***
— Ты про что это? — я скептически выгнул бровь, сам холодея от страха. Неужели она?.. — Себастьян, не строй из себя саму невинность. — Саманта аккуратно выдернула руку из моих пальцев и уткнула указательный мне в грудь, заглядывая в глаза снизу вверх. — Я ведь видела, что у тебя на уме. — Она плотоядно облизнулась, а я чуть не съехал по стене от головокружения. — Тебе что-то показалось, Сэм, — неуверенно начал я, — а я… я опаздываю на Прорицания! — обогнул её, скользя по холодной стене, и припустил прочь, чуть не забыв исписанные пергаменты на столе. Как, как такое вообще возможно?! Я поднимался из библиотеки, совершенно не видя перед собой никого, иногда врезаясь в других студентов. Как она могла меня видеть? Может, я не так её понял? Ага, как же. Она намекнула вполне прозрачно. Какой же я идиот! Я остановился перед верёвочной лестницей в класс и попытался отдышаться. Полный придурок. Куда я так спешил, если у нас сейчас совместное занятие у профессора Онай? Мерлин, надо найти в себе силы не думать о произошедшем, не смотреть в сторону Саманты. Она наверняка будет пытаться привлечь к себе моё внимание, но я не должен опозориться в очередной раз… Да я уже опозорился, если верить её словам! Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, я расправил плечи и поднялся на занятие, которое уже почти началось. И зачем я только оставил этот бесполезный для меня урок в расписании? Всё равно у Амелии он в другие дни.***
— Удивительно, что он так быстро вас отпустил и даже не рассказал трёхчасовую наискучнейшую историю, — недоумевал Корбатов, когда мы подходили к тренировочным классам. — Видимо, вы его сильно разозлили. — Надоело слушать ерундистику, — я вспомнила словечко профессора, и он довольно хохотнул. — Так вы, получается, в Колдовстворец на пятый курс сразу поступили? — Всё верно, душа моя, я из семьи магглов. — Так значит… — Нет, это не значит, что и вы тоже, — прервал меня профессор. — Возможно, ваши родители как раз и были магами, это нам только предстоит узнать. — Он глубоко задумался, нахмурив свои седые брови. Мы зашли в просторное помещение с множеством манекенов, похожих на те, что стояли у Матильды и мадам Гекат, а ещё около дома Сэллоу… Чёрт, этот Сэллоу, чтоб его! Я потрясла головой, прогоняя лишние мысли. Корбатов с помощью Акцио притянул парочку манекенов и развернул ко мне своё совершенно серьёзное и сосредоточенное лицо. — Душа моя, вам нужно научиться в первую очередь контролировать древнюю магию, а это не так просто. Как вам объясняли Хранители, эта сила чрезвычайно мощная. Я с опаской посмотрела на свои пальцы, всё ещё тёплые после эмоционального всплеска. Согнула и разогнула их, пытаясь физически ощутить хоть что-нибудь. Кроме чуть покалывающего жара — ничего. — Вы всё правильно делаете, — закивал профессор. — Постарайтесь вообразить слабые стороны своего противника. — И он подвёл меня ближе к манекену. — Какие же у него могут быть слабые стороны? — фыркнула я. — Деревяшка. — Носком туфли легонько пнула безжизненное чучело. — И у деревяшки есть слабые стороны. Подумайте сами, — терпеливо отозвался Корбатов, игнорируя мои капризы. С пару секунд я стояла в ступоре, готовая вот-вот вспыхнуть, развернуться и уйти. Однако потом в голову пришла совершенно элементарная мысль. Я расправила плечи и крепко закрыла глаза, представляя перед собой полыхающий манекен, треск дерева и запах гари. Запах гари… Парфюм Себастьяна. Да чёрт, уйди же ты наконец! Я решительно помотала головой, возвращаясь к заданию профессора. Ещё одна попытка в красках представить горящую куклу, и мои пальцы загорелись с новой силой. Я в растерянности и панике открыла глаза, ища помощи у Корбатова, что делать дальше? — Выпускайте, не бойтесь. — Он активно закивал, указывая на мои руки. Я нахмурилась и дёрнулась вперёд, нацеливаясь