***
Саске мириться с этими чувствами не желал. Всю жизнь понимать свои предпочтения и желания, и резко их изменить — нет, это не в его духе. В его духе, всегда оставаться собой и принимать любые изменения долго и болезненно. Саске бы сразу понял, измени его сексуальные предпочтения желаемый пол, он бы определённо это почувствовал — он уверен в этом! У него было множество дел — поступление, сбор нужных документов, закрытие миссий, и эти чувства мешали ему их исполнять. Он неделю страдал от мучительного обдумывания, но ни к чему не пришёл. Ни к какому выводу. К какому вообще выводу он мог прийти? Он сгорал от стыда, но чувства унять не мог. Ничего не понимал, не мог выскрести всё наружу граблями рефлексии, ведь не обладал чутьем психологическим, но животным. Только это животное чутьё не способно видеть столь тонкие и не очевидные метаморфозы в душе хозяина. Саске, в конце концов, признал свои умственные усилия бесполезными и сдался. Единственная возможность избавиться от этой болезненной, бесполезной рефлексии — это встретиться с учителем и потребовать ответить на вопросы, на которые Саске сам ответить не мог. Но ему стыдно смотреть на человека, которого он глубоко уважал, но это уважение не мешало ему мастурбировать на него. Какое ужасное и печальное у него положение. Саске искренне не хотел портить с ним отношения, но он более не мог пребывать в этом вымученном состоянии. Более всего на свете он не терпел не понимать себя. Саске перебирал в голове множество случаев, когда он мог возжелать альфу или подметить в альфе красивый феромон или лицо — но ни разу, он не чувствовал неприятного волнения в животе. Как же это раздражает. Саске смотрит на календарь — первый день гона. У Итачи, после той загадочной миссии изменился цикл, поэтому он сразу почувствовал феромон младшего брата. Он обеспокоенно повернулся на источник и увидел, как юноша, мрачно смотрит на дверь, страстно что-то обдумывая. Итачи ещё никогда не видел гона своего брата, и мог признаться, что тот сейчас выглядит жутко. Быть может это из-за таблеток, но Итачи в первые посмотрел на своего брата как на половозрелую альфу, а не как на малыша. Верно в их семье быть жутким в гон, это традиция. Раньше Итачи захотел бы с ним подраться и укусить, но теперь он пьёт таблетки и ему всё равно. Как же хороши эти таблетки. Саске дергает дверь в сторону и вступает за порог, старший брат не преграждает ему путь, но обеспокоенно окликает его, лёжа на диване: — Куда это ты? Саске поворачивается к брату, одаривая его взглядом ярко-алых глаз. Вот это да. Младшего сейчас распирают эмоции, он рвать и метать готов. Итачи его никогда ещё таким не видел. Нельзя его таким отпускать, он непременно наделает делов. Итачи слегка поднимается на диване, и юноша на это грозно рычит ему в ответ: — А тебя это ебать не должно. — Ты совсем с ума сошел? — ошарашенно проморгался Итачи. — Куда ты пошёл в таком состоянии? Саске вновь грозно восклицает: — Не твоё дело, тупая задница! — и теряется за ставнями двери. Юноша хотел было побежать за ним, но остановился. Он неловко подумал, что Саске вероятно пошёл переживать свой гон к омеге, поэтому его смутит навязчивое беспокойство брата. Быть может поэтому он и был таким грубым. Младший брат неохотно с ним о сексе разговаривал. Итачи решил стать более хорошим братом, поэтому желает дать ему больше свободы. Он вздыхает и плетётся на террасу, чтобы закурить. Если бы Итачи знал, куда именно отправился Саске, он бы поднял такой скандал, какой бы не утихомирили ни одни транквилизаторы. Он бы сломал ему ноги, но не позволил бы навестить господина Шимуру в состоянии гона. А ведь именно к нему Саске и шёл. В гон, ему пришла удивительная мысль — что если он открыто продемонстрирует учителю провокационный феромон эпсилона? Ни одна альфа не сможет на это не повестить, ведь гон доминантных альф способен склонять других альф к драке. Соответственно, его гон заставит учителя выпустить феромон. Это показалось ему такой очевидной и гениальной идеей, что он сокрушался, как же раньше до этого не додумался? Наверное, потому, что эта идея абсолютно глупая и решиться на это может только импульсивная альфа в гоне. Есть целый список этических причин почему этот поступок неправильный, но Саске измучился размышлениями и готов на всё, даже на такую подлость. Только бы более не мучиться — эти размышления морально истощили его. Его благородство долго давило этот план, стыдило за него, но юноша попросту сломался. Он обязан всё прояснить. Саске вольготно проходит мимо охраны и оказавшись во дворе, спешным шагом преодолевает его, поскорее заходя внутрь имения. Он слышит стук чашки из гостиной и следует туда. Господин Шимура сидел на диванчике и читал книгу, моментально заметив юношу, он слегка удивлённо поднял бровь и положил книгу на кофейный столик. Данзо не ожидал гостей, как славно, что он всегда к ним готов и никогда не расслабляет шею. Они с ним неделю не виделись, а юноша выглядит помятым и диким, будто только что скакал по степям. Шальной у него вид, но господин Шимура не придал этому значения, Саске выглядит так всегда после тренировок. Еле услышанный из-за воспалённых пазух феромон, он тоже списал на занятия. Ему подумалось, что Саске только что с пробежки. Юноша глубоко вздыхает. Вся его храбрость куда-то растворилась. Как он мог так бесчестно возжелать узнать пол своего учителя? Человека, который множество раз его выручал. Он стыдливо поджал губы и спрятал взгляд. Данзо молчит, выжидая, мальчик нервничал и ему не понятно почему. — Добрый день, — Саске посмотрел на советника и улыбнулся. — Всё ещё сердитесь на меня? — Отнюдь, — отрезал Данзо. — Нет причин для обиды, — он смотрит на выжидающий взгляд ученика и наклоняет голову. — Тебя будто табун быков сбил. Ты ведь не для тренировки пришёл? Саске усмехается. Как всегда, видит его насквозь. Все его желания, цели и намерения. Юноша снова отпускает феромон и снова не видит реакции, он нервно заводит руки за спину. Почему? Почему он не реагирует на его феромон? Почему он ни разу ему не сказал про него? Рассуждать о собственном запахе тяжело, но Саске уверен, в комнате сейчас не продохнуть от его феромона, а Данзо и бровью не повёл. Это невозможно, это ведь неправильно. Ну почему он не реагирует? Если бы он сейчас отреагировал, всё бы закончилось моментально и ему бы не пришлось решаться на очередные подлости — он на эту-то еле решился! Саске поджимает губы, глаз дёргается, но он унимает его нервную дрожь. «Бесполое существо» — вот что вспыхнуло в его голове и от этих мыслей, ему сталось некомфортно. Нет, не может такого быть. Таких людей не бывает. Не в его случае! Стыд исчезает под натиском непримиримого отрицания, растворяется во мраке чистого эгоцентризма. На смену ему, из самого низа живота, поднялись куда более мрачные и жуткие чувства. Что-то обвило его сердце колючей, обжигающей проволокой, дышать сталось так тяжело, что он буквально задыхается. Да что это за странное чувство такое? — Ты в порядке? — учитель обеспокоенно открыл глаз и встал, юноша попятился. — Ты выглядишь нездорово. Не надо переусердствовать в тренировках, иначе негативных эффектов будет больше, чем положительных. Чёрт возьми, если бы он знал причину. Если бы он только её знал. Юноша кусает губу и снова шумно выдыхает. Он поднимает свой взгляд на учителя и как-то нездорово улыбается: — …я поступил на политический факультет, осенью пойду учиться. Мне помогла Ваша вера в меня. И Ваша рекомендация. Господин Шимура прозрачно улыбнулся в ответ. Он послал рекомендательное письмо в институт на следующий день после их невразумительной ссоры. Ему ничего это не стоит, но для юноши эта бумажка могла оказать неоценимую помощь. Приятно думать, будто он снова принимает участие в чей-то жизни. Он так долго никого не учил и ему даже захотелось признательно положить ладонь на сердце, но он пресекает этот порыв. Данзо шумно усмехается и качает головой: — Ты молодец, Саске. Уверен, ты