Парень с нашего кладбища

Вильгельм стоял близко к стене, с руками, сцепленными в наручники, а после начал вертеть головой в ожидании своего приговора. Сталинград, сидя на стуле, также ожидал, пока Кёнигсбергу начнут высказывать всё. Очень уж хотелось ему посмотреть на это "веселье". Волжский в это же время рассматривал немца с ног до головы не отводя взгляд. Вильгельм глазами судорожно бегал по залу, кусая свою нижнюю губу. Все прошлые заседания он пытался доказать свою невиновность, а сейчас просто ожидал лучшего возможного для себя исхода, звеня металлической цепью у себя на руках, шепотом говоря -только не расстрел Григорий слышал шёпот Твангсте, у себя в голове посмеиваясь каждый раз с его страха, и не подумаешь, что этот человек сжигал евреев. Сталинград искренне надеялся на любой исход событий, от которого будут зрелища, от которого будут, пытки, расстрелы, убийства, да что угодно, лишь бы фрицы заплатили за все жизни, унесённые ими. Вильгельм сжал свои руки в кулаки, осматриваясь вокруг, а после стал носком ноги тереть пол, стискивая зубы как можно сильнее, от чего начала кружиться голова. Судья огласил приговор. Все сидящие в зале поднялись на ноги, а Вильгельм продолжал смотреть в пол пуская слёзы из глаз, в то время как сам Берхард лишь сухо смотрел на всех присутствующих, единственный не приговорённый к смертной казни Григорий ухмылялся с грустящего и разочарованного в жизни Вильгельма, даже не скрывая свою улыбку. Было даже не то что плевать на чувства Твангсте, на то что было в его голове сейчас, они даже скорее всего почти всем советским приносили удовольствие. Григорий издал небольшой смешок, но тут же себя осёк, надеясь, что это никто не услышал, в том числе и сам подсудимый. Не то чтобы Сталинград не хотел как-то не обидеть немцев, но и не хотелось привлекать внимание, хотелось просто наблюдать за страданиями этих людей. Вильгельм спиной упёрся в стену, а после спустившись по ней осел на полу, за что получал недовольные возгласы откуда-то сверху, а после и Маузер направленный на его макушку. Сам Твангсте, слабо подрагивая, смотрел в стену, будто про себя читая молитву -я же не виноват ни в чём, за что? Тихим шепотом спросил Вильгельм Сталинград же в свою очередь спокойно смотрел на происходящее, лишь иногда сдерживая себя и ни капли не радуясь мысленно с этих моментов. Возможно в будущем он бы и пересмотрел свои взгляды, не оправдывая насилие над немцами, но точно не сейчас. Сейчас он был искренне рад, правда, было обидно, что главный из этой компании нацистов будет жив, но это так, нюанс. В голове сразу возник вопрос Кёнигсберга, но Григорий бы озвучил его только лицом к лицу, да и что тут позориться тем более. Вильгельм, захлёбываясь в собственных слезах, не знал за что зацепиться взглядом надрывно всхлипывая, а лицом утыкаясь в колени, пальцами сжимая копну своих волос -да не виноват я! Твангсте поднял взгляд на одного из судий крепко обнял руками колени Если до этого ещё и получалось себя контролировать, то сейчас верх взяли те самые поворотики, заработанные честным трудом во время второй мировой. Зная, что он не продержится и трёх минут не задыхаясь от смеха, он решил выйти из комнаты суда, под предлогом выйти в туалет. Выходя из комнаты он немного задержался около двери, желая чтобы его не заметили он ещё поглядывал 3 минуты на этот процесс, в самый разгар событий. Когда Кёнигсберг начал истерить он точно понял, что не выдержит и вышел за дверь, больше не контролируя себя, всей своей душой он именно в этот момент представлял встречу, когда они увидятся лично, наедине. И неважно где, неважно когда, главное, что сейчас эти мысли давали повод для радости, повод для искреннего смеха, который делал из Волжского озабоченного жестокостью, которая потешалась благодаря слёз, которые испытывали те самые "нацисты". Вильгельм, судорожно стараясь наполнить лёгкие воздухом, теряясь взглядом по помещению, еле дожидаясь конца собрания, откуда его выводили под руки, хотя скорее несли, от того что сил идти почти не оставалось, сам Твангсте еле переплетал ногами, а сам смотрел в