пальцами в ничего не подозревающий манекен. Ни искорки, лишь вспышка боли пронзила меня саму. Я вскрикнула — то ли от неожиданности, то ли от злости, что ничего не вышло. — Пробуйте ещё, не останавливайтесь, — чуть настороженно, но тем не менее уверенно сказал Корбатов. Я постаралась успокоиться и сосредоточиться. Вокруг пламя. От него идёт сильный жар, который обжигает кожу и сушит нос и губы. Слышен треск дерева, и беспомощный манекен полыхает, источая чёрную дымку. Он ничего не может сделать против огня, ведь он — его слабая сторона. Распахнула глаза, в которых всё ещё плясало воображаемое пламя, и выпалила эту фантазию наружу через пальцы, с удивлением замечая, как мгновенно вспыхивает деревянная кукла. От неожиданности и радости я согнулась, опираясь руками о колени. Что-то зашипело, и я рывком отдёрнула руки — прожгла штаны. Вот балда! — Отлично, у вас получилось! — не меньше моего радовался профессор. — Теперь давайте попробуем, наоборот, сдержать магию, не дать ей выплеснуться наружу. Я охотно закивала, смирившись со своим нелепым видом, но Корбатов быстро применил Репаро, и штаны стали как новые. Закрыла глаза, внимательно прислушиваясь к голосу профессора: — Представьте, что вы несёте большой чан с водой. Он наполнен почти до краёв, и вам нельзя расплескать ни капли! — Иначе что? — самозабвенно протянула я, давая волю воображению. Корбатов с мгновение замялся, не находясь, что ответить, но затем выпалил: — Иначе кому-то из ваших тварей в Выручай-комнате не хватит воды! Я ахнула и в изумлении закрыла рот ладонью. Нет, такого я точно не допущу! Иду по засушливой пустыне. Душно, жарко, солнце нещадно палит. Поблизости ни ручейка, ни травинки. Несу тяжеленный чан, а руки вот-вот отвалятся. Впереди меня ждут пушишки, лунтелёнок, жаба и даже гиппогриф. Чувствую, что надо немного поднапрячься, и мои твари напьются вдоволь. Ещё несколько шагов, и чан выскальзывает из моих рук, а горячий песок шипит от пролитой на него холодной воды. — Чёрт! — я всплеснула руками, разочарованно цокнув. — Ничего, с первого раза ни у кого не получается! — попытался утешить меня профессор. Я сделала пару вдохов и снова прикрыла глаза. Только я представила, как беру в руки злосчастный чан, голова тотчас закружилась, и я осела прямо в руки подоспевшему вовремя Корбатову. — Так-так, на сегодня, думаю, хватит, — обеспокоенно запричитал он, вытаскивая из кармана какую-то склянку. — Нет, я ещё смогу! — я стала вырываться из его рук, пока он тщетно пытался напоить меня зельем. — Что это? — Пейте-пейте, — он настойчиво поднёс горлышко к моим губам. — Рябиновый отвар, только посильнее. Шарп поделился. Перед глазами плыли круги, в ушах жужжало, а ноги подкашивались и совсем отказывались держать меня. После зелья стало лучше, но я всё равно привалилась к стене и опустилась на пол. Слабость тяжёлым плотным одеялом пригвоздила меня к месту, и я не могла пошевелить даже мизинцем.***
Сидя на Прорицаниях, я изо всех сил старался не смотреть на Дейл. Она же как издевалась: постоянно поднимала руку и отвечала, даже когда профессор Онай ничего не спрашивала. Я сжал руки в замок и нетерпеливо тряс ногой под столом, подгоняя конец этого мучительного и бесполезного занятия. В один миг мысли роем пчёл заполнили мою голову, и я сам не понял, как спустил разыгравшееся воображение с поводка. Дыхание стало тяжёлым, прерывистым, в животе защекотало, потянуло вниз нитью возбуждения. Ноги начали неметь. Я схватился за край стола, изо всех сил стараясь выровнять сбивчивое дыхание. В ушах загудело. Чёрт, это всё проклятая Саманта! — Можно выйти? — сипло спросил я у Онай. Голос будто треснул по швам, а слова сковали горло. Не дожидаясь её ответа, вылетел снитчем из класса, бегом направляясь в мужской туалет. Если это чёртово зеркало хоть что-нибудь скажет… — О, милый мой, да вы