«Mallory» — несчастный, неудачливый (франц.)
— Мама?.. Мама, это ты? — я скулила, как побитая собака, истерично глотая душащие слёзы. Знакомый до раздирающей боли шёпот звал меня, неистово притягивал, и я не могла ему сопротивляться. Неразборчиво, непонятно, но так маняще. Это вообще возможно, что я помню её голос? Знаю его с младенчества, и он до сих пор пульсирует в моей памяти? Так зябко. Странно, ведь засыпали в сильно натопленном доме, а теперь зуб на зуб не попадает… Ноги сводит судорогой, почему? Чёрт, да что происходит?! — Амелия! Ты что творишь? Встревоженный голос Себастьяна заставил раскрыть глаза: я по пояс стояла в ледяной воде, кое-где покрытой тонкой коркой льда. Всё тело онемело и отказывалось двигаться. Меня обуяла паника. Страшная, всепоглощающая, густая и липкая, как дёготь. Не помню, как оказалась дома и отогрелась, но зато отчётливо помню, как прельщал малахитовый лес на другом берегу залива. Его загадочная чернота пленила и опьяняла. Уверена, если бы Себастьян не окликнул меня, я бы доползла до него и выяснила, что или кто меня туда звал. Через пару дней неуёмной тяги на тот берег мы обнаружили у крыльца тонкую дорожку кровяных бусин на белоснежном снегу — она, хаотично переплетаясь с волчьими следами, тянулась до самой воды и затем обрывалась. Я была уверена на все сто, что она ведёт на противоположную сторону. — Амелия, это чертовски странно и опасно! — увещевал меня Гаррет, пока Себастьян задумчиво молчал и только жевал губы. — Я не смогу усидеть на месте и пойду туда: с вами или без вас! — капризно топнула ногой и подбоченилась. При одной только мысли о возможно предстоящем бое пальцы моментально нагревались, а палочка под пальто почти вибрировала и сама рвалась показать себя в действии после долгого перерыва без магии. Договорились выйти после заката, чтобы не привлекать лишнее внимание в случае чего. Оминис что-то явно заподозрил ещё с вечера — пришлось всем четверым дать Живой Смерти, дабы не подвергать друзей ещё большей опасности. Они и так сильно рисковали, заявившись сюда. На и без того растравленные нервы действовало гнетущее молчание: каждый из нас троих думал о том, что потеряет, если сегодняшняя ночь станет для него последней. У меня внутри была лишь тягучая пустота, высасывающая силы и эмоции подобно Дементору. О ком я думала в минуты отчаяния, когда лес неумолимо приближался, а его мрак поглощал любую надежду на спасение, укутывая сознание одеялом тумана? Как ни странно, о своих родителях. О тех, кого я никогда не знала. Ненавидела всю свою сознательную жизнь за то, что бросили, оставили, выкинули, как безродного котёнка. Почему я слышу её голос? Неужели каждый человек перед смертельной опасностью думает о родителях? Может, это так принято, и нет здесь никакого подвоха? Остановились посреди песчаного берега близ тёмного-тёмного леса и стали прислушиваться к умиротворению вокруг: убаюкивающе шелестели хвойные кроны, будто нашёптывая колыбельную; плескались волны залива, приманивая к себе; глухо дышал ветер и обдавал приятным морозом разгорячённое в дороге тело. Я стояла ближе всех к высоким заиндевелым деревьям, и оголённой кожи моей руки вдруг коснулось что-то пушистое. Я дёрнулась и застыла, оцепенев от страха: передо мной взад-вперёд расхаживал огромный волк, скалился и сверкал в темноте безумными глазами. Услышав, как сзади зашелестела