и без моей веры и рекомендации бы справился, — его голос звучал непривычно нежно и Саске нервно передёргивает. Он снова кусает губу. — Я знал, что Вы так скажите, — оскалился он и сощурился; он немного помолчал, рассматривая лицо учителя и наконец подаёт голос, холодный, жуткий хрип. — Есть ещё один вопрос, который я всё давно хотел Вам задать. Скажите… Господин Шимура кивнул, давая знак, что он слушает. Он повернулся к кофейному столику и поднял книгу с чашкой чая, желая отнести всё это на кухню, ему казалось, диалог лучше продолжить там. Саске тяжело смотрит ему в спину и задаёт свой вопрос: — Вы омега, Данзо-сама? Из рук выпала книга и чашка, на ковре выступили тёмные и влажные пятна чая. Советник ошарашенно уставился на гладь столика. Ему казалось, что его сердце упало на пол вслед за этими вещами. — …что ты сказал? — испуганно пробормотал Данзо, обернувшись. — Вы омега, Данзо-сама? — отчётливо отчеканил Саске каждое слово. Советник молчит, рассматривая юношу. Не подаёт вида, в каком ужасе сейчас пребывает, остался абсолютно хладнокровен. — Нет, — твёрдо отрезал он. — Вы лжёте, — ухмыльнулся юноша. — Нет. Я не вру, — лицо мальчика неизменно, он не верил словам господина, поэтому Данзо удручённо вздыхает. — Саске. Не вынуждай человека почтенного возраста и чина объяснять тебе что такое «низшее звено», — он надавил на последнее слово так, будто признаваться в этом ему оскорбительно, это очень хорошо прозвучало, по-человечески, но юноша остался холоден, не отнимая взгляда от советника. Саске только ухмыльнулся. Как удобно господин Шимура устроился, — а ведь и правда тяжело заподозрить в нём кого-то кроме низшего звена, Саске за последнюю неделю весь извелся от домыслов и отрицания. Только он знает, что такое низшее звено, он учился с такими, и ни на одного из них у Саске не было такого крепкого стояка как сейчас. Ни на одного он так страстно не мастурбировал. Саске не влечет к альфам, его влечет к омегам. — Хах. Низшее звено, а то как же, — мрачно посмеивается он, а потом резко возвращает свой угрожающе-игривый вид. — Сыграем в игру, Данзо-сама? Альфы называют её «удав». Слышали когда-нибудь? Слышал. Он знает, что это за игра, Хирузен о ней рассказывал. Шах и мат. Данзо припёрли к стенке, ни одна ложь в мире не опровергнет домыслов Саске. Для альф такие забавы обыденность. Они не стеснялись показывать друг другу гениталии и чего только не стеснялись при друг друге и игры имели соответствующие, но Данзо не альфа, тем более не принадлежит к левому движению по абсолютному принятию сексуальности. У него закончились словесные причины, которые могли бы переубедить юношу. Будь он альфой — он бы выказал ему феромон и всё сразу доказал, на самом деле, Саске этого и добивается, Данзо это понимает, но он попросту не может. Его феромон сделает только хуже. После открытия Орочимару он ещё более боялся его выпускать. У него нет ничего вопреки, он безоружен. Господин Шимура некоторое время смотрит на Саске ошарашенно, не понимая, как поступить. Ученик пришёл именно с этой целью, в его глазах виделось стойкое упорство всё узнать, и он правда готов пойти на многое ради этого. Данзо вздыхает, он мог бы надавить на их отношения «учитель-ученик», но с руки Данзо они уже давно не такие, они не такие с того дня, когда Саске его обнял и жил у него дома. Ученик искренне считает, что имеет право это знать, ведь видел в том близкого человека, своего друга и наставника, а господин Шимура не давал и намёка будто это не так. Они подружились, они вместе гуляли и пили чай, — Данзо готов убить себя за очередное послабление бдительности. Он снова облажался! Взгляд юноши режет как нож — такой же был и у Шисуи. Нет. Только не опять. Господин не выдерживает. Одно только воспоминание обо всех бесчеловечных и чудовищных домогательствах, и его ноги сами несут тело прочь. Он подрывается с места и это очень плохое решение, альфам в гоне ни в коем случае нельзя демонстрировать реакцию. Саске хищно оскалился в ответ. Не сбежит. Юноша перехватывает мужчину, схватив за руку, и силой прижимает к себе. — Будет Вам, это только маленькая юношеская шалость, в этом нет ничего страшного, — смеётся он. — Альфы делают такое постоянно. Я покажу Вам свой, а Вы покажите свой. — Нет! Я старше тебя и по возрасту, и по положению! — советник задохнулся от ужаса, отцепляя от себя юношеские руки. — Люди моего чина не играют в такие гадкие игры! — Ещё как играют, — оскалился альфа. — Чем Вы думаете, занимаются высокопоставленные альфы в банях? — Парятся! Они не… — края халата резко рвутся в сторону, Данзо вздрагивает от испуга, как же легко это юноше далось. — Ах! Они не делают такого! Пусти меня! Что на тебя нашло?! Всё без толку. Саске стал значительно сильнее. Данзо сам сделал его таким. Какой ироничный поворот судьбы — стал жертвой силы, что он взрастил. Саске крепко хватает советника поперёк тела и укладывает подбородок на плечо. Его голос звучит глубоким, слегка тихим рычанием: — Не знаю, — внезапно серьёзно ответил он. — Меня просто влечёт к Вам. Как к омеге. Я не испытывал подобных чувств к альфам. Никогда. Значит, Вы не альфа. Хочу убедиться в этом, иначе сойду с ума. — Каких ещё чувств? — возмущается учитель. Саске некоторое время молчит, а потом поднимает бровь в недоумении: — Неужели Вы не заметили? Даже Сай это заметил. — Я не понимаю! — учитель продолжает возмущаться и вырываться, и юноша хмурится. Сейчас поймёт. Альфа резко толкает учителя на диван и воспользовавшись замешательством, тесно прижимается, чтобы впиться в его губы. Данзо удивлённо простонал и вцепился в плечи юноши, усиленно от себя отталкивая. Не помогло. Саске жадно ласкал его губы, оттягивал их зубами, не беспокоясь о боли, зарывался языком всё глубже, оглаживая нёбо и язык. Язык учителя мягкий и тёплый, на вкус как сладкая мята. Юноша снова рычит и валит советника на диван, не отнимаясь, зарывается пальцами под халат, оглаживая мягкие груди и живот, и наслаждаясь каждой дрожью тела в ответ на это. Каждое его касание сопровождается сладкой волнительной дрожью, как в его пошлых фантазиях. Наконец, господин Шимура почувствовал причину плохого поступка ученика. Эта причина, пробившись через опухшие пазухи, осела сейчас в его лёгких — феромон. В отличие от Итачи, чей огонь был тёплый, даже жаркий, Саске обладал огнём холодным, проступающим в носу яркой резью, и оставаясь внутри дымной терпко-сладкой свежестью. Старший брат называл его феромон «молнией в дождливый день». Перечные ноты придавали ему яркость и пылкость, ударяя в нос сочными и насыщенными аккордами, а шелковый мускус стелился вслед, очаровательным шлейфом тянувшись за обладателем и кружа голову всем поблизости. Бодрящий и живительный аромат, ломанными линями озарял воздух вспышками, как шальная молния, — и быть может, молния не впечатлит, не тронет сердце, но надолго обожжёт сетчатку глаза. Его чувственность органично сочетается с напористостью, присущей сильному доминантному альфе, этот запах могущественно доминировал над остальными, но виделась в том и ласковость. Супротив убойным аккордам, плавные влажные ноты, послабляли напор, раскрывая аккуратную бархатную сердцевину. Успокаивали, как капли тёплого вечернего дождя. Это благородный и густой феромон, и носят его с честью. Господин Шимура чуть не задохнулся от его страстного характера. Бесподобный запах. Так и пахнут могущественные эпсилоны. Саске отпрянул от господина, вожделенно разглядывая его лицо. Еле придя в себя, советник хмурится и наконец восклицает то, что так желал сказать, во время этого нахального проникновения в его рот: — Учиховский выблядок, так ты ко мне в гон пришёл?! Это первый раз, когда Саске услышал от него ругательство. И куда же делось всё это «должно сохранять достоинство» и прочая надменная хрень? Попался, заносчивый засранец, значит он наконец почувствовал его феромон. — А что? Если Вы альфа, — холодно произнёс Саске, не отрывая от мужчины алых