После молнии следует гром

Имя Азуми значило «утренний рассвет». Это имя, ей, без рода и клана, дали крепостные родители, служащие дому Шимур уже много поколений. Азуми единственная выжившая дочь семьи — среди погибших от болезни двух сыновей и трёх дочерей, Азуми одна сумела войти в лета. Она красива и кротка, её кожа бледная и прозрачная как дорогой фарфор, а губы пухлые и розовые, словно бутоны чайных роз. В пору возмужания, Азуми похорошела, обрела формы, её бёдра и груди округлились, лицо обзавелось чертами тонкими и мягкими, как и она сама. Волосы её черные, шелковистые, ниспадали до самого живота, обрамляя овальное худое лицо антрацитовым сиянием. Она не открывала узких глаз, пряча ото всех блеск изумрудных радужек, ведь будущим омегам клана Шимур — не положено их показывать. Матушка повязала ей на шею алую ленту, и она озорливо упала ей на пышную грудь. Настал день, к которому Азуми готовили всю жизнь — день её венчания. Внутренний трепет тщательно укрыт от глаз, Азуми неприступна и мать горда ею. — На смотринах веди себя сдержанно, не ссутулься, — наказала матушка, туже затягивая пояс сарафана. — У Шимур два прямых наследника. Они могут показаться тебе неприятными, но не показывай этого. Выбирай тщательно, хорошо, доченька? — Да, матушка, — холодно произнесла Азуми. Матушка подняла голову. Её изъеденное стрессами лицо сморщилось, она смахивает слёзы с глаз, но они продолжали капать с её подбородка. Её дочь пытается сохранить хладнокровие, но не выдерживает и плачет следом. Матушка крепко-крепко обняла свою дочь и упала на покатые хрупкие плечи сальным лбом. — Я буду скучать, доченька, — шепчет она ласково и любовно. — Сильно-сильно скучать по тебе. Азуми тоже. Она безумно, безумно будет скучать по своей матушке. Ведь более, она её никогда не увидит. Матушка провожает её ровно до поместья и совершает крестное знамение ей в след три раза. По обычаям, она сыплет соль по пути домой, там, где шла невеста. Считалось, что так невеста не принесёт в дом супруга домашних духов, а бес не найдёт путь к её новому дому и не сможет украсть. Она делает это с тяжёлым сердцем, но с улыбкой на лице. Поместье клана Шимур располагалось рядом с границами клана Учих. Оно обширно и богато, в нём два этажа и широкими владениями своими оно уходило в самых лес. Азуми трепетно вздыхает, заходя внутрь. Двор огромен, в нём работало множество людей. Когда-то и она здесь слонялась девчонкой с другими крепостными детишками, но сейчас она ступает сюда как омега — как благородная жена будущего наследника, и она гордо осанится. Азуми не желает видеть в своём образе даже пятнышка невоспитанности. Она ступает кротко и плавно, не поднимая головы и закрыв глаза, как обучено. Поражённые обитатели поместья восхищённо смотрят ей в след. Она хороша, её манеры безукоризненны. Одним только шагом она демонстрирует как грамотно её обучила матушка. Все замерли при виде неё — невеста идёт на смотрины, такое редко видишь своими глазами. Протяжные столбы, вымощенные вдоль дорожки, украшены резьбой анималистических сюжетов, множество хищных зверей высечены в их крепком стволе. Кусты благоухающих цветов высажены в ряд, но Азуми здесь прекраснее каждого цветка. Выказывая каждому уважение грациозно, слегка заметно кивает головой и наконец входит в дом. Путь к комнате для смотрин, по обычаю высыпали хлебом. Некоторые клали монеты, другие цветы, — чем славились родовые дома, но главное было показать богатство. Азуми вошла в покои патриарха с повязанной на шею алой лентой. В комнате темно, лишь свечи освещают немногие очертания мебели. Здесь приятно пахнет и Азуми позволяет себе дерзости предположить, что это феромон патриарха — влажный, терпко-горьковатый фужер. Надо же, она ещё никогда его не слышала вживую. Ходили легенды, что только истинные потомки страны Огня носили его, но разумеется, это лишь слухи. Отца отцов, великого героя страны и главу клана, в который она сегодня уйдёт, — звали Изаму Шимура. Главнокомандующий генерал-майор, известный миру чудовищным честолюбием и упорством. Он сидел на диване и молчал, внимательно наблюдая за поступью омежьих ног. Его острые угловатые глаза слегка прищурены, из-под век тлели тихим светом циркониевые угли. Черты его тяжёлые и громоздкие, будто выточенные в камне — выраженные скулы, яркими линиями резали его щеки и перетекали к широким узким губам, обрамленных пышной бородой. Волосы острые, пружинистые, отливали тёмным каштаном, и крупными локонами торчали в разные стороны и слегка серебрились сединой. Одет он как положено — в военный кафтан, подпоясанный алым кушаком, всегда носил с собой шпагу, как символ своего высокого чина. Изаму знал себе цену — одним видом он являл могущество и силу; омега трепетала, глядя на него, а Изаму, не дрогнул мускулом, когда девушка зашла. Она знала, что сейчас происходит — патриарх присматривается. Он изучает её манеры, её стан, оценивает широки ли её бёдра и хорош ли её феромон. Азуми выпускает ещё, прежде чем сесть напротив. — Добро, — сухо подметил Изаму её наблюдательность. Девушка облегчённо вздохнула, слегка приподнимая уголок губы. Она ему понравилась. — Достоуважаемый Патриарх, я здесь, перед Вами и я готова сделать выбор, — почтенно наклонила она голову и прошептала тихим, красивым голосом, как маленькая птичка. — Это хорошо, — мужчина почесал бороду, — но ты не торопись. Всё ли нравится тебе? Хорошо ли наше поместье? Скот? Нравятся ли наши крепостные? Подумай, — с нажимом произнёс он. — Подумай хорошо. Пока у тебя есть выбор. Патриарх добрее, чем Азуми думала. Он глубоко уважает её жертву и её выбор, она чувствовала это сердцем. Какие бы грозные слухи о нём не ходили, Азуми видела в нём честь и благородство. Не каждый патриарх клана станет так своевольно и мягко общаться с омегой. Красивый и сильный, и воспитанный как великий герой клана Шимур — клана грозных воинов страны Огня. Она глубоко почитает его доброту. — Мне всё любо, Уважаемый Патриарх, — лопочет она волнительно. — Я с детства училась служить дому Шимур и когда мне повязали ленту, я хотела идти в Ваш клан и ни в какой-либо ещё. Изаму помолчал немного, быстро посмотрев в сторону двери. Он видел в глазах девушки упорство и большое желание — она всем своим сердцем желала того, о чём говорила, и это тронуло душу патриарха. — Добро. Будь по-твоему, маленькая Азуми, — он встал и вздохнул полной грудью, девушка подняла взгляд следом. — Выбери же тогда моих сыновей и подари клану великого наследника. Заставь моё сердце вновь улыбнуться. Азуми слегка приподняла уголок губы, глядя на него. Ей радостно слышать это. Конечно. Конечно она это сделает. Всю жизнь её растили как мать будущего наследника великого клана, она счастлива от одной мысли понести ребёнка. Ей не терпится возлечь с избранником и стать мамой. Она нетерпеливо поджимает губы. Всё нутро дрожит, но она сдерживает свои чувства, — сидит неподвижно, с прямой спиной и слегка задрав подбородок, как её учили. С виду она холодна, но внутри неё бушевал страстный огонь. В комнату вошли двое юношей — Ичиро и Кайоши, — почти не различные между собой. Взгляд у них как у отца — прямой и угловатый, но лица сухие и вытянутые, явно большей частью внешности они обязаны своей матери. Их взгляд холоден, в них нет и толики того страстного и живого огня, какой горел сейчас в глазах невесты. Азуми позволяет себе слегка надрывисто вздохнуть. Феромон у них обоих тяжёлый — шипровый, с явным тоном табачных листьев. Они жуткие. Оба. Они не похожи на своего отца. Азуми встаёт, как её учили и в реверансе здоровается с юношами. Альфы поклонились. Теперь она должна выбрать отца своего будущего ребёнка, либо выбрать обоих, но выбор сложен. Кажется… Они оба ей не нравились. Неужели, предрекая это, патриарх так настаивал на размышлениях? Будто знал, что они не понравятся ей. Азуми сглатывает, разглядывая их лица и вдыхая их феромон. Матушка наставила не показывать отвращения, и она не показывает. Её учили шестнадцать лет, — всю её жизнь, — быть женой наследнику Шимур, но она даже не видела своего будущего избранника до сего момента. Её сердце пропускает удар. Шестнадцать лет. Шестнадцать лет она шла к этому моменту, она не может уйти, она клялась себе исполнить это желание. Она готова, она может сделать этот выбор, даже если выбор, который она так долго ждала, ей не нравится. Азуми подходит к левому юноше. Его взгляд мягче, но только слегка, а феромон не так больно обжигает нос. Она открывает ему свои глаза, но юноша никак не реагирует — ни здоровается, ни улыбается, лицо его сохраняло хладность. Назад пути нет. Азуми выбрала своего мужа. Азуми возлегла с избранником в следующую же ночь, после своих смотрин. По обычаям, невеста приходит на смотрины в свою овуляцию, а свадьбу играют после брачной ночи, ведь считалось, брак не будет крепким, если в первую же ночь между парой не образуется связь. Пока жених готовился к свадьбе, его старший брат Ичиро, отвергнутый жених, рвал и метал от случившегося. Традиции клана запрещают всем детям патриарха иметь детей, только тем, кого выбрала омега, а это значит, что шансы стать следующим патриархом у Ичиро крайне малые. Совет клана всегда выбирает патриарха с детьми, желая продолжать ветвь по прямому наследованию. Это значит, Ичиро повторит судьбу своих дядь — братьев отца, — кто всю жизнь пребывает в тени брата и не способен вырваться из неё и достичь чего-то более великого, чем нянчиться с племянниками или страдать от канцелярской рутины. Ичиро с самого детства боялся подобной судьбы и вот она настигает его, тянет к нему свои уродливые руки, чтобы окончательно ввергнуть в отчаяние. Он не мог смириться с этим. Он не мог признать, что, обладая таким же законным правом на наследование, он мгновенно теряет его. Злость к Азуми и её выбору переполняло сердце Ичиро. Подумать только, столько лет терпеть своего отца, пытаться ему угодить, обзаводиться полезными знакомствами — и чтобы всё испортила какая-то без родовая омега! Ичиро не мог скрыть гнева перед своим отцом, сразу же после смотрин, пришел к нему за ответом. Отец не сказал ему ничего нового, и сердце юноши окончательно утонуло во мраке уныния и злобы. — …это значит Вы лишаете меня потомства?! — гневно вопит он. — Угомонись, — холодеет в голосе отец. — Юная Азуми выбрала твоего брата, а не вас обоих. Ты не взрастишь своих наследников. Разговор окончен. — Это крайняя несправедливость! — Ичиро ударяет себя по груди. — Я старше, я имею право на своих наследников! Изаму раздражённо вздыхает: — Не попрекай традиции клана. Если бы Ичиро родился Учихой, ему бы позволили иметь потомство. У него даже был бы шанс стать следующим патриархом, — эти традиции казались ему куда более заманчивыми, чем та категоричность, с которой ему пришлось столкнуться в своём клане. Это несправедливо. Он не прекратит сокрушаться, как же это несправедливо. За один вечер потерять всё, к чему он стремился и чем дорожил. Сколько он пережил, сколько вытерпел и всё за дырку от бублика! — Я этого так не оставлю, отец! — грозно рычит он, сотрясая стекла. — Не оставлю, помяните моё слово! Глаза Изаму округлились, налились кровью гнева. Алые зрачки болезненно вперились в лицо сына, вынуждая того ужасливо содрогнуться в ответ. — Как смеешь ты дерзить своему Отцу и Патриарху? — цедит отец жёстко сквозь зубы. — Как смеешь ты ставить мне условия?! — он грозно вострубил, поднимаясь с места. — Вон с глаз моих, отродье, пока я не убил тебя за твою дерзость! Ичиро яростно впивается клыками в губы, но не смеет отвечать. Отец убьёт его за лишнее слово. Ему велено пойти вон, и он слушается. Наклоняется, через силу, сквозь гордость, и пропадает за дверьми. Его снедали гнев и обида. Отец не благодушен, ни к нему, ни к его младшему брату. Он называл их разочарованием, а сам ждал страстно и с рвением внука, желая взрастить в нём дух клана Шимур, который не смог взрастить в Ичиро и Кайоши. Детей своих никогда не хвалил и не ласкал их, отец презирал сыновей, но считался с ними как с будущими наследниками. Теперь же отец и вовсе забудет о своём старшем сыне — отправит на границу или ещё хуже, поставит мелким чиновником в канцелярию, куда поставил всех своих менее счастливых братьев — сделает из него канцелярскую крысу. Ичиро не мог позволить отцу лишить его власти и наследников, не мог позволить ему окончательно загубить свою жизнь. Его младший брат сейчас лежит с невестой. Азуми хороша, но несносна, феромон её медовый и зелёный, а бёдра пухлые, как подобает дородной несушке. Она родит хорошего наследника. Но не ему. Ичиро подходит к двери, за которой сейчас, обвязанная шелком и украшениями, натёртая маслами и молоком, лежала Азуми. Он слышит её феромон и феромон брата, и это взбесило его, заставило кровь вскипеть от гнева. Из-за несправедливости. Он открывает дверь и видит оголённое омежье тело. Азуми, заметив юношу, стыдливо прячет телеса за тканью шелкового одеяла. Ичиро ведёт носом, брат только что был здесь, но сейчас его нет, есть только она — оплодотворенная его братом, голая и беззащитная омега. Будущая мать его племянников. Наследников Кайоши. — Добрый вечер, уважаемый Ичиро. Ваш брат только что ушел, — пролепетала она осипшим, тонким голосом. Азуми выглядит измученной, но ей придётся потерпеть. Он заставит её пожалеть о том, что выбор её пал не на него. Он заставит её пожалеть, что она за один вечер испортила ему жизнь. Юноша не ответил. И закрыл за собой дверь.