в ударе! — Заткнись! — рявкнул я и влетел в кабинку, чуть не сорвав дверь с петель. Упёрся рукой о стену, ощущая на ладони её неприятную холодную липкость. Дрожащими пальцами другой руки наскоро пытался расправиться с ремнём, который, как назло, ни в какую не хотел поддаваться. Всё вокруг начинало бесить: журчащая вода по трубам, причитания грёбанного зеркала, перемежающийся с жаром холод, сковавший всё тело. Взвыв, резким движением спустил брюки. С пару секунд тупо смотрел вниз, борясь с самим собой: неужели такой слабовольный? Неужели не в состоянии сказать себе «нет»? Опалённое паточным искушением сознание будто издевалось, махая перед глазами сладкими воспоминаниями, как красной тряпкой: Амелия в пещере, испуганно прижимается спиной к колонне, пока я несуразно, в агонии что-то ей шепчу. Она может стоять передо мной прямо здесь, в этой чёртовой туалетной кабинке. А я буду целовать и сжимать всё, что захочу — кто мне запретит? Кто помешает? Она даже не пискнет, когда я оголю её грудь, когда… Дрожь выбивалась через пальцы, пока я исступлённо водил рукой туда-сюда, держа до предела возбуждённый член. Тягучая волна растекалась по низу живота, разливалась приторным мёдом в ноги, которые я уже почти не чувствовал от онемения. Уши пульсировало жаром, а дыхание стало таким тяжёлым, что казалось, вот-вот из носа заклубится пар. Опустил голову и несколько раз глубоко вдохнул, чувствуя, как неистово горит лицо, что заставляет прикрывать в блаженстве глаза. …Когда я оголю её грудь и буду сминать её, она даже не посмеет поднять на меня свои нахальные глаза. Заткнётся и будет молчать в тряпочку, когда я задеру её юбку… Твою мать, какая юбка? Пока я расправлюсь с её брюками, пройдёт целая вечность! Я раздражённо мотнул головой, не останавливаясь ни на миг. Любая пауза, — и всё тело изнывает от нетерпения, умоляет продолжить. В животе в томлении извивается змеиный клубок. За мыслью о юбке всплывает образ Саманты. Её ноги в такой бесстыже-короткой юбке на том тупом вечере. Я сглатываю ком в горле и шумно выдыхаю через рот полустон, полувопль: — Уйди нахер, Сэм! А как она положила свою руку мне на бедро. Как она кончиком пальца невзначай дотронулась до паха, заставив меня вжаться в диван от того, как прошибло током. — Уйди, сказал же, — зарычал я, сильнее задвигав рукой. Подался бёдрами вперёд, брякнув пряжкой. В отчаянии хлопнул ладонью по стене, когда, не успев подумать об Амелии, кончил.Чёрт, я кончил, думая о Дейл.
***
— Сегодня вас ждут тренировки в Министерстве, но уже не со мной, — Корбатов жадно затягивался трубкой, пока мы стояли у входа в телефонную будку. Шёл четвёртый день бесполезного пребывания в Лондоне. Уже вторник, а я ничему толком не научилась, если не считать вчерашних советов профессора про слабые стороны противника и чан с водой. Но это я могла узнать и в Хогвартсе! После того, как мне поплохело, мы не стали испытывать судьбу и продолжать тренироваться. Остаток дня провели в гостинице, потому как моё ослабленное после выплеска древней магии тело не позволило даже прогуляться по городу. Жутко не хотелось снова встречаться с этим заносчивым министром, но деваться некуда — если я хочу хоть что-нибудь узнать, придётся иметь с ним дело. Корбатов привычным движением обтёр седые усы от остатков табака, и мы спустились в просторный холл Министерства. Казалось, он стал ещё больше со вчерашнего дня, а людей, снующих туда-сюда в своих чёрных костюмах, только прибавилось, на несколько десятков точно. Чем ближе была дверь с тяжёлой вывеской, тем обильнее потели мои ладони. Я крепко сжала в руке палочку, беспризорно оглядываясь на остановившегося в коридоре Корбатова. Он лишь одобрительно кивнул и жестом подтолкнул меня к двери. Сначала я услышала старческое бормотание и кряхтение, доносящееся откуда-то из-за стола, а уже потом