Лучшие недотёпы всего Ривервуда Том 2. Фолкрит. День жизни

      Когда мы молоды, нам кажется, что мир вращается вокруг нас.       Нам кажется, что всё вокруг или восхищается нашей неповторимостью и уникальностью, или хотя бы смотрит на нас внимательно и с любовью. Мы ведь совсем недавно были детьми и так привыкли к безусловной и сильной любви! Эта призрачная любовь в наших воспоминаниях, похожая на яркие и жаркие, но при этом абсолютно не греющие осенние лучи умирающего Солнца, помогает нам даже в те минуты, дни и часы, когда мы уверены в полной собственной ничтожности и считаем себя недостойными жить.       Но молодость живуча, сильна и здорова. Она найдёт в себе достаточно сил, чтобы справиться со смертью. Даже чужой — и просто прошедшей мимо нас по касательной. И она хороша — если Смерть вообще может быть хоть чем-то хорошей — тем, что у нас есть сколько угодно времени, чтобы остановиться — и вдоволь насмотреться на неё. На чужую. Потому что свою смерть не увидит никто.        «… говорят, что наша смерть всегда похожа на нас. Более того, — она принимает наш образ прежде, чем явиться нам. А другие нашу смерть просто не замечают, но не могут не отметить значительное ухудшение нашего самочувствия…» — как сквозь толщу воды раздался голос незабвенного учителя из Брумы.        — Лира, может, пойдём уже отсюда? — откуда-то издалека донёсся голос Свена. — Да хоть в твою коллегию, если ты так хочешь!       «… зачем она так делает? Да просто смерть не хочет нас напугать. Организм понимает раньше нас, что это уже конец и жизнь закончена, а потому отключает в спешном порядке все системы жизнеобеспечения.»       Маленькая белокурая девочка с длинными густыми волосами, собранными в растрёпанную косу, сидит и внимательно слушает своего учителя. Луч зимнего Солнца пробивается сквозь низкие снежные кучевые облака и кажется брызгами тёмного вишнёвого сока, который продают в местных сиродильских лавках. На свету кажется, что волосы девочки горят золотым ореолом.        — Лира, а ты рыжая! — доносится мальчишеский голос откуда-то сзади.       Не оборачиваясь, девочка поднимает в воздух кулак, недвусмысленно наклонённый назад.        — А ты это только что заметил? — презрительно спрашивает она — Ну, так смотри, сколько влезет. Можешь и до дома меня проводить, я даже шапку не надену ради тебя.       Учитель терпеливо ждёт, пока ученики успокоятся.        — Учитель, а расскажите ещё! — просит белокурая девочка. — Так страшно и так интересно!       «Учитель, а вы скажете то же самое про тех, кто погиб прямо здесь, на этом самом месте?» — спрашивает юная белокурая девушка, начинающая воительница, пока её кажущийся остановившимся взгляд цепко подмечает все подробности разыгравшейся здесь трагедии.       Теперь она выросла и увидела очень многое, многое подсмотрела или осознала. Вот только её учителя рядом уже нет. А жаль: сейчас у неё к нему было гораздо больше вопросов, чем тогда, во времена далёкого детства.       Взрытая земля, будто там с разбегу упал маленький и только начинающий летать дракончик.       Сломанная ветка карликового вяза с прилипшими нитками из одежды.       Неестественно выкрученные пальцы на руке одного из убитых, из-за чего выражение «цепляться за жизнь» принимает совершенно другой, жуткий и мрачный смысл.       Земля под сломанными ногтями.       Странное, неживое и нестираемое выражение на застывших мёртвых лицах.       Пустой взгляд в небо, который уже ничего не видит.       Перевёрнутая и выдернутая из земли скамейка, — и дремора с ним, как она там была закреплена, плохо или хорошо. К делу это уже не относится.       Брызги неестественно-яркой алой крови у подножья статуи, такой яркой, какую никогда не увидишь в мирное время.       «Вы хотите сказать, Учитель, что эти несчастные и правда умерли от того, что их организм сам понял, что пора умирать — или же они умирали и правда «при жизни», скажем так? Вы просто врали нам, Учитель — или не хотели травмировать детей и рассказывать то, что им не нужно было знать по возрасту? А вы не подумали, Учитель, что дети рано или поздно однажды вырастут? И что однажды жизнь, о которой вы так хорошо и много говорили, сама травмирует их и придёт, как и смерть, без спроса?»       