одежда, я вскинула в воздух ладонь: — Стойте. Не трогайте его. — Но Амели… — Себастьян подошёл слева, и я, не отрывая взгляда от волка, нервно мотнула головой. — Не сейчас. Дайте мне время. Я не могла понять почему, но всем своим нутром чуяла, что этот волк не так прост. Сделав шаг вперёд и убедившись, что ребята меня послушали, а животное не возмущается, опустилась на корточки и демонстративно убрала палочку за пазуху. Через несколько бесполезных минут молчания я начала постепенно терять терпение и самообладание. Становилось невыносимо холодно, а волнение, казалось, достигло самых дальних уголков моего тела. Именно в эту секунду перед нами, вместо волка, предстал высокий мужчина в длинном тёмном пальто. Его взъерошенная копна угольно-чёрных волос нелепой шапкой покоилась на небольшой голове. Я поднялась на ноги и растерянно заозиралась кругом, ища ответа у Себастьяна или Гаррета, кто этот человек, но судя по их не менее ошарашенным лицам, никто из нас не был с ним знаком. — Не узнала меня, дочурка?***
Повисло такое вязкое напряжение, что его можно было резать в воздухе ножом. Я аккуратно коснулся руки Амелии, и та испуганно дёрнулась. С её румяных щёк скатилась пара слёз, оставляя блестящие дорожки к обветренным губам и покрасневшему шраму Круцио. Незнакомый мужчина криво улыбнулся, чуть не свесив язык, словно волк из пасти, и, разведя руки в стороны, сделал размашистый шаг навстречу нам. Я совершил выпад вперёд, по привычке вскинув палочку. Мои губы почти прошептали заклинание, когда трясущаяся то ли от холода, то ли от волнения рука Амелии мягко, но настойчиво надавила на мою, опуская. Я зыркнул в сторону Уизли, но и тот недоумевающе мялся на месте, не зная, что предпринять. — Отойдите. Он мне ничего не сделает. — Прошибающий своей твёрдостью голос закрался под самую кожу. Мужчина хохотнул и деланно-умильно сдвинул густые чёрные брови домиком: — Разумеется, моя девочка! Разве может папочка сделать больно своей малышке? От его издевательски-приторного тона с глубин моей души поднималась такая необузданная ярость, что я еле сдержался, чтобы не произнести что-то гадкое, может, даже непростительное. Я заметил, как Амелия шумно сглотнула и сжала руки в кулаки. «Мы будем на подхвате, но сейчас им нужно поговорить наедине», — подумалось мне. Молча кивнув друг другу, мы с Уизли отступили назад: так, чтобы видеть обоих, но в то же время не маячить у них перед глазами.***
— Кто вы? — мой голос норовил надломиться и треснуть тонким настом на глади озера, но я собрала всю волю в кулак, чтобы не показать своего смятения, страха и своей… слабости. — Я? — мужчина рассмеялся в голос, стуча себя для наглядности по колену огромной ладонью. Затем вмиг посерьёзнел и выпрямился. — Я Уильям Эванс. — А я Амелия Мэллори. Почему же вы тогда утверждаете, что являетесь моим отцом? — слова приобретали выпуклость и красочность, точно я — опытный оратор и буднично выступаю перед сотней тысяч зрителей. Со стороны, должно быть, нельзя было сказать, что я до смерти боялась и волновалась. — Мы дали тебе девичью фамилию матери. Ты недостойна носить мою. — Презрительно фыркнул и, развернувшись на каблуках, зашагал к заливу. Я оторопело вперилась взглядом в оставшиеся после него две ямки во влажном песке, а в голове стучало набатом одно: «Ненавижу, ненавижу, ненавижу». «Эванс… где-то я уже слышала эту фамилию…» — задумалась