вкус табака и галлюцинаций.

его работа – это заботиться о ване. его работа – это не дать ему вернуться в состояние, в котором он был до лечебницы. его работа – это сделать так, чтобы ему стало лучше. и он обязан выполнять ее. и выполнять хорошо, не спустя рукава. от того холодная рука ложиться на затылок и чуть поглаживает кудрявые волосы, что на солнце отливают золотом. — вань, ну скажи мне, что случилось? ты ведь просто так плакать не стал бы, – заботливо продолжает выпытывать такую нужную сейчас информацию андрей, глаз карих с марголдина не сводя. нежность излишняя такому холодному на первый взгляд психиатру чужда, но осознание того, что иначе никак не позволяет вести себя иначе. слишком важно сейчас понять, что происходит в жизни подопечного и разобраться в его проблемах, мыслях, чувствах. в любой сопливой мелодраме режиссеры бы явно вывернули это, как историю любви, которая тянулась бы несколько серий, и, в конце концов, герои были бы вместе и жили счастливо, забыв (или забив) на факт наличия психического отклонения. но жизнь – это не кино, а марголдин и абдрашитов – не актеры. тут все иначе, и в душе шатена нет ни капли романтических чувств по отношению к голубоглазому. даже не сказать, чтобы была нежность. скорее сострадание и желание помочь, но не больше. у них ничего не будет хорошо. у них банально нет светлого будущего. их нельзя видеть вместе, в обнимку лежащих на диване или готовящих какую-то еду, как в идиотских рекламах. нет. этого не будет. все подобные мысли и мечты лишь разбиваются о жестокую реальность, возвращая с небес на землю. — все в норме, правда. просто вспомнил мать, и... ну, вы знаете, – бормочет юноша, теребя край подушки и нервно озираясь. ложь всегда давалась ему с трудом, но тут... тут ситуация несколько иная. соврать было легко, но вот ждать реакцию – нет. с одной стороны ваня понимает, что обманывать человека, что стремится помочь – мерзко, но что он скажет? «ой, вот меня обидели, я разрыдался, как девчонка, убежал в комнату, то ли уснул, то ли в обморок упал, а там такоооое было! мне привидилось, что мы с вами переспали, представляете? это же так здо́рово, может повторим, но уже в реальной жизни?». нет, конечно. дело даже не в том, что он со стыда сгорит, или что-то в этом духе, нет. это просто... странно и совершенно не здоро́во. это даст явно понять, что марголдин не ровно дышит к лечащему врачу, а это недопустимо. проблемы могут быть у обоих, и юноша это понимает, подобного не желая совершенно. и поэтому нужно молчать в тряпочку и не совать свой нос в те места и мысли, в которые нельзя. откровенная ложь марголдина заставляет вздохнуть глубоко и посмотреть на него глазами, полными разочарования и непонимания. что там может быть такого, о чем нельзя рассказать? в голову что только не лезет – изнасилование, покушение на убийство, иная детская травма... хотя, по рассказам голубоглазого, самая главная его детская травма – это его мать. но, в прочем, у бо́льшей части населения сейчас так, этому даже удивляться бесполезно. но все же у вани будто иной случай. будто бы все в разы хуже. его как-то по-особому жаль. быть может потому, что андрей пусть и не слишком сильно, но все же как-то привязался к блондину. привязанность это спонтанная и странная, совершенно ненужная и такая, от которой избавиться будет даже слишком легко, но веет от нее каким-то теплом. — а если не врать? – шатен опускается на кровать рядом, убирая руку с волос и перекладывая ее на собственное колено. он понял, что будет сложно выпытать правду у кудрявого, но он готов к этому. хотя, получится ли вообще? вряд-ли такой, как он прогнётся даже под врачем, что пытается лишь помочь. видно, что он слишком загнанный. видно, что доверять другим ему слишком сложно. видно, что открыться для него – это непостижимая цель, к которой он, даже если и стремится, то у него не получается. вероятно, что из-за комплексов и, опять же, из-за трабблов с родителями в целом. а ваня и сам понимает, в чем его проблема. быть может, он бы и постоял за себя, дал отпор компашке ромы, если бы его банально научили этому. жить без отца сложно и неприятно, особенно когда ты парень и тебе действительно нужен наставник, да и в целом нормальный мужчина в окружении, что сможет помочь освоиться, отдаст на секции по борьбе, либо же самостоятельно научит драться. но марголдин не имеет подобного. ему просто не повезло. — я не вру, – в нездоровой голове вспыхивают фейерверками идеи, как можно оправдаться. что можно придумать, чтобы банально выкрутится. — мне действительно все ещё сложно понимать и принимать, что мать, грубо говоря, променяла меня на пакет дури и бутылку водки, – выдает его лишь отсутствие слез и почти абсолютное безразличие в глазах. но, дабы это скрыть, лицо устремляется вниз, утыкаясь в подушку. плачь эмитировать он не осмелится, но сделать вид, что ему действительно плохо-то нужно. ну, если это правда? ему абсолютно насрать на старую алкоголичку, что давно забила хуй на сынка. кажется, спустя несколько месяцев после рождения. а что, он убиваться по ней должен? рыдать из-за нее? винить себя? много чести для человека, которому явно не долго осталось. помрёт либо от передоза, либо сопьется, либо спид возьмёт свое. отчего-то блондин уверен, что его матушка уже давно больна подобным, ибо сосчитать партнёров ее пальцев не хватит. благо, что блондином она была беременна до того, как подхватила зппп. все же, это и внутриутробно передается... — да? – густые брови вскидываются вверх, а сам андрей поднимается с кровати. движение сопровождается мерзким скрипом, отчего оба чуть морщатся из-за неприязни. — тебя это действительно трогает? до сих пор? мне казалось, что тебе на нее плевать. по крайней мере ты говорил о ней со страшным безразличием раньше, – задумчиво проговаривает психиатр, подходя к окну и выглядывая на улицу. день медленно, но верно перетекает в вечер. за окном один и тот же пейзаж, который приелся страшно. — ну, мне, вроде как, плевать, а вроде и нет... это очень сложно, на самом деле, – подняв голову и постаравшись сделать максимально грустный голос ответил блондин. — понимаете, она мне не важна абсолютно. ну, как человек она отвратительно, и я понимаю, что ее не исправить даже в рехабе, но грустно от осознания факта, что именно она меня родила, и что, по идее, она должна заботиться обо мне. и у меня должен быть отец... точнее, он есть и сейчас, но я его в глаза не видел. мне наплевать на них, как на людей, но не наплевать на их роль в моей жизни, – перевернувшись с ещё большим скрипом, он сел, устремив взгляд на абдрашитова, что задумчиво смотрел в окно. — ладно. не думаю, что ты смог бы врать так убедительно, – после этой фразы сердце кудрявого йокнуло. неужто получилось обмануть? — плакать полезно. от этого становится легче. если тебе нужно – поплачь ещё. мое присутствие сейчас важно для тебя? — нет, я бы хотел отдохнуть. ну, поспать, – единственная откровенность за это время. выдох облегчения слышится, когда дверь с шумом закрывается со стороны коридора...