Человек с языком

За моей спиной Мокошь что-то говорила Ваалу Петровичу, но вслушиваться я не могла: на лежачем кресле сидеть на коленях было очень неудобно. Всё внимание было приковано к трубочке, из которой вот-вот должен был политься баблос. Я держала под ней пузырёк, и руки начинали уже понемногу дрожать. По бокам от ладони двинулись какие-то две металлические держалки (судя по всему, для щёк, как у стоматолога) и остановились в миллиметре от меня, а на дно пузырька капнуло что-то малиновое, после чего и трубочка, и держалки для щёк вернулись на место. Капля еле покрывала донышко пузырька, отчего я подумала, что произошла ошибка. «И это всё?! Как я это в шприц брать буду? Неужели правда придётся клянчить у вампиров?» На всякий случай подождав минуты две и поняв, что больше не польётся, я закупорила пузырёк и убрала в нагрудный кармашек. «Надеюсь, ты не окисляешься при контакте с воздухом дольше миллисекунды… Какой же непрофессионализм, Ника.» И как раз в этот момент на меня обернулся Ваал. Мокошь, поняв, что отвлекать его больше не надо, подошла ко мне. — Ты всё? — Ага… Его что, правда так мало? — Мало, мало, — ответил Ваал с благостной улыбкой. — А чего ты ожидала? — Ну хотя бы граммов пять-десять… — О, милочка, пять-десять граммов — это запасы, накапливающиеся годами. Из одного человека за всю жизнь не больше грамма выходит, а ты хочешь пять-десять за раз… Я только пожала плечами. — Прошу прощения. Мокошь тронула меня за плечо. — Давай сначала в ресторан или сразу на встречу пойдёшь? У тебя ещё два часа вроде есть. — Давай в ресторан. Я с утра не ела ничего, — хихикнула я. На прощание Ваал ничего не сказал мне, но я чувствовала, что он сверлит мне спину убийственным взглядом. Уже на выходе, когда мы направились в сторону ресторана, Мокошь улыбнулась мне. — Жаль, я в своё время была не такой принципиальной… — В плане? — Жажда же появляется после первой же пробы. Ну тебя же в школе пугали про наркотики, что стоит разок попробовать, и всё, ты сразу торчок. Только вот это работает только с баблосом, а с обычными наркотиками зависимость появляется не сразу. — А ты хочешь обходиться без баблоса? — я удивлённо на неё посмотрела и изогнула бровь. — Хотела бы. Но не могу. Там после первой же пробы возникает такое нечеловеческое счастье, вот и сижу. К тому же это основное моё занятие как вампира, это ещё приближает Пятую Империю… Так что заранее готовься, что в нашем обществе таких, как ты, не особо любят. Я лишь присвистнула. — Ну так я и не вампир. И нечеловеческого счастья мне не нужно, человеческого вполне достаточно. — А связи в научной среде ты хочешь выстраивать? — Хочу. Просто не буду о своей позиции распространяться, и всё будет замечательно. Так же много кто делает, да? Мокошь усмехнулась. — Если и делают, я об этом точно не знаю. Они же не распространяются. Когда мы вышли на шоссе, там нас перехватила машина. Залезая на сиденье, Мокошь благополучно ударилась головой о дверь, и я очень постаралась не засмеяться. Она только прошипела что-то вроде «ненавижу шпильки», а затем вытащила из сумочки складное зеркальце и стала смотреть, не измазались ли чем-то волосы. Мой взгляд случайно упал на него… Слева обычное зеркало, а справа вместо пудреницы приклеенная фотография. Мокошь заметила, что я пытаюсь рассмотреть её, и протянула зеркало мне. — Только аккуратно, не разбей и не порви. Старшеклассница. Длинные светлые волосы пострижены лесенкой, глаза и рот смеются. Одета в аккуратную белую блузочку, как наши отличницы на выпускном. На фоне макового поля, раскинув руки. А внизу аккуратная подпись «21.07.2001, Машенька счастлива». Отчего-то смотреть на фотографию было очень приятно. — На тебя похожа… Младшая сестра? — Я, — как-то горько улыбнулась