– Сволочь! – кричит она, сжимая голову потными ладонями, – сволочь!
Она опускается на колени, роняя горячие солёные капли на холодный покрытый прахом золотой пол. Холод сгущается. Она кричит сильнее. Кричит, с болью надрывая горло, из которого тучами вырывается оледенелый пар. Кричит горячо, со жжением в теле. Осмысленные оскорбления сменяются несвязными криками, а затем и еле заметными хрипами. Ей больно. Я чувствую это. Чувствую, как её решительная душа бьётся в волнении, вырывается из ослабшей грудной клетки. Чувствую, как она страдает, скорчившись над кучкой праха. Лицемерная сучка. Но даже так, согнувшись, сгорбившись, она выглядит до боли элегантно. Ужасная убийца, готовая искупить грехи, да? Не-ет, никогда. Она любит это. Уже в десятый раз проходит геноцид, безжалостно убивая каждого монстра. Уже в какой раз плачет над телом того или иного. Вот идиотка. Никто её не слышит. Никто не придёт. Она ждёт, чувствует, что кто-то должен прийти, прийти и помочь ей, успокоить её, пригреть эту жалкую тушку. Но она одна. Жмётся в собственном свитере, обхватывает себя ладонями, бьётся в глупой истерике. Готовая рвать волосы на голове, она подползает к моим оледенелым ногам, обхватывает своими покрытыми прахом ладошками мои голени, моля о "счастливом" спасении. А я смеюсь. Со всей силы. Со злостью я наблюдаю, как в её огненных решительных зрачках что-то рушится. Нечто тихое, мирное, что засело где-то глубоко в душе, питаясь жестокой решительностью. Как оно рассыпается на осколки где-то в глубинах её сознания. О-о, как я хочу сейчас в придачу раздробить ей ещё и хрусталик. Выколоть эти кровавые глаза, сломать нос. Расколоть череп и вытащить на поверхность ту бессвязную жижу, таящуюся внутри неё. Наступить грязным ботинком в её раздробленный мозг. Она встаёт, трясясь от ядовитой смеси злобы, отчаяния и решимости. Я испытательно гляжу в её поблекшие зрачки. Она выдерживает полный мертвенной язвы взгляд, стойко, смело, решительно... глупо. Её конечности всё ещё интенсивно дрожат. Эта сучка наконец поняла, что своими безудержными сценами плохого актёра, она никогда не добьётся своего. Я давала ей шанс. Уже пятый чёртов раз она не меняет ни капли своих действий. Входит ли она от этого в экстаз? Вероятно. Но я сыта по горло её тупыми умоляющими соплями. Ведёт себя как брошенный на помойку ребёнок. Не способна держать хотя бы один чёртов образ. Один, сука, раз не пытаться строить из себя эту безнадёжно сладкую пай-девочку. Нет, ничего, если бы она прошла хотя бы раз, ну, может, пацифист? Один раз. И навсегда. Не понимаю. Совсем не могу понять. Я знаю эту душу вдоль и поперёк, даже самые скрытые уголки чувств. Но я всё равно больше не понимаю это человеческое лицемерное говно, скрытое в подкорке сознания. Когда я умерла? Не так давно, чтобы настолько сильно отстраниться от этих тупых психопатических существ с их дохлой сентиментальностью. Но всё равно. Каждый, сука, раз, я открываю что-то ещё более несообразное и несовершенное в этой девчонке, что меня просто сжирает эта иррациональная картина. Она подходит ближе. Рывком. Резким, дёрганным шагом. Она приближается ко мне так быстро и так смешно. Я хочу смеяться сильнее. Её лик обуяла безумная ярость. Как это волнительно-прекрасно. Смотреть, как она ужасно переоценивает свои силы. Странно трясётся, совершая необдуманный, откровенно неоправданный положением поступок. Думаю, в этот раз я смогу простить её. По крайней мере, это первый раз, когда она предпринимает хоть какую-то попытку испугать меня. Девчонка подходит ближе, строя мне глазки. Изображая безумие. Эта маска ей совершенно не идёт, но, чёрт подери, какое