глаз. — Вас не должно это волновать. Однако Вас это волнует. Вы очень долго вызывали во мне подозрения. Я ни разу не слышал весь Ваш феромон. Даже для низшего звена это странно. — Учитель должен вызывать уважение, а не жалость, поэтому я не выказывал его! — Данзо продолжает врать, не выражая ужаса, продолжает злиться и кричать, потому что не знает, как ещё остановить юношу. Но все его крики и протесты теряются в задыхающемся стоне, стоило юноше облизать его шею. Услышав это, юноша скалится: — Альфы так не стонут. — Это не… — он буквально подавился от возмущения. — Нахал! Как тебя воспитали родители? Они что, совсем не учили тебя уважению к старшим? Отрезать бы тебе язык, паршивец! Ну почему он его не слушает? Почему не останавливается? Куда пропало всё его уважение, ну почему альфы так резко меняют характер и становятся столь безрассудными, стоит им услышать или хотя бы заподозрить поблизости омегу? Данзо-сама искренне не понимает, какое значение имеет его пол? Какая Саске разница? Даже если его учитель окажется омегой, почему он так рьяно и настойчиво стремится это узнать? Зачем? Потому что чувства окажутся естественными. Господин Шимура не мог этого понять, ни у Итачи, ни у Шисуи, ни у Саске. Альфы ведь другие. Им важно, чтобы любовь была возможной, они не терпят никаких запретов и преград на пути к сердцу своей омеги. Тем более природных. Ведь Саске сейчас нервничал ничуть не меньше господина Шимуры, он тянул, потому что боялся оказаться не прав. Если он сейчас не прав, то глубоко оскорбит советника и их отношениям придёт конец. Он поставил на кон всё. И только лишь для того, чтобы увериться в возможности таких отношений. Как в своё время сделал Шисуи. Поэтому он так болезненно терпел эти четыре года, не понимая свои собственные чувства. Ведь как так, сердце любит человека как омегу, а это на самом деле альфа. Саске четыре года терпеть не желал, он настойчив, когда дело касается его чувств, не желал не понимать самого себя, а он уже долго находится в этом подвешенном состоянии. Вместо того, чтобы думать, он решает действовать. Юноша резко распахивает полы халата, советник сжимает ноги и не прекращает попыток вырваться, но всё это уже не важно. Саске крепко придавливает его к дивану и аккуратно проходится ладонью от живота, до самого лобка. Давай. Покажи. Кто ты на самом деле. Данзо вздрагивает и моментально останавливается, широко распахнутыми глазами смотря юноше в глаза. Саске улыбнулся. — Я чувствовал, — голос дрогнул, когда юноша нащупал пухлые губы вульвы, но его взгляд потускнел, окрасился слегка видимым алым. — Нутром чувствовал, что Вы омега. В глубине души всегда это знал. Эти Ваши бессознательные прятки за моей спиной. Ваша нежность и доброта. Ваша чувствительность от каждого моего касания. Ваше нежелание вступать с альфами в конфликты. Вы омега, — он победоносно улыбается и постукивает себя по виску пальцем. — Я слишком умён для такого. Секрет раскрыт. Опять. И причины, по которым Саске догадался о лжи господина упрямо брошены в лицо. Данзо вёл себя никак альфа. Он делал вещи, не свойственные альфе: он выслушивал, поддерживал, обнимал, позволял себя защищать, позволял жить у себя дома. Ни одна альфа бы так не поступила. Господин Шимура удручённо вздыхает, закрывая веки, ему нечего сказать вопреки. Откуда ему знать, как ведёт себя настоящая альфа? Он жил так шестьдесят девять лет и быть может в чем-то уже послаблял бдительность, в чем-то уже не так хорошо отыгрывал, ведь признается честно, не о том были его мысли последние месяцы. Он стыдливо признавался, что устал от такой жизни, но продолжал жить так, потому что не мог иначе. Возраст у него такой, все навыки растворяются в забвении, восприятие искажается временем, но всем остальным его поведение странным не казалось. Проблема не в нём, это в Саске проблема. Потому что у него эрекция на кого не попадя! — …и что? — злобно шипит советник, приоткрывая глаз. — Что с того? Что ты будешь делать? — он не выдерживает и грозно повышает голос. — Зачем тебе это знать? Поглумиться захотел? Саске удивлён этим словам. Он не стал бы глумиться по тому поводу, о нет, он только исполнит алчущее его нутром страстное желание. Он хмурится и пожимает плечами: — Нет. Зачем? Я Вас трахну. Его голос звучал так непринужденно, что это даже пугает. Господин широко распахнул глаза и вцепился в диван пальцами: — Что?! Абсолютная наглость! Нет, он же не может быть серьёзен! Однако действия юноши сметают все его надежды, Саске вновь облизывает шею советника, ласково оглаживая пальцами увлажнившиеся от возбуждения губы. Господин крепко хватает его за плечи и шумно выдыхает, сводя вместе ноги. После всех тех ситуаций, он больше не мог сдерживать феромон в течку. При всём желании он никак более не мог напрячь мышцы шеи, в процессе домогательств. Его тело умное, оно всё поняло. Оно поняло, что нашлись альфы готовые с ним спариться, оно ждало шестьдесят лет и более ждать не намерено, но Данзо клянётся, что не позволит этому случиться. Как жаль, но мышцы шеи от одной лишь силы воли не напрягались. Советник судорожно вздохнул, вжимая шею в плечи, но феромон вырвался из-за всех подлых манипуляций альфы. Он не мог не возбудиться, феромон в гон обладает чудовищными свойствами — моментально нейтрализует действие их малой дозы лекарства. Страстные вздохи, еле удерживаемые советником, дрожью пробегают по коже, альфа рычит в ответ, кусая нежную кожу клыками. Юноша поражённо молчит, вдыхая запах, вожделенный им такое долгое время — феромон его учителя. Насыщенный, густой травянисто-медовый аромат, сладковато-горький и томный, как удушающая лесная влага. Один только вдох и в глаза ударяют яркие алые вспышки, рассудок помутился моментально, закружилась голова. Вот это да. Сногсшибательный эффект. Пленительный жар волнами пульсирует по его коже, застилая глаза алой пеленой, так и хочется вдохнуть ещё. Юноша тесно сжимает плотную ткань дивана и выдыхает паром. Такое мучительное состояние оборачивается наслаждением, как будто нежными мурашками прошлись от кожи головы и до самого копчика. Ему так и виделся влажный лес с тёплой медовой моросью, он чувствовал солнце на своих плечах, и его сердце сжимает лихорадочный, почти болезненный отголосок эйфории. Это стоило долгих ожиданий. — Меня безумно к Вам влечет, — зарычал он. — Мне нравится Ваш ум. Ваше тело. Ваша доброта. Ваши глаза, — его ладонь тесно проводит от горла до живота, советник хватается за его руку, и юноша поднимает на него взгляд. — Мне нравится Ваш утонченный, полный манер и лоска образ. И мне нравится Ваш запах, — он вновь зарычал, и уткнулся носом в шею омеги. — Охуенный феромон. Вы же могущественная омега, да? Вы очень редкие. Отец говорил на одну такую омегу приходится шесть альф. Почувствовал. Он услышал его феромон и подумал, его учитель такой же доминант. Советник жмурится от горести, так обидно ему стало за это, — Саске всё заметил. Лекарство не помогло. Слишком маленькая доза секреции, чтобы спрятать его дьявольский запах. Если бы его укусил настоящий высший эпсилон, этого бы не случилось. Но он же не знал, чем закончатся их волнительные отношения. — Нет, — еле выдавил из себя он. — Я не могущ… — Не обманете, — перебил Саске. — Только доминантная омега способна спровоцировать меня. Ваш феромон абсолютно не похож на среднее звено. Да что в голове у этих Учих? Почему они постоянно пытаются обвинить Данзо в своей распущенности? Не был он доминантной омегой! Это они не умеют контролировать себя! Сказать бы ему, что он ошибся, что это недоразумение, только его феромон могущественный, но сам он нет! Советник пытается его вразумить, но всё без толку. Юноша отнимается от шеи, и огладив колени господина, наклонил голову, вперяясь в глаза учителя всем своим могущественным вожделением. Он лихорадочно улыбнулся и сжал колени теснее, расставляя их в сторону. — Если я кончу в Вас, Вы же забеременеете? — сверкнул клыками он. — Течка есть, значит не закончилась