***

Ичиро и Кайоши постоянно разочаровывали отца. Это тянулось с их раннего детства. Изаму не то чтобы любил их мать, он вышел за неё, ведь таков был её выбор, а его учили уважать выбор омеги, каким бы он не был. Ему говорили, что любовь — это не обязательно, не обязательно любить феромон жены, не обязательно выносить её характер и дурость, главное, позволить ей исполнить своё главное предназначение — родить детей. И Изаму обязан сделать для этого всё, а потом уже наплевать на последствия. Изаму так её и любил, «по-своему». Их мать была невыносимой женщиной и с годами, как это бывает, нрав свой только ужесточила. Изаму никогда не видел столь жестоких и бесчувственных омег. Стихи и любовные повести воспевали их доброту и нежность, воспевали их хрупкость и изнеженность — но никто не писал, ни поэт Песков, ни поэт Воды, о степени бесчеловечной жестокости, на которую омега способна пойти. О том, что будущая жена Изаму убила всех невест, желающих уйти в клан Шимур, он узнал лишь под старость лет, когда она, уже теряя рассудок, слёзно молила его привести батюшку и отмолить её грехи. Его жена, искусный манипулятор и садист, женщина роковых фантазий, умела крутить людьми как ей вздумается. Она была крайне хороша собою, Изаму бы сказал, дьявольски хороша. Её красота, подарена ей природой как оружие, и она искусно с нею управлялась. Ичиро и Кайоши полностью ушли в неё — и внешностью, и феромоном, и характером. И если Изаму терпел садизм и жестокость жены из-за власти иллюзорных чувств, в которые поверил, ведь не имел выбора, сыновьям своим он спуску не давал. Они не получили ни его благородства, ни мужества, ни чести, ни гордости. Снедаемые мелочными обидами, позволяли всяким глупостям грызть свою душу, и вытворяли множество гадких проступков. Пользовались чином как не подобает, не выказывали уважения старшим, мучили и изводили слабых, а перед сильным бросались в бегство. Изаму был в глубокой печали. Он не понимал, как у него могли родиться столь поганые дети, будто они не наследники великого дворянского клана, а бастарды каких-то оборванцев. Ведь он не учил их и толики той мерзости, что они порой себе позволяли. Он косился на жену, но ничего не мог поделать. Сердце его разбито, и он страстно ждал внука, какому привьёт все воспетые в легендах, благородные качества их клана. Его сыновья очернили даже это. Ичиро не только нарушил традиции их клана, но и традиции родины — воля омеги не непоколебима и каждый альфа обязан жизнью уважать её выбор. Ичиро проявил самую низость своего характера. Он изнасиловал будущую жену своего брата и насильно пометил её, предъявляя право на будущего наследника. Это самый очерняющий клан скандал, какой только можно представить. Если об этом узнают другие благородные дома — Шимуры лишатся жён на десятилетия вперёд, ни одна омега более не выберет их наследников. Дедушка был в гневе, для него, высшего офицера, патриарха почтенного дворянского дома, позорнее участи и представить нельзя. У него попросту не осталось сочувственного выбора. Он не мог изгнать Азуми, не мог подставить под удар честь их рода, не мог не упросить её пойти на тяжёлый и не правильный поступок. Ему тяжело дался разговор с ней. Азуми громко рыдала на его коленях, и патриарх сочувственно гладил её по голове. Ему жаль её искренне и от всего сердца. Она так громко рыдала, как совсем ещё юное дитя. Сокрушалась злилась, кричала и всё равно плакала. Изаму чувствовал себя виноватым перед ней. — Я опорочена! — рыдала она, не утихая. — Опорочена, достопочтенный патриарх! Я испорчена, дитя моё от насилия. Я грязная и мой ребёнок грязный. Я недостойна стать женой. Кто же меня такой возьмёт? Только смерть очистит мою честь! Изаму поджал губы и сжал её хрупкие плечи, нежно, со всей любовью: — Не вини себя, маленькая Азуми. Если кто виноват, то это я, — мрачно отвечает он. — Я думал, жена смягчит их нрав, даст им хоть что человеческое, но они не исправимы. Причинили тебе столько страданий. Если бы я только знал, — и скорбно понурил голову. Ткани его хакама пропитались её слезами, она крепко сжимала их, кусала и утыкалась влажным носом. Все нутро её содрогалось в припадке. Как ей было тяжело и горестно, как стыдно ей было! Если бы матушка узнала о её судьбе — упала бы замертво от горя. Куда же ей идти? Кто её такой возьмёт? Как сможет она породить и воспитать ребёнка от насилия? Одна только мысль об этом и сердце её сжимается от боли. Никто не поймёт её горести, никто не познает её страданий, она не была готова к такому ужасному итогу. Изаму огладил её по голове и аккуратно поднял её голову за подбородок, вид его стался пасмурный и смущённый. Он желал сказать что-то, но не решался, ведь слова эти давались с большим трудом. — Милая маленькая Азуми… — тяжко выдавил он. — Пойдёшь ли ты на жестокий поступок? Сердце моё разбито, как и твое, я скорблю вместе с тобой, и я не стал бы упрашивать тебя о такой низости, но выбора у меня нет, — он глубоко вздохнул. — Согласишься ли ты, маленькая Азуми, выйти за двух моих сыновей? Помочь мне не посрамить честь нашего рода? Девушка сжала ткань его хакама и лихорадочно выдохнула, взглянула в его глаза. Взгляд его был жалобным и нежным, Изаму искренне переживал о ней, он искренне ей сочувствовал, и это тронуло её душу. Патриарх к ней благосклонен, патриарх защитит её и её ребенка. Она хочет довериться ему, и она доверилась. — У меня есть условие, достопочтенный Патриарх, — кротко промолвила она. В ту ночь, Азуми согласилась. Никто не знал о чём они говорили, как патриарх сумел её уговорить, и почему Азуми пошла на такую крайность. Никто не понимал, но не спрашивал, боясь гнева патриарха. Изаму пытался отмыть честь клана хотя бы официальными узами и просил Азуми навеки молчать об этом. Навсегда забыть о роковом дне, когда все её мечты превратились в грязь. Азуми не была счастлива, но никогда не выказывала грусти или злости. Она благодарила дедушку за великодушие и и чтила его волю в благодарность. Как носящая ребёнка двух наследников, Азуми более не имела выбора, и вышла за двух альф. На свадьбе её лицо было мрачным и тоскливым, но она сказала: «Да». На пире она не ела и лишь изредка поглядывала на патриарха за занавесом густых и чёрных волос, но ничего не говорила ему. После этого девять месяцев Азуми сидела дома, не появляясь на людях, ведь так положено, чтобы не сглазить беременную омегу. Изаму единственный кто разговаривал с ней, её мужей он к ней не подпускал, хоть они хотели её метить. Изаму до конца жизни их так и не простит. Схватки начались внезапно, когда Азуми читала книгу в гостиной. Она громко закричала и схватилась за живот, к ней подлетела прислуга, дом оживился, тут и там кричали дяди и крепостные. Изаму сразу же доложили о родах. Женщину отвели в покои и напоили чаем с ромашкой, но это не помогло, её тело будто разрывалось изнутри. Местная повитуха пришла быстро. Она все сделала как положено и далее оставила будущей матери основную задачу, а именно родить ребёнка. Роды длились полтора часа, Изаму извелся, гложил себя переживаниями и нервами, ходил по комнате, не зная покоя и грыз заусенцы на пальцах. То сжимал кулаки, то расслаблял, и все косился на дверь, ожидая вестового. Многие омеги умирали при родах, в их эпоху не изобрели лекарств достаточных для предотвращения тяжёлых последствий беременности. Изаму молился Богу, чтобы он оставил его золовку в живых. Сыновья его вели себя спокойно. Кайоши переживал лишь в половину, Ичиро не переживал за здоровье жены. Его интересовал пол будущего наследника. Что Кайоши, что Ичиро с нетерпением ожидали эпсилона или сигму, об омегах они не думали, ведь те рождались в их клане редко. Изаму обессиленно упал на кресло, нервно потирая лоб. Полтора часа — это много или мало? Сколько же ему ещё ждать? Он уже обезумел от беспокойства. В комнату врывается слуга, его лицо выражало крайнюю степень удивления и даже тревоги, сердце Изаму болезненно сжалось. Он решил остаться в кресле, ведь не знал какую новость тот принёс, и непременно упадёт, если узнает о смерти Азуми. Слуга кинулся к нему и поражённо восклицает: — Достопочтенный Патриарх, — волнительно задыхается он. — Родилась омега. Сердце Изаму пропустило удар. Он тяжело выдыхает и хватается за грудь, не могши поверить в услышанное. Целый век у них не рождались омеги, Изаму решил они прокляты, но главная новость развеяла все его беспокойства. Поразительно, в его ветви родословной есть омега, ни его отец, ни его дед, ни прадед не познали такого счастья! — Быть этого не может, — трепетно пробормотал Изаму. — В нашем роду не рождались омеги уж очень давно, — он сдержал дрожь голоса и волнительно поднялся. — Покажите мне его. Покажите мне внука-омегу. Слуга направил Изаму в покои Азуми и патриарх нетерпеливо кинулся к ней, внимательно осматривая её и младенца. Он пухленький и красный, цвет кожи его слегка синий. Головка его большая, слегка покрыта светлым пухом, как у новорожденного птенца. Он лежал на груди матери и тихо сопел, с закрытыми глазками. Пальчиками своими он ловко цеплялся за блузу матери и не отпускал, желая спать на её мягкой коже. Отец, а теперь уже дедушка, ласково и мягко улыбнулся. Он дотронулся до мокрой головки, и младенец посмотрел на него слепыми глазками, щурясь и хмурясь. Глаза у него ясные и чистые, как два сияющих изумруда — глаза его матери. — Глаза твои, Азуми, — нежно прошептал он и посмотрел на девушку, она улыбнулась ему. — Какой хорошенький. Хмурится, — он очарованно поглаживает пухлые щёчки. — Это у нас семейное. — Хмурится, как дедушка, — устало смеётся Азуми. Стоящие у косяка двери сыновья, смотрели холодно и разочарованно. Новость о сыне-омеге пролетела по всему дому, и наследники пришли убедиться в их подлинности. В самом деле омега, у младенца нет пениса и он весит меньше, чем стандартный младенец-альфа. Кайоши цокает и морщится. Не может поверить в случившееся. Сколько же лет назад в их роду рождался омикрон? И почему именно сейчас? — Омега… — ошарашенно пробормотал Кайоши. — Омега, — едко улыбнулся Ичиро. — Это значит, ты лишаешься беспрекословного права на наследство отца. Кайоши гневно поджал губы. Как будто сама судьба восстала против него: сначала он обязан мириться с тем, что делит жену со старшим братом и первый же его наследник оказывается омегой. Многие поколения у них не рождались омеги, и удача прямо-таки распахнула ему свои объятья. Только что родившийся сын сломал все его планы на будущее. Через омегу нельзя получить никакого влияния, он не станет наследником, не примет никакого военного чина, а только лишь уйдёт в другой клан женой и ничего более. Бесполезная и пустая трата его времени. Девять месяцев ждал и всё это в пустую. Ичиро поди от злорадства ликует внутренне. Неловкая реакция. Ведь сын их обоих, значит Ичиро тоже не получит никакого влияния, но видимо ему плевать — лишь бы утереть нос брату. Азуми трепетно вздыхает и кладёт ладонь на руку дедушки: — Вы назовёте его? Я буду счастлива, если почтенный Патриарх подарит имя моему сыну. Изаму думал недолго. Он огладил головку мальчика ещё раз и улыбнулся: — Данзо, — отрезает он. — На древнем языке страны Огня это имя значит «стойкий». Так звали его прапрадеда. — Хорошее имя, — улыбается матушка, и трепетно подносит ребенка к лицу, целуя его в лоб. — Мой малыш Даночка. Теперь мы навеки будем вместе. Данзо родился омегой среднего звена, весом в три килограмма пятьдесят граммов. Слепок его пяточек составлял четыре сантиметра в длину. Мать