Призрачный, незабвенный и в недобрую минуту недобрым словом помянутый, оставшийся в Бруме учитель виновато опустил голову. Он знал, как разговаривать с детьми… Но понятия не имел, как разговаривать с теми же детьми, которые однажды выросли, и вместо малышей стали взрослыми юношами и девушками.       Он знал об этом… он вообще много чего знал, но не мог предсказать их будущее. А ещё — они были молодыми и не поняли, кто они, охотники или дичь, а потому во избежание ошибок учились точить зубы на других. Ведь мы никогда не станем слабыми, если никто не научит нас, как это правильно делается. Белокурая и рыжеватая смешливая девчушка, скорее всего, слабой и от природы никогда не была. Вот только сейчас она увидела нечто такое, после чего она вряд ли станет прежней.       «А ты изменилась, Лира. Ты выросла и сильно повзрослела. И ты ещё такая молодая. А пока мы можем быть жестоки и несправедливы к другим, мы молоды. Иди и учись дальше… и не думай, что эти несчастные умерли здесь для того, чтобы ты вспомнила свой путь, или по твоей вине. Они умерли — и ни в чём тебя не обвиняют.»        — Мне кажется, нам надо бы ещё зайти в таверну. — чародейка наконец оторвалась от созерцания трупов, лежащих в зарослях огромных и сочных цветов радужно-весёлого и разноцветного горноцвета — Собраться в дорогу, подготовиться.       Обратный путь до Фолкрита нашёлся быстро, словно понял, что теперь не время играть в прятки и что двое искателей приключений настроены не так весело и радостно, как раньше. Прямая дорога испуганно бросилась под ноги, кусты и лесные дебри расступились, и вскоре перед молодыми людьми появился Фолкрит.        — А как тебе кажется, мы ведь правильно сделали, что похоронили их около святилища Талоса? — спросил Свен, чтобы разбавить молчание и чтобы убедиться в том, что они всё сделали правильно.       Потому что, как ни крути, а они были единственными, кто увидел тех несчастных, если не считать их убийц, и только они знали, и что случилось, и где они были похоронены.        — Разумеется. Это будет вечным напоминанием для всех, и для тех, кто верит в Талоса и поклоняется ему, и кто не поклоняется и не верит. Потому что верить или нет — дело каждого… но со смертью «верю-не верю» не пройдёт. Она сама верит в нас, хочешь того или не хочешь. Так они… ну, те погибшие, навсегда останутся на месте своей веры, и им уже никто и ничто не помешает. Можно запрещать только живым, мёртвые, они, знаешь ли, непослушные и не подчиняются никому. А за то, что можно живым, мы будем бороться потом. Когда есть долги перед живыми и перед мёртвыми, их надо отдавать.       Снова воцарилось молчание. Может, Лира просто хотела собраться с мыслями за то время, пока они будут идти в город — или просто хотела ещё к кому-то зайти?       Движение, оно вроде как успокаивает.       И отвлекает.       А ещё — движение всегда помогает приблизиться к кому-то или к чему-то, проверено всеми путешественниками и искателями приключений, которые прошли все пути Мундуса раньше них.       Свен не представлял себе, какие именно вещи они могли забыть в таверне, особенно учитывая, что каждый раз они уходили уже готовыми к новым путешествиям и приключениям. А потому и не оставляли в комнатах и не забывали ничего. А вот в доме Тёплых ветров в Вайтране… там у них вроде бы что-то хранится и что-то лежит, прямо как на складе. Может, они и туда как-нибудь зайдут… ну, не сейчас, а в другой раз.       Интересно, а если они отправятся в Винтерхолд прямо сейчас, им будет по пути или нет? Когда-то Свен был в Винтерхолде, когда был маленьким; он ездил туда с матерью и с кем-то ещё, в крытой утеплённой повозке. Единственное, что он тогда запомнил — это холод и снег, который так поразил детское воображение.       Кажется, он тогда сказал, что знает, кем хочет стать, когда вырастет: или бытовым магом, или стражником. Ну, или солдатом. Да, точно: он станет стражником или алхимиком, решено.       Тяжёлая дверь в лавке «Мёртвым припарки» открылась так же тяжело, но податливо, словно потянулся огромный и толстый сытый кот, лениво разлёгшийся на тёплом прилавке.        — Новичок в городе? — заинтересовалась Зария, стройная редгардка неопределлённого возраста, оглядывая непривычных посетителей — Может, новичок хочет, чтобы я ему что-нибудь смешала?        — Ну, если у тебя есть какие-нибудь идеальные зелья, тогда мы хотели бы купить их. — сказала Лира, осматривая помещение. Неважно, с каким эффектом (Зария покачала головой, словно осуждая такое легкомыслие или такую расточительность). В Скайриме не так уж много редгардов. Что привело тебя сюда?        — Ну, мои родные в Хаммерфеле не одобряли моего интереса к смертельным ядам и смерти в целом, поэтому я уехала оттуда и отправилась на север. — объяснила продавщица так, словно речь шла о чём-то само собой разумеющимся — Когда я нашла этот город с таким огромным кладбищем, я почувствовала себя, как дома. Я открыла магазин и не вспоминаю о возвращении. Моё место здесь.        — А почему этот магазин называется «Мёртвым припарки»? — спросил Свен, не то, чтобы из интереса, скорее чтобы отвлечься от тяжёлого и удушающего запаха зелий, витавшего в воздухе.       Он видел много алхимиков, но ни в одной лавке не пахло так сильно то ли сухими травами, то ли готовыми для варки ингредиентами, то ли варящимися зельями. Интересно, а оно и должно было быть именно так?        — Знаю, это немного странно. Не совсем то имя, которое приносит утешение больным и хворым, пришедшим за припарками и бальзамом. Про Фолкрит нужно знать одно: главная и, так сказать, определяющая достопримечательность города — огромное старинное кладбище, хорошо это или плохо. Именно поэтому таверна называется «Мертвецкий мёд», ферма «Свеча покойника» и так далее. Местная бородатая шутка.        — Да уж… — похоже, Лира была настроена весьма скептично и не разделяла непонятной то ли радости, то ли адаптации к происходящему. — Как говорится, если не можешь ничего поделать, то смирись и получи удовольствие.        — А про что это? — насторожилась Зария, словно кто-то мог потребовать у неё вернуться в Хаммерфел или переименовать лавку, причём прямо сейчас.        — Да так, история была… Стражники в Бруме шутили, а дети случайно подслушали взрослый разговор. — отмахнулась чародейка — Просто из-за кладбища жители Фолкрита, похоже, так смирились в близостью смерти, что даже названия стали придумывать исходя из неё. И живут, приучая себя к тому, что рано или поздно все там будем, на этом кладбище.        — Ну, теперь на этом кладбище хоронят редко… — с сомнением протянула она. — А раньше там хоронили тех, кто погиб на войне.        — Тем более, нечего примерять на себя геройскую смерть, когда начинать нужно с геройской жизни. — ответила Лира.       Странно, — многое чего в Фолкрите так или иначе было связано со смертью, хотя бы названием, но такое неприятное чувство возникло именно в магазине Зарии. Не из-за того ведь, что она не нордка, правда ведь?        — Кстати, у тебя всё-таки есть какие-нибудь идеальные зелья или нет?       Зария виновато развела руками.        — Нет, пока что ни одного. Их вообще очень редко завозят, те покупатели, которые вступили в Гильдию, заплатили взнос и вкладываются в скайримские магазины, могут заказывать их, но таких покупателей не так много.       «И ты пока что явно не из них», — ясно прочиталось в её взгляде.       — А ты в Гильдию вступать будешь или нет? Конечно, я к гильдейским торговцам всё равно не отношусь, а потому и лучших товаров, чем есть на сегодняшний день, у меня вряд ли будет… но хотя бы положение моей лавки улучшится, что не может не радовать. А за идеальными зельями обратись к кому-нибудь ещё! — жизнерадостно подытожила она. — Вот, у меня здесь есть просто хорошие зелья, надеюсь, они вам тоже помогут.       По всему выходило, будто здесь был явно какой-то обман. Но вот только в чём он заключался — ни Лира, ни Свен так и не поняли.       Взамен на и правда качественные зелья они оставили в лавке с «жизнеутверждающим» названием не так уж и много золота, они распрощались с местным алхимиком и вышли. Вроде бы никто их не обманул, но вот ощущение какой-то неправильности всё равно присутствовало. Такое иногда бывает, когда встречаешься с кем-то давно знакомым и рассчитываешь на хороший и тёплый разговор; и вроде бы хорошо посидели и поговорили, но возникло чувство, будто что-то пошло не так и между вами возникла какая-то стена. Её не видно, и чувствуете её только вы, — но она всё равно есть.       