я и пошла следом, предупредительно оглянувшись на ребят. Себастьян свирепо раздувал ноздри, пока Гаррет что-то шептал ему на ухо. «Хоть бы с ними всё было в порядке…» — Так что же, ты один, или вся семейка заявилась? — я показательно развела руками и покрутила головой. — Твоя мать умерла ровно десять лет назад. В этот день, пятого января. В грудь ударило бладжером, или то был фантом? Я глотнула колючего воздуха и словно осела на землю: ноги подкосились, и я еле на них удержалась. — Как её звали? — после долгой паузы смогла выдавить я. Краем глаза уловила едва заметное мельтешение в воздухе: резво размахивая крыльями, чёрный ворон пытался перелететь через невидимый барьер — он никак не мог сдвинуться с места ближе к нам, постоянно врезаясь в эфемерную стену. Неужели «отец» наложил какой-то купол? — Сара. Её звали Сара Мэллори. Непутёвая семейка с такой же непутёвой фамилией. И потомством. — Он брезгливо поморщился в мою сторону. — Чем же я так тебе не угодила, папочка? — театрально поджала губы, хоть и слёзы обиды действительно подступали к горлу с каждой минутой всё сильнее. Как же горько и неприятно слышать такое, пусть и по сути от чужого тебе человека. — Ты, как и твоя безвольная мать, совершенно негодны… — Заткнись! — зачавкал песок со стороны леса, и до моего нюха донёсся обжигающий запах древесины и гари. «Мерлин, Себастьян, только не сейчас».***
Как он может говорить ей такое?! Амелия совершенно негодна?! Да кто он такой, чтобы… Казалось, ярость и злость клубами горячего пара вырывались из моих ноздрей, будто я огнедышащий дракон. Я был готов растерзать его на месте, убить, сжечь дотла. — О, отродье Сэллоу. — Уильям вскинул голову к звёздному небу, словно ужасно утомившись в нашей компании. — Я даже не удивлён, что у этих оболтусов уродилось такое недоразумение, ведь… — Ты перегибаешь, Эванс. — Амелия направила на него пылающую синим жаром пятерню. Древнюю магию такой мощи я ещё не видел. От неё исходило чарующее сияние, которое вселяло немыслимый ужас. При упоминании родителей, да ещё и в подобном тоне, меня точно окатили ледяной водой. Все затянувшиеся кое-как раны заново вспоролись, и из них полилась кровь вперемешку с горькими слезами. — А я всё ждал, когда же ты продемонстрируешь свои «уникальные» способности. — Он согнул пальцы обеих рук в воздухе, показывая кавычки, а в его глазах проскользнула такая въедливая зависть, что я вмиг всё понял. Незаметно нащупал палочку в кармане, аккуратно потянул её и вложил в руку. — Ты так расстроен, потому что сам ими обделён? — Амелия словно прочитала мои мысли. Сначала я удовлетворённо хмыкнул, но сразу забеспокоился: может, не стоит его дразнить? Уильям одобрительно опустил уголки губ и выгнул брови: — Может, ты и не настолько пустоголова, как твоя мать. Она всё грезила о большой и чистой любви, домике у моря, детишках и прочей лабуде. — Он досадливо плюнул в сторону залива. — Как?! Как можно, имея такой редкий дар, пустить его на самотёк? — Уильям, казалось, разговаривал с самим собой. Его монолог становился всё более эмоциональным: так вскрывают давно образовавшийся нарыв, и весь гной, накопившийся за столько времени, льётся из раны, даруя облегчение больному. — «На самотёк»? Что это значит? — Амелия, забывшись, подалась вперёд, но я преградил ей путь — не стоит соваться к этому безумцу в минуты его откровений.Декабрь 1873г.
