Два короля: Первая часть

      

***

      Прельщённый идеей укрыться от напрасной грызни и рычни, Кову поспешил устремиться в непроглядный мрак, что объял каменные лабиринты скалы Предков. Неугомонные мысли вкрадчиво царапались под его гривой, а сердце терзалось в тревожности — в конце концов, не каждый день случалось возглавить круг львиц, чтобы направиться с ними куда-то, неизвестно куда, неизвестно за чем. Или за кем.       Пещеристые джунгли всё тянулись и тянулись, то сжимая черногрива в своих удушающе-тесных объятиях, то высвобождая на просторных, зябких от дыхания глубинных вод прогалинах.       «Куда это я вообще забрёл?» — словно опасаясь навсегда затеряться среди этих путанных проходов, Кову нервно обернулся, вознамериваясь взять обратный путь к свободе, и чуть не подскочил от неожиданности, когда всего в полупрыжке от себя заприметил сияние ослепительно-лазурных хищных глазок.       — Ох, прости, мой принц, — глазки испуганно округлились, а затем чуть отступили, — Просто шла своей тропой, заметила тебя, подумала, может… помощь какая нужна…       — Уриси, — облегчённо выдохнул юный лев, внимательно всматриваясь сквозь неохотно растворяющуюся пелену мрака, — Да я… просто решил побыть немного в тишине, подумать. Завтра непростой путь.       — Знаю, мой принц, — немигающим взором ответила ему прайдовая львичка. — Тут неподалёку есть хорошее тихое место. Могу показать.       Она с готовностью кивнула мордочкой куда-то в сторону, предлагая черногриву проследовать за собою. Вслушавшись в далёкие, отдающиеся глухим эхом рыки знакомых львиц, Кову немного подумал и пожал плечами:       — Веди.       Пещера, в которой они оказались, освещалась тихим и трепетным сиянием молодой луны. Столь скромное в своих просторах, это неприметное гнёздышко едва могло вместить пару юных львов, но при всём этом ощущалось необыкновенно уютным: то ли потому, что камень здесь был необычно гладок и тёпл на ощупь, то ли потому, что лёгкий вечерний бриз нежно пробивался сквозь редкие каменные щели, ласково развевая гриву, то ли потому, что воздух в пещере был сочно пропитан приятным персиковым ароматом молодой львицы.       — Пусть мой принц простит меня за лёгкий беспорядок, — смущённо проурчала самочка, пригнувшись и аккуратно заметая лапкой по углам те немногочисленные камешки и кости, что почти невозможно было заприметить, старательно не вглядываясь в мрак, — И за эту… тесноту тоже.       Её беззащитный грациозный круп сверкнул перед взглядом черногрива. Продолжая усердно наводить порядок, Уриси чуть приподняла скромно поджатый хвост, нечаянно демонстрируя льву краешки нежных увлажнённых створок своих особенных таинств.       Кову тихонько сглотнул, стараясь не привлекать внимания своей очаровательной спутницы. И хотя столь самоотверженное гостеприимство этой незнакомки его весьма прельщало, все его мысли продолжали с тревогою блуждать вокруг предстоящего путешествия. Он сделал осторожный шаг ближе, прислушиваясь к ощущениям внутри себя. Огонь накопленной страсти всё так же жёг изнутри, но пламя его слишком часто перебивалось всеми этими новыми волнениями и переживаниями, и оттого силы его не хватало, совсем не хватало, чтобы прямо здесь и сейчас показать этой львице, кто здесь истинный король земель прайда.       Уриси продолжала заниматься своими важными делами, тихонько мурлыча, словно не замечая близости самца, как и своей особенной околохвостной искренности. До уха юного принца донеслась далёкая грызня его избранной львички; он с новой обидою вспомнил, как ещё совсем недавно заприметил её очередную близость с Симбой.       «В конце концов, почему бы и нет. Да и эта прелестная кошечка, разве она не заслужила своей ласки?..»       Его лапа небрежно опустилась на бёдрышко львички. Ощутив прикосновение самца, по шёрстке Уриси словно пронеслась молния. Она чуть вздрогнула, но не произнесла ни слова, даже не обернулась к нему. Напротив, повинуясь инстинкту, она чуть сильнее поджала лапки, выгибая спинку и ещё выше задирая хвост.       