Или же когда вам кажется, что всё прошло очень хорошо, но вас не покидает смутное ощущение, что надо бы и хорошенько обидеться. Жаль только, что вы понятия не имеете, на кого — и за что.       Интересно, почему бы это? Лира видела Зарию впервые в жизни, так что для обид не было ни малейшей причины, — ведь глупо — обижаться мало того, что на посторонних, так ещё и на первых встречных! — да и нельзя было сказать, что мрачная редгардка обманула их, взяв больше золота, чем требовалось на самом деле. Тогда что? Фолкрит и правда был основан вокруг огромного кладбища, на котором были записаны все строки военной истории Скайрима, и это девушка слышала задолго до встречи с редгардкой, интересующейся смертью.       Похоже, что тесно интересующейся.       «Кажется, я что-то нащупала…» — мелькнула мысль, и от этого осознания стало как-то если не спокойнее, то хотя бы понятнее.       «Смертоносная» торговка зельями и алхимическими ингредиентами просто интересовалась изготовлениями ядов, вот что так неприятно зацепило Лиру, когда они вошли в её лавку. А что такое яды и для чего они рано или поздно служат — не нужно было быть хорошим алхимиком, чтобы понять это.       От этого… умения, выбранного осознанно и, очевидно, доведённого до совершенства, веяло силой, неявной, хорошо скрываемой или скрытой, но почти что осязаемой. О такой силе не принято говорить, но те, кто может замечать детали, ощущают это, к примеру, как намеренно ограничиваемую силу, вложенную в аккуратное рукопожатие, или как рельефные мышцы собеседника, ненавязчиво скрытые под широкой одеждой. И Лира с её зельями, иногда со странными эффектами и почти всегда отвратительными на вкус, на Зарию похожа совершенно не была. Даже без учёта того, что до хорошего алхимика девушке было ещё расти и расти.        — Свен, а правда ведь, эта Зария какая-то странная? — спросила чародейка, когда они отошли от лавки на приличное расстояние.        — Не знаю, не заметил. — ответил бард. — Непонятно только, почему она советует тебе вступить в Гильдию торговцев, если она сама в ней не состоит, а значит, ей от этого и пользы никакой не будет. Может, она хочет вступить в неё позже… но это, насколько мне известно, делается не так уж и быстро. Нужно определённое количество продаж, определённая выручка, причём регулярная, чтобы можно было говорить о своей полезности в Гильдии, потому что просто так туда не принимают никого. Понятно, что торговцам это выгодно, но для этого им нужно и самим постараться.        — Мне кажется, она мне не понравилась тем, что варит яды, — поделилась Лира своей мыслью, — и я представила себе собственные зелья. Конечно, они на вкус такие себе — Свен понимающе состроил гримасу, напоминая, что один раз он имел счастье попробовать их, тогда, после встречи с Мирмулниром около Вайтрана — но они хотя бы в принципе безопасные и безвредные. И яды я вроде не варю… Да мне их и не сварить, при всём моём желании. Я просто плохо знаю алхимию.        — Ага, у тебя такие яды, что у них положительных эффектов больше, чем собственно тех, какие должны быть у ядов! — жизнерадостно добавил Свен — Такое вежливое зельеварение… думаю, враги бы очень умилились, если бы узнали, как ты о них заботишься… Нет, Лира, ты просто очень добрая, вот и всё. И дело не в том, что ты пока алхимию плохо знаешь.        — Хватит, Свен, хва-атит… — протянула девушка, сдерживая смех.        — Нет, ну, а что такого? — барда было уже не остановить — Яд паралича, который парализует, но полностью восстанавливает здоровье, улучшает эту вашу магию, да ещё и повышает запас сил — и это, по твоему, яд? А алхимию ты пло-охо знаешь…        — Свен, может, хватит уже, а? Не было у меня таких зелий, не выдумывай. Хотя… чем бы дитя не тешилось.        — А зелье, которое должно сделать врага уязвимым к холоду, но взамен увеличивает запас здоровья, магии и… что там ещё было? Потом волосы хорошо росли? Или борода? А если противник перед приёмом зелья тепло оденется, тогда ему никакой холод не будет страшен!        — Чем бы дитя не тешилось, лишь бы само зелья ненароком не выпило. Так, где там у меня мои плохие зелья, которые ты так ругал? Кажется, у меня есть специально для тебя пара бутылочек!        — А вот это было уже действительно страшно! — ответил Свен, отбегая в сторону и смеясь.       Лира хотела напомнить, что один раз, возможно, эти самые «смешные» зелья спасли её спутнику жизнь, но передумала сразу же, как только эта мысль у неё появилась.       «Похорони меня около реки», — кажется, так тогда сказал ей Свен, в какую-то минуту она подумала, что это и правда были его последние слова. А рядом догорала полуразрушенная сторожевая башня около Вайтрана, и бретонке было всё равно, что они все вместе только что убили дракона. И тогда ещё никто из них ни разу не умирал, но от этого было не менее страшно. Нет, пусть лучше Свен высмеивает её алхимические эксперименты, пусть шутит по поводу побочных эффектов её зелий и отвратительного вкуса, пусть считает её хоть плохим, хоть безнадёжным алхимиком, но только пусть живёт, а не умирает!        — Все мужчины — младенцы! — коротко и ёмко подытожила чародейка.       Их путь снова лежал мимо фолкритского кладбища, безразлично, как и полагалось мёртвому месту, купаясь в вечернем свете, — сочном и предзакатном.       «Интересно, а как чувствуется вечный покой? — подумала Лира — А что, если свет мёртвых — это вечернее, умирающее Солнце?»       Странно, — но теперь эти мысли не вызывали ни страха, ни отрицания, только глубокое уважение и светлую, тихую грусть. К мёртвым, наверное, вообще нельзя было испытывать никаких чувств, кроме уважения, — ну, или ещё порадоваться за них с мыслью о том, что теперь все их мучения закончились, кто бы их ни причинил, и теперь с ними уже ничего не случится.       Почему-то некстати вспомнились рассказы старушки-соседки из Брумы, которая рассказывала про то, как окотилась её кошка, и когда какой-то незадачливый вор залез к ним во двор и случайно провалился в подвал, где молодая мамаша кормила своих новорожденных котят. И кошка так испугалась за своих котят, что сама убила их. «Спрятала их в смерть.» — говорила старушка. Помнится, тогда бабушка ещё отправила Лиру погулять, но она уже всё услышала. А теперь — вспомнила.       Девушка опустила руку в карман, и забытый там чёрный камень душ, заполненный душой убитого ею некроманта как-то укоризненно кольнул её, прижавшись острыми гранями. Тогда она заполнила этот камень совершенно случайно, а сам камень нашла где-то и взяла вместе с остальными вещами, показавшимися ей ценными. Когда она вообще изучила заклинание захвата душ? Когда-то она заполняла камни душ душами неразумных живых существ, чтобы тренироваться в навыках колдовства и чтобы было чем зачаровывать оружие и броню, но как и когда могло получиться вот так?       Чародейка поспешно отдёрнула руку, словно уличённая в чём-то постыдном. Конечно, некромаги никогда не пользовались поддержкой и одобрением Коллегии магов, и сама некромантия уже давно была под запретом, однако вряд ли это было так уж приятно — погибнуть, зная, что сейчас твоя душа попадёт в камень, а потом отправится в Каирн после его использования? Когда-то бретонка слышала, что чёрные камни душ самые тяжёлые, и что сделанное с их помощью зачарование считается самым эффективным и сильным, но сама она этим никогда не занималась.       Когда-то ей попался великий камень душ с душой мамонта, по крайней мере, как ей сказал тогда торговец, и ей на минуту стало жалко этого никогда раньше не виденного мамонта. Сейчас же, когда она подумала про того некроманта, она не почувствовала ничего. Может, потому, что некромаг пытался убить её и Свена — а мамонт не пытался убить никого? Ну, так-то мамонт был хоть и спокойным и миролюбивым, но всё-таки животным, от которого трудно было бы ждать осознанного добра или зла, да и вообще осознанных поступков в целом. Помнится, она тогда ещё впервые назвала Свена своим парнем, как будто другого недотёпистого признания в любви было недостаточно.       Повернувшись в сторону кладбища, так, чтобы никто не смог при случае увидеть, чародейка вытащила из кармана камень душ, стараясь спрятать его в руке, посмотрела.       