фертильность, ведь так? Господин Шимура ужасливо вздрагивает, отползая назад, но юноша рывком притягивает его ближе. — Я всегда хотел свою семью, — мрачно бормочет он. — Такую семью, в которую хочется возвращаться. Я никогда бы не ссорился с женой, любил двух своих детей одинаково и никогда бы не позволил им кусать друг друга, — его взгляд омрачился, потемнел, и голос оброс глубоким и тягостным рычанием. — Хотите детей, Данзо-сама? Все наши дети будут доминантами. Представителями высшего звена. Ведь у нас обоих могущественный геном. Это будут сильнейшие Учихи клана, и они будут… — он усмехнулся, — моими детьми. Господин Шимура давится в ужасе, тесно сжимая спинку дивана пальцами. Ему самому хотелось вжаться в себя настолько, чтобы полностью исчезнуть. Его доброго, покорного ученика будто подменили, — он ещё никогда не видел его столь безумным, как сейчас. Это всё гон. Это инстинкты, это природа, чёртовая, невыносимая, несправедливая природа, это не он. С Шисуи было точно так же. Воспитывал, оберегал, столько сил и времени тратил на этих чёртовых альф, и в итоге всё всегда приходит к одному итогу. В очередной раз поддался слабости, а ведь альфы чувствуют её и впиваются в неё клыками. Недооценил младшего брата Итачи. Посмел себе думать о нём иначе, чем тот заслуживает, но он абсолютно такой же как и его поганый брат - лживое благородство, на деле лишь вульгарность и лицемерие. Больше он не повторит этой ошибки. Если поймать его под воздействие шарингана, насколько быстро он отойдёт? Есть ли у Данзо время хоть на одну попытку спасения? Он потянулся к повязке на глазу, и это сработало как спусковой крючок, юноша прильнул к учителю ближе и крепко ухватив за запястья, страстно впился в губы. — Не-м-м-м! Он целовал его так страстно, как умел. Не отрывался от него ни на мгновение, не давал ему перевести дух. Стоило ему вырваться, так юноша вновь ловит его губы своими и увлекает советника в долгий, горячий поцелуй. Его стоны терялись в юношеских губах, он вырывался, толкал плечи юноши ладонями, уводил бёдра дальше от вздымающейся, сквозь брюки эрекции. Он чувствовал головку даже через ткань, которая уткнулась к самому его преддверию и неосторожно ласкала его губы от каждого неосторожного движения Саске. Он вновь громко мычит, когда пальцы юноши легли на клитор и тесно сдавили его, заставляя худое, подтянутое тело крупно вздрогнуть. Господин Шимура вырывается, запрокинув голову на спинку кресла, с глубоким стоном. Юноша выше заводит его ноги, обнимая его лодыжками свою талию и ласкает его мочки уха, его шею, заставляя советника вновь и вновь стонать, и вздрагивать. Юноша так плотно уткнулся членом к его влагалищу, что не было уже никаких сил противостоять. Он обжигал его животным жаром похоти. Этому большому и крепкому члену тесно в брюках, и он будто бы рвал ткань своими объёмами, желая вырваться. Данзо смотрит на него и содрогается от ужаса. Нет, это в него не поместится! Альфа ласкал его в такт пульсу, сначала медленно сдавливая порозовевшие губы, но в конце концов, стоны чрезвычайно возбудили его и ласки обросли скоростью. Господин Шимура пытается увести бёдра от его пальцев, но ему некуда деться. Юноша его не отпускал. Трение кожи обжигает, всё тело увлажнилось и горло пересохло. Господин Шимура вновь выгибается, пытаясь выскользнуть из рук альфы, но в конце концов, юноше это надоело. Он вывернул омегу, повернув её спиной к себе и заламывая руку, ещё быстрее и грубее ласкал клитор рукой, заставляя советника под собой кричать и вырываться от наводнивших лобок чувств. Их слишком много, и они слишком яркие, чтобы их игнорировать. Всё это так не вовремя, голова закружилась от чувств — тесного трения о мужество юноши, соприкосновения с его упругой грудью, его быстрые горячие пальцы, его тяжёлое дыхание над самым ухом, и его густой пленительный феромон. Советнику невыносимо это терпеть. — Не-а-ам, хва-а-а! Пре-а-а-а-ах! Нен-н-н-нм-м! — он прячет стоны от оргазма, укусив мягкую обивку дивана, только бы не спровоцировать альфу на очередные грубости своими криками, но тому всё было достаточно. Ему предстал шикарный, пленяющий сердце вид. Выгнутая изящной дугой спина, покрытая влажным жаром переходила грациозными линями в выставленные дрожащие бедра, испачканные густой смазкой. Одно касание до порозовевших губ и омегу крупно трясет, он сжимает ноги вместе, но альфа силой расставляет их в стороны. Влагалище податливо раскрывается в ответ, обильно истекая сладострастными соками. Саске хищно облизывается. Омега готов к проникновению. Юноша отнимается от шеи советника, Данзо наконец может повернуться и на обозрение ему предстают два алых угрожающих глаза. Саске уже не соображает, он впал в то жуткое состояние помешательства, в какое впадали все альфы, слыша феромон господина. Данзо ужасающе выдыхает. Ему не отбиться от альфы в гоне. Никак. И после всех пережитых домогательств, организм теперь не желал ему в этом помогать. — …что же мне делать? — ошарашенно бормочет он и обречённо падает лбом на подлокотник дивана. — Да приди же ты в себя. Ты же будешь об этом жалеть. Неужели ты совсем не можешь этому сопротивляться? — Я хочу от Вас детей… — тяжко хрипит юноша горлом. Господин жмурится и уже кричит от отчаяния: — Я тебе их не дам, я не могу иметь детей! Я бесплоден! Омега врёт. Он пахнет как фертильная омега, а не как бесплодная. Каждый участок его кожи источает этот пленительный, безумный аромат — как же сильно, как же мучительно страстно его тело желало детей и как настойчиво просило об этом альфу. Умоляло оплодотворить его. И альфа противиться этому зову не мог. Чтобы сейчас омега не сказала, больше она альфу не обманет. — Можете… Ха-ха… Я чувствую… — и с этим мрачным рычанием, о преддверие его влагалища весомо потерлись головкой. От неожиданности, советник крикнул и подался вперед, снова пытаясь сбежать, но юноша схватил его за запястья и потянул на себя. Данзо не мог позвать на помощь, чтобы не раскрыть персоналу свой пол. К тому же от омег не будет никакого толка, феромон могущественного эпсилона не даст им и шагу ступить в эту комнату. Но и не мог сопротивляться достаточно, чтобы укротить буйного альфу. Он вытерпит? Ради тайны, ради долгой болезненной жертвы, невыносимого существования во благо города? Он вытерпит свой первый раз?***
Шисуи зашёл к Итачи сразу после ухода младшего брата. Они наладили своё общение еще с прошлой их попойки. Шисуи наконец простил друга за «мудачество», а Итачи решил спокойнее относиться к привязанности друга. Он ещё раз упомянет, как же хороши его таблетки! И почему он сам не додумался прийти к врачу? Он напишет целый список весомых причин почему. Во второй раз он тоже без Саске не пойдёт. Итачи налил другу чая и усадил за стол, а сам, уселся на пороге двери выходящей на террасу с чашкой кофе в руке и сигаретой в зубах. Они болтали о многом, ни о чём не беспокоясь, как в старые добрые деньки и юноше даже показалось на миг, что он чувствует призрачный отголосок умиротворения. Сегодня хороший день — солнечно, но не жарко, с улицы слышатся крики соседских ребятишек и шёлковым ветром донесшийся запах, глубокий и сладкий, как липовый мёд. Ничто ему не испортит этот день. Итачи заметил маму у ворот с сумкой, доверху набитой продуктами. Она машет сыну, и он торопливо тушит бычок о кофейную банку у балки террасы. Зайдя домой, Микото со всеми ласково здоровается и разгружает сумку, раскладывая продукты по полочкам в холодильнике. Итачи садится рядом с Шисуи. Микото быстро оглядывает их и отворачивается обратно. — А где кроля? — интересуется она. — Не знаю, — с напускным и явно театральным безразличием отзывается Итачи. — Да, но сегодня у него гон, — напоминает матушка и хмурится. — Ему нельзя никуда идти. Шисуи, услышав это, рявкнул озорным глубоким басом: — О-о-о, гон. Хочу посмотреть, как вы двое сражаетесь за стул. Ха-ха! — Шисуи, — Итачи поворачивается к другу и смиряет его взглядом, а потом возвращает себе