Аккуратный пушистый холмик пугливо сжался, покоряясь хищному взгляду льва. Мягко и ласково проведя своей крепкой лапой по пушистой ляжке самочки, Кову ощутил её приятную, бархатную упругость, равно как и тревожную, но почти восторженную дрожь.       Налюбовавшись красотами непочатой мокрички, лев прихватил основание хвоста лапкой и приник мордой к нежному, сочащемуся соком желания лону — этот первый жгучий поцелуй он оставлял всякой близкой себе самочке. Им он когда-то познал вкус своей сестрёнки, им же опробовал строптивую дочку короля, наконец, им он…       Стараясь понапрасну не думать о прошлом, он предпочёл сосредоточиться на своей новой, куда более покорной прайдовой львичке. Лепесточки её розочки были столь нежны, словно это и впрямь был юный цветочек саванны, ещё неистревоженный дикостью ветров и яростью когтей. Едва он коснулся своим шершавым языком её изнеженных, непочатых краешков, самочка что есть сил сжалась в его цепких объятиях, стараясь сдержать в себе протяжный и мучительный стон.       Ощущая, сколь чувствительна юная плоть, черногрив щадил её в своей ласке. Его движения поперву были весьма осторожны и кротки, и лишь почуяв, как свыкается в плену страсти его чуткая кошечка, он принялся наполнять их силой и неистовостью.       Лишённая всякой воли, всецело и полностью отдавшаяся своему ненасытному самцу, Уриси отчаянно тянула лапки вперёд, всё сильней и сильнее выгибая круп, а её глазки в своём удовольствии закатились так далеко, где уже совсем не было ума, но было лишь желание. Вздрагивая от грубеющих прикосновений черногрива всем телом, она тихонько постанывала, умоляя небеса, чтобы всё это закончилось прямо в этот же миг, но перед этим — чтобы не прекращалось никогда.       Достаточно испробовав её сочащиеся вожделением створочки, принц с необыкновенной осторожностью приложился к ним своей крепкой и тяжёлой лапой. Грубые пальцы медленно оттянули бархатную плоть по сторонам, раскрывая капризные, слипшиеся густой плёночкой вожделения краешки ещё совсем узенького и крохотного, но уже нестерпимо распалённого гнёздышка. Едва его язык алчно проник вглубь ещё неисследованных ни одним самцом просторов, принц скорее почувствовал, нежели увидел, как вырвались наружу из своих пушистых тайничков острые коготки юной охотницы. Окончательно теряя голову в своём неистовом наслаждении, львичка отчаянно извергла из себя нечто между мурчанием и мычанием.       Её упругая теснота казалась совершенно невероятной для молодого льва. Он помнил, сколь податливо-просторным оказался цветочек его находчивой до приключений принцессы. Помнил и резкий, терпкий, почти самцовый вкус не менее свободливого лона своей дикой сестры. Но нежный, персиковый, почти сладковатый и дурманящий аромат складочки этой львички не вставал ни в какое сравнение с ними. Ему казалось, словно он открыл для себя новое, совершенно необыкновенное блюдо, что хотелось пробовать снова и снова, проникая в него всё глубже и глубже.       Уриси жалобно постанывала, царапая коготками камень, ощущая, как жгучий язык самца жадно и неотвратимо погружается всё дальше и дальше в её стеснённые, кроткие глубины, касаясь тех скромных уголков, коих боялась коснуться даже она в своих бесчисленных одиноких умываниях.       Он с силою припал языком к нежной стеночке её ракушки, когда медленно выскальзывал им наружу, чем едва не довёл львицу до совершенного исступления. Оставляя глубокие царапины под собою, самочка не смогла сдержаться от громкого, нестерпимого рыка совершенного блаженства.       Сладко слизав обильную влагу своей гостеприимной хозяйки с губ, черногрив глубоко вдохнул её аромат, крепко обхватывая стройный длинный хвост в своей лапе. Запах львички, готовой целиком отдаться своему самцу, возбудил в нём новое, совершенно безумное желание. Ощутив в себе силу, в которой была готова раствориться любая самочка, Кову с хищностью, коей не ожидал от самого себя, подтянул к себе молодую охотницу.       