передала ему красивые зелёные глаза, свои пухлые бёдра, тонкие изящные черты лица и часть своего феромона. Он детально похож на мать, ему говорили об этом все друзья и соседи. Много прелестных качеств она подарила своему сыну и гордилась этим. Данзо не перенял ничего от своих отцов и феромон их был ему противен. Данзо был единственным ребёнком в семье. Не имел ни братьев, ни сестёр, ни племянников. Клан Шимур один из самых патриархальных и строгих кланов страны Огня, соревноваться с ними могли разве что Учихи и Сенджу, ведь немногие кланы страны имели столь колоссальное влияние на армию государства. Шимуры издавна служили государю воинами, об их непревзойденной верности и храбрости ходили легенды, но, чтобы достичь столь похвальных качеств, клан воспитывал наследников в строгости, согласно древним традициям. Только прямой наследник имел право на детей. У Изаму были братья, но детей те не имели, всё потому, что каждый член клана — близкий или дальний родственник обязан воспитывать наследника, как своего ребёнка. Считалось, что таким образом, наследник научится «учиться» у каждого человека, какого он встретит на своём пути, уважать старших, общество, находить в каждом человеке пользу. В клане Учиха разрешалось иметь детей помимо Барона, и именно по этой причине, многим кажется, Учихи так легко оправились от войны. Такие методы воспитания подходили альфам, а у Шимур много поколений не рождались омеги, и семья словно разделилась на до и после. Раньше дома собиралось много родственников, — бабушки, дяди, тёти и папы. Все они были альфами. В клане Шимур царил патриархат, омеги подчинялись альфам беспрекословно, но Дано-чан не сказал бы, что жить там пытка. Дома всегда было весело: дедушка горланил песни, дяди ругались за последний кусок пирога, мама нервно пила вино тайком, а папа её за это попрекал. У матери было двое мужей, оба прямые наследники клана, два родных брата, и Дано-чан не знал от какого именно отца был рождён. Возможно от обоих, но ему было всё равно, он давно выбрал себе любимца — воинственного и сильного воина, своего дедушку по отцовской линии. Его дед был адмиралом военно-морского флота, великий человек, кто продолжал дело своего отца и его отца, и сохранил великое наследие клана. Приверженец милитаризма, человек стальной закалки, держал весь дом в тяжёлой хватке, но ничего не мог поделать с той нежной любовью, какую испытывал к своему единственному внуку. Дедушка учил Данзо основам военного дела с самого детства, ему одному было плевать на пол мальчика, несмотря на общественные предрассудки, он верил, что внук продолжит его дело. Дедушка был странный человек, Данзо думал он не соглашался с большинством из-за невыносимого упрямства. Если дедушка что-то решил, значит так оно и будет, и его не переубедить, дедушка всегда поступит так, как хочет. Не внимая весёлому тону семейных застолий, семья сохраняла вечно напряжённые и категоричные отношения. Только одна матушка позволяла себе с дедушкой Изаму вольности. Могла шутить с ним и говорить при нём без разрешения. Данзо казалось, будто дедушка полюбил её как свою дочь, будто всегда хотел себе отпрыска-омегу, а не альфу. Это бы объяснило ту пылкую любовь, какую он выказывал своему единственному внуку. Данзо почти не помнил улыбки матери, её лицо всегда было спокойным и холодным, а голос сдавленным. Она сидела на месте, не двигавшись и не говорила, пока ей не позволяли. Когда Данзо исполнится десять лет, ему так же придётся ждать разрешения на голос. Омег рода Шимур учили кротости и смирению, подавлению любых чувств. Их омеги славились перед другими деревнями искусным изяществом, абсолютным хладнокровием и утонченными манерами. Их одевали в шёлковые белые кимоно, с красной тесьмой узоров их родового дома и сарафаны, обшитые белым золотом. Они шли маленькими шажками, аккуратной поступью обтянутых в белые ленты ног, прятали руки в длинные рукава и прикрывали глаза, чтобы избежать сглаза. Омег для клана выбирали с раннего возраста и учили как подобает традициям, Шимуры часто брали без родовых омег, ведь они лучше смиряли пыл. После венчания, — церемониального обряда повязания алой ленты на шею, — омеге предоставляли выбор допущенного до церемонии мужа, или мужей, если их было несколько. Наследнику нужно впечатлить омегу феромоном, красноречием, силой, достатком, и любым искусством. Омега могла выбрать до трёх наследников, но только по собственному желанию — это был её последний выбор, перед брачной жизнью и даже столь патриархальный клан как Шимура, уважал его. Азуми лишили даже этого выбора. Если бы Данзо родился как подобает, по всем традициям, по любовной связи, его бы готовили к замужеству с детства — как благородную омегу. До шестнадцати лет, его бы учили «смирению йони»: хладнокровию, манерам, кротости, умению держать достоинство в приличном обществе и поддерживать любую беседу. Вместо военного искусства, он бы обучался искусству каллиграфии, рисования, шитья, пения, музыки, речи и многих других. Данзо бы учили грамотно носить наряды и разбираться в цветах. Аккуратно ступать не поднимая макушки, с абсолютно прямой спиной, всегда держать глаза закрытыми и не спотыкаться о длинные юбки. Учили бы любовному искусству — этикету феромона, правильному методу разных ласк, и тренировке мышц влагалища нефритовыми шариками. Однако самое важное правило, какое из раза в раз ему бы повторяли — никогда и ни за что нельзя плакать на людях. Когда обучение закончится, ему повяжут ленту и отдадут в другой благородный клан, — Сарутоби, Учиха, Хьюга, Сенджу и им подобные, в тот, чьего наследника он выберет сам. После венчания он выйдет замуж и возлежит с избранником. С этих пор он возьмёт на себя заботу о семье. Он будет содержать жилье в чистоте, тщательно прибранным, будет выбирать цветы согласно науке и расставлять их в нужных местах, жечь правильные благовония, чтобы всё дома радовало взор. Он будет оказывать подобающее внимание старшим родственникам, подчинённым, слугам, сёстрам мужа и их мужьям. Он будет избегать произносить дурные слова, глядеть со злобой, говорить отвернувшись, стоять на пороге и смотреть на прохожих, и вести беседы с незнакомцами. Говорить ему будет положено только с разрешения, если же надо утихомирить мужа или подбодрить, то на этот случай, Данзо бы обучили всё делать без слов, одним только феромоном. Множество украшений, различные цветы и притирания, одежда, сияющая разными красками, — таков его наряд для любовной встречи, в постели ему должно быть кротким, и открывать глаза только при одобрении, ведь так было обучено. После замужества, выбора он лишается, он навеки замолчит и закроет свои глаза, чтобы никто не сглазил его будущих детей. Однако жизнь Данзо с самого детства пошла в обход традиций. Всё перевернулось вверх дном с момента его рождения. Матушка, как главная наставница наследной омеги, обучала его всем основам «смирения йони» с младенчества, однако на её глубокое удивление, чем старше становился Данзо, тем сильнее патриарх семьи сопротивлялся семейным традициям. Дедушка не был хорошим отцом, но рождение внука, первой за долгое время омеги в роду, его изменило. Полностью разочаровавшись в своих сыновьях, дедушка обратился всем своим сердцем к маленькому Данзо. У них было полно секретов — когда дедушка уводил его с уроков пения или красноречия, он прижимал палец к губам и мальчик понимал, родителям нельзя об этом говорить. Он любил их с дедушкой шальные тайны. Дедушка учил его драться и плавать, фехтовать и ездить верхом, а также обучал воздушным техникам клана. Они могли проводить целые дни за игрой в шахматы, и дедушка учил его рассчитывать ходы наперёд, а не играть в прямое нападение. Данзо с детства проявлял неординарные способности к стратегии и быстро учился, вскоре игры собой заменили тактические карты и учебники военного дела. Тупые деревянные мечи сменились на острые, из благородных металлов, а бой с тренировочной куклой, на бой с дедушкой. Мальчик заносил ногу для удара, но запутавшись в юбках упал на землю. Дедушка угрюмо качает головой и садится на скамейку: — Ишь, — отмахивается он. — Видишь же, полы мешают. Снимай его давай. Данзо энергично встал на ножки и отряхнул коленки. Он посмотрел на дедушку и заинтересовано захлопал глазами. — Мама сказала я должен носить сарафан! — лопочет взволнованно мальчик. — Омеги клана носят сарафан! — Я разрешаю дома его не носить, — твёрдо отвечает дедушка. — Возьми хакама своего отца из родительской спальни и возвращайся. Ты ещё не отбил чётное число. Маленькая омега кивает и бежит в дом. Они занимались в своём дворе, в его детстве он казался просторным и большим, и у Данзо было достаточно пространства для тренировки. Чтобы отцы его не заметили по дому он крадётся тихо, и воруя у отца штаны, бежит скорее к дедушке, чтобы переодеться рядом с ним. Если бы он сделал это дома и отцы его увидели, то страшно бы разозлились. Данзо снимает с себя сарафан, оставляя только белую блузу и заправляет её в хакама. Изаму смотрит на мальчика и увидев, как тот неловко держит пояс штанов, помогает ему, завязывая их шнурком на талии. Он кивает и одобрительно ухмыляется: — Добро. Так намного лучше. Дедушка оттачивал силу его ног. По юности, у Данзо не получалось сломать ствол дерева, поэтому дедушка решил тренировать удары ног на своих руках. Так он мог явственно чувствовать силу. Заставлял Данзо толкать дерево, даже если он его не сдвинет. Заставлял бегать кругами вокруг поместья, пока внук не задыхался и не падал навзничь. Бросал в него ножи, заставляя уворачиваться и сквозь кровь, и боль, мальчик учился, ведь дедушка не воспринимает слёзы слабости, а только стойкость духа. Дедушка помогал ему правильно дышать, кладя руки на грудь и живот, помогал увеличить его лёгкие глубоким дыханием и кардио-тренировками. Данзо бегал постоянно — юношеская энергия бурлила в нём через край, и дедушка учил направлять её в грамотное русло. Сначала у него не получалось управлять воздухом, но дедушка его за это никогда не ругал, а только терпеливо указывал на ошибки. Как бы отцы не противились такому вопиющему неуважению к традициям клана, сколько бы не попрекали отца за эти тренировки, сделать ему ничего не могли, ведь сотрясались перед ним. Воля Патриарха Шимур — закон и каждый обязан её чтить. Более всего им не нравилось, как отец учит Данзо носить хакама — неслыханно, чтобы омега носила одежду альфы, его за такое бы засмеяли. Однако дед приучал Данзо к штанам и отучал от сарафанов, чтобы мальчик всегда на тренировках их носил. По традиции, до первого гона или менструации пол наследников не объявляют. Вне дома дети носят одинаковые одежды — халаты или кимоно, чтобы никто не мог понять их пол по виду. Так считали, что детей не сглазят на бесплодие. Войдя в лета, дети носили одежду подобающую их полу и могли без опасения гулять по городу, на любование патриархам кланов. Если бы дедушка Данзо не противился этому, то мальчик к восьми годам ходил бы по городу в сарафане — демонстрируя патриархам свою грацию и манеры. Любой желающий свататься с ним должен объявить об этом семье омеги и договориться о смотринах, принеся выкуп за невесту — деньги, драгоценности, крепостных или скот. Смотрины не устроят до шестнадцатилетия омеги, поэтому так важно выбрать будущих мужей сейчас и объявить день венчания. Отцы ждали этого с нетерпением. Наследников будет много, ведь Данзо первая омега Шимур за много лет. Они не знали, что у дедушки на внука были другие планы.