же это привлекательно зрелище. Её тонкие пальцы касаются моей шеи. Чувствуя холод, ледяной, морозящий душу холод, она невольно одёргивает их на пару жалки миллиметров. Боль. Я давно её не чувствую. Но этой мадам явно насрать. Она сжимает мою шею двумя бледными ослабшими ладошками, годными на одну лишь драму. Да, без моего ножа или оружия какого-нибудь другого из этих подохших человеческих отродий, она явно и муху не обидит. Забавно. Ведь даже если она захочет обидеть это невинное создание, что уже противоречит смыслу пословицы, всё равно не сможет. Если я захочу, я смогу сделать из неё шёлковый божий одуванчик, начинённый лишь мыслями о блеклых далёких краях и прекрасных речных долинах. Но это мне по нраву ещё меньше, чем смотреть на мелкую пигалицу, неспособную сдержать собственную обуявшуюся решительность. Раз. Два. Три. Время летит чертвоски медленно. Это становится всё менее приятным, а раздражение всплывает на поверхность осколками давно потонувшего корабля. Но сколько она ещё выдержит? Её пальцы уже побелели. Лицо в ярости скривилось, выставляя на поверхность довольно уморительную картину. И что, по её мнению, она делает? Убивает мертвеца? Я набираюсь терпения. Горло сдавливают всё сильнее. До неё, похоже, наконец дошло. Девчонка в ужасе и ярости пытается отшвырнуть мою демоническую фигуру подальше. Я падаю в трёх сантиметрах от изначальной точки. Пожелай я, конечно, можно было бы и отбиться или хотя бы остаться на месте, не шелохнувшись. Но мне хотелось посмотреть всё так, как оно будет, если эта молоднячка почувствует себя хоть на грамм сильнее демона. Её зрачки сужаются. Она стоит так минуту. Две. Дёргается. И быстро. Молниеносно несётся куда-то назад. Хотя моё терпение уже и на исходе, я всё же усмехаюсь её самонадеянности. Она продолжает бежать. Сворачивает. Проносится по серым коридорам. – Мразь! – похоже, самое ужасное оскорбление, которое она знает, – я больше не могу так! Она останавливается в пяти метрах от лифта. Я пристально наблюдаю за её дёрганной фигуркой. Истерика? Настоящая. Но к чему все эти сцены? Как она собиралась убежать от меня? Что она собралась бы делать дальше в этом пустынном заброшенном мире? Девчонка бросается на землю, её дыхание тяжело. Быстро. Она осторожно поднимает глаза, наблюдая, как моя фигура вновь образуется из чёрной дымки. – Я... – она дрожит сильнее, до неё уже полностью дошло, что я сейчас могу сделать с её душонкой. Проявляя чудеса терпения я всё же даю ей продолжить. – П-прости, умоляю! Н-не знаю, что нашло на меня... М-мы же парт-нёры.... да? – она смотрит мне прямо в глаза, читает по выражению, как я реагирую. Я молчу. Моё лицо абсолютно каменное. Оно не выражает ни доли эмоций. Но в самом деле... Её речь ужасно завораживает. Насколько бы то ни была отвратительная грязная льстивость, мне становится приятно от её умоляющих ноток в голосе. Будь я монстром, ни один мускул бы не дрогнул на её гладком бледном лице, пока она сжимала бы мой кинжал.Думаю, пора поменять условия сделки.
Я делаю шаг вперёд. Она, ожидаемо, отходит.
– Ч-чара! Прошу, – она переходит на умоляющий крик. В этот раз, она не лукаваит. Не играет. Я чувствую, как страх расползается по её телу всё сильнее под ожиданием неминуемой кары. – Ты не смеешь меня так называть, – холодно бросаю я этому несостоявшемуся куску дерьма. Она ужасна. Да, я тоже не ангел, но она ужасна не по моральным критериям. Она просто тошнотворна. Моё имя не будет исходить из этих жалких уст. Но пусть продолжает умолять, пока я иду вперёд. Пусть кричит, слыша собственное эхо. – Прошу! Я-я... Мне жаль!..Я приближаюсь. Она упирается спиной в серую стенку.