— Уильям! Уильям! — Сара, на ходу поправляя вечно сползающие очки, резво сбегала по главной лестнице Хогвартса и размахивала каким-то пергаментом. Её чёрно-жёлтый галстук нелепо болтался на шее — она никогда не отличалась аккуратностью. — Что случилось? — скучающе спросил я, без интереса глянув в её сторону. Мне до жути хотелось пробраться сегодня в Запретную секцию, пока библиотекарша чаёвничает с подругами. А тут эта Мэллори… — Представляешь, мне предложили стать Хранителем! Профессор Кларк сказал, что… — Хранителем? Надеюсь, ты отказалась? — я откинулся локтями на перила и смерил её презрительным взглядом. — Почему? — она осеклась и потупила взор. — Во мне разглядели того, на кого можно положиться! — с бóльшим энтузиазмом выпалила Сара и крепче прижала к себе многочисленные учебники. — Ну ты и дура! — я толкнул её плечо своим и устремился вниз, пока в библиотеку не набежали тупые заучки, проводящие там львиную долю своего свободного времени.***
— Она всегда всё терпела, — желчно выдал Уильям. — Никогда не жаловалась, не давала отпор, смиренно глотала все оскорбления, чем бесила ещё больше. — Какой же ты урод, — сквозь зубы процедила я. Образ матери в моей голове рушился стремительно и очень болезненно: я всегда представляла её стервозной звездой школы, чья нежелательная беременность испортила бы её карьеру и личную жизнь. А тут… Стало нестерпимо жаль её. Захотелось обнять, прижать к себе и попросить прощения. За все те гнусные мысли, когда я считала, что она бросила меня по своей воле. Сейчас же пазл складывался, и проявляющаяся картина не сулила ничего подобного. — Ха! «Урод». Я и не такое слышал в свой адрес, так что придумай что пооригинальнее. — Уильям немного помолчал, а затем продолжил. — Как снег на голову свалилась новость о том, что Сара беременна. Она и до этого не так много времени уделяла тренировкам с древней магией, а тут и вовсе перестала появляться в Выручай-комнате. Бродила по лавкам и выбирала тупые чепчики да пелёнки. И всё из-за тебя! Было ясно, что эти воспоминания бередят его душу, илом с речного дна поднимают злость и негодование. То же самое творилось и со мной. — Из-за меня?! Я что, просила себя рожать? Ты в своём уме? Он будто не слышал меня, а лишь безостановочно причитал: — Кто только вдалбливает всю эту чушь в ваши тупые головы?! Про семью, преданность, верность — всё это полный бред! Эти рабские традиции надо искоренять, уничтожать!Уничтожать?..
— Так бедные волки пострадали из-за своей врождённой преданности? — догадалась я. — Ненавижу преданность. Она сковывает, лишает свободы. Ненавижу, что после стольких попыток стать анимагом в конце концов превращаюсь в это. — Думаешь, все твои несчастья из-за анимагической формы? — съязвила я, вконец потеряв остатки терпения. Отмахнулась, как от назойливой мухи. — Что случилось с матерью? Гробовое молчание длилось от силы полторы минуты, но мне они показались вечностью. Высокий пушистый тростник, растущий прямо около воды, приветливо шуршал и даже успокаивал. Гребешки волн, появляющиеся от студёного ветра, гипнотизировали, и казалось, что где-то там весело плещется рыба, кипит жизнь. На иссиня-чёрном небе загадочно укутался туманной вуалью месяц. Он немым свидетелем наблюдал за развернувшейся на земле очередной семейной драмой. До чёртиков хотелось плюнуть на всё и спрятаться. Раствориться, слиться с сумраком леса, притвориться хоть мхом, хоть пнём — лишь бы все от меня отстали.Август 1874г.
— Сходи к повитухе или к кому вы там ходите, пусть избавится от этого! — Уильям! Что ты такое говоришь? Сара, как половая тряпка, ползала на коленях, умоляя меня оставить ребёнка. Я злился на неё за то, что плюёт на свой дар, ставит ещё не родившегося младенца превыше всего, забывает обо мне. — Срок уже большой, повитуха ничего не сделает! Я не позволю! — её лицо исказилось гримасой страха, и мне на секунду стало её жаль. Я подумал: «Может, ребёнку передастся её дар, и я смогу вырастить из него нечто большее?» В голову закралась мысль, что Сара нарочно тянула до последнего, чтобы стало невозможным избавиться от плода — но всё это стало неважным, когда родилась дочь, и мы поняли, что она унаследовала способности своей матери. — Моему счастью не было предела! Днями и ночами я грезил о том, что наступит день, когда ты вырастешь, и я сделаю из тебя настоящую волшебницу. Настоящего бойца. Ты будешь лучше меня, лучше своей матери, лучше всех этих добреньких стариков, учащих нас, как жить. Но тут вмешалась его тётка. — Уильям неожиданно указал пальцем на стоящего вдалеке Гаррета. Тот встрепенулся и заметно напрягся. — Она никогда меня не любила. Эти Уизли, они вечно лезут не в своё дело. Тогда она только-только заняла пост заместителя директора, и её амбиции взлетали выше, чем гиппогриф. — Матильда?.. — я опешила, и весь мой вроде бы собравшийся воедино пазл снова рассыпался. — При чём тут Уизли? — А вот ты у неё и спроси, какого чёрта она сунула свой нос в наши с Сарой семейные дела?! Гаррет на негнущихся ногах медленно придвигался к нам, а я в свою очередь отступала к нему — дело приобретало странную и подозрительную завязку. Я чувствовала, что Гаррету надо уходить отсюда. И поскорее. — Что она сделала? — вмешался Себастьян. Нам всем хотелось поскорее добраться до сути.Апрель 1875г.