пол, надеясь, что пулю не пустят ему в голову прямо в коридоре, но он всё же дошел до камеры временного содержания живым, садясь там в самом углу Пока Гриша успокоил себя и перестал смеяться, хотя скорее всего это ненадолго, подходило окончание собрания. Он зашёл в зал и, не привлекая к себе внимания, прошёл на своё место, продолжая смотреть за всем предоставленным тут собственно то судом. Уже вывели немца из зала, все присутствующие начали расходиться, как и Сталинград вместе со всеми. Он так и не понял, что будет с немцем, будет ли расстрел, или же нет. Ну и ладно, смог бы нормально среагировать на своё же презрение к арийцам, понял бы. Вильгельм, зная что жить ему немного, снова навзрыд заревел, а потом, еле сцепляя пальцы с друг другом, зажал ладонью свой рот, пока на него снова наставили оружие, на этот раз выражая не угрозу, а исполняя приказ расстрела -не надо, пожалуйста, я же часть советского союза, прошу Сталинград уже полностью был спокоен, даже появилась некоторая жалость к новоиспечённому Калининграду. Поскольку он работал в КГБ, удалось взять разрешение на просмотр данного процесса, ну или простыми словами, расстрела. Григорий заглянул в камеру, в которой был Вильгельм и множество остальных людей, которые также как и Волжский пришли в эту самую камеру. Среди всей серости выделялась макушка Калининграда, которая выглядела как некий живой уголок, находящийся среди этой однотипности. Григорий даже задумался, обязательно ли приходить к таким мерам, всё-таки он и вправду ничего не сделал, даже если и сделал, то смерть это далеко не единственное наказание. Волжский хотел на данный момент как-то попытаться переговорить с этими важными людьми, он так-то город герой, к тому же тоже относится к работе такого типа, так что какое-никакое влияние он имеет, ну или может хотя бы отвлечь людей, от которых немец забился в угол, дать Твангсте лишнюю минуту жизни. - А его сейчас обязательно расстреливать будут? Задав этот вопрос, Григорий получил недоумевающие взгляды, как и ожидалось, ну, как минимум с ним начали разговор, это давало возможность отмазать Вильгельма от смертной казни. Вильгельм прижался своим лицом к коленям, обнимая их как можно крепче, а после едва слышно сказал Григорию, так, чтобы никто посторонний не разобрал его слов, а сам говорил, не поднимая головы -спасибо большое Твангсте чуть приподнял свой подбородок, смотря на Волжского, а после снова лицом спрятался в колени, не желая видеть никого, кроме человека дающего ему какую-никакую надежду Волжский услышал те два слова, сказанные ему, ну и даже немного с этого улыбнулся. Сейчас от слов Гриши зависела жизнь человека, это даже радовало, да и плевать, что это жизнь когда-то его врага. Соответствующие люди обратили внимание на Сталинград, давая ему выговориться насчёт этого, и как не странно, даже учитывали его мнение. Каждый вопросительно смотрел на Григория, думая, что он совсем сошёл с ума, но наоборот, к нему вернулся здравый смысл, скорее всего не надолго, и сохранив жизнь немца он когда-нибудь его начнёт гнобить и презирать, но на данный момент это не имело значение. Он показал жестами руководящему всем процессом выйти поговорить, и его опять же послушали. Удивительно, но звание города-героя давало небольшое количество привилегий. Конечно, полную просьбу Волжского не выполнили, но разрешили дать Вильгельму время успокоиться, а вот получится у того отстоять своё право на жизнь, за данное немцу время, уже другой вопрос. Григорий вновь посмотрел на Твангсте, слегка улыбаясь от его дальнейшими действий, в то же время стараясь ещё и выдавливать из себя мягкую ухмылку, настолько, насколько у него получалось, хоть и удавалось плохо, поддерживая того кое-как, ведь если Твангсте сейчас не успокоится, ему врядли дадут время больше чем одни сутки. Вильгельм поднял свою голову, укладывая её на свои колени, уже не так боясь осмотреть окружающих, а после и, чтобы самому успокоиться, сцепил пальцы замком и ещё чуть выше приподнял подбородок смотря на Григория, больше благодарно чем устало. А после смог выдавить из себя слабую улыбку