Мокошь. — Семь лет назад. Вот это было неожиданно. Я переводила взгляд с фотографии на сидящую рядом со мной женщину с мелированием, вишнёвыми линзами, в дорогущем пиджаке… Конечно, они были похожи, но отчего-то поверить в такую метаморфозу было сложно. — Мне здесь только-только двадцать исполнилось. Кондитерский колледж позади, работу нашла быстро. Была уверена, что жизнь будет просто замечательная… Два года такой была, а потом я стала вампиршей. Вот сейчас рядом с зеркалом держу себя прежнюю. Для сравнения. — Кондитерский колледж?! — я с ещё большим удивлением уставилась на Мокошь. Она рассмеялась. — Да, ты всё правильно услышала. Вот ты думаешь, что я прямо вся такая, а на самом деле я из ещё более простой семьи, чем ты. Я-то всю жизнь мечтала печь торты, пирожные и печенье, а не баблос сосать, но судьба по-другому решила. Сейчас пеку только для себя… — Ого… А ты бисквит можешь? — Могу. — А ириски? — Ну как на заводе, конечно, не сделаю, но попробую не огорчить. Я отдала Мокоши зеркало и улыбнулась. — Думаю, Машенька бы всё-таки была рада тебя видеть, Мокошь. Она сначала долго смотрела на мои ладони, а потом улыбнулась. — Спасибо. Если надумаешь, заглядывай ко мне, угощу. Заодно шарлотку потренируешься печь, это не хухры-мухры. Я широко улыбнулась. — Как-нибудь загляну точно. Остаток дороги Мокошь рассказывала мне всякие секреты готовки, а я всё кивала и говорила «круто, запомню!». После крюка в сторону ресторана и непродолжительного перекуса машина подъехала к небольшому облицованному зданию, я вышла одна. Пощупала пузырёк в кармане, он был на месте. «Что ж, да начнётся выпендрёж…» У самой двери висел домофон с камерой, я подошла к нему вплотную и нажала на кнопку. Оттуда раздался голосок: — По какому вопросу? — Здравствуйте, это Ника, мы договаривались на час дня по почте. После этого прозвучал мелодичный звонок, извещающий о том, что я могу открыть дверь. По светлым стерильным коридорам я шла с некоторой опаской и даже смущением. Одна из дверей была приоткрыта, и из неё выглянула веснушчатая девушка в очках. — Вы же Ника, да? Я кивнула. — Тогда Вам сюда. — Но халат… — Не бойтесь, у нас есть запасной. И очки тоже есть. Я облегчённо выдохнула и вошла за ней. У вешалки она протянула мне халат, я быстро натянула его поверх футболки. К счастью, косички были аккуратные, перепричёсываться не понадобилось. — Как мне к Вам обращаться? Это Вы же Идýнн? — Да, я. Только ударение на «и» ставится, — она улыбнулась, а я пристыженно опустила глаза. «Вот тебе и письменное общение…» — Спасибо, — еле выдавила из себя я. — Ну не огорчайтесь, мы же по почте общались. Так, он должен быть где-то здесь… А, вот и он! Я подняла глаза на рабочий стол и не смогла сдержать горькой улыбки. Прямо передо мной стояла большая цилиндрическая колба с замысловатой трубчатой крышкой, похожей на маленький хомячий дом, доверху заполненная плотной, чуть красноватой жидкостью (на глаз было непонятно, формальдегид это или просто спирт). В этой жидкости извивался золотисто-оранжевый червь размером с ладошку, чем-то похожий на пиявку, только с очень тонкой кожицей. В груди что-то сжалось. Я приложила к стеклу ладонь, однако червь не отреагировал ровным счётом никак. — Как он? — Достали не очень оперативно, спустя сутки он был еле живой, но сейчас чувствует себя хорошо, за что Вам и Вашим советам отдельное спасибо. Плавает в растворе красной жидкости и формальдегида, температуру выдержали такую, чтобы была такая же, как внутри человеческого тела. Все отчёты написаны здесь, — Идунн показала на приклеенный к столу листок бумаги, на который я сначала даже не обратила внимания. — Спасибо, — я улыбнулась и выпрямилась. — Могу я попросить самый маленький шприц из имеющихся? — Вы