непринуждённый вид и поворачивается к матушке. — А меня это не касается. Матушка осматривает его некоторое время, сделав некие выводы и снисходительно кривит губы, придав голосу строгий тон: — Заяц, даже если он тебе нагрубил, будь выше этого. И ты себя в гон безобразно ведёшь. Нельзя было пускать его на эту тренировку. В гон тренироваться опасно. Я думала ты его остановишь. — Какую ещё тренировку? — напряжённо хмурится Итачи. Шисуи ошарашенно вторит ему взглядом. — Он же ходит по пятницам на тренировку нашего военного советника, — матушка в недоумении нахмурилась следом. — Ты что забыл? Итачи и Шисуи понадобилось мгновение, чтобы осознать сказанное. Они резко повернулись друг другу и схватившись за головы дружно воскликнули: — …бля-я-ять!!! Да. Он забыл. Таблетки ему помогли, но память у него сталась совсем дырявая. Они моментально подорвались с места, испугав матушку. Итачи не волновало какое оправдание он придумает дабы объяснить столь пугающую реакцию, единственное, о чём он сейчас думал так это сколько времени Саске уже там находится? Его разрывало изнутри ужасом и гневом. Он молился, чтобы Саске не оказался там, чтобы своими импульсивными дебильными подростковыми мозгами не додумался до глупости. Он разозлился на себя — он с самого начала был против этих тренировок, он знал, чем это закончится! И он допустил это! Доверился брату, позволил ему своеволия и теперь в ужасе бежит в злосчастное поместье, готовый к самому худшему! Его голову переполняли всевозможные последствия от его глупого поступка, он мучительно размышлял о способах защитить своего брата от разъярённого военного советника. Какой же будет скандал! Итачи болезненно жмурится, чуть ли не отчаянно выдыхая, Шисуи обеспокоенно смотрит на него, но после поворачивается и мгновенно прыгает на крышу соседнего здания, чтобы перепрыгнуть на крышу имения советника. Итачи повторяет за ним. Однако во дворе обгоняет Шисуи и чуть ли не с боем, срывая с петель двери, врывается внутрь. Итачи видит брата и со всей силы сбивает его на пол, крепко сжимая поперёк тела. — Неуправляемый кусок дерьма! — не выдержав переполнявших чувств, завопил он. — Именно поэтому я и кусал тебя! Никогда не думаешь о своих поступках, сначала делаешь, потом думаешь, и вот к чему это приводит! — Ебало своё завали! — зарычал Саске в ответ. Шисуи оказался немногим погодя. Он позволил Итачи войти первым, потому что не хотел вредить Саске. Он бы не выдержал того, что мог увидеть. Юноша обеспокоенно садится рядом с Данзо, тот смотрит на него в ужасе, тщательно укрывая себя халатом. Кажется, он абсолютно не рад, что вместо одной альфы, здесь теперь трое. Шисуи хотел было приблизиться, но господин Шимура крупно вздрагивает, и резко затыкает ему нос ладонью. — Не вдыхай, — цедит он сквозь губы. — Просто не вдыхай это. Это из-за него он такой. Он очень опасен, вам надо уходить. — Вы весь дрожите… — Шисуи аккуратно накрывает его ладонь своей и сжалобился взглядом. — Сейчас их разниму. Потерпите! — Нет! — господин Шимура схватил юношу за локоть. — Шисуи, не иди туда. Будет ещё хуже. — Но я должен помочь им, — юноша настоял, но господин так сильно сжал его локоть, что ему аж подурнело от мысли, как сильно сейчас господин боится. Их троих. — Не поможешь, — хмурится Данзо. — Твой феромон их только разозлит. Эта драка перерастет в борьбу за спаривание, если ты вмешаешься, и когда это случится вы все трое с тормозов слетите. У юноши гон, он и вас спровоцирует! Прошу тебя. Просто уходите. — Я не могу оставить Вас в таком состоянии. Позвольте хотя бы отнести Вас подальше отсюда. Господин Шимура ужасливо осмотрел двух братьев — Итачи уже под действием феромона своего брата. Ситуация абсолютно ужасная. Данзо присутствовал при таких драках лишь несколько раз и знал, сколько бы альф не пытались разнять двух альф в гоне, в конечном счёте, присоединялись к ним. Хуже и то, что здесь находится омега. Если даже среднее звено может спровоцировать доминантных альф на борьбу, чего и говорить о высшем звене. С каждым мгновением, пока Данзо уговаривает Шисуи уйти — у него всё меньше шансов на побег. От его присутствия ему сталось дурно, будто внутри что-то настойчиво откликнулось на его феромон. Советник истерично вздыхает — разумеется откликнулось, лекарство ведь сделано на основе его секреции. У него с ним связь, пускай искусственная, созданная приёмом лекарства ещё несколько дней назад, но связь. Чёрт возьми. Худший итог из всех возможных. — Да как ты не понимаешь?! — замученно воскликнул он. — Мой феромон уже на тебя подействовал, он уже в твоей крови. Тебе нельзя его больше вдыхать! Не будь таким самонадеянным, ты через две минуты впадешь в гон! Просто уйди! Вот уж две минуты, — это вряд ли. Ни один феромон на такое не способен. Господин Шимура явно преувеличивает его дьявольские свойства. В прошлый раз Шисуи сдержался, поэтому искренне верил, что и в этот раз сможет до конца сохранять рассудок. Из-за подскочившего адреналина, ни Итачи, ни Шисуи не заметили в какое адского логово они проникли. — Просто доверьтесь мне. Давайте я унесу Вас подальше отсюда, а потом попробую вывести их из поместья. Хорошо? Обопритесь на меня, — Шисуи поднимает советника за руку и аккуратно придерживая за талию спешит выйти из комнаты. Господин Шимура не сопротивляется, еле волоча ватные ноги. Голова кружится. Зрение теряется короткими тёмными вспышками, он жмурится, но голова не перестает болеть. Словно его мозг сжимает раскалённый резиновый обруч. Шисуи поступил опрометчиво, он задержал дыхание, чтобы не вдыхать феромон в такой густой и тяжёлой концентрации прямо рядом с собой, но тот всё равно оседал в ноздрях и с каждым неловким вздохом проходился по коже волнами влажного жара. Господин Шимура был прав, но Шисуи не желал показывать этого, чтобы его не пугать. Он не учёл одной детали, в прошлый раз Данзо тяжко, но скрывал свой феромон, а сейчас всё иначе. Сейчас Шисуи полноценно его услышал. Его было так много, что даже дышать было тяжело, словно воздух превратился в желе. Юноша усаживает советника на кровать и давясь воздухом, утирая проступившие от тяжёлого и густого запаха слёзы, пытается убежать в гостиную. Данзо резко хватает его за руку. Шисуи оборачивается. Ему всё тяжелее дышать рядом с ним, всё тяжелее сдерживать свой гон, но он не может отпихнуть его руку. — Вы отпустите? — почти взмолился Шисуи. Советник отпускает его. Шисуи вновь направляется ко входу, но Данзо вновь хватает его за руку. Альфа в замешательстве, алыми, блестящими глазами молит господина отпустить его снова, но омега только удручённо поджимает губы в ответ, со взглядом неподдельного ужаса от своих действий. Нельзя. Нельзя! Не приемлемо. Нельзя его удерживать, но Данзо не может разжать ладонь. Это его альфа. Он всегда был его альфой, всегда принадлежал ему и сердцем, и душой, но сейчас тело наконец-то приняло его полностью. Он не может отпустить свою альфу. Не может. Одна только мысль об уходе Шисуи и сердце сжимают холодные тиски отчаяния. Данзо встряхивает головой, борясь с мучительными мыслями. Ужасное положение. Разумом он всё понимает и тем хуже всё предстаёт ему прямо сейчас — он всё слабее и слабее управляет собою, но остановить это не может. — …не могу, — ужасливо пробормотал он и понурил голову. — Я не могу разжать руку. Просто… Уйди. Ты же можешь. Шисуи вперяется в советника двумя алыми глазами и молчит. Живот скрутило холодной резью от мыслей. Есть только одна причина, по которой омега не отпускает альфу в свою течку. Она им помечена. Шисуи лихорадочно выдыхает и кидается к господину, одергивая ворот на его шее. Укуса нет. Он пытается вспомнить тот стыдливый день, когда они в очередной раз поссорились и он сорвался, перебирал стыдливые воспоминания, но клялся себе, что только пугал господина и не кусал его. Шисуи вновь одёргивает руку, но Данзо только жмурится в ответ. Руку он его так и не отпустил. — Вы… Что… ? — юноша нервно трёт лоб, пытается не