Как думаешь, он заряжен?

Его глаза... Абсолютно дикие и... Ледяные. Точно сталь. А где-то за ними, где-то глубоко в нём, бушует метель среди арктических пустынь. А в ней пылает огонь. Жар исходит от тела. Она задыхается, не может перевести дух, глубоко дышит. Чувствует, как ледяной воздух ошпаривает лёгкие. А из чуть приоткрытых губ, налившихся кровью, тянется струйка горячего пара. Губы на вкус солёные, от морского воздуха. Она делает ещё шаг. На него. Наступает. А он остаётся неподвижным, точно ледяное изваяние... Белоснежные пряди волос едва ли развиваются от холодного ветра. Острые скулы и подбородок напряжены. Радужки глаз – штормовые, в этих глазах тёмные воды глубоких океанов. Бледная кожа будто светится, переливается перламутром в свете сумеречных звёзд. Прекрасный... Чёрт его дери! Даже находясь на волосок от смерти... он выглядит так... А под ним пустота. Конец света. Он стоит на утёсе, совсем у обрыва, возвышаясь над бушующими водами Северного океана. Бурлящие волны разбиваются о скалы. Штормовое небо разрезала яркая вспышка молнии, загремел гром. Она вглядывается в его глаза, последний раз пытаясь в них что-то разглядеть. Тщетно. Он у неё на прицеле. Только спустя долгие мгновения приходит это осознание... Они стоят на краю обрыва. Она направляет на него дуло револьвера, а он неподвижен, холоден, пуст... Уголок её губ тянется выше, замирая в чеширской ухмылке. В его фирменной. – Как думаешь, Малфой, он заряжен? Он невозмутимо приподнимает бровь и сухо произносит: – Прощай, Грейнджер.

* * *

Она помнит. Помнит всё... Помнит, то бельё, что надела ради него... Ведь она не любит чёрный... Однако ради него готова была полностью облачиться в этот глубокий цвет полуночного неба. Помнит его глаза. Какими они были в ту ночь. Жадными, изголодавшимися. Он вёл ладонями по её обнажённому телу. Вырисовывал кончиками пальцев узоры на её бёдрах, животе, груди. Впивался руками в талию и ягодицы. Его прикосновения ощущались... невероятно. Дико, неестественно, приятно, горячо... Он был горячим. Таким, каким Гермиона не видела его раньше никогда и нигде. Она помнила его со времён школы холодным и лишённым чувств мальчишкой. Мерлин, это не тот Малфой... Но этот ей нравился больше. Она запомнила каждый его поцелуй. Он оставлял дорожку влажных следов, идущую от шеи к пупку. Гермиона помнила багровые пятна, покрывавшие плечи, лопатки, поясницу, ключицы... всё тело... Она помнит вкус его губ. Горький, терпкий, словно крепкий алкоголь. Такой же пьянящий. Сводящий с ума... Она упивалась его поцелуями, страстными, жадными, требующими. Ей хотелось забыться в том приглушённом свете свечей, в его руках, обвивающих её тело, в его объятиях. Их укутывал дым сигарет. Она тонула в ощущениях. В аромате его волос... аромате тела. Исходящем от него жаре. Гермиона помнит, как царапала ноготками бледную кожу его живота, на тот момент, уже покрытую россыпью мелких шрамов. Обводила пальчиком кубики пресса, закусывая губу и мечтая, чтобы он так же запомнил её прикосновения. Навсегда... Как она зарывалась пальцами в его белоснежные пряди. А потом и кончиком носа. Вдыхала этот дурман, распространяющийся по телу, подобно Чуме. Помнит, как сама хотела его поцеловать, как вела кончиком носа по его скуле, как тянулась и как целовала. Обводила кончиком языка внутреннюю сторону его верхней губы и чувствовала, как пьянеет. Он ей отвечал на поцелуй... Она помнит, как его взгляд скользил по её телу всё ниже. Помнит, как он растягивал моменты, мучал, изводил, играл. Гермиона помнит как это... то самое ощущение. Его в ней. Она запомнила наизусть тот ритм... Она помнит его ритмично двигающиеся бёдра под симфонию её стонов... чёрт... Помнит, как он смотрел на неё в этот момент, помнит перестрелку взглядов. Помнит его чеширскую ухмылку. Помнит его подрагивающие ресницы, шторм в радужках глаз... Помнит его нежность и жёсткость, одновременно... И всё в моменте... Весь он, в моменте, перед ней. Она помнит его стоны. Хриплые. Низкие. О, Мерлин, прекрасные... Он входил в неё до конца, доводил до пика. До сумасшедшего, мать его, экстаза. Гермиона помнит тот оргазм, нахлынувший волнами. Растекающийся по всему телу, как горячая, тягучая патока. Он брал её всю. И она хотела его всего. И та ночь стала иронией судьбы... может её злой шуткой? Плевать. Она получила его... Малфоя. В ту ночь его всего. – Драко... Его имя, сорвавшиеся с её губ звучало так сладко... Оно же и поставило точку. На следующее утро она проснулась в его мантии, пропитанной его ароматом. И ароматом их секса, который с тех пор вечно витал в её носу. А картинки той ночи словно были выжжены на внутренней стороне век. Она запомнила его глаза. Штормовые. Пронизывающие её насквозь. Видящие её на сквозь. Она была перед ним, точно раскрытая книга... И вот, спустя пятнадцать лет, снова эти глаза... Штормовые. А в её руке серебрянный револьвер, направленный ему в голову... – Как думаешь, Малфой, он заряжен? Он невозмутимо приподнимает бровь и сухо произносит: – Прощай, Грейнджер. В то же мгновение он сделал шаг назад. Лишний. Последний. Последнее, что она видела – развивающийся шлейф его чёрной мантии, той самой. И это не было концом. Гермиона знала.