принесли баблос? — Идунн посмотрела на меня как на сумасшедшую. Я с улыбкой кивнула и показала ей пузырёк. — Надеюсь, не придётся ни к кому идти на поклон за порцией побольше… — А… Вы? Вы отдали свой баблос ради науки? — Что? А, нет, я пока не пробовала, эта порция для науки, а следующая моя, — я соврала так беззаботно, будто отказывалась от алкоголя на вечеринке, но Идунн всё равно смотрела на меня и на пузырёк с баблосом круглыми глазами. — С-сейчас я дам Вам шприц… Пока она шла в сторону шкафчика с оборудованием, я глядела на язык в колбе не отрываясь. «Ну здравствуй, Рама…» Несмотря на то, что прошло уже три месяца с того самого дня, я чувствовала невыносимую вину перед ним. Я ведь поступила точно так же, как много лет назад Иштар поступила с Митрой и за что страшно на неё злилась. И хотя Мокошь десятки раз говорила мне, что я сделала это ненамеренно, в отличие от Иштар, и что я не знала, что так будет, а потому и не виновата, но стыд ел изнутри всё то время, что я его вспоминала. Наверное, я была вообще единственной, кто его вспоминал… Ну, кроме Иштар. И то не факт. Когда Идунн принесла шприц и заодно видеокамеру, я чуть ли не силой вывела себя из прострации. «Так, Ника. Это не Рама. Это просто язык, который побывал в куче тел. Теперь хоть пригодится.» Я стиснула зубы и набрала баблос из пузырька, после чего поднесла его к одной из трубочек. — Надеюсь, Вы уже снимаете этот исторический момент, — невесело отшутилась я, нажимая на шприц. Малиновая жидкость быстро протекла по трубке и оказалась внутри колбы. Баблос был чуть поярче, чем кровь, поэтому было отлично видно, как его капельки попадают на язык. Дальше всё происходило буквально за секунды. Язык сжался до крохотной точки, которую едва было видно в красноватой жидкости, а затем мгновенно растянулся во весь размер колбы, приняв форму человеческой головы. В этот момент он перестал быть просто оранжевым: он переливался всеми цветами тёплой палитры, для некоторых из них даже наверняка не было названий… Это было очень красиво, язык был похож на кусок блестящего янтаря. Я смотрела на его метаморфозы с улыбкой, с которой могла бы смотреть на распечатанную диссертацию перед защитой. Краем глаза я видела, как Идунн снимает всё на портативную камеру, а её руки слегка дрожат. Правда, длилось всё очень недолго. Уже через две минуты язык снова принял форму золотой пиявки и довольно свернулся калачиком. — Конец? — я перевела взгляд с колбы на Идунн. Она тоже выглядела озадаченной. — Почему тогда во время приёма баблоса всё длится так долго…? — она уже нажала «стоп» и смотрела на меня с максимальным удивлением, которое мог позволить себе вампирский взгляд. — Наверное, это иллюзия, которую создаёт мозг. Язык же к нему крепится. Это может быть похоже на иллюзию, которую мозг создаёт перед смертью и растягивает во времени, хотя фактически она может длиться всего секунду. Вы же слышали такую теорию? Идунн кивнула. — Я подумаю над этим, спасибо. Я улыбнулась ей. — Скажите, а в Вашем штате есть инженеры? Я про тех, которые могут собирать электроприборы… — Конечно, есть, только они скорее исполнители, а не изобретатели. — Блин, проблема… Тогда мне нужно больше времени, чтобы обдумать. — А над чем Вы работаете, что Вам нужны инженеры? Я слегка замялась. — Над перегонкой кро… Красной жидкости и создании препаратов из неё без вампира-чистильщика. Обособленная перегонка, так сказать. — И-и-и как успехи? — Успехи хорошо, препараты работают как надо, только нужно всё руками делать пока. У меня была идея автоматизировать перегонку, но я химик, а не робототехник… — я глянула на Идунн с виноватым выражением лица. Та лишь что-то записала в блокнот, а потом сказала мне: — Мы можем списаться ещё на этот счёт. И