– Я долго зависела от тебя, – чтобы развеять вновь застоявшуюся тишину, я начинаю свою "злодейскую" тираду. – Я вернула тебе жизнь, когда могла совершенно одна с твоей душой воссоздать этот мир. Но я дала тебе шанс. Возможность сделать другой выбор, выбор, который мне был не по нраву, но мог бы обеспечить тебе нормальную счастливую жизнь. Конечно же, в обмен на душу. Я обхватываю правой ладонью её лицо так, что пальцы упираются в её бледные пухловатые щёки и прижимаю затылок к стене. – Но ты вернулась на эту точку. И возвращалась туда вновь и вновь, – я достаю свой кинжал. То есть, он скорее появляется у меня в руке. В конце концов, эта вещь осталась вместе с моей душой, с моим телом. Это часть меня, которую я так любезно одолжила этому противному отродью. – Прямо сейчас я устала от тебя. Я устала от одного и того же сюжета. Устала от твоей жалкой рожи. Устала от этого мира. Я предлагала тебе пойти дальше. Но ты постоянно возвращалась сюда. Да, ты, видно, считаешь себя безумно расчётливой и гениально. Но так ли это? Она дрожит. Щенок под дождём, честное слово. Неужели её в детстве не научили отвечать за свои поступки? Что она не единственная в мире такая сильная? Я провожу кончиком заточенного лезвия по её виску. Почти неощутимо. Не оставляю даже тоненькой ранки. Это в самом деле сложно. Когда твой кинжал достаточно острый, чтобы разделить лист бумаги на два более тонких такого же размера, трудно коснуться кожи, не оставив и малейшей царапины. Но сердце её стучит так, словно тут происходит сцена пыток. Впрочем, я совершенно не буду противиться тому, если вдруг захочу посмотреть, как она сама себе вырывает ногти зубами. – Знаешь... – уже мягче шепчу я ей, – за действиями следует расплата. Я поплатилась жизнью за то, что пыталась спасти целый неблагодарный народ, жертвуя лишь семью никому не нужными человеческими созданиями. – Прошу... – вновь молит она в ответ. Я улыбаюсь шире. Злость уже не переполняет меня, как прежде, я знаю, что могу сделать с этим маленьким цветочком что захочу. Она, в конце концов, сделала всё, чтобы вывести меня из себя и заслужила моего гнева, который, впрочем, медленно угасает. – Ты убивала сотни монстров каждый перезапуск. Без перерывов. Не уставая. Я не виню тебя. Мы были бы прекрасными партнёрами. Никто из них не заслуживал своих жизней. Но ты каждый раз, сука, возвращалась к старту. Каждый чёртов раз. – Я... Мы будем партнёрами, Ча-... М-мэм! – Конечно... Я впечатываю свою правую ладонь, до того удерживающую это ангельское дитя от очередных бездумных действий, в её щёку. Туша девчонки с грохотом падает на пол. На лице остаётся красный отпечаток. Кажется, я не расчитала силу. Впрочем, ничего страшного. Они вжимается головой в плечи, точно нашкодившее дитя. Я грозно осматриваю это сжавшееся тело. – Знаешь, дорогая Фриск, я могу заставить тебя умирать и возрождаться, сколько моей душе будет угодно, пока я не наиграюсь, как когда-то играла ты. Так, почему бы нам не начать сейчас же? Я валю её на пол, кладя колено на грудь. Похоже, её и без того беспорядочное дыхание ещё сильнее затрудняется. Беру в руку длинную каштановую прядь и несколько секунд раздумываю над действиями. Оставлю себе маленький трофей, – кинжалом под корень отрезаю натянутый клок волос и отбрасываю в сторону.
Она напряжённо молчит.