***

Пока матушка вышивала красивые рисунки на натянутом в обруче полотне, маленький Данзо бегал по двору за лягушками и жуками. Жукам он безвинно отрывал крылья и смотрел как они себя поведут, это не было интересно, Данзо скучно, но ничем другим он заняться не мог. Дедушка отправился на встречу с Государем, а отцы наказали матушке следить за сыном. Мальчик даже в лес не мог уйти и поискать там грибы. Он просил маму поиграть с ним или покатать на ручках, но мама устало и нежно отказалась. Он всё бродил по двору, плескался в прудике ножками, срывал цветы, представлял себя на лошади и скакал вокруг дома, но ничего его так и не развеселило. Тогда он услышал шум. В очередной раз. Он подходит к высокой каменной стене и поднимает голову на вверх. Данзо не знал, что происходит за этой стеной. Там располагался чей-то дом, но то был квартал какого-то клана, и матушка не разрешала Данзо туда ходить. Мальчик не первый раз слышит оттуда весёлые звуки. За этой стеной всегда происходило что-то интересное, но более Данзо интересовал красивый тоненький детский тенор. Там живёт какой-то мальчик и Данзо очень хотел с ним познакомиться — мальчик много смеялся и Данзо нравился его звонкий, очаровательный голос. Вот бы с ним сейчас поиграть, но мама его не отпустит. Данзо поворачивается к матушке и хлопает невинными глазами: — А что за этой стеной, мама? — интересует он. Матушка отвлеклась от вышивания, посмотрела сначала на стену, потом на сына и нежно вздохнула: — Там живёт род Учих, сынок. Патриарх от седьмой ветви, коллежский советник, со своей семьёй. Данзо ничего не понял. Какой-то «коллежский советник», какой-то «род Учих» — совсем не понятно. Что же этот голос советнику принадлежит? Он надулся и нахмурился, и отвернулся от мамы, снова глядя на край стены. Смех опять раздался за ней. Данзо очень интересно узнать о происходящем там. Он непринужденно прогуливается до яблоневого сада, посматривая на матушку и срывает горсть яблок с деревьев. Он оттянул подол блузы и бросил их туда. Потом нетерпеливо возвращается к стене и сперва немного помявшись, всё же бросает через ограду яблоко. Он ждёт ответ, но его нет, тогда он бросает ещё и ещё, и ещё, пока не услышал детский возглас: «Ай!» Из-за стены наконец показалась смешная лохматая макушка, на краю виднелись маленькие пальчики. Некий мальчик кряхтит и всё же падает обратно, с глухим стуком. Данзо наклоняет голову набок, заинтересовано поглядывая на край стены. — Кто это там бросается? — раздался тонкий и красивый голос. — Скажи! Я не могу до верха достать! — Я! — живо восклицает Данзо. — Кто этот я? — спрашивает мальчик в замешательстве. Данзо недолго думал: — Яблочный дух! — он не услышал ответа, только хихиканье и продолжил. — Я раздаю яблоки! — Я зелёные яблоки не люблю, я люблю красные! — воскликнул мальчик. Данзо осматривает яблоневый сад, но красных яблок не находит, только жёлтые и зелёные, он поворачивается к стене и разочарованно выкрикнул: — У меня нет красных! — У меня есть! — живо ответил мальчик и бросил красное яблоко. — Держи! Данзо смотрит как красное яблоко падает прямо к его ногам. Он поднимает его и осматривает. На вид оно выглядит спелым и вкусным, правда вмятины от удара о землю портили его заманчивый вид. — Теперь у меня есть красное яблоко! — ответил Данзо. — Здорово! — смеётся мальчик. — Кидай его мне! Данзо бросает яблоко обратно, и мальчик за стеной смеётся. Маленькому Данзо нравится его смех, он очень искренний и веселый. Дома он почти не слышит смеха, все серьёзные и хмурые. Он скучает по этому дивному звуку радости. — Спасибо, яблочный дух! — благодарит мальчик, а потом молчит и взволновано восклицает. — Ой, меня мама зовёт! Давай завтра ещё поиграем! Какой смешной. Данзо непременно найдёт для него красные яблоки, ведь он хочет с ним дружить. Вот бы узнать, как его зовут. Тогда бы они могли придумать друг другу смешные прозвища и только они одни бы их использовали. У Данзо ещё никогда не было друзей. Отцы запрещают ему гулять по городу, а с мамой он ходил только до рынка. Данзо совсем не видел их красивого города, а ведь он так хотел по нему пробежаться. Дедушка покатал бы его на сильных плечах и Данзо наконец покорил бы ветер. Жаль, он не может исполнить свои невинные мечты. Он встряхнул головой и улыбнувшись, подбежал к маме, схватив её за руку. — Мама-мама, давай пойдём на рынок! — энергично запрыгал мальчик. — У нас хлеб кончился! — Потому что ты его с вареньем весь съел, — хмурится матушка и встаёт с кресла. — Хорошо. Пойдём. Только не тяни меня так, руку мне оторвёшь. Какой ты стал сильный, — удивляется она. — Твой дедушка верно тебя загонял, совсем не жалеет. Омега такой сильной быть не должна, мускулы нам не идут. А дедушка говорит, что должна. Данзо будет слушать дедушку, потому что уроки у него весёлые, а у мамы уроки скучные. С дедушкой он прыгал и скакал, а с ней он уныло сидел на месте и слушал о значении цветов и красок. Будто ему в жизни эти знания пригодятся! Данзо живо тянет маму за собой, но она непреклонна, держалась с дворянской гордостью — как подобает омеге рода Шимур; шаг её стелился нежным миртом, она ступала аккуратно, не поднимая макушки и прикрыв глаза. Являла собою элегантность и роскошные манеры. Они подошли к прилавку. Мама выбирала хлеб и овощи, всё разговаривая с продавцом об их свежести и качестве. Скукотища! Данзо юрко отпрянул от неё и побежал искать красные яблоки. Он хочет выбрать самые красивые и большие, ведь подобно ребёнку считал, что чем больше, тем лучше. Мальчику за стеной они понравятся, и он непременно захочет подружиться с Данзо. Он выбрал самые блестящие из них и уложив в каемку длинного рукава, побежал к матери. — Мам, купи эти яблоки! — восклицает он. Азуми ответила устало: — Сынок, у нас полно своих яблок дома. — Но мне нужны именно кра-а-асные яблоки, — взвыла маленькая омега. — Пожа-а-алуйста, ма-а-ама. Вот эти. Матушка вздыхает и указывает продавцу на них: — Взвесьте ещё это, пожалуйста.