может, даже начать сотрудничать. Нашему обществу нужно больше вампиров, занимающихся наукой. Я могла, конечно, поправить её, что я не вампир, но ещё не было понятно её отношение к системе, так что я сказала только: — И имеющих достаточно нахальства, чтобы посадить живой язык в колбу и ставить на нём эксперименты. Идунн усмехнулась. В эту секунду она была чем-то походила на Мокошь: это был истинно вампирский слегка холодный смех, но всё же он казался мне добрее, чем ухмылки престарелых власть имущих. Мы пожали друг другу руки и разошлись, обменявшись номерами телефонов и договорившись созвониться. Когда я уже шла домой, телефон зажужжал. — Ну что, как там было? — Встретились, засняли приём баблоса. С языком, по её словам, всё уже в порядке, — я вздохнула. — Ты что, опять про несправедливость этого мира думаешь? — Птичку жалко, — протянула я. В ответ Мокошь засмеялась. — Господи, сколько времени должно пройти, чтобы ты успокоилась? — Да я ж виновата в его смерти напрямую! — Ника, слушай, история в любом случае циклична. Лет через пять появится у нас какая-нибудь красавица, нахлебается Раминой красной жидкости по чьей-нибудь рекомендации, влюбится в него, и он оживёт! — И заодно возненавидит меня, — невесело усмехнулась я. — А ты что, ненавидишь Иштар за то, что она с Митрой сделала? — Да нет вроде… Просто злюсь, и всё. — Ну вот и она тебя не будет ненавидеть. А вообще тебе стоит дождаться её появления. Я снова усмехнулась. Очень уж сложно мне было представить красавицу, которая в здравом уме может влюбиться в Раму. «Может, после смерти он станет другим? Вон у Митры после смерти тоже приоритеты поменялись… Ну нет, их нельзя сравнивать, они даже отдалённо не похожи, Митра точно всяко лучше. Хотя если выяснится, что так все меняются, получится, что вампирам смерть к лицу как никому другому.» — Ладно-ладно, хватит. Я тут тебе на почту выслала кое-что, мне специалисты по лимбо и по свойствам красной жидкости только соизволили ответить… — недовольным тоном процедила Мокошь. — Ну может, у них было много работы… — Да какая у них работа! Мы их первые клиентки за последние лет пятнадцать! Просто у тебя настолько странный случай, что то ли они его все три месяца пытались изучить, то ли два из них только собирались с духом и приступали к изучению. Сама я не читала, просто сразу переслала тебе на почту. — А они болтать не… — Да какое болтать! Конфиденциальность как-никак, плюс я имён не называла и рассказала всё абстрактно. К тому же на это всем плевать с высокой горы, кроме тебя, ты уж не обижайся… Обижаться я и не думала, даже наоборот, стало полегче. — Спасибо. Приду домой, прочитаю. — Да не за что, ты пиши-звони, если что. Ну всё, чао-какао. Гудки. Я положила телефон в карман и прибавила шагу. Уже в квартире я буквально подлетела к компьютеру. За то время, что он у меня появился, я немного научилась им пользоваться, хотя всё ещё боялась слишком долго за ним сидеть и больше относилась к нему как к экспонату, чем как к рабочему инструменту. «А ведь люди за ними часами сидят, кто-то даже в игрушки играет… Ничего, наловчусь ещё. Так, где там почта…» В почте я сразу же нашла новое письмо, в котором было просто необъятное полотнище текста с парочкой прикреплённых картинок. Поскольку дело касалось не только моего здоровья, но и моих отношений, читать по диагонали эту простыню было бы преступлением. Поэтому я заранее сходила на кухню и взяла чай, немного расстроенно заметив, что сахар закончился. Впрочем, эту горьковатую чашку я выпила довольно быстро, и уже начиная абзаца с четвёртого мне было бы не до чая. Сначала было довольно путаное и сумбурное вступление про то, что вообще такое лимбо и что за мертвецы в нём живут. У терминологии, связанной с ним, никаких