увидела успевшую надоесть сухую фигуру министра. Я нервно одёрнула рубашку и шагнула ближе, неловко прокашливаясь. Спэвин будто бы удивлённо вскинул свои малюсенькие и окружённые морщинистой паутинкой глаза, а затем протяжно выдохнул, откладывая бумаги прочь. Он откинулся на спинку кресла и соединил руки в замок перед собой, смотря с таким недовольством, словно я провинившийся сотрудник, опоздавший на работу. Под его тяжеловесным взглядом хотелось превратиться в пиявку и уползти куда-нибудь на побережье, подальше отсюда. — Ну что же, — так и не дождавшись от меня хоть слова, пробурчал он, — поговорили с профессором Корбеттом? — Да, сэр, и даже немного потренировались. Несмотря на некоторую неудачу, я с воодушевлением понимала, что теперь умею хотя бы что-то, и это не могло не радовать. — Вот как! — он склонил набок голову и саркастически изогнул брови. — Давайте посмотрим, чему вы научились. Он в несколько коротких шага оказался напротив и вскинул свою палочку. Я испуганно отступила назад в попытке найти за спиной опору. Министр наблюдал за мной с ухмылкой, как за трусливой овечкой, и от этой его уничижительной гримасы я воспряла духом, собирая все силы в кончики пальцев. Пара не совсем смелых движений с моей стороны, и Спэвин разочарованно замотал головой. Что, я должна бороться в полную силу, чтобы меня потом отправили в Азкабан?! Будь передо мной Себастьян… И как услышав мои мысли, министр стал едва заметно глумиться, постоянно применяя Экспеллиармус и вырывая палочку из моих рук. Когда мне надоело играть в эти кошки-мышки, я удручённо постаралась вспомнить всё то, что говорил вчера профессор. Какие могут быть слабые стороны у этого старикашки? Беглым взглядом осмотрела кабинет: множество исписанных пергаментов, как и везде; книги, книги, книги… Хм, почти в каждом углу стоят зонтики, а на вешалке у входа целая охапка непромокаемых плащей. Он что, боится воды? Я с подозрением посмотрела на не прекращающего болтать Спэвина, и, прикрыв на секунду глаза, представила, как проливной дождь, словно из ведра, обрушивается ему на голову. Он визжит и пытается спрятаться в свой необъятный пиджак. Невольно уголок рта поднялся в усмешке, и я выпустила из пальцев свои мысли. Как надрессированная, хлёсткая волна кинулась на самоуверенного старикашку. Он с ужасом и негодованием посмотрел на меня, а затем снова отобрал палочку, отправляя меня при этом в воздух с помощью Левиосо. Пока я висела и, на самом деле, отдыхала, он суетливо применял магию к себе, чтобы просушиться. В голове набатом били слова Себастьяна, когда он впервые использовал на мне Левиосо во время дуэли у мадам Гекат: «Как вид, новенькая?» Щёки моментально налились краской, а бабочки запорхали в животе, когда я вспомнила эту его улыбочку… Замечтавшись, даже не заметила, как больно плюхнулась на пол. Раздосадованный неудачей, министр будто озверел: не давал мне никакой передышки, всё подстёгивал применить древнюю магию ещё и ещё. На третий или четвёртый раз, когда я вновь выставила вперёд горящие пальцы, кабинет поплыл перед глазами, а к горлу стала подкатывать тошнота. Бросив палочку на пол, я кинулась в коридор, но не успела — вырвало прямо там, на его драгоценные дождевики. — Деточка, да вы слабы! Какая же вам древняя магия? — ехидничал Спэвин за моей спиной, пока я корчилась, сгорая от стыда и гнева. Ослабевшие вмиг ноги задрожали, а руки совершенно не слушались — даже элементарное Акцио не получалось, и мне пришлось переступить через свою гордость и попросить министра подать мою палочку. Оказавшись за пределами злосчастного кабинета, я смогла вдохнуть поглубже, отчётливо осознав, что совершенно не стою на ногах. Корбатов подбежал тотчас, в недоумении начал что-то спрашивать, но я не слышала слова, только видела сквозь туманную завесу, как открывается его рот. Подступила