Опьянённая страстью, Уриси в мучительном предвкушении обернулась к своему самцу, желая в последний раз разглядеть его в этом знойном полумраке их близости, прежде чем он необратимо сделает её своей львицей. Её небесные глазки изловили его жадный, звериный взгляд нефритовых глаз, что впивался в неё сильнее всяких клыков; опустившись чуть ниже она приметила, сколь нестерпимо-хищно блеснул кончик его источавшего влагу острого массивного копья. Тихонько мяукнув и сглотнув застоявшийся комок в горле, она покорно восследовала его воле, поджимая лапки и хвост так, чтобы ему было приятно и удобно. Её мокричка сжалась в предвкушении нещадной близости. Она хотела его так, как никогда не хотела ничего, хотела почувствовать его свирепую, дикую ярость, его крепкие, грубые объятия, его жаркое, неистовое дыхание.       Пристраиваясь сверху, он несильно, но довольно ощутимо шлёпнул её по ляжке.       «Пусть знает, каково это быть с диким львом», — мстительно прижал её всеми лапами к земле черногрив.       Его стержень алчно выскользнул во всю длину из своих ножен, нетерпеливо выискивая свою сладостно-ранимую жертву, а грозное дыхание наполнило ушки молодой пленницы. Тесный, почти невидимый лазик подхвостья испуганно сузился, почуяв, в сколь опасной близости пронеслось острие львиного кинжала. Черногрив плотоядно облизнулся, предвкушая долгую сладостную власть. Он уже знал, что ему хватит сил начать, но уже совсем не верил, что этих сил хватит, чтобы вовремя остановиться.       «Оставим самое интересное на потом…» — мысли черногрива накалялись, обжигая его своей необъятной фантазией.       Прижавшись всем телом к самочке, он на мгновение притих, наслаждаясь моментом и вслушиваясь в вершащуюся тишину Гордой скалы.       «Надеюсь, не услышат… да если и услышат — пусть знают своего будущего короля».       Но не успел черногрив свершить и первого движения, как резкий, раздражающе-скрипучий голос старой львицы неожиданно раздался откуда-то сзади:       — Что это тут такое происходит? Уриси!       Юная самочка чуть не подскочила под принцем. Панически вырвавшись из его объятий, она небрежно отряхнулась и спешно пригладила шёрстку на загривке, словно и впрямь полагала, что сможет предстать пред старшей охотницей с самым что ни на есть невинном видом.       — Простите, госпожа Майша, я…       — Я тебе что говорила об… обо всём этом?! Ты где должна была быть, негодница? — чуть не срываясь в шипение, проревела львица, не сводя взгляда со своей молодой охотницы.       — Она… это я её позвал, — решил напомнить о своём существовании черногрив. Вся эта постоянная грызня между местными самками уже начинала порядком раздражать его, особенно теперь, когда кто-то и зачем-то решился влезть в их совместное, тайное, весьма уютное времяпровождение.       Майша на мгновение рассеянно скользнула взглядом по принцу, но тут же, как ни в чём не бывало, продолжила изливать ярость на молодую львицу:       — Тебе было сказано, быть с остальными и готовиться к охоте! Что в этом было непонятного, а?       — Я просто…       — Просто ты! Просто ты пойдёшь со мной, и у нас будет очень долгий разговор об этом… обо всём этом.       Уриси опечалено склонила мордочку и поджала ушки, желая прямо здесь и прямо сейчас провалиться под землю, лишь бы не видеть, не ощущать всего этого унижения. Ей было очень совестно пред своим львом, что остался без её нежной близости и был вынужден выслушивать всё это злословие; ей было немало страшно перед старой Майшей, что уже успела немало попортить ей жизнь и за много меньшие проступки.       — Простите… прости, — она нашлась в себе смелости коснуться лапкой плечика Кову в присутствии старой охотницы.       Майша неодобрительно фыркнула, провожая взглядом хвост спешно проскользнувшей мимо львицы.       — Вы… вы только не наказывайте её, — нашёлся со словом принц, — Это всё я, не она.       Старая кошка смерила его мрачным взглядом, но не сказала ни слова, лишь тихой и холодной тенью устремилась во тьму пещер, вслед за своей нерадивой охотницей.       Оставшись наедине с собой, Кову задумчиво почесал загривок, обдумывая всё произошедшее. Придя к соответствующему, весьма неутешительному выводу, он негромко, но довольно резко выругался. Другая тень, что всё это время таилась во мраке серых камней, тихонько хмыкнула, а затем неспешно растворилась во тьме.