– Знаешь, в я давно не чувствовала человеческого тепла. Одолжишь? – Я чуть отодвигаю её свитер, оголяя живот, осторожно убираю колено и зарываюсь ладонью в её огромный полосатый свитер. Мои пальцы медленно, осторожно ползут к груди – стучащему сердцу. Она вскрикивает от боли. Надо же, я и не думала, что вытягивание тепла демоном может причинять боль. Дёргается. Дрожит. Обхватывает своими тонкими пальцами моё лицо. – Отстань! Отойди! Мне... больно! Я чувствую себя живее. Словно моё тело наполняется неким тёплым огоньком. – Не дёргайся, – меня это уже достало. Рушить такой прекрасный момент. Я не позволю ей. Пора бы проучить этот лицемерный скот. – Считай до ста про себя. Может, будет менее больно, – я усмехаюсь. Что ж, я надеялась, что мне не придётся делать этого. Она выглядела такой послушной. Крик разлетается по пустым коридорам. А кому прийти к ней на помощь? Конечно, она собственными руками уничтожила свою последнюю надежду. Я вырываю нож обратно. От него отлетают брызги крови. Она орёт, схватившись за раненый глаз. Извивается под тяжестью моего тела. – Не дёргайся, – предупредительно повторяю я. Она умоляюще сверлит меня оставшимся глазом, но замирает. – Я... Сделаю всё, что нужно. Прошу, оставь меня в покое... – Лежи смирно. Я совершенно не злюсь более. Мне смешно. Так смешно и весело, как не было со времён первого её геноцида. Но нужно сохранять стойкость. Приподнимаю её свитер в районе груди. Прижимаю её к земле второй рукой. Быстрое движение – и кусок одежды уже остался на полу. Она тихо стонет в ожидании чего-то ужасного. Я хватаю поудобнее отложенный нож и медленно, наслаждаясь, вырезаю на её груди – точнее, между её маленьких грудей – сердечко. Провожу по форме раз, два, три. Каждый раз кинжал входит всё глубже. Четыре. Пять. Останавливаюсь, дабы ещё сильнее насладиться проделанной работой – идеальное сердце, да, просто изумительно. – Видишь это? Это – твоя душа. Моя особая метка. Послание. – я провожу пальцем по свежей ране, она вновь дёргает плечами от боли. На пальце остаётся жидкая тёплая кровь. – видишь? Я та, кто создаёт твою душу. Ты сделала многое, и теперь моя очередь действительно вступить в игру. Теперь я создаю этот мир, перезапускаю его, щажу и убиваю в нём. Я определяю твоё будущее, будущее этого мира, их судьбу. А ты будешь моей верной спутницей. Я прощу тебя на этот раз. Позволю вновь вернуться сюда живой... Когда наиграюсь. Я подбираюсь пальцами к её рукам. Запястьям. Ставлю нож точно по синим тянущимся по руке линиям. Она жмурится. Я делаю надрез, проверяя инструмент. На пол стекает струя алой крови. Илу вдоль по венам, освобождая тёплую жидкость. Останавливаюсь на локте. Она устало постанывает. Её тело изнывает от боли. Но страх. Он не даёт шевельнуться. Надрез глубокий. Я подношу её ослабшую руку к губам и жадно слизываю кровь. Впиваюсь зубами и вампиром принимаюсь всасывать человеческие соки. Тело моё наполняется невиданной лёгкостью. Щёки наливаются кровью. Словно после прогулки по морозу я вновь стою у камина и грею ледяные ладони. Когда жажда отступает, я опять гляжу на это измождённое лицо. Кривлюсь в улыбке. – Попей и ты. Поднимаю руку ладонью вверх за запястье, а левую ладонь кувшинкой подставляю к сгибу локтя. Часть крови вязко утекает и капает на пол. Я смотрю с наслаждением. Эта сучка будет вылизывать всё до последней капли, когда я закончу с этим. Подношу ладонь к её посиневшим губам. Чувствую её слабое дыхание. Наклоняю ладонь. Кровь струями вливается в её горло. Если не проглотит – просто задохнётся.