***

Матушка мириться с волей патриарха не могла. Сын обязан быть омегой, обязан чтить свой пол и принимать его. Из-за упрямства Изаму, он совсем отбился от рук и противится «смирению йони». Дрался всё чаще, носился по двору как окаянный и сбегал с её уроков, — а дед ему в этом потворствовал. Многие её уроки требовали куда большего возраста, но мудрая Азуми понимала, что чем старше Данзо будет, тем сильнее он станет ей сопротивляться. Она обязана обучить его как можно скорее. Обязана научить самому необходимому. Иначе никто не захочет к нему на смотрины. Омега, с таким взрывным и непокорным нравом, опорочит имя их клана, опорочит придание о самых прелестных и воспитанных Шимурами омегах страны. Престиж, какой они имели испокон веков, благодаря достоинству их омег, будет утерян. Азуми не ведала, как же почтенный Патриарх этого не понимает? Он ведь так желал укрепить их величие и сам же мешает этому. Что он задумал, чего хотел? Она чтила его волю, но было и то, что обязывало её воспитать Данзо по всем правилам и не соглашаться с патриархом — этот закон древний, как сама история. Традиции и догмы их великой страны. Она не знала, как образумить его, могла лишь только подавить своего сына. Укротить его нрав. Принудить раскрыться его омежьей сущности, подобно бутонам душистых лотосов. Азуми подняла сына рано и наказала умыться. Сегодня она обучит его тому, чему хотела обучить лишь через два года, но у неё более нет времени ждать. Ей нужно торопиться, пока Изаму окончательно не заполучил власть над Данзо. В восемь лет его тело пустит кровь и яйцеклетки раскроются, сотворяя феромон, и когда это случится, сын станет полноценной омегой, познав свою первую овуляцию. Тогда матушка должна научить его носить нефритовые шарики внутри. Только всё обучение Данзо идёт коту под хвост. Матушка наказала сыну следовать за ней в комнату, которую ранее Данзо никогда не видел. Это комната брачной ложи. Здесь слегка темно, силуэты мебели освещены тусклым огнём душистых и толстых вечей. Курились благовония, запах стоял приятный, но удушливый. Широкое ложе, устеленное красным шёлком, располагалось у стены, Данзо никогда не видел такой большой кровати. Так было положено, ведь никогда не знаешь скольких избранников выберет омега. Матушка усадила его за стол вырезанного из дуба и обитого красным бархатом. Ему немного тревожно, ведь матушка молчала. Азуми достает из тумбы красивую шкатулку, она ярко зелёная, верно сделана из благородного камня и кладёт на стол. Аккуратно её открыв, она достаёт оттуда странный продолговатый предмет. Данзо не понимает, что это такое, он такого никогда не видел. Крупное округление на кончике шапочкой выходило к низу, где изрезаны тонкие складки, овивающие округлость странной формы по диаметру, сзади они слегка тянулись вверх. Ствол слегка припухлый по середине, в нём высеченные тоненькие и извилистые дорожки. В самом низу мальчик увидел два шарика, их полосовали в ряд тонкие линии. Весьма искусная работа. Какой же загадочный предмет. Данзо наклоняет голову и в замешательстве спрашивает: — А что это такое, мам? Матушка огладила голову сына и повернула его лицом к себе: — Это нефритовый стержень, Даночка. Он передаётся из поколения в поколение, его точил твой давний потомок в дар для своих омег, — она кладёт его маленькую ладошку в свою и тянет к нефриту. — Потрогай его, приценись, ощупай, не бойся. На нём тренируются все омеги клана Шимур и это наше благородное достоинство. Не каждая омега из кланов Конохи такое умеет. Ты должен грамотно научиться ублажать альфу ртом. Для них нет ничего приятнее этого. Данзо ничего не понял из того, что она сказала. Слишком сложные слова для шестилетнего мальчика. Они раньше такого не делали, мама только словесности и музыке его учила. Что она хочет ему показать? — И что мне делать? — Данзо опять в замешательстве. Азуми сама училась на нём и знает, как удобно им пользоваться. Через несколько месяцев, Данзо научится сжимать горло так, как не умеет ни одна омега. В их клане считалось, что этот массивный нефрит несёт в себе волшебные свойства — ведь на нём учились много веков подряд, и клан верил, что он передаёт опыт всех омег, когда-либо касавшихся его. Она хотела передать Данзо это наследие, хотела воспитать из него самую изумительную и потрясающую омегу, ведь он первый, за много лет, наследный омикрон в их роду. На смотринах она глубоко загордится им — как же много наследников на него найдётся! Самые великие кланы Огня захотят его себе сосватать! И она терпеливо обучит его к этому дню, его пленительная красота и изящные манеры, его благородная кротость и дворянское тщеславие, его неповторимые умения, всё это поразит его женихов. Достойная самого Государя омега! — Мы избавим тебя от рвотного спазма, — трепетно ответила Азуми. — Натренируем твоё горло как следует, чтобы ты научился принимать в себя любые орудия. Я научу тебя всем секретным премудростям ублажения нашего рода. А теперь сынок, — она снова погладила его по голове. — Открой рот. Он повиновался и последующие часы выполнял всё, что она ему говорила. Это было противно, но Данзо делал всё, что велела ему матушка. Конец касался самого горла и тогда он давился и отрыгивал, еле подавляя в себе желание вырвать. Она наказала делать так и сяк, потом по-другому, и Данзо еле успевал за её наказами. Что же, он теперь постоянно будет так делать? Какое глупое занятие и ведь ни капельки не интересное, но мама учит, и он обязан ей подчиняться, как наставнице наследной омеги. Иначе папы накажут её и Данзо. Он учится усердно и терпит, но только ради неё. Напрягает горло, но у него не получается, тошнота болезненными спазмами крутила живот. Азуми гладит маленькие плечи и аккуратно поднимает его голову, отнимая от нефритового пениса. — На сегодня достаточно, — тихо пробормотала она. — Завтра попробуем ещё. Иди, Даночка, поиграй в саду. — Горлышко болит, — уныло сопит Данзо. — Я тебе положу мёда и чая, — ласково защебетала мама, — и горлышко сразу пройдёт. Идём на кухню, я тебе сделаю. Отпив чая Данзо легче не стало, матушка его обманула, горло всё ещё неприятно пульсировало. Настроение у него плохое, этот глупый урок отнял много сил и теперь ему нехорошо. Данзо казалось его вот-вот вырвет, но только тошнота сводила его нутро в отвратительной агонии. Он недовольно трёт горло, сидя на террасе и всё тоскливо поглядывает на стену. Данзо нашёл таинственному мальчику красные яблоки, только день прошёл, а он его так и не слышал с позавчера. Ему грустно, вот бы ещё раз с ним поиграть. И только вспомнив о нём, как по волшебству, он наконец слышит за стеной тот мелодичный красивый смех. Там снова этот мальчик! Данзо восторженно вздыхает и несётся на кухню, собирая из корзины все красные яблоки. Он спешил опасаясь, как бы мальчик не ушёл, ведь тогда Данзо его не обрадует и не услышит его смех снова. Вчера он его весь день не слышал! Может он вообще никогда не вернётся? Глупые детские страхи. Данзо подбегает к стене и нетерпеливо прыгая на мысках, целится прямо на вверх. Он кидает одно яблоко, потом ещё одно и ещё, и ещё, пока не услышал восторженный возглас, подобный щебетанию синицы: — Ой, красные! Мои любимые яблоки! — он засмеялся. — Спасибо, яблочный дух. А что ещё у тебя есть? Данзо нахмурился, пытаясь вспомнить обо всех сладостях дома, но их у него было немного, отцы запрещали ему их кушать, иначе: «Разнесёт тебя корове подобно, и никто жениться на тебе не станет», но дедушка тайком покупал ему некоторые сладости или утаскивал для него куски пирога у мамы под носом. — У меня есть леденцы, — наконец выдаёт он. — Медовые. — Я люблю мёд, — заурчал мальчик. — А яблочный пирог у тебя есть? Свой я уже съел, но ещё хочу, а мама не разрешает. — Неа, — отрезает маленький Шимура. — Есть плюшки с малиновым вареньем, мама испекла, потому что я весь хлеб с ним съел и никому хлеба не досталось. Я их утащу и тебе дам. — Как вкусно! А у меня есть вишневые пирожки, хочешь? — Люблю вишню! — радостно восклицает Данзо и живо прыгает на мысках. — У нас вишня в саду не растёт, а я её очень люблю! — но грустно насупился следом. — Только дед говорит, что нельзя ронять еду на землю, иначе её муравьи утащат. — А ты приходи ко мне, и я тебе их дам, — игриво залелеял мальчик. — Мне не разрешают выходить за границы клана. Папы ругаются. Они меня никуда не выпускают, хотят, чтобы я дома сидел, — печально пожаловался Данзо, а потом осмотрелся по сторонам, убеждаясь, что никого из взрослых нет, и заворчал. — Слушай, что скажу, мама сегодня меня учила лизать какой-то дурацкий камень. Так скучно, он ещё холодный и противный! Мальчик смеётся: — Ха-ха, глупость какая! И зачем это камни лизать? Они же не вкусные. А меня мама учит выбирать какой-то глупый шёлк и песни петь. Тоже считаю это скучным, — он немного молчит, а потом заулюкал озорливым голосом. — А как тебя зовут, яблочный дух? — Данзо, — живо отвечает он. — А тебя? — Кагами, — с той же отдачей восклицает мальчик. Какое красивое имя, он даже позавидовал какое у него нежное имя, а у Данзо оно такое грубое и неотёсанное. Мальчик его как-то в книгах видел и даже значение запомнил, на древнем языке страны Огня это имя — значит «зеркало». Какое загадочное у него значение, он так и не понял, что оно значит. — Ха! Гайка-Кагайка, — завистливо хорохорится Данзо. Кагами не согласно воскликнул: — Фу! Плохое прозвище! Матушка выглянула из окна, не понимая откуда исходит такой шум и увидела, как её сын пререкается со стеной. Она в замешательстве сощурилась, пока не услышала за ней голос ребенка. Она знает кто это, — юный наследник клана Учих. Коллежский советник его никому не показывал и из дома ребёнка не выпускал, Учихи всегда были скрытными. Однако она видела этого мальчика несколько раз за забором. Юный Учиха красив, правда мал ростом. Если он окажется альфой, Азуми не против сосватать ему сына, быть может у них получится жить в любви и гармонии, как не получилось у неё. Она берёт во внимание интерес Данзо к нему и наконец восклицает: — Даночка, не кричи так, горло не напрягай. Иди ещё чаю выпей, а не то остынет. Кагами услышал это и как-то злорадно захихикал, вот и нашёл способ отомстить Данзо за плохое прозвище! — Даночка? Теперь я буду так тебя звать, за твоё глупое прозвище, — ехидничает он. — Бе! — Нет! Меня так только матушка зовёт, — обиженно заупрямился Данзо. — Бу-бу-бу, — насмехается Кагами, — я тебя не слушаю, посолю и скушаю. — Ну ты, — возмущенно топнул Данзо ножкой. — Гайка-Кагайка! Они общались до самого вечера и о чём только не говорили. О любимых героях, о любимых сладостях, о любимых цветах и любимой музыке. Любимым цветом Кагами был фиолетовый, а у Данзо зелёный. Любимым блюдом Кагами был яблочный пирог, но только с красными яблоками, а Данзо любил салат с мелко-мелко нарезанными хиджики, огурцами и кунжутом. Кагами учили играть на семисене, баяне и гитаре, а Данзо умел играть на флейте, гитаре и барабанах. Кагами учили разбираться в одеждах и пении, а Данзо учили разбираться в искусстве и красноречии. Примером для подражания у Данзо был дедушка и Мадара, а у Кагами Хаширама, потому что он добрый. Кагами учили добродетели, и он чтил в людях доблесть и доброту, а Данзо учили упорству и стойкости, он ценил в людях силу духа и ум. Они не похожи, но они прекрасно ладят, воспитывая качества и гармонично взаимодополняя друг друга. Кагами лёгок на язык, он болтал, не переставая и громко смеялся, Данзо нравился его смех, и он старался при любом удобном случае его рассмешить. Ему самому весело от его звонкого тонкого гогота. Вечерело, солнышко почти скрылось за верхушками деревьев, наконец подул тёплый летний ветер и Данзо сладостно вдыхает полной грудью душистый и свежий аромат, — смеси солнца, травы, цветов и земли. Самый лучший запах на свете. На траве редкой росой выступила влага и Данзо немного задрожал от холода. Он попрощался с Кагами и огляделся. Ему хотелось подарить маме цветы за то, что она позволила ему весь день болтать с Кагами и не отвлекала скучными уроками. Его мама такая добрая, строгая немного и не весёлая, Данзо редко видел её улыбку, а хотел видеть её часто, потому что очень её любит. Она защищает его от отцов и часто гладит по головке. Он хочет нарвать ей самых красивых и душистых цветов, тогда мама обрадуется и улыбнётся ему. Ему уже не терпится! Данзо бежит в сад и неуклюже срывает цветы гелиотропа, резеды и лилий. У него получится очень душистый и пышный букет, и он загордился. Маме точно понравится. Он резво топает внутрь дома и оглядывается. Дома всегда шумно, тут и там работают крепостные, дяди играют в карты, а дедушка над ними насмехается. Тут тепло и хорошо пахнет. Только нигде не видно мамы, он вспомнил, что с самого утра её не видел и занервничал. Он принюхивается, пытаясь услышать мамин мёд, но нигде его не чует и галопом скачет по коридорам, внутрь поместья. Запах проявился сильнее, поэтому он останавливается и принюхивается к каждой двери — где-то мама точно есть! Она бы без Данзо не пошла гулять, иначе бы он на неё обиделся. Он слышит какой-то сдавленный вскрик и оборачивается. Кричали в конце коридора, в той самой комнате где его учили лизать противный камень. Данзо нетерпеливо подбегает ближе и принюхивается — пахнет мёдом и табачными листьями. Значит мама и отцы тут. Это даже хорошо, Данзо подарит маме цветы, и они расстроятся, потому что у него красивый и пышный букет, а у них ничего нет. Мама любит Данзо больше, чем их — и мальчику не терпится это им обоим показать. Как же они обзавидуются! Мальчик толкает дверь и его обдает тёплым и влажным воздухом — он странно пахнет, Данзо ещё никогда подобного запаха не встречал, но он ему не понравился. Какой-то слишком резкий и пронзительный. Так пахнут иногда коты. Он заходит внутрь, не закрывая двери и прячет цветы за спиной. Свет из прихожей озарил комнату, проявил все силуэты, ранее не увиденные и не замеченные мальчиком, и он увидел… что-то ужасное. — Дан… Даночка? Мама смотрит на него отчаянными и мокрыми глазами, кусая губы, лишь бы не выдать очередной болезненный стон. У неё сиплый и жалобный голос, который срывается на плач. Она дрожит и измучена, бледна как приведение, её запястья цвели алыми синяками, а многочисленные маленькие дырочки на теле кровоточили. Отцы пыхтели над ней, капая слюной, рычали и скалились, волосы их взъерошены, а лицо искажает животная злоба. Данзо в немом потрясении широко раскрыл глаза и судорожно выдохнул. Что они с ней делают? Почему мама плачет? — Даноч… не смотри… — рыдает мама стыдливо и горестно. — Солнышко моё. Не смотри. Не смотри на меня. Данзо заплакал, стиснув в руках цветы. Мамочку обижают, она плачет, папы делают с ней что-то ужасное. Они выглядят страшно, у них жуткие красные глаза, они рычат и тяжело дышат, как безумные звери. А мама лежит обессиленная и плачет, не может дать им отпор, не может себя защитить. Монстры, вот кто они, страшные монстры! Они никогда не любили маму, они всегда кричали и ругали её! Теперь Данзо понимает, почему дедушка учил его драться, для чего он обучал его всем этим тяжёлым приемам, за что он не жалел его тела и духа, — чтобы Данзо защищал близких и любимых ему людей. Чтобы он защитил маму! Мальчик бросил цветы и подбежал к отцу, отчаянно забив кулачками, что есть силы. — Нет! — кричит он и плачет. — Не трогайте маму! Отец ревёт звучным басом: — Пошёл вон! — и толкает сына ногой в живот. Данзо падает, но не сдаётся, он терпел удары и похуже. Он вновь подбегает к кровати и тянет отца за ногу, почти сумев стащить его с мамы. Его окликает грозный голос дедушки: — Данзо! Иди сюда, — мальчик оборачивается, смотря на него потерянными и мокрыми глазами, Изаму подходит к нему и уводит из комнаты. — Уходим. Не надо тебе на это смотреть. Данзо взрывается слезами: — Что они делают с мамой, дедушка? Маме больно? Почему она плачет? Дед хмурит глаза и закрывает дверь. Он отводит его во двор, мальчику надо подышать свежим воздухом, ведь он так часто и неровно дышал, авось свалится в обморок. Внук очень напуган и патриарху жаль. Он сочувствует тому, что видел этот невинный ребенок, — верно сердце его разрывается от страданий его матери. Изаму бы очень хотел избавить Азуми от этой мучительной участи, но он бессилен, она жена его жестоких сыновей. Таков был её выбор, и патриарх обязан его чтить. — Забудь, что видел, Данзо, — мрачно бормочет он. — Но они обижают маму, дедушка! — вновь отчаянно кричит мальчик. — Дедушка, нам надо её защитить! — Они всю жизнь её обижают, — гневно выпаляет он и чертыхается. — Никчемные выблядки. Только с омегами могут быть такими бахвальными. Данзо не может унять дрожи. Это было что-то страшное, поразившее его до глубины души. Маме больно, мама плакала, папы обижают её! Данзо не понимал, что они с ней делали, но это так его напугало, так сломило его, что он крепко сжал полы камзола дедушки и заревел. Это было страшно, мама так горестно и страшно рыдала, просила на неё не смотреть, а отцы мучали её, глаза их горели алой яростью, как у бешеных псов. Они кусали маму, они выворачивали ей ноги и руки, и противно пахли. Тыкали в неё какими-то страшными отростками, и она жмурилась от боли! Данзо отпрянул от дедушки и бежит во двор. От отвращения, он скорчился в болезненной судороге и его вырвало на землю. Отвратительный феромон отцов. Отвратительный. Отвратительные табачные листья, ненавидит их. Мальчику хочется помыться. Он хочет смыть с себя всё отвращение какое испытал. Изаму погладил его по голове. Данзо слишком рано увидел процесс спаривания, его разум ещё не готов к этому. Таковы альфы в гон, маленькую омегу такое бесспорно напугает. — Когда ты вырастешь, ты поймёшь, что они делали, — дед немного помолчал, а потом решился на подлость. — Отцы хотят тебе подобной судьбы. — Меня тоже будут так обижать? — в ужасе воскликнул мальчик. — Да. Если ты будешь омегой, будут каждый день тебя так обижать, — тяжело наседал Изаму. Данзо взревел от ужаса: — Не хочу быть омегой! — Если не хочешь быть омегой, то тренируйся усерднее. Тогда ты дашь отпор всем, кто тебя захочет обидеть. Данзо не хочет, чтобы его так обижали, совсем-совсем не хочет! Он не будет омегой, он будет слушаться дедушку, иначе его обидят, будут обижать его каждый день. От одной только мысли об этом его крупно сотрясает. Он вцепился в дедушку ужасливо и уткнулся носом в плотные складки кафтана. Пусть дедушка его защитит, пусть с ним такое никогда не случится. Данзо дрожит, ему очень страшно и Изаму об этом знает. — Не хочу, не хочу быть омегой. Дедушка не дай мне ею стать, — воет он в ужасе. — Защити меня, не позволяй им меня обижать! Не позволит.