— Ей всего лишь месяц! Как вы можете разлучить мать и её дитя? — вопрошала Сара, как всегда наматывая на кулак сопли. Матильда сочувствующе стиснула её ладонь и жалобно поджала губы. — Пойми, Сара, твой муж… он монстр, — еле слышным шёпотом, будто я не мог услышать его, стоя за приоткрытой дверью. — Кто ты такая, чтобы тут распоряжаться? — я ворвался в комнату, и лицо Матильды скривило злостью и ненавистью. — Я уже всё сказала Саре. — Она встала из-за стола, важно поправляя ворот пальто. — Если не хочешь, чтобы я доложила в Министерство о твоей незаконной анимагической форме, сделайте так, как я велю. Я в свою очередь обещаю позаботиться о вашей девочке. — Она ушла, а я всю ночь убеждал жену уехать. Спрятаться, да хоть бы отправиться в Россию — нас бы здесь никто не стал искать! Я горько усмехнулась — мы так же думали, и вот, что в итоге получилось… Уильям запальчиво продолжал: — Но эта дура пошла всё-таки на следующий день к Матильде, и та уговорила её сдать тебя в маггловский интернат, да так, чтобы я об этом не узнал! Твоя мать предала меня! Предала мою мечту! Его глаза становились безумнее с каждым словом. Они сумасшедше сверкали в лунном свете, и по моей спине полз холод. Этот человек — мой… отец? Я всегда представляла его себе добрым, смешным, весёлым. Кое-где седым, с морщинками на лбу, со смешными усами и трубкой в зубах… Чёрт, я всё это время считала отцом совершенно чужого мне человека, тогда как родной оказался настоящим подонком. — Ты сам себя предал, Уильям, — холодно произнесла я. — И не только себя. Жаль, что за столько лет ты так и не сделал правильных выводов.Май 1876 г.
