулся, желая продемонстрировать своё не принуждение. Потешный мальчик, столько пафоса не показывал даже его брат. Надо бы сбить эту спесь. Забавы ради. — Мы можем начать хоть сейчас, — слегка ухмыльнулся господин Шимура, повернувшись к мальчику. Услышав это, Учиха неловко поджал губы и выдохнул. Проблематично, он не готов к тренировкам в первые дни метки — у него сейчас нет физической силы, ни выносливости, ни даже желания. Признавать это постыдно. — Я… — Саске потер место укуса и печально опустил взгляд. — Сейчас не в состоянии. — Это не потребует физической силы. Только твоей стойкости. И желания, — не получив ответа, заметив странную будто вымученную неуверенность юноши, он хмурит глаз. — Ну, так? Решайся. Я не кусаюсь. Саске кривит губы, по виду советника видно обратное. По его виду, Саске скажет, что тот не только кусается, он жрёт людей с потрохами. Но эта игривая издёвка, не спрятанная, а явно кинутая ему под нос его раззадорила. Он вновь ухмыляется, и было в усмешке этой юношеское, слегка хамоватое озорство. Его заинтересовало предложение советника. Что же это за упражнение, которое не требует физической силы, но улучшит его комплекцию? Господин выжидающе смотрит на него, стоя на террасе и юноша поднимается вслед за ним. Они заходят внутрь дома. Убранство здесь аккуратное и компактное, он бы сказал, вылизанное. Отец тоже любил порядок, но Саске с Итачи жили в захламленных комнатах и редко убирались. В доме советника же идеальная чистота. Просторные комнаты природных, спокойных цветов, преимущественно зелёных и каштановых. Изобилие плетеных и гладких форм, естественных узоров. Кто-то здесь большой поклонник стиля ар-нуво. Юноша удивлён, подобный стиль в интерьере встречается редко, они как-то обсуждали это с Сакурой. Арнуво приобрёл известность давно, лет сорок назад, но быстро вышел из моды, не каждому он пришёлся по нраву. Сейчас многие отделывают комнаты в минимализме, и Саске был уверен, что встретит подобное здесь. Ему казалось, он увидит что-нибудь классическое, что-нибудь незатейливое и грубое. Однако, стены расшиты нитями, подобно гобеленам, в горшках цвёл папоротник и гиацинт, на подоконниках высажен шафран — не требующие трепетного ухода растения, компактные и неприхотливые. Диваны устелены пледами, усеяны подушками ручной работы. Витиеватые узоры сопровождали их от комнаты к комнате, будто дружелюбный лес вёл их ветвями и золотыми листьями в самую глубь, на опушку. Красиво. Очень красиво. Однако удивительно, быть может поразительно, что здесь не было никакого запаха, какой по обычаю бывает в чужих домах и так назойливо проступает в ноздрях. Саске только сейчас заметил отсутствие вообще какого-либо запаха — пыли, цветов, еды или жильца. И внезапно понимает, что не может вспомнить феромон советника. Его это неприятно нервирует. Ему не нравится отсутствие запаха, это не нормально. Даже в больницах есть запах, даже на голых полянах есть запах. А здесь его нет. — Почему… — нервно морщится Саске. — Почему здесь ничем не пахнет? Это какая-то техника? Открытый вопрос, прямой, честный, Саске не церемонится и это господину не нравится, в прямой борьбе участвовать он не любит. Данзо остановился и глубоко вздохнул: — Глупости, — тихо отвечает он. — Здесь есть запах. Они зашли в просторный кабинет. Господин Шимура указывает ладонью на письменный стол и Саске садится за него. Перед ним постелен пергамент, рядом стояло блюдечко с чернилами и кисточка. Саске озадаченно нахмурился и посмотрел на господина Шимуру. Мужчина засучивает длинный рукав. — Рука под прямым углом, — бормочет он, демонстрируя позу. — Второй рукой себе не помогай. Возьми кисть и прими это положение. Твои дельтовидная мышца и мышца бицепса должны гореть. Ты должен почувствовать лучевые суставы и связки. Пальцами кисть держи крепко. Саске усмехается про себя