***

С Кагами Данзо виделся почти каждый день. Он опьянён общению с ним, прогуливал ради него уроки и даже тренировки дедушки, лишь бы поговорить с ним подольше. Кагами рассказывал о своём клане. Говорил у них красивые алые глаза, они очень сильные и могущественные — о них легенды слагают и известны они на весь мир. Кагами хвастался, что он тоже когда-нибудь их получит, но папа говорит ему рано об этом думать. Кагами рассказывал ему о традициях Учих, например, как наследника купают в вине младенцем, как их учат приручать чёрных хищных птиц — ведь по приданию, эти птицы духи их предков. Ещё Кагами рассказал ему об их необычном роде, как говорил его отец, у Мадары двадцать шесть детей и от каждого из них он имеет несколько внуков. Кагами сказал, что его отец патриарх седьмой ветви, и у каждой ветви есть такой патриарх, но барон у них один, и это Мадара. Их клан большой и имеет потомков от старейшин — Мадары, его погибшего брата Изуны, и трёх не родных им наследников, тех кому разрешили иметь детей. Тогда Кагами рассказал ему о придании, что Учихи появились из семени Бога Индры. Индра дрался с могучим темнокрылым вороном, с Богом смерти и огня, и победил его. Тогда он насильно возлег с ним и Ворон породил ему детей, разорвав себе когтями чрево. Этими детьми и были первые Учихи. Кагами говорил об этом с долей иронии, но Данзо увлёк его эпический рассказ. Дедушка то внуку рассказывал, что его предки порождены горными ветрами и ураганами, являя собой свободолюбивый и гордый нрав их клана, — и никто в этих рассказах никого не сношал. Кагами так же с восхищением рассказывал об искусных умениях клана — повелевать бушующим пламенем и видел однажды, как прадедушка Мадара выжег целое поле водопадом жгучего света. Данзо слушал его с упоением, воображение его рисовало красочные картины. Он очень хотел бы увидеть, как Кагами дышит огнём, но Учиха за стеной только смущался и говорил, что ещё не умеет так хорошо дышать. Данзо не согласен, Кагами тоже будет дышать огнём как генералиссимус Мадара. И даже лучше! Данзо признался, что хочет научиться искусно повелевать ветром и клялся когда-нибудь научиться воплощать своим дыханием великие бури и тогда Кагами неловко признался следом, что уже придумал какой у него будет огонь. Он хотел придавать ему форму в виде могучих зверей, и самым желанным у него был дракон. Правда пока получалась только ящерица. Данзо смеётся, но ему тяжело даётся смех. Он опять горестно вздыхает и наклоняет голову. Кагами обеспокоенно поинтересовался: — Почему ты опять такой грустный, Даночка? — лопочет он нежным голосом. — Я часто слышу, как ты плачешь в саду. Что-то плохое у тебя случилось? Расскажи мне. Расскажи. Я никому не скажу, обещаю. Данзо вжался, обнимая себя за колени. Его снова передёргивает от воспоминаний о том дне. Сколько уже времени прошло, а он всё ещё не может прийти в себя. Мама на него первую неделю даже не смотрела, стыдилась, а отцы стали ещё злее, чем были, а он возненавидел их сильнее, чем раньше. Только у дедушки и Кагами он искал благосклонности — они единственные, кто были рядом с ним в эти тяжёлые дни. — Мою маму обижают, а я её не защитил. Папы слишком сильные, — печально просипел Данзо и снова утер слёзы с глаз. Кагами взволнованно охает. Ой, как же ему тяжко слышать Даночку таким! Сердце его юное и чистое разрывается от печального голоса мальчика. Кагами не хочет, чтобы он грустил, он обязательно его взбодрит, ведь папа учил его всегда помогать падшим духом. — А хочешь, я тебе помогу? — живо восклицает он. — Мы вместе твою маму защитим. Я и папу попрошу, и маму, и прадедушку Мадару, и мы твою маму защитим! — Ты правда мне поможешь? — сияет Данзо. — А почему? Кагами смущённо замолчал, будто стыдился в чем-то признаться и Данзо весь извёлся, от его молчания, нервно срывая траву, он очень хочет услышать его ответ. — Ты мне нравишься, я хочу с тобой дружить! — наконец восклицает он робко. — У меня нет друзей. Дети и взрослые в клане меня не любят и прогоняют. Так хочу друга! — Правда? — Данзо моментально встал на ножки и подпрыгнул от радости. — Я тоже хочу, я буду твоим другом! Кагами громко и весело завизжал от его ответа и Данзо подхватил этот вопль счастья. У Данзо появился друг! Он так хотел, но боялся попросить Кагами, боялся, что он его не примет, но теперь всё хорошо. Они будут вместе гулять и играть, Данзо научит его драться, и они вместе дадут отпор противным отцам. — Хорошо, — смеётся Кагами. — Ты мой первый друг и я тоже буду твоим первым другом! Научишь меня дружить? — Я сам не умею, — насупился маленький Шимура. — Будем друг друга учить, думаю это весело! — Данзо! — раздался грозный голос отца. — Ты с кем там разговариваешь? Почему от матери снова сбежал? Данзо стушевался и опустил взгляд. Отец на него опять кричит. Он тихо просит Кагами молчать, а сам поворачивается к нему и злобно щурится. Ичиро широким тяжёлым шагом подходит к мальчику и тянет его за ухо: — Тебе велено учиться, а не слоняться по саду без дела! Немедленно возвращайся и слушай всё, что говорит тебе мать, ленивая бестолочь, — сын кричит от боли, и плетется ногами, принужденный следовать за своим отцом. Вот ведь изверг, он же ему ухо оторвёт, как Данзо будет слушать смех Кагами без уха? Азуми вышла на эти крики, холодно осматривая произошедшее. Когда Ичиро чуть ли не кинул сына в неё, она аккуратно его подхватила и спрятала за спиной. Данзо болезненно трёт ушко и ворчит под нос. Азуми хотела что-то сказать мужу, что-то явно нехорошее, но её привлёк шум неподалёку — топот ног. Она посмотрела на улицу, сквозь забор, и увидела шествие. Толпа единым строем следовала за мужчиной немолодых лет, держащего высоко над землёй фамильный флаг с гербом. Азуми узнала в нём патриарха рода Сарутоби. Ичиро повернулся вслед за ней. Его лицо приняло довольный и ядовитый оскал, глаза выжидающе сощурились. Он усмехнулся и подбоченился. — Глядите-ка кто прошёл, — заулюкал он елейным голосом. — Не иначе как Патриарх собственной персоной. Верно на важное дело идёт, раз осмелился наконец выйти из своего дома. Отец с ним часто в карты играет. Патриарх давеча проговорился, что их отпрыск альфа, — он заметил мальчика, идущего рядом с матерью, крепко держа её руку. — А вот и он, юный наследник Сарутоби. Красив. И правда статен, как патриарх рассказывал. Ичиро поворачивается к Данзо и строго хмурится: — Я разрешаю тебе играть с ним. Данзо потупил взгляд и нахохлился. Он не хочет играть с этим мальчиком, Данзо только с Кагами будет играть, потому что они друзья! Он спрятался от его хмурого взгляда за полами сарафана матушки и недовольно поджал губки. Не любит отца, он противный, ничего не будет по его указке делать, ведь он маму обижает. Данзо повзрослеет и побьёт его! — Разрешите говорить, уважаемый Ичиро. Сыну нравится юный наследник дома Учих, — Азуми подала голос, муж заинтересованно посмотрел на неё. — Сын коллежского советника. Кагами Учиха. Данзо неоднократно проявлял к нему внимание. — Помню его. Он альфа? — сощурился Ичиро. — Они пока не раскрывали пол, — учтиво ответила матушка. — Кагами ровесник Данзо. Ичиро потёр подбородок, о чём-то раздумывая, и наконец довольно выдал: — Учихи это тоже хорошо. Брак с ними очень выгоден. Добро, — одобрительно взмахнул он ладонью. — Разрешай им гулять. — Слушаюсь, — Азуми почтительно поклонилась, и как только муж ушёл, повернулась к сыну. — Даночка, помнишь ты хотел увидеться с мальчиком за стеной? Теперь тебе можно с ним гулять. Можешь ходить к нему в гости. Отец дал добро. — Правда? — радостно воскликнул Данзо. — Ура!