— Прошу тебя, Сара, скажи, куда она отнесла Амелию?! Я не могу без неё, я тоскую! — Уильям, ты тоскуешь не по ней, а по её способностям. Я тебе теперь не нужна без них, верно? — огромные глаза Сары налились слезами, и мне в очередной раз стало противно от этого зрелища. Только и умеет, что давить на жалость! — Ты могла бы стать могущественной волшебницей, мы могли бы подчинить себе весь мир, а ты!.. — от досады я стукнул кулаком по столу, что вся глиняная посуда подпрыгнула и глухо опустилась обратно. Сара вздрогнула, и шаль с её худых плеч упала на пол. — Я оставила своего ребёнка… единственного ребёнка ради тебя… чтобы ты не наделал глупостей, Уильям. Я совершила такую ошибку… Она повторяла эти слова семь долгих лет, пока окончательно не сошла с ума. Она истерзала и истощила себя до смерти, сама. Так и не дождалась, когда дочери исполнилось одиннадцать. После смерти жены я наведался к Матильде, разъярённый и опустошённый одиночеством. Умолял её сказать, куда она упекла мою родную дочь, но она молчала. Тогда я пообещал, что отомщу, если она всё же возьмёт Амелию в Хогвартс. Матильда дала слово, что не заберёт девочку в школу. — …Но два года назад я прочитал в «Ежедневном пророке» имя, от которого моё сердце едва не остановилось. «Амелия Мэллори. Новый герой Хогвартса, победившая Ранрока и Виктора Руквуда». Что это значит?! — Это значит, Уильям, что я рисковала жизнью ради других. Ради своих друзей и близких, чего ты не умеешь и никогда не поймёшь! — выпалила я, сгорая от переполняющих меня эмоций. Стоило только вспомнить тот вездесущий огонь, пылающий из пасти дракона, и я начинала задыхаться. Горло спекало гарью, а стук моего сердца слабел с каждой секундой. Я столько раз прощалась с жизнью в бою, а теперь готова была добровольно с ней расстаться, лишь бы не выслушивать всю ту грязь, которая потоком лилась изо рта этого никчёмного человека. — Зря я надеялся, что смогу вырастить из тебя что-то стоящее. — Он устало потряс головой. — Матильда, эта рыжая сука забрала у меня последнюю надежду и здóрово промыла тебе мозги. — Поосторожнее с языком! — Гаррет пылал от ярости. Костяшки его пальцев, крепко сжимающие палочку, побелели. Его изумрудные глаза наполнились пугающей чернотой, и я запаниковала. — Как поживает твоя мамаша, Уизли? — оскалился Уильям и встал в стойку, достав свою палочку. Я пригляделась: не видела такую форму в лавке Олливандера. Неужели у него и палочка из-под полы?.. — Это ты с ней сделал? — на лице Гаррета читался ужас, смешанный с отчаянием и невыносимой болью. Я сама была готова тотчас изничтожить стоящего передо мной монстра, который в трезвом уме и твёрдой памяти причинил зло ни в чём не повинному человеку. — До его тётки не так-то просто добраться, — хохотнул Уильям. — Твоё кольцо слабо действовало на территории Хогвартса и окрестностей. — Он кивнул на мою руку, и её будто обожгло. — Кольцо? Мамино кольцо с чёрной шпинелью? — Оно самое. Твоя мать оставила свою фамильную драгоценность ничего не смыслящему ребёнку, и нам почти не на что было жить! — Миссис Моррис сказала, что это оберег, — пробормотала я себе под нос, потирая след от кольца на пальце. — Ах, миссис Моррис! Та маггловская «ведьма»? — прищурился Уильям и жутко улыбнулся. — Ты знаешь её! — вскинулась я. — Откуда? Что ты с ней сделал?! — Я ничего с ней не сделал. И не собираюсь. Пока. Но обязательно сделал бы, если бы они с мужем всё же забрали тебя в семьдесят девятом. Я обомлела и выпучила на него глаза. Уильям передразнил моё выражение лица и, пнув мелкий камешек, взъерошил волосы. Моё сердце чуть не покатилось галлеоном ему под ноги, когда я поняла, как сильно он напоминает мне Себастьяна. — Эта старуха едва успела обосноваться под Раем, сбежав с мужем из Салема, как присмотрела себе дочурку из ближайшего интерната. Всё это я узнал далеко после того, как эта рыжая ведьма, — он