сносок не было, отчего приходилось додумывать всё самостоятельно, благо они были плюс-минус понятно составлены. Но чем дальше в лес, тем больше начиналось философствования, при чтении которого в голове начинал звучать голос Рамы в той самой раздражающей интонации. «Видимо, придётся всё-таки немного по диагонали…» Я быстро перемотала к началу следующего абзаца. Там пространных рассуждений тоже хватало, но, наверное, в момент написания этой части здравый смысл (или адекватный сокомандник этих лимбологов) победил, и предложения стали короче и понятнее. Где-то на середине абзаца я перестала мотать экран вниз. Одно предложение как-то особенно выделялось из всего текста. «…Лимбо является одновременно общим и частным пространством (общим, потому что туда может попасть любой, кто знает технику ныряния, частная, потому что это память одного Великого Вампира), однако с существованием нескольких лимбо наука ещё не сталкивалась…» Я чуть отодвинулась от компьютера и запрокинула голову, пытаясь осмыслить его (заодно и отдохнуть, ибо глаза уже начинали болеть от непрерывного смотрения в монитор). «Не сталкивалась с существованием нескольких лимбо… Память одного существа… Но как это может быть связано с выпитой кровью?» Однако пазл категорически отказывался складываться. Я чувствовала, что ещё чуть-чуть, и я всё пойму, но что-то всё время ускользало от меня, и без этого чего-то осмыслить ситуацию не получалось. Пришлось вернуться к компьютеру. «…Поскольку вампиры в силу способностей языка могут через употребление красной жидкости «вскрывать» память человека или вампира, теоретически они могут и сохранять эту память в своей собственной (иначе говоря, создавать несколько отсеков памяти, принадлежащих носителю мозга и языка и другим личностям, чью память они вскрыли и сохранили). Под эту теорию можно подогнать Ваш случай, случившийся на практике…» Я фыркнула. Мало того, что у них «случай случился», так ещё и от слов «память» и «язык» начинало рябить в глазах даже у меня, не особо щепетильного в таких вопросах человека. «Похоже, писавший этот текст работал без обеда и устал…» Следующие предложения были одно смешнее другого. У меня даже возникло абсурдное желание начать конспектировать, но тут я застыла, глядя в монитор. «…Таким образом, можно лишь выдвинуть гипотезу о том, что в памяти обсуждаемого вампира, выпившего много красной жидкости другого мёртвого вампира, создался дополнительный отсек лимбо, если его можно так назвать…» Понятное дело, что это было в корне неверно: видимо, Мокошь пожалела меня и не сказала им, что я вижу Митру во сне и говорю с ним как с живым. Но лимбологи, видимо, сами того не зная, дали мне очень хорошую подсказку. «Получается, то облачное пространство, которое я видела во сне, когда говорила с Митрой, и есть лимбо. Такое, которое существует только в моей голове. И я в него ныряю каждый раз, когда засыпаю, даром что обычные сны мне почти не снятся. Это что тогда, моя память или Великого Вампира? Или Великого Вампира, который спит и видит меня во сне? Ой, опять я со своей Алисой! В любом случае стоит записать это в тетрадку и плясать уже от этого…» Даже несмотря на то, что чётко сформулировать не получилось, у меня всё ещё было внутри такое тёплое ощущение торжества, победы. Несмотря на то, что загадка ещё не разгадана до конца, я чувствовала почему-то, что уже это сделала, что основная работа закончена, а дальше только уточнения. «Да уж, не каждая может похвастаться миром мёртвых в собственной голове… Особенно открывшимся по глупости. Или по счастливой случайности. Или даже по глупой и счастливой случайности.» Даже конспектируя простыню от лимбологов и выделяя гипотезу, я с дурацкой улыбкой что-то напевала, прямо как влюблённые