***

От Кайоши нет никакого толку, его старший брат уже извёлся спорами с отцом, еле уже держал себя в руках, а этот сопляк даже не пытается образумить Патриарха. Он всегда был тщедушен и слаб характером, редко отцу перечил, ведь боялся его больше, чем Ичиро. Только вот старший сын уже не знает какие слова говорить Изаму, старик упёрся рогом и даже не слушает его, а стоит Ичиро быть настойчивее — ругается и грозится наказанием. Он злостно наблюдал за тренировками своего сына и сокрушался о своём бессильном бездействии. Данзо уже крепчает, на руках и ногах его выступают мышцы, он уже отбивал стволы деревьев, сила его ног стремится к непомерным для его возраста значениям, и отец его злится. Ведь для омеги такое непозволительно. Омеге должно быть изящной и хрупкой, а не буйным зверем, крушащим камни. Кто же возьмёт его замуж с такими ногами? Ичиро желал устроить брак с наследником Сарутоби или Учиха, чтобы заиметь в своё распоряжение их политическую силу, но отец снова портит его планы. После тренировки он нервно подрывается в комнату патриарха, заметив его, Изаму нахмурился и отложил графин вина в сторону. Один только вид своего сына отбил у него желание побаловаться вином. — Вы верно издеваетесь, что надо мной, что над моей женой, — цедит Ичиро сквозь зубы. — Нарушаете же собственные правила и традиции нашего клана. Вам скоро должно выбирать наследника, а Вы страдаете чепухой, навязывая моему сыну то, что ему запрещено и не положено. Это позорит наш клан, — сын не видел в глазах отца ни капли стыда или раскаяния, он смотрел хмуро и жёстко, явно над ним доминируя, ведь не выказывал ни гнева и разочарования; на него не повлияли слова Ичиро. Он поражался такому не человеческому упрямству, патриарх наплевал на всё и сыну казалось порой, что он делает это намеренно, лишь бы испортить жизнь своих сыновей ещё более. Он отбирает у него билет в роскошную жизнь, настраивает Данзо против них, учит его не слушаться и не прогибаться под чужую волю. И это злит Ичиро. — Я желаю сватать его наследнику Сарутоби, говорят, именно они следующие претенденты на трон, — снова цедит он сквозь зубы и не видя реакции, взрывается криком, — а Вы обучаете его военному делу! Он омега, ему должно быть кротким и тихим, а из-за Вас он буянит и срывает уроки. Смеет мне дерзить. Не учится тому, чему обязан, что ему по происхождению положено, и в том Ваша вина. Изаму скривил губы, но не выказал даже злости: — Следи за языком, — зыкнул он. — После того, как ты и твой брат, поганое вы отребье, разочаровали меня, вы более не претендуете на прямое наследство, я не позволю этому случиться. Можешь даже не надеяться на союз с воинами Сарутоби. Мой внук не станет твоей разменной монетой. — Как… — ошарашенно пробормотал сын, губы его задрожали. — У Вас нет выбора, отец! Либо я, либо мой брат, больше нет прямых наследников! — Один есть, — сощурился патриарх. Быть не может. Этого быть не может. Отец сошёл с ума, он помешался от старческого маразма, — совсем обезумел. — Что? Он?! — вопит Ичиро. — Отец, Вы с ума сошли? Он же омега! — И куда более способная, чем вы оба, — холодно насмехается Изаму. — Данзо уже освоил тайдзюцу до того уровня, какой вы смогли изучить только за два года в его возрасте. Я не позволю пропасть такому таланту, потешая твою поганую гордыню. Это было колкое оскорбление достоинства — вопиющее неуважение традиций клана и всех его наследников. Это было посрамление чести то, что сын не мог простить даже своему отцу. Выбрать своим наследником — омегу, значит предать не только сыновей, но и вековые традиции клана, придать позору его имя в высшем обществе. Никогда ещё омега не была прямым наследником рода в царстве Огня, это настолько невообразимо, что само представление подобного оскорбительно. И отец, патриарх клана, как хранитель вековых устоев, прямо сейчас отринул всё, чем они жили и чему сам учил своих сыновей ради вопиющей несправедливости. Сын имел право на первородство, законное право на наследство отца, но отец лишает его этого права, обращая свой взор на того, кому никогда такое не положено. Много кто знал упрямый характер дедушки, он всегда шёл всем наперекор, делал всё по-своему и терпеть не мог слов под руку. Если что-то запретить дедушке, — он это сделает и так сделает, что никто бы не подумал, что подобное возможно. Он всегда был первопроходцем, бунтарем и остался таким до самой смерти. Однако даже такое уникальное отношение к предрассудкам, табу, и мнению общества не могло заставить дедушку открыто признать омегу наследником клана. Сын не мог поверить в подобное. С другой стороны, Изаму действительно не собирался открыто объявлять свой выбор. Это бы ударило по влиянию дома Шимур, чье имя дед так долго укреплял в высшем свете. У дедушки было мало времени, чтобы исправить это. Как только Данзо войдёт в лета, как только его тело пустит кровь — дед более не посмеет воспитывать Данзо по-своему. С первой течки омегу клана нужно представить остальным и на неё найдутся свои покровители, желающие сватать наследную омегу своему отпрыску. За омегами клана Шимур охотились многие, только их клан воспитывал жён до такой бесчеловечной кротости. Иметь подобную хозяйку в своём доме — большая честь. В клане Шимур давно не рождались наследные омеги, это будет событие для остальных почётных домов. И дедушка понимал, что навсегда потеряет внука, если ничего не сделает вопреки. Будь у Данзо уродство на лице, его отцы не отобрали бы внука у дедушки, но мальчик красив и красотой своей пошёл в мать, когда он войдёт в лета многие наследники возжелают его получить и это проблема — поганые сыновья сразу воспользуются этим, даже ждать не станут, лишь бы поскорее избавиться от нежелательного конкурента. Изаму долго думал, как это исправить. В очередной день их тренировки, Изаму достал шпаги, заслуженные ему по чину. Они острые, как арктический ветер, в умелых руках предстают опасным и быстрым оружием. Рассекают воздух умело и дерзко, с характерным свистом, удобно лежат в руке и не тяготят её, как двуручный меч. Взмахи у них короткие, но меткие. Данзо обучен сражаться на мечах, но в силу возраста ещё неумел и неуклюж. Изаму ценил шпаги за лёгкий вес, но для шестилетнего мальчика даже такое казалось тяжёлым. Патриарх велел внуку принять нужную стойку, и мальчик с энтузиазмом повторил, желая выглядеть так же величественно и грозно как дедушка. Он ждал с предвкушением, какую интересную шалость придумал его любимый наставник, но не был готов к тому, как резко дед подрывается с места. Данзо вздрогнул и закрыл себя лезвием инстинктивно, зажмурившись. Неприятный лязг стали раздался в ушах. Мальчик открывает глаза и смотрит испуганно на дедушку. Тот не дрогнул. Он ещё раз взмахнул рукой, и мальчик выставил вперёд шпагу, пятясь назад. Данзо тяжело отбивал удары дедушки, дрожь от лязга стали о сталь, неприятно вибрировала в потных ладошках, от громкого звука закружилась голова. И когда у мальчика задрожали ноги и меч неумело заскользил в ладонях, Изаму резко рассёк воздух. Данзо зажмурился снова и почувствовал острую боль на своём подбородке. — Ай! — вскрикнул он и отчаянно посмотрел вверх. — Больно, дедушка! — Терпи и сражайся, — грозно зыкнул Изаму. Только у Данзо уже нет никаких сил сражаться. Запястья затекли и болели, меч всё скользил по рукам, и мальчик еле его удерживал от ударов деда. Настоящий военный меч слишком большой для него. Он снова теряет равновесие. Удары потяжелели, выбивая шпагу. Дедушка теперь дерётся чуть серьёзнее, и мальчик испуганно прыгает назад. Изаму быстрее него. Второй замах мечом, второй свист воздуха, второй раз он рассёк ему кожу и Данзо снова вскрикнул от боли. Он садится на корточки, глаза щиплет и на них выступают слезы. Очень больно, подбородок горит и пульсирует. Изаму помог ему встать, огладил по голове и поднял его лицо, внимательно осматривая. Удовлетворительный кивок и мальчик совсем запутался в его намерениях. Дед просил его не переживать ведь всё кончено, и он молодец, что вытерпел это. Данзо аккуратно касается пальчиками до подбородка и шипит. Его руки лоснились кровью, она стекала с него обильно, пачкая одежды крупными каплями. Данзо поджал губы. В его сердце зашевелился трепет и ужас, осознание скорого наказания за это — громкого и жестокого. Почему дедушка это сделал? Его внука же обидят за такое. — Мама и папы рассердятся, — опасливо затрепетал он. — Папа строго настрого запрещал мне портить лицо. — Да. Будет шрам, — дед положил тяжёлую руку на его плечо. — Омегу среднего звена с таким уродством не возьмут в жены. Теперь у нас тобой нет пути назад. Идём, — подтолкнул он внука в спину. — Я хочу тебе кое-что подарить. Они последовали в покои патриарха. Данзо здесь редко бывал, отцы и мама запрещали ему беспокоить дедушку, и сам дедушка был не против этого. Он любил читать и работать в тишине. Данзо тихим не был. Изаму роется в шкафах, мальчик заинтересованно наблюдает за ним. Он всё гадал какой же подарок дед хочет ему дать. Было бы здорово, будь это военный кафтан, а то все кафтаны дедушки для него слишком большие. Изаму вытягивает из шкафа длинный плотный пояс алого цвета, он серебрится традиционными узорами их родового дома, и мальчик охнул. Какой же он красивый. Изаму сел на корточки, напротив внука: — Это пояс, — демонстрирует он. — Кушак альфы. Символ живота и нашего плодородного начала. Его не носят омеги, но тебе я даю разрешение его носить. Цвет у него алый, это цвет дворянства и благородства, цвет нашего родового дома, — поясняет он. — Носи его с честью, Данзо, не порочь наш род. Держи, — мальчик нетерпеливо берёт его в руки. — Теперь всегда опоясывайся им. Дома, в городе, на все приёмы. Всегда носи кушак и никогда не снимай при других. — Хорошо, дедушка, — затрепетал Данзо. Изаму научил Данзо правильно подпоясываться. Альфы крепили пояс особенным, крепким узлом, чтобы он не развязался от ветра или движения. Немного практики и Данзо завяжет его самостоятельно. Носить кушак для мальчика оказалось гораздо удобнее, чем сарафан, он не путался под ногами, как юбки и крепко поддерживал талию. Альфам всегда доставалось всё самое удобное и весёлое, быть альфой намного веселее, чем скучной омегой. Данзо не терпелось наконец встретиться с Кагами и похвастаться своим новым поясом. Он очень красивый и статный, алого цвета и узоры на нём вышиты серебристыми цветами, пухлыми белыми пионами. Алый он только у патриархов видел, верно это очень статусный цвет. Его отцы такое не носили. Данзо выбегает из комнаты дедушки, всё разглядывая свой новый пояс. Он врезается в отца, но быстро встаёт на ножки и убегает в гостиную, желая найти оставшиеся красные яблоки для своего друга. Не находит. Наверное, какой-то вредина утащил его яблоки, потому что они выглядели вкусно и сочно, а сам себе купить яблоки не додумался. Он грозно топает ножкой и поворачивается, чтобы найти какую ещё сладость в дар для друга, но опять врезается в отца. Что же он всё путается под его ногами? Он хочет убежать во двор, но отец хватает его за руку и грозно восклицает: — А ну стоять! Ичиро дёрнул сына за руку принуждая остановиться. Мальчик хмуро смотрит на него исподлобья и молчит. Сейчас опять его за что-нибудь заругает. Отец гневно распахнул глаза и грубо схватил отпрыска за подбородок, внимательно его осматривая. Данзо увидел, как от злости его желваки заходили, он набрал полные лёгкие воздуха, со свистом, так, как дышат люди в ярости. Отец лицезрел глубокую рассечённую рану, в виде горизонтального креста. Рана большая, останется шрам, его нельзя будет скрыть пудрами и мазями. Ичиро буквально побагровел от гнева. — Что это за уродство?! — вопит он и сын съёживается. — Кто возьмёт тебя замуж с этим страшным шрамом на подбородке?! — он грубо отпихивает сына, и наконец замечает на нём неподобающие одежды. — И что, во имя Господа, на тебе надето? Немедленно это сними! Кто разрешил тебе носить кушак? Данзо хмурится и молчит, напрягаясь всем телом. — Говори, — щурится он. — Даю разрешение. — Я взял поиграть, — недовольно бормочет мальчик. — Я запрещаю так делать. Носи сарафан, как положено, — отец буквально рычит эти слова, а потом осанится и нервно оглядывается. — Чёрт побери, где Азуми? Мы должны решить, что делать с твоим уродством. Я выскажу отцу насчёт его тренировок, он у меня попляшет! Данзо увидел, как дедушка спешно выходит из комнаты, следуя на крик Ичиро, и ехидно щурится. Ну сейчас дед ему устроит! — Попляшу? — грозно рявкнул Изаму выходя из коридора, и его сын резко стушевался. — Воля патриарха дать Данзо кушак, и ты не смеешь ей перечить. Ещё раз такое вытворишь и поплатишься жизнью, подонок. А теперь пошел вон! Данзо неуклюже пинает отца по ноге и резво прячется за дедушкой. Ичиро посмотрел на него с нескрываемым презрением и зарычал: — Ну ты за это ответишь. — Вон, мерзавец! — Изаму бросил в сына спешно подобранной книгой и тот отскакивает от него, теряясь в глубине дома. — Только и может, что ребёнку угрожать, выродок! — он поворачивается к внуку и усмехается. — Данзо, я слышал тебе по нраву красивый Учиховский выходец, а? Почему бы тебе не сходить к нему в гости, раз дали добро? — и грозно щурится. — А я тут с твоим отцом побеседую. Уу! Данзо злорадно хихикает, дедушка его накажет, это точно, будет знать, как кричать на сына. Он благодарно обнял дедушку, а Изаму похлопал его по голове. Мальчик не стал задерживаться на кухне, так как боялся попасться ещё на глаза Кайоши, и тем более матушки. Он спешно выходит из дома и следует к стене. Кагами там снова поёт. Ой, как же не терпится его увидеть. Данзо напрягает ноги и прыгает высоко вверх. Он не полностью достал до стены, но быстро подтягивается, неуклюже кряхтя и пыхтя, и наконец встаёт на ножки. Двор Учих красивый. Сады рассажены деревьями, и они блестели яркими красными плодами — вишни и яблок. В ряд, вдоль забора, ветвились пышные лохматые кустики красной смородины и клюквы. Этот двор так светился разнообразными и душистыми цветами, но более всего Данзо запали в душу яркие и пушистые кусты роз, они ширятся по двору многочисленным цветастым бисером. Данзо увидел, как среди всего этого цветущего разнообразия, на маленькой скамейке сидел красивый мальчик, одетый в синий халат. Черты лица его мягкие и округлые, и украшали их кошачьи глаза, чёрные, как сама ночь. В глаза сразу бросается взъерошенная и смешная макушка, чернявая и непослушная. Он был бледен и худен, и Данзо признал, что, ослепительно красив. Он глаз от него оторвать не мог, не поверил, что это нежное и хрупкое существо и есть его застенный друг. Кагами уныло перебирал струны гитары тоненькими пальчиками и явно скучал, всё поглядывая на стену. И Данзо, с лучезарной улыбкой, громко его окликает. Кагами повернулся к нему и лицо его пластичное сразу выразило восторг. Вот они и встретились. Друзья за стеной, дружившие столько месяцев наконец впервые увидели друг друга. — О-о! — восклицает Кагами и подрывается с места. — Привет, я тебя давно не слышал! — он наклоняет голову набок и хлопает глазами. — А что ты там делаешь, яблочный дух? — Папы разрешили мне к тебе ходить. Пошли гулять! — грохочет Данзо. — Мне не разрешают гулять, — надул маленький Учиха губы. — Ты не нарушишь наказ, если будешь гулять по забору, — мальчик демонстративно прошёлся по верху стены и гордо приосанился. — Как я. — Какой ты умный, — лопочет Кагами. — Папа говорит умных людей всегда ждут неприятности. — А что это? — Не знаю, но они где-то тебя ждут. Ну и пусть ждут. Данзо энергично зовёт друга ладонью и Кагами, нетерпеливо прыгает на месте, поджимая губы. Ой, как же Кагами хочется к нему залезть! Только мама у него строгая, будет ругаться, но папа же точно разрешит. Данзо его так и провоцировал на глупости своей выжидающей ухмылкой. Верно у него столько весёлых идей и Кагами не терпится воплотить их в жизнь. Он нервно осматривается, убеждаясь в отсутствии взрослых, и наконец подбегает к стене, хватая Данзо за руки. Маленький Шимура легко его поднял, мальчик весил как пушистый пух. Они уселись на заборе, плотно прижимаясь друг к другу плечами и весело махая ножками. — Какой у тебя красивый крест на подбородке, — кротко лопочет Кагами. — Правда? — удивляется Данзо. — Отцу он не нравится, он меня сегодня из-за него наругал. Такой злой был и визжал противно. — А мне очень нравится! — взволнованно залепетал Кагами и покраснел. — Очень-очень нравится! — Ты смешной, — улыбнулся Данзо. — И красивый. На кота похож, лохматого. Я тебя таким и представлял. — Папа меня тоже котом называет, — смущается Кагами. — А что это на тебе надето? — Это кушак, — гордо приосанился Данзо. — Дед велел носить его. Хочешь, я и тебя научу подпоясываться? Меня дед научил, а ещё он меня драться учит. Хочешь со мной? Ему так и не терпелось показать другу всё, чему он научился. Данзо научит его драться, а Кагами научит его петь, — им столько весёлого ещё предстоит сделать вместе. Мальчик уже томится в ожидании наверстать упущенное время, они будут играть с утра до вечера, и им обоим более не придётся страдать от скуки. — Звучит весело, — мечтательно пропел Кагами. — Мне дома скучно и меня никуда не пускают. Надоело там сидеть и петь песни, горло уже болит. Только меня с тобой не отпустят. — А мы никому не скажем, — подмигнул Данзо. — Пойдём. Мы ненадолго, дедушка нас прикроет. Ну и шалун же этот Шимуровский выходец! Кагами взгляда от него оторвать не может, так его восхищает эта смелость. Данзо покажет ему что-то интересное, он всегда рассказывает ему что-то интересное, он дерётся и учится повелевать ветром, и это намного интереснее, чем дурацкая игра на музыкальных инструментах. Он озорливо кивает и Данзо схватив его руку, бежит вместе с ним в своё имение. Они встретили дедушку на террасе, он курил табак из трубки и тоскливо смотрел вдаль. Данзо подскочил к нему и запрыгал нетерпеливо на месте. — Дедушка, это мой друг Кагами! — взволнованно кричит он. — Можно он с нами тоже драться будет? Можно? Можно? Дед по-доброму усмехнулся и приценился к юному Учиховскому наследнику: — Так вот кто этот загадочный мальчик, укравший у меня внука, — он смотрит на Кагами игриво, и мальчик неловко улыбается, Изаму кивает. — Добро. С другом веселее. Может так ты перестанешь пропускать наши уроки.