зыркнул в сторону Гаррета, — забрала тебя в Хогвартс. — Я этого совсем не помню. — Мои губы еле шевелились, окончательно онемев от холода и шока. — Почему же они так и не забрали меня? — Этого я не знаю. Может, почуяла чего, или ты настолько негодна, что даже бездетные… — Заткнись, — отчеканил Себастьян так, что я сама вкопалась в землю и боялась шелохнуться. На удивление Уильям тоже осёкся и нервно прочистил горло. — В общем, эта недоведьма тоже, видимо, что-то сделала с кольцом, потому что два года назад, осенью, я почувствовал… — он нахмурился и вознёс свинцовый взгляд к небу. — Я стал чувствовать тебя. По телу в очередной раз пробежал мороз. Как же жутко это звучало из уст такого страшного и беспринципного человека. — Но грёбанный ворон твоей дорогой старухи вечно мешал мне достать тебя, пока я не заманил вас в ловушку с помощью «несчастных животных». — Он вновь состроил жалостливую мину, издевательски хохоча и глядя на наши полные непонимания лица. Под толстым слоем спеси мне всё же удалось разглядеть искорки страха в его трусливых глазах. — Это всё какая-то хрень! — вскрикнул Себастьян, всплеснув руками. — Амелия, ты всерьёз веришь ему? И тут я кое-что осознала. Да так, что ноги мои подкосились, и я упала коленями во влажный и противный песок. Я — Амелия Мэллори. С самого рождения нежеланная, ненавистная, нелюбимая, негодная. Не наделена, а обременена выдающимися способностями. Зачем они мне, если в этом мире некому мной гордиться? Родной отец завидует, а мать страшилась. Обречённая на вечные страдания и скитания среди всех этих чужих мне людей. Отец чертовски сильно похож на Себастьяна. Их образ мыслей совпадает, и теперь это не кажется мне случайностью. Всё закономерно, и этот порочный круг мне не разорвать. Именно поэтому с Гарретом у нас бы не сложилось ни-ког-да. От своей покойной матери я унаследовала не только древнюю магию, но и всеобъемлющую жертвенность и виновность.Виновата-виновата-виновата
— Амелия, посмотри на меня! — Себастьян опустился напротив, обхватил обеими руками мои пылающие, орошённые слезами щёки. — Ты ни в чём не виновата, любовь моя. Сердце подскочило высоко-высоко, а потом со шлепком рухнуло вниз. Дыхание перехватило, и дикий, душераздирающий крик вырвался из моей груди. Вопль отчаяния и обречённости. — Ой, хватит разводить тут сопли! — скривился Уильям, словно съел ведро бубонтюберов. — Зачем ты явился? Я выросла и больше не смогу выступать в роли твоей марионетки, как мама! — я с помощью Себастьяна встала с земли и, покачнувшись, отёрла сопливый нос испачканной в песке рукой. — Сдалась ты мне! — отмахнулся Уильям. — Я намерен мстить. Мстить за свою испорченную вдрызг жизнь! За несбывшиеся мечты и надежды! Мстить им. — Он направил конец палочки на Гаррета, и тот неестественно откинул голову назад, а кадык его задёргался, точно в страшной агонии. По его пульсирующей шее ползла струйка серого дыма, то сжимаясь кольцом, то разжимаясь. — Экспеллиармус! — моя палочка выпустила заклинание, которое… совершенно не сработало, отскочив от невидимого ограждения вокруг Уильяма. Я недоумевающе уставилась на свою руку, а затем, заслышав сиплый хрип Гаррета, направила на Уильяма две пылающие ладони. Волки. Целая стая волков стремительно неслась со стороны леса, умалишённо разинув пасти, с которых капала противная вязкая слюна. Себастьян, испугавшись, нацелил на них палочку, но я жестом остановила его. Эти волки — не враги нам, они появились, потому что являются главным страхом Уильяма. Какая нелепость. Один из них, ловко проскочив невидимый барьер, крепко вцепился в бедро Уильяма, на пару секунд дав нам шанс спасти Гаррета. Я кинулась к нему со всех ног. Оставались считанные дюймы, когда мою руку обожгло чем-то едким — кожа в мгновение ока покрылась волдырями и кое-где обуглилась. Плюётся ядом. Натуральный мерзкий змей. Заныл шрам на шее, и я непроизвольно хохотнула — Круцио был куда больнее.***