девочки-подростки в фильмах. На полях я написала карандашом «Не забыть: купить сахар, яблоки, сыр, цукаты для М». Теперь можно было и ложиться спать. Или в моём случае погружаться в лимбо? Или ложиться в лимбо? Придумывая глагол, я сама не заметила, как уснула. — У меня новости! Я уже хотела подбежать к Митре и сразу всё рассказать, но он остановил меня, выставив вперёд ладонь. — Подожди-подожди, не так быстро. После этого наклонился ко мне и коротко поцеловал, я даже приобнять его в ответ не успела. Даже когда он отстранился, я всё ещё стояла с закрытыми глазами и дурацкой улыбкой. — Ну а теперь рассказывай, из-за чего ты так радуешься. Иштар досрочно голову сменили? — Нет. Я просто начинаю постепенно понимать, что с нами происходит. Митра смерил меня ласковым и одновременно насмешливым взглядом, словно говоря «мы в фактических отношениях уже три месяца, до тебя всё доходит как до утки, на седьмые сутки». Я засмеялась. — Мы, оказывается, встречаемся в локальном отсеке лимбо. Его взгляд изменился, став из насмешливого огорошенным. — Лимбо? — Так, я не очень разбираюсь, но попробую объяснить. Объясняла я долго и путано. Создалось даже впечатление, что я восьмиклассница, у которой только-только началась химия в школе и которая пытается что-то из этой области рассказать другому восьмикласснику, у которого химии нет, отвечая при этом на большую вопросов «ну это мы ещё не проходили». К концу разговора мы уже оба сидели, прислонившись плечами друг к другу. — …ну и как бы вот. Это вообще не мой профиль… — И тем не менее ты что-то там учишь. — Ну да. Просто чтобы понять, что с моей башкой происходит, как я тебя вытаскиваю и что можно сделать, чтобы существовать так дальше и лучше. Митра только улыбнулся. — Я тебе уже говорил, что ты удивительная? — Нет. Да и не удивительная я, просто люблю науку. — А знаешь... Именно поэтому к тебе язык Локи и потянулся. Потому что такие, как ты, сейчас особенно нужны. Какое-то время мы просто молчали. Я лежала с закрытыми глазами у него на плече и всё пыталась вслепую найти его ладонь, и, видимо, со стороны это выглядело очень нелепо, потому что я то и дело слышала его звонкий смех. Наконец я нащупала её и крепко сжала. — Ну что ты? — его голос с ещё не угасшими смешинками отчего-то казался особенно тёплым. — Ничего. Люблю тебя просто. В ответ Митра ничего не сказал, только слегка наклонился, проведя по моей скуле кончиком носа. Мне осталось только повернуть голову и поймать его губы. — Сюда бы иные обстоятельства… — тихо и немного печально сказал он, отстранившись. — Разве тебе тут не хорошо со мной? — я придвинулась к нему ближе, сжав его ладонь уже обеими руками. — Хорошо, конечно. Но хочется, чтобы было замечательно. — Я устрою, чтобы было замечательно! Хочешь, вытащу завтра утром, ты что-нибудь сделаешь, что хотел бы? Он с горечью засмеялся. — Так не получится. При иных обстоятельствах я бы просто взял тебя в охапку и увёз куда-нибудь, да хоть в тот же Лондон. Летали бы там в Древнем Мышином теле, я бы тебя сводил куда-нибудь... Если бы ты согласилась. — Ну конечно, согласилась бы! Я ж никогда заграницей не была… Только тебе пришлось бы быть моим поводырём. — Может, переводчиком? — Переводчиком-поводырём, — я улыбнулась и слегка зажмурилась, как ребёнок. — Я ж английский в школе прогуливала. — Но что-то ты точно знаешь, — его взгляд снова стал лукавым, а губы изогнулись в родной улыбке. — Ну… «Май нэйм из Ника, ай эм твэнти юэрс олд», «Лондон из зе кэпитал оф зе Грей Бритьен» или что там, Господи… А, ещё я знаю «ай лав йоу вери муш». Митра рассмеялся. — Вот видишь, самое важное ты знаешь! Только не «муш», а «much», и не «йоу», а «you», — он это так плавно и естественно произнёс, что я даже сначала не поняла, что