little ghost, you're listening

      Облачаясь в красиво расшитый гостевой халат и откладывая в сторону одежды воина Киоши, Тай Ли едва перебарывает желание провести пальцами по вышитым языкам пламени. Но быстро отмахивается от этой мысли, находя пристанище в другой: она бьёт как хлыст — резко и наотмашь, потому что связана с Азулой, непременно бы высмеявшей этот наивный детский порыв.       Затем она моргает пару раз, стараясь освободить свой разум от отравляющих мыслей, жалящих сродни скорпионам. Об Азуле — они все такие.       (Живых скорпионов Тай Ли находит милыми)       Нетвердая поступь служанок, которых она отослала спать, а не прислуживать во тьме глубокой ночи, заставляет её раздражённо притопнуть ногой и с досадой простонать.       — Я же сказала, я не ваша принцесса, мне не нужна помощь. Правда-правда!       Но не услышав ничего в ответ, кроме короткого вздоха, Тай Ли оборачивается, чтобы столкнуться с чёрным заревом азулиных глаз. В них, помимо оттенков непримиримой гордости, хлёсткости и бесстрашия, есть что-то ещё, но это что-то — нечитаемое. Тай Ли пытается нащупать, узнать искомое, но терпит неудачу, когда заторможенная Азула приходит в движение, размывая сумерки покоев своим рваными, не точными шагами.       — Ты пришла за реваншем? — она вскидывает руки.       — Нет, — хрипит Азула. Совсем безжизненно. Уверенность Тай Ли в единственно верном исходе новой встречи пошатывается, но присутствия духа она не теряет, зная, что изощренный, пытливый ум подруги способен найти такие лазейки, какие не снились самому мудрому стратегу. Шантаж, манипуляции и угрозы — не исключение. — Я пришла к тебе.       — Только прошу не сжигай эти покои, они мне в некоторой степене даже нравятся.       — Сколько тебя помню, ты всегда находила причины любить трещины. Маленькая, юркая Тай Ли слишком добрая, чтобы дать сдачи, но со всей духовностью готовая полюбить сущее уродство.       (Тай Ли сбивается со счёта, когда принимается считать её трещины)       Несмотря на непоколебимость, ей приходится отступать, потому что слова, воспроизводимые этим голосом, впиваются в грудь сродни сюрикенам Мэй. Азула снова нестабильна. Это грозит большей катастрофой, чем погром или пепелище. Тай Ли плотно прижимается спиной к горячей, обшитой стене, даже перестав дышать. Её взгляд медленно проскальзывает по веерам и катане, лежащим на другом конце комнаты. Их отсутствие ощущается уколом недальновидности, но они обе прекрасно знают, что ей совсем не нужно холодное оружие, чтобы уложить Азулу на лопатки.       Тай Ли нервно сглатывает, загнанная и сбитая с толку, но мучительно продолжающая выискивать трещины в броне подруги. Их много, они расходятся паутиной — в мимике, в жестах, в движении, даже в растрепанных, выбившихся из-за золотой заколки в форме огня волосах.       Тай Ли знает, что нанесёт удар первой, но почему-то медлит. Она ждёт блеснувший в чужих пальцах металл, удар молнии или всполох синего огня, но никак не ждёт, что Азула, принесшая с собой запахи всех ночных ветров и горечи от навеки утерянного, прижмет свой лоб к её.       Она захлёбывается воздухом.       Их носы едва соприкасаются. Дыхание Азулы, вопреки её естеству, холодит кожу щеки, напоминая то самое лезвие ножа.       Пальцы Тай Ли нервно дёргаются, готовые воспроизвести нужные движения, чтобы обездвижить бывшую принцессу Огня, её бывшую лучшую подругу и вечный ночной кошмар. Но Азула прикрывает глаза. Её веки трепещут, а ресницы намокают.       Тай Ли не готова к дрожи в её голосе. Не готова к той уязвимости, с которой она её знакомит. Это похоже на мундир, пошитый для другого человека, но не для Азулы. Сердце вторит хаотичным мыслям, загнанно бьющимся в голове.       Глупость. Величайшая ошибка.       Опасность. Опасность. Опасность.       (И всё — синонимы Азулы)       Она привыкла видеть её сильной, безжалостной, хладнокровной, но не такой… потерянной. Это сламывает что-то внутри. Это пускает трещины по воздвигнутой между ними стене, спроектированной по чертежам той, что они вместе с Мэй взяли штурмом в Ба Синг Се. А вот их дружба — это треклятый бур. Тай Ли противится его вероломности изо всех сил, мысленно цепляясь за одежды воинов Киоши, которым принясла клятву в верности; за почти упавшую замертво где-то в её голове Мэй, когда Азула направила на неё молнию; за свой страх, в конце концов, который запрятан глубоко-глубоко, но жил и продолжает жить.       Страх Тай Ли перед Азулой многолик, как Кох. Он принимает вид напускной бравады, циркового безумия, пляжных игр в мяч на Угольном острове, театрального бахвальства и безудержной, ещё беспричинной (потому что из глубокого детства) привязанности.       Но никогда — недопоцелуя.       Холодные губы Азулы сдвигаются опасно. Натянуто. Не брезгливо. Не в отвращении. Не в проклятье, но и не в молитве. Они не касаются её в той мере, в какой считаются запретными, греховными, уличающими в чём-то постыдном, преступном. Они легки, невесомы, невидимы, но ощущаемы — как морской бриз, как аромат лунных персиков, как вулканический пепел, как боль —яркая и обжигающая глаза, как комета Созина, должно быть.       — Тай Ли, о, Тай Ли, её голос никогда не замолкает. Она всё шепчет и шепчет.       — Кто? — едва разлепив губы.       — Мама.       Это — не трещина, это — зиящая дыра, пропасть, незаживающая рана, хотя Азула бы хладнокровно вскинула идеальные брови, сказала не молоть чепуху и, смахнув несуществующую пылинку с плеча, сказала бы, что у неё таких и в помине нет. Это Тай Ли — обладательница уймы.       — О чем она говорит? — вопрошает Тай Ли, действительно интересуясь. Неспособная отринуть собственной слабости. Ненавидя себя за это.       — О том, что пыталась меня любить, но этого всегда было недостаточно.       — Многие пытались, Азула, — вдруг произносит она. — Я пыталась. Мэй. Зуко. Айро.       — Но меня всегда было недостаточно, — смеясь, шепчет Азула. Она отступает. Воздух снова шелестит между ними зимней прохладой, ароматами роз из Королевского Сада, мокрыми уткочерепашками. — Да-да, старая песня. Хорошие вы. Плохая Азула.       — Не тебя. Ты до сих пор не поняла?       Тай Ли чувствует себя учителем, когда Азула награждает её уничтожительным взглядом. После одного такого все учителя вылетали со своих должностей, потому что маленькая принцесса жаловалась своему отцу — Хозяину Огня Озаю — и тот без промедлений прощался с ними, не разобравшись в ситуации. Всё для его единственной наследницы.       Отошедшая, Азула в свете ламп выглядит подавленной ещё больше — заостряется разрез глаз, мрачнее прорисовываются синяки от бессонных ночей. И на миг сердце Тай Ли идёт знакомой дрожью. Такой же беспощадной, как и девушка, стоящая перед ней. Это сродни судороги в ноге или руке.       — Этого было недостаточно не потому, что ты не заслуживала этого, а потому что никогда не подпускала никого близко. Как мы могли продолжать, если ты отгородилась? — она клянётся себе, что не заплачет, клянётся, что, сцепив зубы от страха, сделает ещё шаг и нанесёт контрольный удар, клянётся, что порвёт все ниточки, связывающие их. — Ты предала нас прежде, чем это сделали я или Мэй. Ты просто запретила себе чувствовать.       — Я ненавижу то, как ты похожа на Урсу. Тоже решила прочитать мне лекции о том, кто я на самом деле? Я лишилась всего!       — Ты лишалась власти! Большее тебя никогда не волновало, — как же дробно шумит кровь в ушах! — Уходи, прошу тебя. Уходи, Азула, и больше никогда не возвращайся.       Тай Ли опускает веки, ожидая удара.       И Азула наносит его — внезапно — своим повиновением.