Пока Амелия замешкалась, прикладывая снег к ране, я поспешил к Уизли. Ему, слава Мерлину, удалось немного прийти в себя, воспользовавшись тем, что Уильям отбивался от волков. Я бы дал ему зелье невидимости, чтобы он поскорее ушёл отсюда незамеченным, но я, в отличие от Поппи, не имею такой, как выяснилось, полезной привычки таскать с собой всё подряд. — Уходи, — заявил я, хватая Уизли за плечо и толкая в сторону леса. — А Амелия? — ещё не до конца восстановив дыхание, пропыхтел он. — Я позабочусь. Уходи, живо! — А куда это мы собрались? — ледяной до жути голос раздался прямо за нашими спинами. Я медленно повернулся, и сердце пропустило несколько гулких, тяжёлых ударов. Приставив свою странную палочку к виску Амелии, Уильям по-звериному скалился и стрелял полоумным взглядом. Позади них на кристально чистом снегу покоились очередные волчьи трупы. — Отпусти её, тебе ведь я нужен, — вкрадчиво заговорил Уизли, аккуратно делая шаг за шагом к Уильяму. Тот только сильнее прижал к виску Амелии палочку, другой рукой сжимая её горло. При виде её округлившихся от страха глаз я готов был броситься на помощь ценой своей собственной жизни, но осознавал, что любое лишнее движение может привести к неисправимым последствиям. — Нужен, ты прав, — усмехнулся Уильям. — Зачем вам этот рыжий, а? — обратился он к нам с Амелией. — Что же вы все так носитесь с этими Уизли, — проговорил себе под нос, плюясь. — Может, вы хотите денег? — вступил я. — У меня есть. Мракоборцам много платят. Уильям с секунду смотрел на меня, а затем, ослабив хватку, согнулся пополам и засмеялся. Сквозь его и так безумный смех прорывался кашель, похожий то ли на собачий лай, то ли на воронье карканье. Недолго думая, я схватил Амелию за рукав и закрыл её спиной. Её глаза пылали невиданным ранее огнём. — Я его убью, — прошептала она, и шёпот этот так походил на змеиное шипение, что моя кожа покрылась мурашками страха. Ненависть переполняла её, лилась чёрной болотной водой за края души, смердя и удушая своими токсичными испарениями. — Амелия, посмотри на меня, — встряхнул её что было сил. — Ты себе этого не простишь. Как я не простил себе то, что сделал с дядей Соломоном. Поверь мне. Но её глаза кукольными безжизненными стекляшками блестели в тусклом лунном свете. Её пересохшие и потрескавшиеся губы что-то шептали, а с пальцев по земле тянулось множество синих нитей, подползая всё ближе к вконец обезумевшему Уильяму. — Я сдохну только вместе с ним, — гоготнул он, кивая в сторону Уизли. — Авада Кед… Что-то переломилось внутри меня. Что-то вспыхнуло и отогрело когда-то заледенелое сердце. Перед глазами возникли образы: разные, цветные, яркие, чёткие, и во всех них было кое-что общее: её улыбка. Её улыбка, когда она виделась с Уизли. Когда этот рыжий рассказывал ей в сотый раз про одни и те же «гениальные» зелья. Когда жаловался на тётку или пересоленный эльфами тыквенный суп на Хэллоуин. Её улыбка, когда он, перепутав на зимнем балу танцы, перебирал ногами невпопад, расстроив весь скрупулёзно выстроенный на многочисленных репетициях порядок. Её улыбка, когда он, живой и невредимый, приехал сюда. Её улыбка, когда он кривился от алкоголя или отчитывал её за запах сигарет. Только сейчас я понял, что она без него не сможет. А я не смогу без неё.***
Рассудок мутился, а тупое человеческое тело исходило болью и измождённостью. Заслышав то самое заклинание, я вновь вернулась на два года назад в катакомбы. Сколько ещё раз я услышу его? Сколько раз стану свидетелем необузданной и неоправданной жестокости? Последнее, что я увидела перед тем, как испустить, наверное, свой самый мощный поток древней магии, была спина Себастьяна, отдаляющаяся от меня и прикрывающая Гаррета. Потеряв последние силы, я рухнула в мягкий мёрзлый снег.Сердце стукнуло три раза, два, один и замолкло.