***

В Данзо сочетались все черты дома Шимур: выдержанное хладнокровие, изящное умение держать себя в высшем свете и умение многих искусств — как подобает омеге его возраста, но боролись со всем этим буйный взрывной нрав, твёрдость сказанных слов, умение постоять за себя и честь клана потрясающими навыками ближнего боя — черты альфы, переданные ему от дедушки. Сочетание разных полярностей посеяло в его душе непреодолимую смуту; с самого рождения, ему тяжело понять кто же он на самом деле такой. Мама и отцы твердили ему, что он омега, учили его как омегу и обращались с ним как с омегой, но дедушка учил его как альфу, научил носить его кушак и драться, научил отстаивать свою честь с гордо открытыми глазами. Целый год он так метался, сбегал от матушки, а отцы его тащили за ухо от дедушки. Дедушка говорил про альфачью гордость, мама говорила про омежью утончённость — и Данзо не понимал кого ему слушать. Одно он знал точно, — он никому не позволит себя обидеть. Ни одному альфе в мире. Он научится бороться, станет сильным и будет защищать матушку от противных отцов. Они её никогда не обидят. В одно утро он проснулся и почувствовав шевеление в животе, странно поморщился. Внизу пылало какое-то странное ощущение. Оно не очень приятное и мокрое, он в замешательстве убирает с себя одеяло и расставляет ножки, с интересом наклоняя голову. На белых простынях, редкими каплями блестела кровь. Данзо испуганно охнул, подскочил с кровати и вновь почувствовав, влажное и неприятное чувство внизу, его ужасливо передёргивает. Он опять наклоняется и видит, как по внутренней стороне бедра стекает жирная капля крови. Мальчик кричит от ужаса и даже не знает, что ему делать. В голову сразу полезли волнительные мысли — он болен, он умирает! Он спешно натягивает на себя хакама и выбегает из комнаты. Данзо бежит к матери, ищет её по комнатам и находит её в покоях патриарха. Он смотрит на неё и взрывается слезами. — Мама! — ревёт он и кидается в её объятья. — Мамочка, я умираю, у меня кровь снизу идёт! Мне страшно, мамочка. Оба взрослых удивлённо распахнули глаза. Матушка трепетно вздохнула, а дедушка нервно поджал губы, руки его затряслись. — Так скоро, — мрачно пробормотал Изаму. — Ах! Как рано, — радостно воскликнула Азуми и сложила ладони; она огладила голову сына и ласково повернула к себе. — Не бойся, Даночка. Ты наконец вошёл в лета, теперь ты полноценная омега. Скоро ты выпустишь свой первый сок и альфы начнут обращаться с тобой как положено. Изаму напряжённо хмурится, Данзо рано пустил кровь. Для Азуми такое радостно, ведь считалось такое явлением плодородия, выказывает омегу дородной и здоровой. Только патриарх хмур и мрачен. Он даже не догадывался насколько же у него мало времени. Кровь должна была пойти только через год, Изаму хотел подготовить его тело к великой силе как можно скорее, а теперь Данзо каждый месяц будет страдать от боли и займётся делами омежьми. Когда об этом узнают отцы, они непременно этим воспользуются и объявят кланам города Данзо как омегу. Изаму не мог этого допустить. — Азуми, ты любишь моих сыновей? — матушка промолчала, только слегка поджала губы, ей запрещено лгать, но правду в лицо патриарха она не могла сказать; дедушка знал о чём спрашивал и понял её безмолвный ответ. — А сына? Если ты любишь сына, то не расскажешь им про это. Азуми ошарашенно охнула: — Но достопочтенный патриарх, как же я могу? Даночка омега и скоро придёт пора его сватать. — Данзо будущий глава клана, — грозно ответил Изаму. — Он мой наследник и он не выйдет замуж. Азуми удивлённо распахнула глаза и сглотнула. Так вот что он задумал! Он желает воспитать из Данзо патриарха рода Шимур, он всё это время готовил его к этому! Азуми знала расклад: патриарх не имеет права ставить омегу наследником, он не собирался раскрывать пол Данзо, а значит обрекал его всю жизнь прятать свой истинный пол ото всех, даже от собственного клана. Как он может так поступать — отбирать у Азуми её наследную омегу? Как он может обречь внука на столь чудовищную и жестокую судьбу? — Отец, когда же Вы собирались мне об этом сказать? — поражённо сокрушается матушка. — Нет. Нет, отец, не обрекайте его на это. Он же омега. — Всегда молчи об этом, — грозно сощурился Изаму и обратил наконец взор на своего взволнованного внука. — И ты не говори. Никогда и никому, ты понял меня? Отцы хотят сватать тебя наследнику Сарутоби. Если ты им об этом расскажешь, мы больше не сможем лгать про твой пол и тебя отдадут в этот клан. — Я не буду жить с мамой и дедушкой? — пугается Данзо. — Нет, — отрезал он. — Тебя заберут, и мы больше никогда не увидимся. Изаму пугает его, давит на него, но Азуми молчит, не смея ему перечить. На глазах матери ломается жизнь её наследной омеги, и она бессильна это остановить. Данзо вцепился в маму и завыл: — Я не хочу! Я хочу с вами жить! Не отдавайте меня им! — Тогда навеки молчи о своей истинной сути, — грозно вострубил Изаму. — Не говори никому о ней. Я научу тебя быть альфой, научу прятать феромон и грамотно обманывать люд. Ты научишься вести себя как эпсилон и станешь настоящим наследником нашего рода, — он встал с кресла и торопливо хлопает внука по плечу. — Идём. Я научу тебя уловкам. Они зашли на кухню. Изаму достал из тумбы плотный кожаный чехол и набрал в него воды. Сделав это, он тихо позвал внука подойти к нему. Дедушка отвёл его в ванную комнату и плотно закрыл дверь, чтобы никто им не мешал. — А теперь запоминай, если что забыл, я тебе ещё повторю, — вкрадчиво начал дедушка. — Наливай воду в этот кожаный мешочек. Сверни его в тряпочку, — он продемонстрировал это на примере, — вот так, и клади себе в исподнее. Спереди, — Данзо взял мешочек и оттянув нижнее бельё, положил его напротив вульвы, дед довольно качает головой. — Да, похоже. Если будешь носить что тесное, а не хакама, делай так. Понял? — А почему? — невинно хлопает Данзо глазами. — У альфы есть елдык, это такой мясной отросток, — объясняет Изаму. — У омег его нет. Тебе нужно тщательно следить за тем, чтобы мешочек не съехал. Он должен быть спереди, — мальчик кивает. — Добро, а теперь я научу тебя прятать феромон. Напряги-ка загривок, что есть мочи. Мы превратим мышцы твоей шеи в сталь, и никто никогда не услышит твой запах.

***

Азуми не знала, что ей и думать. Воля наставницы омеги — табу, даже патриарх не смел ей мешать, но она в смятении. Её разрывало от мыслей, она не знала, как мудрее поступить, как ей всё не испортить. Она чтила Патриарха всем сердцем, была благодарна ему. Она ценила его защиту и благородство, он очистил её честь от насильственного осквернения и привязался к Данзо с глубокой любовью. Только участь, какую он ему нарекает — сурова и жестока. Азуми не знала какова судьба её маленького мальчика, быть может ему правда будет правильнее слушать деда? Будет ли он счастлив? Азуми исполнила своё омежье предназначение, и она несчастна, но она не жалеет о рождении Данзо — её дитя любви, её радость унылых дней. Среди этого поганого существования, невыносимой участи быть женой двум альфам, Данзо являлся ей светом. Она хотела ему лучшей судьбы, но к сожалению, на такие вопросы никогда не найдётся ответа. Азуми мечтательно смотрела вдаль, стоя на террасе. Теплый ветер обдувал её лицо, и она хотела быть этим ветром. Улететь далеко-далеко вместе с сыном, чтобы никто более не навязывал им свою волю. Хотела обдать порывистым и тёплым дыханием божественные сады любви. Где в томительной духоте пред летним дождём, она оросилась бы в медвяной росе, а цветы ласково тянулись бы к ней лепестками. Её раздражают грозные споры, она не поворачивается, ведь знает кто шёл к ней из глубин дома. Мужья велят ей повернуться, и она покорно поворачивается. — Учишь сына ротовым ласкам? — щурится Ичиро. — К восьми годам его горлу уже должно быть крепким. — Да, уважаемый Ичиро, — кротко кивнула она головой. — Его горло хорошо тренировано. К поре возлежания он обучится этому искусству. — Хорошо его обучи, — наказал он пальцем. — Быть может нам удастся перекрыть его уродство мастерством. На смотринах выкажем это. — Сын пустил кровь? — спросил Кайоши. — Ему скоро восемь, пора уже. — Нет, — голос её не дрогнул, ни лицом, ни тоном она не показала лжи. — Я доложу Вам, когда пойдёт кровь. — Мало того, уродство на лице, так и ещё поздняя кровь, — гневно рычит Ичиро. — Пора бы уже, среднее звено, а засиделся в девках! — Учи его, — щурится Кайоши. — Как только ему станется шестнадцать, он уйдёт из дома, я не собираюсь кормить нахлебников. В следующий раз постарайся родить альфу. Ненавидела. Как же сильно она их обоих ненавидела. Она никогда не скажет им.