Непонятно, что она вообще хотела там увидеть, — камень как камень. И правда тяжёлый, полупрозрачный и словно с сиреневато-фиолетовым оттенком внутри, напоминающим клубящийся точно туман над болотами, чёрный камень с душой разумного существа внутри. Интересно, что она хотела там рассмотреть — или что боялась увидеть? Может, то, как пленённый там маг пытается вырваться на свободу и пытается разбить твёрдые стены своей тюрьмы? Или как он сейчас смотрит на неё и ловит её взгляд? Или вообще ничего, будто она держит в руках речную гальку?       Давным-давно, во времена Кризиса Обливиона, говорят, архимаг Ганнибал Травен заполнил какой-то особенный чёрный камень душ собственной душой, это должно было как-то помочь в борьбе с Маннимарко; а вот как и кому помог конкретно этот? Может, просто случайность — или все они закономерны, только мы не всегда понимаем, как?       В какой-то момент девушке показалось, что все мёртвые, спокойно лежащие на старом кладбище Фолкрита, осуждающе посмотрели на неё, качая головой. Нет, у них не было никакой жалости к убитому некромагу, чья душа сейчас предположительно была заточена в камне, но они, как истинные сыновья и дочери Скайрима, осуждали использование любой магии, но особенно тёмной. Тёмную, собственно, много кто осуждал. Добрый клинок, закалённый в кузнице, и честная битва — вот что они признавали при жизни и одобряли после своей славной кончины.       Спрятав камень обратно в карман и вернувшись в таверну, Лира переоделась и поставила на стол все зелья, которыми они располагали на сегодняшний день. Выходило не то, чтобы много, но это при учёте, что они не окажутся в такой ситуации, в которой им придётся лечиться от чего бы то ни было.       Может, стоило вернуться в Вайтран, оставить там лишнее в виде разного барахла, которое сначала казалось, а то и было чем-то ценным или просто важным, или просто было ничейным или же приглянулось. Оно лежало в рюкзаках и само по себе несильно мешало, но потом при случае будет неприятно оттягивать дно сумок, если путешествие затянется и по пути найдётся ещё много чего интересного, это искатели приключений уже хорошо знали по предыдущему опыту.       За этим интересным и без сомнения важным занятием и застал чародейку Свен, вернувшийся с улицы.        — Лира, кажется, я нашёл нам ещё одно дельце! — радостно заявил он с порога. — Нас попросили отнести урну с прахом для захоронения, на карте даже пометка есть, куда нужно пойти.        — Я, конечно, всегда «за», чтобы помочь кому-нибудь, особенно когда дело такое простое… — девушка забко поёжилась — Только сначала я выпью зелье, если ты не против. Кажется, я где-то простыла. Надеюсь, оно поможет быстро, потому что неинтересно будет разболеться. Где эти зелья, которые нам продала сегодня Зария?       В этот самый момент редгардка уже собиралась закрывать свою лавку, как вдруг заметила, что одна из бутылочек с ядом, который она сегодня сварила, почему-то осталась пустой. «Непорядок», — подумала она, осматривая алхимический стол и гадая, куда закатилась та ёмкость, куда она могла по ошибке перелить яд.        — Да куда же подевалась эта штука? — в сердцах воскликнула она, отодвигая тяжёлый стол и старые стулья. — Ведь только сегодня сварила, ещё весь дом провонял. Тогда ещё эти двое пришли за зельями… Да вот же эта бутылочка! Нашлась! — торжествующе воскликнула женщина, хватая пропажу.        — Так, какие там должны были быть свойства? — Зария наморщила лоб, припоминая, что именно она хотела получить и что она туда клала. Вроде бы собачий корень, кажется, паслён, а дальше?       Когда алхимик варит зелья, в помещении не должно пахнуть ничем, иначе запахи легко перебивают друг друга. Бывает так, что алхимик может забыть, в какой колбе какая настойка, особенно когда зелий очень много.       Зария забыла об этом правиле, ошибочно считая, что оно годно только разве что для новичков.       Внезапно на неё начало сходить если не озарение, то какое-то странное чувство, что в этот раз что-то пошло не так. Беспокойство ещё не начало оформляться, но странное чувство совершённой ошибки уже проснулось и начало поднимать голову, как разбуженная змея.        — Так, вот та самая склянка, в которую я перелила яд… — громко и внятно, совно объясняя кому-то, проговорила редгардка, чувствуя, как что-то внутри начинает холодеть. — Стендарр милосердный, как же это? — воскликнула она, роняя склянку и глядя на неё, как на ядовитую змею.       От удара о пол пробка вылетела, и лавку заполнил запах вываренной пшеницы и горноцвета. Яд, который сварила Зария, никогда не включал в себя пшеницу и горноцвет, и пахло от него, конечно, совсем не так. Вместо яда в полупрозрачной колбе было налито зелье лечения. А вот где тогда был сам яд?        — Главное — не волноваться… — прошептала знахарка, чувствуя усиливающуюся панику — Наверное, я просто по ошибке вылила яд в помойное ведро и уже вынесла его. Или просто слила в другую бутылку и отнесла в погреб. Ничего страшного не случилось. Ничего. Этого не может быть. Этого просто не может быть. Это невозможно… Невозможно. Акатош, нет…       «Интересно, а какой срок дают алхимикам, которые продают яды под видом лечебного зелья?» — промелькнула мысль, блеснув, как смазанный ядом клинок ассасина.       Кажется, даже если бы она сейчас увидела перед собой члена Тёмного братства, женщина не испугалась бы ещё больше.       Как заворожённая, она сидела на полу и смотрела прямо перед собой не мигая. Если кто-то узнает, как она ошиблась — это конец. Конец всему. Интересно, когда выяснится, что она продала по ошибке не то зелье? Какие условия в скайримской тюрьме? Выйдет ли она потом на свободу или умрёт там же, потому что в тюрьме, наверное, так же холодно, как и на улице? А если ей даже удастся избежать ареста, что будет, если ей придётся закрыть свою лавку? Хорошо ещё, если слухи не разнесутся, как лесной пожар в засуху, тогда ей точно не сдобровать. И уже не о лавке надо будет думать, а о том, чтобы самой спастись.       «Стендарр милосердный, спаси меня и сохрани!» — шептала она, глядя немигающими глазами на разлитое зелье и раскачиваясь из стороны в сторону.       Память наконец вернулась и помогла собрать воедино недостающие кусочки головоломки. Стало ясно и понятно — но легче от этого не стало.       В этот день у Зарии не было посетителей, и она посвятила свободное время зельеварению. Только ближе к вечеру пришли двое новичков, которым она, по своему обыкновению, предложила смешать что-нибудь. Девушка спрашивала, есть ли у неё в продаже идеальные зелья, как будто это было что-то такое, что можно было смешать за пару часов или заварить в котле, бросив туда пару-тройку безобидных душистых трав, какие пьют перед сном.       «Подумаешь, богачка! — с неприязнью подумала Зария. — Идеальные зелья тебе подавай. Можно подумать, всё только для тебя одной. Даже мои обычные клиенты никогда не спрашивали такое!»       На самом деле, незнакомка не была виновата ровным счётом ни в чём; но не рассказывать же ей про то, что дела в алхимической лавке идут вовсе не так уж и хорошо, что ей давным-давно уже опротивел и Фолкрит, и все местные жители, включая ярла, и что будь её воля, она бы давным-давно ушла отсюда… вот только идти ей особенно было некуда. Люди и прочие разумные существа… они как-то не особенно жалуют тех, кто производит оружие тихой смерти, знаете ли.       Можно было примкнуть к Тёмному братству, — но это хлопотно, долго, да и к тому же сопряжено с риском. Да и неизвестно, где их искать и как проситься к ним, мотивируя желание только тем, что больше всего на свете она любит варить яды? В лучшем случае её просто выставят за дверь, в худшем — разберутся с ней сами, даже не объясняя, за что. А лучший случай при знакомстве с тёмным братством, есть ли такой вообще? Да и потом, варить и продавать яды, объясняя это тем, что во все времена люди травили злокрысов и прочую гадость, не означало то же самое, что брать в руки оружие и самой идти убивать.       Зария интересовалась смертью, но не настолько же? Она варила и нормальные, правильные зелья тоже, потому что помимо травли злокрысов, люди ещё и болели и обращались к ней за зельями и для себя. И там главное было — не ошибиться, чтобы не вышло… то, что только что произошло.        — Так… девчонка попросила у меня любые идеальные зелья, я сказала, что у меня их нет… — шёпотом перечисляла Зария, постепенно успокаиваясь по мере того, как ей удалось восстановить цепочку событий — Потом я посоветовала ей вступить в Гильдию, хотя мне-то какая разница, вступит она или нет? Так, баловство одно. Зато они хорошо так потратятся, вкладываясь во все лавки подряд, а может, и мне тоже повезёт… вернее, повезло бы. Потом я предложила им просто хорошие зелья лечения, сказав, что они тоже подойдут, кстати, почти что последние отдала, можно сказать, и взяла недорого… для новичков, которые вообще здесь проездом. Они и раскошелились: туристы, как дети малые. А потом… а потом, выходит, я по ошибке отдала яд вместо обещанного зелья. Налила яд во флакон для зелья лечения, которое даже детям можно давать без опаски!       «Вот это ты будешь стражникам объяснять.» — некстати влез со своим замечанием внутренний голос.       «Да ладно, этих новичков я никогда раньше не видела, никто и не докажет, что они пришли ко мне. Да и к тому же, они только прибыли в Фолкрит и их никто не знает, а значит, вряд ли кого будет волновать их смерть. И мне кажется, что они оба не норды, девица-то точно, значит, её родня далеко отсюда и никто не знает, где и от чего она умерла. А может, и не умерла, а просто сбежала или пропала без вести. Скайрим вообще опасное место, здесь на каждом шагу может случиться что угодно.»       Даже если для неё, Зарии, лично, всё и обойдётся, в идеале — ещё и без потерь какого бы то ни было рода, — неплохо было бы вспомнить хоть приблизительно, какие должны были быть свойства того яда, который она продала по ошибке. Конечно, было бы гораздо хуже, если бы она продала точно так же по ошибке яд кому-нибудь из местных…       Сколько раз она варила яды на продажу, но никогда не думала о том, что именно будет чувствовать тот, кто эти яды выпьет. Раньше ей и в голову не приходило подумать о таком. Её дело было — давать покупателям то, что они просят, и получать взамен золото, но сейчас всё получилось, мягко говоря, совсем не по плану. Очень сильно не по плану.        — Идеальное зелье, говоришь… — прошептала Зария, поднимаясь на ноги и успокаиваясь — Надеюсь, что мой яд всё-таки не был смертельным, или он убьёт быстро и безболененно. Или все подумают, что отравление было чем-то другим. Интересно, идеальным ли было то зелье, которое ты получила совершенно случайно? — думала женщина, вытирая насухо пол, куда пролилось случайно непроданное зелье лечение и вместо которого она продала яд.       Снаружи послышался шум торопливых шагов, короткий, в пару слов, разговор с кем-то — и наступившая тишина.       Собственно, тишина длилась недолго, всего на пару ударов сердца.       После чего в дверь забарабанили так, что редгардке показалось, что её собственное сердце сейчас забилось в том же ритме, подпрыгнуло и обвалилось куда-то вниз. А может, просто кому-то нужно средство от похмелья? Или какой-то пьяница перепутал её скромную алхимическую лавку с таверной?       Раньше такого никогда не было.       И сейчас тоже…        — Открывай! Я знаю, что ты там! — крикнул мужской голос, не принадлежащий никому из местных жителей. И это был не стражник тоже.       … не будет.       Зария пискнула и с удивившей её саму скоростью бесшумно нырнула за прилавок.       Однако тот, кто стоял за дверью, явно не собирался сдаваться — и, судя по всему, был настроен решительно. Потому что никто и никогда не стучался в её лавку вот так.        — Открывай, пока я не отправил тебя в Обливион вместе с твоей лавкой! — повторил уже громче молодой мужчина за уже запертой дверью, которая дрожала от ударов.       Ситуация казалась не то, чтобы безвыходной, просто делать что-то надо будет быстрее, чем травница могла себе представить. Тем более, что она сама для себя решила, что что бы там ни случилось, лично для неё всё закончится хорошо.       Если бы не это самое «хорошо», которое она прошептала в сторону двери помертвевшими губами, адресованное неизвестно кому или всем сразу, она бы не открыла.       Ни за что не открыла.       Потому что иначе «хорошо» не будет.       Не будет.       … Будет.