задохнуться, пытается держать себя в здравом рассудке, мыслить адекватно, но от догадок, его будто разрывает изнутри. — Когда Вы успели мною пометиться? — ошарашенно спросил он. Господин Шимура опять жмурится — легко догадаться, всё слишком очевидно. Они использовали самую малую дозу, на которую могли пойти и даже от такого количества секреции возникла связь. Данзо некого винить, ни себя, ни Орочимару, они не знали к чему это приведёт. Данзо не собирался пересекаться с Шисуи на протяжении опытов их лекарства, прекрасно понимая, к чему может привезти связь с живым эпсилоном. Раньше он не беспокоился об этом, ведь все эпсилоны, с которыми он поддерживал искусственную связь — были уже мертвы. Он не беспокоился о естественной реакции тела на встречу с ними. Данзо ничего не рассказывал Шисуи о своих лекарствах, не рассказывал, как многие годы испытывал своё тело искусственной связью с мёртвыми альфами, не рассказывал, как именно они добывали нужную вытяжку. И это нельзя объяснить за минуту, а времени у него почти не осталось. Когда он впадет в состояние «ложной овуляции» то потеряет рассудок, не сможет более управлять собою. Данзо очень, очень давно не испытывал полную овуляцию и не знал какая дьявольская гадость вылезет наружу. Не хотел знать. Ему опять не остаётся ничего иного, кроме как быть честным. Если это подействовало на Итачи, может и на Шисуи подействует. — Извини, — еле выдавил он и вжался в себя. — Мы использовали твою секрецию… Для лекарства… — и опять жмурится. — Но оно странно действует, когда ты рядом. Шисуи шумно выдыхает, пытаясь уровнять бешеный стук сердца. Он вновь массирует лоб, и не понимает от чего ему сейчас больнее — от осознания, что его любимая омега пометилась им без участия самого альфы или от того, как тяжело ему сейчас удерживать гон. Разумеется, лекарство странно действует, это же связь. Шисуи редко метил, но даже он понимал, как она работает. — Конечно. Вы же мною по… — он тяжко сглатывает и поджимает губы, не может это сказать, потому что это ложь. — Данзо-сама. Это так жестоко, — его голос надломился от тоски. — Это очень жестоко. За что же Вы так сильно меня ненавидите? — Шисуи… — отчаянно выдохнул советник и снова вжался в себя. — Я тебе всё объясню… Пожалуйста. Только уйди. Мы поговорим об этом завтра. Его попытки вразумить только сильнее злят. Просит его уйти, хотя сам сжимает его руку и феромон его молит остаться здесь. Просит уйти альфу, чей феромон сейчас течет по его венам. Он ведь мог попросить. Шисуи бы не отказал, даже в ссоре, он бы пометил его, если ему станет от этого легче — но Данзо поступил подлее. Придумал этот цирк, заставил ходить к Орочимару и каждую неделю мастурбировать в пробирку, только для того, чтобы пометиться им без Шисуи. Альфы относились к метке с предыханием, для них метка значила многое и глубокое, такое не объяснить словами и эта ситуация оскорбила Шисуи. Хуже всего то, что Данзо не собирался ему об этом говорить, пока его не прижала ситуация. В очередной раз. Очередная игра с неуместными чувствами. — Вы не хотите, чтобы я уходил, — нахмурился альфа, он упирается коленом о край кровати и громко хлопает ладонями рядом с лицом советника, тот вздрагивает. — Вы же знаете, как сильно я желал Вас укусить всё это время? А теперь я узнаю, что эти загадочные махинации Орочимару напрямую связаны с Вашим нежеланием вступать в какую-либо близость со мной. Данзо-сама, — он приблизился и жарко прошептал над самым ухом. — Вы играете с огнём. То пламя, в которое Вы всё бросаете ветки сейчас воспылает и обожжёт каждый миллиметр Вашего тела. Поглотит Вас. Жадно и безрассудно. Данзо стыдливо кривится, закрывая лицо ладонью: — Не надо… Говорить… Такие пошлости-а-а-а-ах! Клыки пронзили кожу ещё до того, как он успел хоть что-то сделать. Впившись в загривок советника, Шисуи крепко прижал его к себе, выбивая весь воздух из лёгких. Омега стонет и вырывается, феромон впрыснутый в него, обжигает кровь, превращает его нервы в шёлковые нити. Данзо чувствует всё, что Шисуи хочет ему передать и истерично задыхается от этих чувств. Его пометили. В первые за пятнадцать лет. Присвоили себе того, кто всю жизнь хранил верность лишь одному человеку. Шея саднит, но это лишь капля в море по сравнению с тем вихрем эмоций, захлестнувших его. Сколько же Шисуи хотел ему показать, — этих чувств так много, казалось, сердце разорвётся от их обилия и интенсивности. И даже понимая головой неправильность и насильственность этой связи, всё равно, Данзо чувствовал её неимоверно правильной. Руки сами его шею обвивают, — не хочет, но делает, потому что искренне этого желает. Головой признает эти чувства ненастоящими, навязанными лекарством, врёт себе, извивается, всё отрицает и всё равно крепко-крепко прижимает смешную лохматую макушку к своей груди. Хочет унять своё бешеное сердцебиение, но сердце его только громче и беспорядочнее бьётся, стоит мягкой юношеской щеке соприкоснуться с грудью. Какая большая голова… Он так вырос… Если бы он его укусил, Шисуи никогда бы его снова не бросил. Данзо впивается клыками в свои губы и встряхивает головой. Нельзя. Только он ничего не может поделать, и так же не может прекратить бороться. Он глубоко выдыхает, царапая свой загривок ногтями, но всё тщетно. Этот феромон нельзя остановить. Он пытается, как может, напрячь мышцы шеи и вновь, и вновь терпит поражение. Крепко зажмурившись, он бормочет как мантру: — Не ведись на поводу инстинктов… Держись… Не поддавайся этому… Мне нужно сохранять здравый рассудок… Только как не поддаваться? Как бороться с этим? Это как просить шизофреника не видеть галлюцинаций, как алкоголика бросить пить, это как неотвратимая неизбежность. Это болезнь, и она не лечится. Нос обжёг запах сандала. Он открывает веки и встречается взглядом с двумя алыми, обезумевшими глазами. Они смотрели на него изучающе и холодно, облизывая его нервы острыми лезвиями. Этот мёртвый взгляд он из тысячи узнает. — Так ты… Проиграл брату, — еле дыша, проговаривает он с явной досадой, юноша опёрся о край кровати и не двигался, никак не отреагировал, только молчал и смотрел. — Ты… Очень глупо поступил… Ворвавшись… Сюда… — он опять жмурится и стискивает зубы; ему ужасно больно, он пытается сохранять рассудок и всё равно его ладонь аккуратно ложится на чёрные, как смоль, волосы и слегка отпихивает голову. — Ты такой дурак… Жалеть. Будешь… Опять пристанешь ко мне... Со своими угрозами, — и опять жмурится от боли. — Чёрт возьми… Неужели я все же... Проиграл.. Не может поверить в происходящее, убегал от проблем, как всегда делал, но не задавал себе вопросы, лишь бы не принимать реальность. Как всё пришло к этому? Где он просчитался? Как он мог допустить нахождение трёх могущественных альф в гоне рядом с собой? Как мог допустить утечь феромону? Будто тело, почувствовав их намерения, не давало Данзо этих намерений не допустить, сделало для этого всё. Он накрывает правый глаз ладонью, пытаясь успокоить себя, но Кагами здесь нет. Он его не защитит. Всё это метафора, а не реальность. Будь он рядом, этого бы не произошло.. Кагами здесь нет, но Данзо об этом забывает. Феромон троих могущественных альф соединился в один — Данзо никогда не чувствовал ничего подобного. Этот запах обжигал его нос, а оказавшись в лёгких прожигал их изнутри и едким всепоглощающим огнём пожирал остальные внутренности. Феромон вольготно разносился по венам, обжигая кожу, — сталось жарко. Неописуемый запах. Господин не может дышать, с каждым вздохом комната вокруг него плыла всё безобразнее, силясь вовсе растворится в дребезжащем тумане. Этот общий дьявольский феромон съедал капля за каплей его здравого рассудка. Нет никаких сил сопротивляться. Их больше. Он их сильнее, но их больше и власти в их руках куда больше, чем у него. Гон усиливает альф, а течка подавляет омег, не бывает иначе и сейчас он это прочувствовал каждым своим нервом. Саске придавливает его к кровати, авторитетно возвышаясь над его грудью. Когти