новая волна, и я на ватных ногах побежала в уборную. Едва успела, чему была несказанно счастлива — если бы опозорилась перед таким количеством народа, больше никогда бы не смогла здесь появиться. Склоняясь над унитазом, почти выплёвывая внутренности, я только и могла думать, что о своей беспомощности и неимоверной слабости. Действительно, куда мне такая серьёзная сила, если я не могу продержаться и часа?! Во рту чувствовался отвратительный привкус желчи, а руки и колени тряслись от обезвоживания. Кое-как встав на ноги, оперлась о дверцу кабинки. Что-то горячее и неприятное ощущалось на внутренней стороне бедра. Я провела пальцами по штанам, и они окрасились красным. О, Мерлин… Низ живота скрутило сильнейшей болью, и я снова скрючилась, что вызвало головокружение, а затем и тошноту. На серых брючинах образовалось алое пятно. Кровь. Как некстати, чёрт возьми. Я ощущала себя побитой дворнягой, к которой удача и благосклонность повернулись одним местом. Так опозориться, показать себя «во всей красе»: слабой, немощной, бесполезной и нелепо-отчаянной. Хотелось прижаться к кому-нибудь и выплакать всё негодование и разочарование, стряхнуть с плеч очередной неудавшийся день. «К кому-нибудь»?..***
Шарп увлечённо рассказывал новую тему, постоянно препираясь с Уизли, а я никак не мог оторвать задумчивого взгляда от пустующего котла Амелии рядом с ним. И почему только она выбрала именно этот котёл? Неужели только из-за того, что рыжий ей наплёл, будто отлично разбирается в Зельеварении? Или же она влюбилась в этого идиота с первого взгляда? Будто отвечая собственным мыслям, я закатил глаза и, цокнув языком, попытался сосредоточиться на раскрытом учебнике или хотя бы на бодром голосе Шарпа. Внезапно в груди будто оборвался тяжёлый камень, а сердце заколотилось с неимоверной силой. Липкая тревога закралась в душу, и я в панике забегал глазами по классу, пытаясь найти причину своего состояния. Что-то плохое происходит, я чувствую. Такое уже было раз, когда прямо у нас под ногами Ранрок уничтожал оплот древней магии. Амелия! Что-то случилось с ней. Я хотел было сказать об этом Шарпу, но видя, как он снова затеял перепалку с Уизли, мысленно махнул на эту затею рукой и побежал к Матильде — вдруг ей что-то известно? На полпути к её кабинету, всё никак не придумав, что и как у неё спросить, резко развернулся и побежал в класс Прорицаний. Плевать, если идёт занятие, и даже плевать, что вчера я в итоге получил выговор за то, что сорвался с урока без разрешения и проторчал в туалете до самого его конца. Профессор Онай же должна увидеть хоть что-нибудь, если случилось что-то плохое?.. Стараясь не расплескать эту призрачную надежду, я летел в её кабинет. Многочисленные любопытные глаза малышни уставились на меня, когда я появился с обезумевшим видом в удушливом от благовоний классе. Не обращая на них внимания, подскочил к профессору и сбивчиво, путаясь в словах, попытался ей объяснить, что произошло. Она сначала смотрела со скепсисом и негодованием, видимо припоминая мою вчерашнюю выходку, но затем, когда услышала имя Амелии, испуганно отстранилась и приложила руку к груди. За прошедший год маленькая семья Онай сильно прикипела к ней, хоть и профессор постоянно жаловалась, что именно Амелия втягивает Натсай во всякие передряги, а вовсе не наоборот. Когда карточный расклад, а также кофейная гуща и хрустальный шар не показали абсолютно ничего необычного, я стал ещё больше сомневаться в том, что эти недотёпы учителя хоть что-нибудь умеют. — Попробуйте ещё, не может быть, чтобы ничего не случилось! Я чувствую, а мы с вами теряем время! — я в запале ходил из стороны в сторону по тесному кабинету, пока первокурсники испуганно выглядывали из-за своих учебников. Профессор Онай устало и сокрушённо сидела перед хрустальным шаром и с жалостью наблюдала за