Любимец твоих демонов

      — Как тебе вечер, Исаги?       «Раньше назвал Йоичи», — парень отпивает из высокого бокала. Горечь плёнкой обволакивает язык, когда он размеренно произносит:       — Прекрасно. Это же клуб «Ле-аля». Всё на высшем уровне.       — Да, ты прав, — Михаэль наклоняет голову, непонятно улыбаясь. — Но всё же... как же мы давно с тобой не виделись.       — Да, — кожа будто трещит, когда приходится растянуть губы в подобии улыбки. — Столько лет прошло.       — Ты стал немного другим, Исаги.       — Неужели? — он снова отпил, вздергивая брови вверх. А на языке вертится:       «И из-за кого же это?»       Но он не говорит: игра обоюдно-острая — каждый промах лишь утвердит его никчемность. Ведь Михаэль внимательно наблюдает, едко улыбаясь. Это — лишь капелька из того океана унижения, в котором Кайзер мог бы утопить его, держа крепко голову под чёрной пучиной липкости и отвращения к самому себе. Но он не топит. Ему хватает жалости не делать этого. Сегодня он на удивление милосерден. И это, черт возьми, самое малое, чем он может отплатить Йоичи за принесённые страдания.       Так считает Исаги — но не Михаэль.       Тому нравится снимать слоями-кусками кожу с уже трескающегося по швам Исаги. Его сердце точно также кусочками, наспех сшито воедино хлипко-ненадежно, создавая иллюзию, подобность целостной структуры, когда на самом деле швы ещё не успели стать шрамами и врости в плоть. Из дырочек всё ещё сочится любовный гной, желчью копится где-то под диафрагмой так, что дышать становится невыносимо больно. И даже чëртово шампанское не помогает, только лопаются пузырьки на поверхности подобно его терпению. Хочется развернуться и скрыться из поля зрения прожигающих голубых глаз чтобы зализать открывшиеся раны.       — Куда делась вся твоя спесь, Йоичи?       При таком обращении — невероятно интимном, родном, нужном, — сердце в груди Исаги совершает дикую дробь, а затем и вовсе останавливается, сотрясаясь в болезненной судороге. Но Исаги не дурак, чтобы повестись на такую дешёвую провокацию. Михаэль наблюдает — об этом нельзя забывать ни на секунду. Иначе сожрут с потрохами. Ту боль Йоичи не сможет перенести ещё раз.       — Прячу в ожидании лучшего момента, — на этих словах Кайзер знакомо усмехается. Неожиданно подходит Несс. На его лице всё та же улыбка, даже время не в силах её стереть. В своё время это мог сделать только Исаги, забрав у того всё внимание Кайзера. Алексис говорит также мягко и будто примирительно — Исаги чуть морщится от презрения:       — Ва, я думал, что сведу вас сам. Вы меня опередили, как и всегда.       Йоичи снова отпивает, сейчас морщась уже от щекотящего язык напитка. Алкоголем он не баловался: был лишь один-единственный период в жизни, пять лет назад, когда он помог Йоичи, но воспоминание об этом жизненном промежутке вызывает в груди боль, а в голове полосует острым лезвием.       Вспоминать его Исаги не в силах. Особенно сейчас.       — Так вы уже виделись, Несс? — Кайзер наконец отрывает взгляд от Исаги; тот быстро дёргает уголком губы, жмурится и проводит плечами, стряхивая наваждение.       Противно-скользкое чувство змеёй обхватывает тело, сковывая беспощадно-жестоко.       Михаэль не смотрит — и это шанс прийти в себя после такой неожиданной атаки. До конца этого сделать не получается: только перевести дух, нервно сглотнуть, напрячься и вновь принять отрешённый вид.       — Видились, — Алексис, приподняв тонкие брови, подмигивает. — Вернее, это я лично уломал лучшего нападающего в мире приехать на встречу членов «Ле-аля».       — Ты не хотел приходить?       — Не хотел, — соглашается Исаги. Лгать и изворачиваться он не собирается. Михаэль наблюдает. Ложь лишь усугубит его щекотливое положение.       — Но ты же здесь как голливудская знаменитость. Даже больше.       