впиваются в кожу, но советник этого даже не чувствует. Тело обмякло, Данзо не может даже пошевелить рукой, будто нервные сигналы не успевают дойти до пальцев и сгорают в феромоновом пожаре. Жарко. Очень жарко. Тело исходится паром, одежда прилипла к коже. Как всё могло к такому прийти? Тело не слушается. Итачи крепко сжал запястья советника и наклонился, ласково облизывая дрожащие губы. Его горячее дыхание обжигает щёки и язык, феромон тяжело оседает в лёгких. Господин Шимура чувствует, как его ноги резко разводят в стороны, он ничего не мог сделать, сил не осталось ни на какую борьбу. Ему казалось, каждый участок его тела терзался лаской, ощущал клыки на своей груди, руки на своих бёдрах, на своей вульве, чувствовал язык, плотно очертивший силуэт его половых губ — и его тело крупно содрогается от этого. Данзо уже готов к проникновению, его не нужно подготавливать. Манипуляции Саске, их общий феромон и метка Шисуи сделали его настолько чувствительным и нежным, насколько это возможно. Он не чувствовал своих рук и ног, он ничего не чувствовал кроме оглушающего звона внутри влагалища. Это жадное желание, неугасающая, а только всё ярче изводившая нервы, похоть. И чем дольше продолжались эти ласки, тем громче похоть властвовала над разумом. Омега безумно хотел, чтобы в него вошли, чтобы окончили эти мучительные ощущения, избавили его от боли, избавили от этого навязчивого дребезжания. Бесчисленное множество плюсов нашло его сознание в этом желании, ревностно и настойчиво упрашивало Данзо этого захотеть. Он все понял, ещё когда схватил руку Шисуи, — это случится; бороться он не прекращал, но тем и отчаяннее чувствовал внутри подступающий ужас от осознания: он ничего не мог сделать. Мог только позволить себе это захотеть. Но он не хотел, каждой клеткой своего сознания, он искренне не хотел этого. — Нет… — Данзо будто очнулся от сна, так его испугало ощущение животного жара, обжигающего его половые губы. — Нет, Господи, послушай меня, не делай этого! Шисуи, прекра-а-а-а! — горячая головка плавно скользнула внутрь, вырывая в советнике крик, он глубоко вздыхает от новых чувств, и увидев намерения юноши, ужасливо давится воздухом. — Не-е… Нет! Стой! Не двигайся! Нет! — он вырывается со всей оставшейся силой, но руки альфы крепко его удерживают. — Выйди из меня! Не надо, не на-а-а-а-а-а-ах! — мягкие толчки один за другим вырывали из его горла громкие стоны, он съежился, но руки его не отпустили. — Ах! Ах! Ах! Ах! Ощущение заполнения всецело охватило его, он задыхается от чувств и каждый толчок выбивает из него эти чувства, чтобы заново собрать. Он так явно чувствовал всё — все вздутые вены и складки кожи, он полностью ощущал его колоссальный размер и давился им, пытаясь хотя бы привыкнуть. Ощущая так явственно каждую мелочь своими узкими стенками, его чуть ли не рвало от всего, что он сейчас ощущал. С каждым плавным качанием бёдер, с вульгарным влажным звуком и рычанием, волнующим губы, альфа заталкивал внутрь него свою безумную, больную страсть. В этих движениях читалась тоска и помешательство, животное желание обладать тем, кто никогда ему не принадлежал. Пятнадцать лет — пять тысяч четыреста семьдесят восемь дней и каждый из этих мучительных дней, когда он сгорал от любви, от страсти, от ревности и отчаяния, — ощущались явственно в каждом его настойчивом толчке внутрь. Он вбивался в него жадно, со всей своей больной любовью, лишь являя собою своё долгое и невыносимое одиночество. Так сильно желал обладать и получив, не может насытиться. Альфе не нужно грубости, чтобы омега под ним изводилась от похоти, чтобы таяла от каждого прикосновения и кричала от каждого толчка. Господин Шимура задыхается, выгибая спину, пытается дышать снова и снова, но чем глубже Шисуи вбивался внутрь, тем тяжелее Данзо давалось дыхание. Быть лучшим и единственным наследником техник дыхания своего клана — и задыхаться сейчас, не могши наладить ритм, какое унижение. Мышцы словно растаяли в несносном пожаре, увлажняя поры горячим потом. Этому невозможно сопротивляться, он извивался как змея, будто каждое касание до его кожи это уже величайшее удовольствие. Советник был вынужден смотреть, как юноша, которого он одиннадцать лет воспитывал как сына, с глазами полного безумного вожделения, жестоко и безжалостно лишает его невинности. В его лице не было ни сожаления, ни стыда, а только густая, томная похоть, и чем дольше Данзо видел в его глазах этот безумный блеск, тем горестнее ему становилось на сердце. Сколько же раз он видел это во снах и как же ненавидел себя за это. Быть может, и это только сон, как же его сознание хотело в это верить. — Не смотри… Господи… Не смотри на меня, — но его мольбы только терялись за плотным, непримиримым рычанием альф. Пытается спрятать руками лицо, но не может вывернуть их из плотной хватки. Господин Шимура вновь выгибает спину, пытаясь уйти от немого, но удивительно красноречивого взгляда, только чувствует себя обласканным алыми языками со всех сторон. Шисуи смотрел на него не отрываясь, наблюдал мокрое и красное лицо господина, его взъерошенные волосы, закрытый в стыдливом порыве правый глаз и узкие губы, с которых срываются сладкие крики — он смотрел и выбивал, капля по капле, с каждым толчком, его дворянскую заносчивость. Господин Шимура не знает куда ему смотреть. Рядом его ученик и юноша, которого он защищал ещё ребенком. Они смотрели на него жадно и холодно, как животные, а ведь он испытывал к ним некоторую нежность и сокрушался из-за этого. Эти три альфы ему не безразличны — о каждом из них, он по-своему заботился и сейчас не знал, как это воспринимать, считал это наказанием за опрометчивость и доверие. За мысли, будто он может жить как нормальный человек. Почему альфам обязательно любить именно «так»? Шимура мечется, не зная куда ему смотреть. Видеть, как его ноги завели в сторону и как член ритмично терзает его чувствительное, исходившее страстными соками влагалище, выходя из него с каждым разом всё более влажным, — невообразимо постыдно. Он хотел умереть от стыда, но только громче и громче стонал. Данзо прячет взгляд, отвернувшись, и тогда юноша ускорился. — Сто-а-а-а-а! Хватит! Не на…! — он истерично закричал и забился ногами, но Шисуи крепко их ухватил. Спрятаться или сбежать от реальности ему не дали. Невыносимо. Каждое мгновение, которое он ощущает. Каждый толчок, каждое касание к его груди и шее, к его ушам, к его губам — он чувствует это так явственно, будто окончательно сошёл с ума. Эта смесь феромонов, эти похотливые влажные звоны, рычание над его ухом. Голова кружится. Он почувствовал, будто член внутри него стал ещё больше и твёрже и с пленительным громким криком, вытягивает дрожащие ноги. Как хорошо, как хорошо, он сейчас сойдёт с ума. Как же приятно. Так приятно это чувствовать. Ему так нравится. Хочется ещё и ещё, хочется двигаться ему в ответ. Член его страстного альфы так глубоко внутри, и он унимает надоедливый похотливый звон омеги, терзает его чувствительные фасции и яркими вспышками удовольствия бьёт в самое сердце, заводя его бешеный ритм. В глазах звенят размытые пятна, советник пропадает в иллюзорных, еле видимых, образах, не понимая, потерял ли он зрение или глаза затмил горячий пот. Всё его тело напрягается в экстазе, он в последний раз пытается с этим бороться, но удовольствие поглощает его с головой. Собой он более не владел. Омежья сущность поглотила его. Эта сущность, это невнятное сокровенное чудовище. Измученное и гротескное - само по себе не являлось чем-то объяснимым. Сущность, к которой Данзо всегда был особенно жесток. Данзо связывал её с мёртвыми альфами, лишь бы её не слышать, - вынужденная мучиться каждый цикл, раз за разом, она тосковала по тем, с кем связана и кто холодным трупом гнил в темницах Орочимару. Она выла по ночам и плакала, просила их любви, просила столько раз, пока не обезумела. Ей никто не отвечал. Год, два, три. Она сидела во тьме и ждала, и ожидая, пела. Сначала