моими потугами. — Да хоть по звёздам посмотрите! — Ну какие сейчас звёзды, мистер Сэллоу? Надо дождаться ночи. — Мы синхронно посмотрели в окно, где день только разгорался, даже не думая пока заканчиваться. Я обречённо вздохнул и зарылся в растрёпанные и кое-где слипшиеся от пота волосы. Хоть иди и обращайся за помощью к Амиту… — Мистер Сэллоу, — Онай встала и успокаивающе взяла меня за руку, — я бы с радостью посмотрела через вас, что же вызвало такие странные чувства, но ведь сами знаете, что… — Знаю-знаю! — оборвал я её, направляясь к выходу. — Я такой же бесполезный, как и ваши эти гадания!***
Всю ночь меня лихорадило. Профессор не отходил от меня ни на шаг, хотя я умоляла его уйти, чтобы он не видел всей этой мерзости. Мне было жутко стыдно и неловко, что он сидит рядом и ухаживает за мной вместо того, чтобы наслаждаться прогулкой по городу или общением с постояльцами гостиницы. Внутри образовалась пустота. Это не та душевная дыра, когда хочется свернуться калачиком и проспать всю жизнь, а вполне осязаемое, ощутимое опустошение в желудке, вызывающее спазмы. Всё тело ломило, и я не могла без посторонней помощи даже дойти до уборной. День, как тусклые краски на палитре художника, перемазался с вечером, а потом и с ночью, пока я в бреду ворочалась в промокшей постели. Сны сбились в кучу: я летела над Хогвартсом, то снижаясь, то снова поднимаясь ввысь, потом рассказывала глупые и пошлые Леандеровские анекдоты Дееку в Выручай-комнате, от чего его большие уши сворачивались в трубочку. Затем бессчётное количество раз прогоняла в голове ту самую последнюю дуэль с Себастьяном, придумывая, какой ещё мог быть исход: приделывала ему поросячий хвост, уши, заставляла квакать или гавкать. Заливалась смехом, а потом и слезами. Бедный Корбатов, который так стойко выдержал эту ужасную ночь... На утро стало лучше, и я смогла влить в себя почти литр сладкого-пресладкого чая, который мне любезно принесла мадам Андертон. На бедняжке не было лица, похоже, она боялась, что это какой-то вирус, и я заражу всех постояльцев. После выпитого чая, когда я немного повеселела, профессор всё же решился оставить меня одну и пойти немного подремать, и я тоже забылась рваным непродолжительным сном. Днём раздался робкий стук в дверь, и Корбатов виновато протиснулся в проём, держа в одной руке небольшой поднос с едой, а в другой стопку писем. — Душа моя, ваши коллеги все испереживались, похоже. Завалили Министерство своими каракулями! — Он задорно рассмеялся себе в усы и неуклюже поставил поднос на прикроватную тумбочку. Я в недоумении поднялась на локтях, ожидая объяснений, но вместо слов на колени опустились тяжёлые письма. Всё ещё слабыми руками стала перебирать одно за другим: Поппи, Натти, Анна… Подняла на профессора полные слёз глаза и искренне ему улыбнулась, вне себя от счастья. Он тактично оставил меня наедине с письмами, и только через несколько минут я осознала, что никак не могу заставить себя вскрыть хотя бы один конверт. Медленно, будто боясь чего-то, я перебирала письмо за письмом, жадно и одновременно с опаской вчитываясь в строчку «От кого». С каждым последующим конвертом моя и без того зыбкая надежда истончалась, будто камень о водную гладь. В руке осталось последнее письмо. Я не решалась взглянуть на него, то ли надеясь на что-то, то ли, наоборот, чего-то страшась. Вспомнился тот летний день, когда я получила приглашающее письмо от Анны . Как слепа была моя надежда увидеть там совсем другое имя, но с той же фамилией. И вот я снова в похожей ситуации. Чёрт, когда же я отпущу всякую бредовую мысль о том, что он может мне написать?! Так стыдно признаваться, что эта надежда — моя слабая сторона. Не желая больше мучиться, быстро нашла нужную мне строчку. Всё внутри рухнуло и провалилось в небытие, когда я одними губами прочла:От Гаррета Уизли.