Возможно, это напряжённое сознание пытается как-то прийти в себя и расслабить организм, а возможно это впечаталось в память лучше, чем казалось на первый взгляд. Потому что при словах «голливудская знаменитость» Исаги чётко вспоминает члена бывшей молодёжной сборной Сэндо который прорывался к воротам с бешеным криком:       — Я женюсь на голливудской актрисе!       Это глупое, совсем ненужное воспоминание вызывает на лице лёгкую, искреннюю улыбку, а внутри всё млеет в сладкой истоме от воспоминаний. «Блю Лок», пожалуй, самое лучшее, что происходило с ним. После идёт Кайзер, который возглавляет и список самых больших ошибок в его жизни. Эго Джинпачи сейчас важная шишка в мире футбола, всеобще признанный гений и самый лучший стратег. Сейчас он, завидев Исаги, кивнет деловито с таким же деловым выражением лица. Так сказать, одолжение лучшему нападающему в мире, которого он воспитал, дал шанс и который привёл все-таки японскую сборную к победе на мировой арене. В этом весь Эго — эгоист до мозга костей, который выжимает выгоду из своего бывшего проекта, как может. С него не убудет, хоть сидит он на стуле всё также безобразно расставив ноги.       — Эй, Исаги, ты с нами? — щелчок по носу приводит в чувство. Йоичи раздраженно хлопает по застывшей руке Михаэля. В голове вихрем проносятся воспоминания их первой встречи и калейдоскопом: первого матча, первого поцелуя, первого секса, первого признания.       «Последние» Исаги упорно гонит прочь, запихивая эти воспоминания в специальную коробку для «мусора». Жаль, что нельзя очистить.       Так было бы намного легче.       — Воу, видимо, не всё в тебе меняется, Йоичи, — Несс несильно хлопает его по плечу, обтянутому плотным слоем пиджака и рубашки, которая однако не смогла скрыть яркий синяк на шее. Понять, откуда он взялся, не составляет никакого труда. Алексис смотрит на них обоих со странной, понимающей улыбкой: ему не нужно знать наверняка, ведь интуиция никогда не подводила его. Он что-то знал и пять лет назад, но молчал, наблюдая. И сейчас он чувствует, что происходит между ними. Но также покорно молчит — в этом деле он им не помощник. — Я помню, как вы «поладили» при первой встрече.       — Это же было целую вечность назад, — тянет Кайзер, зарывается пятерней в золотистые подстриженные волосы и чуть запрокидывает голову. Но не сводит глаз с Йоичи, жадно взглядываясь в забытые им черты лица. — Тогда я приехал в Японию только ради Йоичи Исаги, аса «Блю Лока» и поглотителя. Думаю, это было самым лучшим моим решением.       — Это точно, — от очередного глотка начинает подташнивать. В горле першит и чешется, безумно хочется откашляться этой желчью, этим ядом, сжирающим всё изнутри. — Я — самый знаменитый эгоист в мире.       — Этот чёртов очкарик с тобой поспорит, — Несс фыркает, ища глазами снующего туда-сюда Эго. Кайзер улыбается.       — Этот крик... эти чувства. Страсть искрится в воздухе подобно звёздам в небе!       Грим, появившийся буквально из воздуха, умудряется кривляться со стаканом виски в ладони. Теперь он ломается, наклоняя голову и сжимая кулаки, чуть потрясывая им в воздухе.       — Эта драматрагичная смегма меня раздражает, Несс, — «смегма-мен» уже на подходе.       Исаги становится душно. Он не настроен на встречу с ними. Он не готов и никогда не будет. Они не вызывают ничего, кроме острого покалывания в груди. Хочется уйти — давно пора оборвать эту ничего не значащую беседу.       — Мне пора, я был рад всех вас видеть, — Исаги по привычке поклоняется. — Меня уже ждёт Инари.       — Ой, твоя девушка? — Несс широко улыбается и смотрит всё также... понимающе.       Желчь и вкус рвоты подкатывают к горлу. Исаги тошнит так сильно, что приходится залпом выпить остатки шампанского и сказать чистую правду:       — Моя будущая жена.       — Мой Бог, — Бенедикт хлопает его по плечу, словно давний друг, хотя никогда они и не ладили. — Ты встал на путь истинного мужчины. Живи по велению сердца, береги свою музу и путеводную звезду, Исаги.       — Э-э... спасибо, Фэшугур.. Грим.       — Поздравляю, Исаги, — Алексис чуть поднимает бокал. — За тебя и твоё благополучие.       — Приглашения не будет? — сухо интересуется Михаэль. Он единственный не поздравил Исаги. И у того сосёт внутри чувством мрачного удовлетворения. Но всё равно не выдерживает — дёргает уголком губ уже в который раз за день и со звоном опускает бокал на стоящий рядом столик.       — Не будет. Свадьба традиционная. Только семья, не более.       — Как жаль. Тогда ты обязан познакомить нас, Йоичи. Я же твой старый друг.       — Да, конечно, Михаэль, — Несс чуть подаётся навстречу Кайзеру. — Но давай отложишь это на потом. Нас ждёт Ноа.       Он в упор смотрит на Кайзера. Тот глядит в ответ также остро, словно безмолвно спорит. И когда молчание неприлично затягивается, скручивается в спираль, он сдаётся негромким:       — Хорошо.       И оборачивается к Исаги, смотрит испытующе-колко, доводя всё внутри до предела и звонко рвущейся выдержки.       Йоичи понимает с какой-то обречённостью: это только капля. Лишь капля того вселенского унижения, океанской бездны боли, в котором Кайзер мог бы так спокойно утопить его. Но он не стал. Сегодня он милосерден.       Так странно. Будто и не он совсем.       Но у Исаги хватает сил быть благодарным.       Он затаивает дыхание, когда Михаэль обнимает его на прощание, прижимается губами куда-то в шею, за ухом. Его излюбленное место для поцелуя — сейчас, пять лет назад, через ещё пять лет.       Всегда оно будет им, как и сам Исаги — в целом.       Михаэль не говорит этого вслух и никогда не скажет — Исаги никогда не узнает.       И морщится, когда тот произносит:       — Я ещё подойду после встречи с Ноа. Ты же знаешь этого хмыря. Любит поучать и делает это слишком долго.       — Как скажешь, — невпопад отвечает Исаги, отходя и оправляя идеально выглаженный костюм, сдувая невидимые, несуществующие пылинки. Гул голосов действует, как панацея — силуэт Кайзера растворяется среди цветных бликов лиц, образов. Они размыты и блеклы, только синей звездой сияет Кайзер и его назойливо-саднящий свет настойчиво пробивается под крепко сомкнутые веки.       Становится ненамного легче — Исаги знает, что Михаэль здесь, но он хотя бы не видит его. Михаэль не наблюдает — и можно расслабить окаменевшую линию плеч и позвоночника, выпустить вздох горечи и сгустки облегчения. Но нельзя забывать.       Это только капля от Кайзера, а Исаги уже захлёбывается в кислоте своих воспоминаний, вспышками звенящими в висках.       Этого больше не повторится. Не будет этих ночей. Не будет голого горячего тела, тесно прижимающегося сзади. Не будет жгуче-сладких поцелуев, ядовитого токсина бритвенно-острых отношений, жаркой нужды, откровений и сдавленных нашептываний; одной постели на двоих, совместного душа, мелких передряг и крупных ссор, которые разрешались сначала подчеркнуто спокойным разговором, а затем — бурным сексом, после которого ноги сводило а сладкой судороге и в голове звенела приятная пустота.       Исаги втолковал себе это на протяжении пяти лет, желая наконец донести это до сердца, упрямо отказывающегося принять правду.       И всё это — чувственно-сладкое, интимное и хрупко-хрусиальное разлетелось на миллион осколков, когда Кайзер сказал беспощадно:       — Я способен обходиться и без тебя, Исаги.       Тот день Исаги помнит ясно, воспоминанио о нём что-то снова раскалывает в его груди, режет-полосует-вгрызается, больно срывая кусочки с сердца, пульсирующего болью и неразделённым чувством отчаянной любви.