и с лёгкостью повторяет. Господин указывает на пергамент: — Напиши своё имя, — когда юноша с усмешкой приступил, советник приоткрыл глаз и внимательно наблюдал за его действиями. — Чувствуй и управляй каждым суставом руки. Держи её в состоянии стойкости. Рука юноши дрожала, с кисти упали капли и мужчина хмурится: — Не дрожать, — он шлёпнул юношу по предплечью ребром трости и Саске недовольно вскрикивает. — Эй! Что за дела! — Пиши, — с нажимом произнёс Шимура. — Веди плавным и поставленным движением линию. Без разводов. Без каплей. Прямая. Чёрная. Линия, — отчеканил он каждое слово и юноша вздыхает. Рука заболела, Саске щурится и кривит губу. Кажется, теперь он явственно прочувствовал, что Шимура имел в виду под словом «гореть». Эта боль раздражает, она слишком навязчивая. Будто он чувствовал каждую волокну мышц на своём плече. — Да я большей глупостью никогда не занимался! — воскликнул он. Господин Шимура вздыхает. — Каллиграфия требует хладнокровия и выдержки. Рука должна быть поставлена, вычерчивая ровные линии. Не дрожать, — он опять шлёпнул тростью по предплечью и Саске дёрнулся. — Не дрожать. Твоё письмо должно получиться идеальным, края прямыми, а не бугристыми, каждый иероглиф одинакового размера, — стоило капле упасть с кисточки, Данзо приказывает сменить пергамент и постелить новый. — Каждая линия одинаковой ширины, без разводов и клякс, переборщишь с водой, и надпись получится неровной. Нажим, наклон и направление, которое ты придаёшь кисти, создаёт тонкие и смелые штрихи, плавными как твой дух, а выраженный тобою дух обязан показать стойкость и ничего кроме этого. Ещё пара минут, и рука так болела, будто её передавили в мясорубке, плечо онемело и локоть ходил ходуном. Как бы он не старался, капли туши всё равно падали на стол. Он задавался одним и тем же вопросом «Зачем мы этим занимаемся?» и чем чаще себя спрашивал, тем медленнее текло время. — Когда это закончится? — раздражённо гаркает Саске. — Когда ты закончишь. Когда я увижу результат. — Глупость, — фыркает юноша. — Глупость невероятная. — Ты, кажется, делал что-то. Продолжай. Саске не считал время, в кабинете не находилось часов. Он не понимал, сколько они уже тут сидят, в полном молчании, пока ему снова и снова перестилают пергамент. Рука горела, но взгляд советника обжигал больнее. Данзо внимательно за ним следил, это нервирует, уверенности в своих силах и без того не было, а сейчас он чувствовал себя оголённым. Будто каждый его недостаток выскребли наружу и наблюдают под лупой. Он видел все его неверные движения и молча на них указывал. Странное чувство, не может понять, устал. Руку поразила судорога и юноша чертыхается. Кисть падает на стол и Саске, прикрыв глаза и схватившись за плечо, тяжело ударяется лбом о свежие следы чернил на пергаменте. Советник отсчитывает время, прежде чем вытащить из-под головы юноши лист и внимательно осматривает его. — Посмотрим, что из тебя выйдет, — задумчиво пробормотал он, разглядывая результат работы. Отложив лист, мужчина обходит стол и аккуратно проводит ладонью по его глади. — Я жду тебя четыре дня в неделю. И я не воспринимаю прогулы из-за отсутствия настроения или ещё какой-нибудь глупости. Только смерть. Данзо подумал. Завтра у него овуляция, но он уже принял лекарство и тяжёлых побочных эффектов не должно возникнуть. Нельзя ждать, надо воспользоваться подростковыми эмоциями, тогда он будет в безопасности. — А шесть дней можно? — подавленно отозвался Саске. — Нет, лучше семь. Я могу всю неделю. Каждый день. — Много, — отрезает Данзо, качая головой. — Частые тренировки идут во вред, а не на пользу, — он немного помолчал, прежде чем продолжить. — Зайди ко мне завтра вечером. Мы обсудим план твоего обучения. Я должен знать твои пищевые привычки. Саске кивнул и вымученно распластался на столе. И на что он подписался?