её пение звучало красивой трелью, нежной и влюбчивой мелодией. Но чем больше лет утекало мимо нее, чем дольше она сидела взаперти, не видя света и любви, её песня превратилась в истошный крик. Данзо пичкал её таблетками, затыкал её, запрещал ей и петь, и кричать, но она не сдавалась. Сущность более жизни своей - хотела любви. И сейчас она её получит. Она вырвалась. У неё это получилось. Шисуи не жалел страсти, крепко и тесно вколачивая внутрь неприкрытое вожделение. Отбивая лобок, Данзо непристойно и громко стонал, ластился по простыни горячей головой или напротив, откидывал грациозно голову, красуясь изящными линиями шеи. Ему нравится, и он показывает это: — Ах! А-ах! Грубее! Нха-а-а! — его голос ослабел, оброс сладостным звоном, советник вновь запрокидывает голову и неприкрыто стонет. — Так хорошо! Мне так нравится! Услышав это, альфа зарычал, впившись пальцами в бёдра. Господин чувствует внутри горячую вязкую сперму и кричит звонко и сладко, припадая пальцами к вульве, в страсти лаская её, чтобы кончить вслед своему альфе. Ему не дали времени передохнуть. Его перевернули, уложив на живот и высоко задрали бёдра, кончики длинных волос щекотали спину. Омега чувствует касание головки о чувствительные, от недавнего оргазма, губы и страдальчески выдыхает, сотрясаясь всем телом. Он не готов к проникновению, но в него снова вошли. Он выгибается спиной и чуть ли не кричит, вновь орошая горячую плоть страстными соками. Это был другой альфа, он не знает кто, но понимает, по изгибу его члена. Ему плевать, главное, чтобы этот альфа принес ему такое же безумное удовольствие, как и прошлый. Его движения грубее. Альфа вынуждает его выгнуться, грубо пригвоздив спину к кровати и быстрыми, грубыми толчками, вбивается внутрь и чем громче омега стонал в ответ, тем быстрее заводились упругие толчки. Только когда изнутри вырвался невыносимый порыв, в виде протяжного тихого мурчания, он почувствовал клыки на своём загривке. Матку обдает обжигающим семенем и Данзо кричит, выгибаясь, тогда альфа прокусывает его шею. Ещё одно чувство. Он сейчас сойдёт с ума, помешается от удовольствия. Какой же невероятный вихрь ощущений. Как он мог отвергать это всю жизнь? Какого же блаженства он был лишён! Как приятно принадлежать, как приятно быть желанным и любимым! Это такое неописуемое наслаждение, вихрь всевозможных чувств. Старый дурак боялся и ненавидел альф, а ведь они не сделают ему ничего плохого. Они щедро поделятся всей той страстной и пылкой любовью, на какую только способны. Это опьяняет. Какой же умопомрачительно приятный его первый раз. Признаться честно, омега думала будет больно, даже её похотливое нутро опасалось таких размеров, но альфы так легко вошли в него. Как же долго она этого ожидала и все её мучительные противоборства разуму наконец вознаградились. Ничего, кроме экстаза. Безумного, страстного экстаза. Какие хорошие ему попались альфы, а он воротит нос! Почувствовав, как альфа вышел из него, омега разочарованно простонал. Его подняли за руки, в глазах вновь мылятся неразборчивые образы, но ему плевать, лишь бы его снова и снова касались. Омегу усадили кому-то на живот. Он ощущает пальцами крепкие, упругие мышцы груди и в порыве сжимает их. Хочет кусаться. Данзо наклоняется, заводит тёмные волосы за шею и крепко проникает клыками в загривок. Альфа под ним рычит от удовольствия, плотнее сжимая его бёдра пальцами. Он ощущает очередное проникновение, но в этот раз оно предстало намного теснее и куда более ярким, он тяжко выдыхает и с этим выдохом внутрь протолкнулись глубже. В этом удушливом дыхании теряется тяжёлый, почти лихорадочный стон. Господин опирается руками о простыни, теснее сжимая пальцами ткань и толкается бедрами навстречу. Какое глобальное ощущение заполнения, ему казалось грудь сейчас разорвётся от этого страстного чувства. — М-м-м, — он мычит, сжимая губы в бледную полоску, альфы дают ему времени привыкнуть, и наконец толкаются на встречу. — А-а-а-а-а-ах! Обе альфы вошли в него. Он не ощущал массажа сфинктера, потому что кроме нервных окончаний внутри влагалища ничего не чувствовал, но теперь он понял. На глаза давит горячая влажная пелена, он глубоко выдыхает, понурив голову и движет бёдрами в такт, желая сам управлять скоростью. Тело крупно сотрясает от ощущения заполнения, оно столь колоссально, с каждым толчком выбивало весь воздух из лёгких, а ведь он с таким усилием его вдыхал. Омега щурится, видит перед собой юношу, но не узнает его, и ему плевать на это. Он наклоняет голову и тянется к напряжённому члену, целуя губами головку. Омега любовно облизал всю влажную длину ствола, и податливо открыл рот, чтобы заглотить весь размер. И пока его безжалостно трахали и во влагалище и сзади, он позволял иметь себя в горло. Не заботясь о своём распутном виде, из-за овладевшей им страсти, не боялся длины и покорно принимал её в себя. Он скользил легко и безболезненно, сжимая мышцами гортани вожделенный силуэт. Он глотал внушительный размер и не давился, поражённый своим безумным голодом, нарочито глубоко и громко дышал, и как его горячее больное дыхание покидало лёгкие, как в сладком пении, как пропитывало собой тонкую нежную кожу — заставлял альф жадно желать себя. Само осознание в каком вульгарном спектакле он играет роль, какова эта роль, и голова кружится от похоти. Он поглощён ею. Удовольствие такое пленительное и безумное, что омега жалел о каждом мгновении, когда он себя этого лишал. Он готов признать, что хочет всегда это испытывать. Каждое мгновение своей жизни. Хочет быть омегой. Хочет отдастся альфе. Хочет отдаваться альфе каждый день. Принадлежать и телом, и душой, лишь бы альфы всегда дарили ему такое опьяняющее наслаждение. И когда его помутненное сознание признало это, полюбило это всем своим воспалённым естеством, его шею укусили в третий раз. Последняя метка. Теперь он помечен полностью. Более никто не посмеет его метить. Господин Шимура теперь принадлежит этим альфам. Его страстные неустанные любовники кончили снова, обжигая его внутренности жемчужным соком. Сперма наполняет его и сочится изнутри, её так много, что она вытекает с каждым толчком, но омега готов принять её всю. Ещё! Ещё! Он хочет оплодотвориться ими, хочет стать мамой! Рассудок в конец помутился — одна лишь животная воля и инстинкты, инфернальное стремление удовлетворения лишь низменных потребностей. Омега более не разбирал кто входил в него. Альфы менялись постоянно. Заполнили его собою полностью. Омега позволил этому просто происходить, позволял оплодотворять себя под завязку, пока они не устанут — ведь это именно то, к чему он склонял упрямый разум долгие шестьдесят лет. Он насладится каждым мгновением рядом с ними. Насладится жаром их тел, их тёплыми поцелуями, жадно запоминая их каждой молекулой тела. Сохраняя их яркий образ в своей памяти. Он постарается запомнить тёплые большие ладони, обвивающие его шею. Дыхание на своих щеках. Лишь бы наконец унять ноющее, бесконечное чувство одиночества, так долго изводившее его душу. Ведь завтра, старик обязательно всё испортит.***
На следующее утро господин Шимура проснулся в объятиях трёх доминантных альф, чьи имена он хотел высечь на надгробном камне. Он лежал так до тех пор, пока всё не осознал, пока не позволил себе признать случившееся и не отрицать его. Осознав это — он очень глубоко и долго выдыхает. В голове и груди пустота. Он ни о чём не думал, не позволял себе думать, старательно удерживая мысли за барьером психологической самозащиты. Он молча встал с постели, не замечая ничего вокруг и проследовал в ванную даже не одевшись. Он не посмотрел в зеркало, ведь знал какой вид ему предстанет, и он знал, что его вырвет от этого вида. Бессознательно включил воду в душе и сел в ванную, бездумно разглядывая кафель. Тёплые струи душа ласково обволакивали его голову, но он этого не чувствовал. Он ничего не чувствовал. Только пустоту. — …я всё же повторил судьбу своей матери, — мрачно бормочет он.