вообще-то мне нужно было повторить. «Всего секунда, а уже заслушалась…» — Э-э… А, сейчас. Ай лав й… Ю вери мач-ч-ч… Боже, язык сейчас сломаю. — Уже лучше. Вот у тебя теперь есть мотивация учить иностранные языки, — задорно подмигнул мне Митра. «Да я сто раз уже пожалела, что просиживала уроки в туалете…» Тут на мгновение он наклонился ко мне и сказал: — I love you too, my sunshine. Хотя вторую половину я не поняла, первой мне хватило. Я потянулась и звонко чмокнула его в щёку. — Ты так красиво по-английски говоришь… «Этот язык создали только для того, чтобы ты на нём так говорил…» — Когда-нибудь ты сможешь так же, — Митра ответил довольно спокойным тоном, но по глазам было видно: я снова сказала что-то такое, чего ему никто не говорил никогда. Я лишь смогла смущённо и одновременно виновато улыбнуться. — Буду стараться. — А я с тебя буду брать зачёты. С этим акцентом будем бороться особенно нещадно, — в его голос снова вернулись лукавые нотки. — И кстати, вытащи меня завтра утром. Раз уж не могу взять тебя в охапку и увезти, сделаю то, что пока в моих возможностях. Я кивнула, чуть пожав плечами, а затем снова посмотрела на Митру. На его лицо, шею, еле видную под воротником рубашки ямку между ключиц… Отчего-то вспомнились его слова «я бы время не терял». Только сейчас до меня полностью дошло то, что именно он имел в виду. Может, Митра был прав, и до меня всё действительно доходит как до утки, на седьмые сутки. А может, я просто тогда не знала, что нужно испытывать, чтобы сказать это. А сейчас я знала. И это чувство теперь заполняло меня всю. Это было совсем не похоже на тот эффект, который давало лекарство, это было… лучше. Гораздо лучше. «Потому что не силой? Или потому что это Митра?» Видимо, он заметил мой остекленевший взгляд. Потому что в следующее мгновение он протянул руку к моему плечу и очень, очень медленно залез пальцами под ворот футболки. По коже моментально побежали мурашки, а внутри что-то начало полыхать. Не в силах объяснить то, что сейчас чувствую, я сглотнула и зажмурилась. А его пальцы уже скользили по моей шее и ключицам, и каждое прикосновение заставляло что-то во мне трепетать. Успокоиться никак не получалось: внешне, наверное, я была как кусок камня, но внутри всё металось, не знало, куда деться и что вообще происходит. Ощутив на шее его дыхание, а затем и прикосновение губ, я даже вздрогнула. Моя голова теперь совершенно точно лежала на ладони Митры, и эта ладонь казалась мне самой надёжной опорой в этот момент. Меня никто и никогда так не целовал. «Да никто и не мог бы… Я же защиту носила всё время и не любила никого.» — Тебе нравится же, да? — его шёпот слегка выбил меня из этого неясного транса, и я даже не смогла сначала ответить. — Очень… — почему-то мой голос прозвучал так, будто я чуть не плакала. Хотя, может, так и было. — Да тебя колотит всю… — Митра отодвинулся от меня и сжал руками мои плечи. Только тогда я смогла успокоить дыхание. — Я просто… н-не понимаю ничего. Он оглядел меня, и отчего-то его лицо приняло очень серьёзный вид. — Всё ясно... Тогда ладно. Впрочем, времени ещё полно, ещё успеешь всё проанализировать. Он примирительно улыбнулся. Наконец тело перестало быть камнем (или раскаляющимся металлом?..), и я так нежно, как только могла, прижалась к его губам. Наутро я едва не забыла о том, что обещала Митре вытащить его: настолько ярким было это воспоминание. Я даже улыбнулась. «Будет время на анализ, будет. Когда всё проанализирую до конца и подтвержу гипотезу, придумаю там что-то ужасно романтичное… А на себя вместо футболки платьице какое-нибудь красивое. Голубое…» В таком мечтательном расположении духа я записала некоторые мысли в тетрадку (пусть и довольно завуалированно) и сразу же выпила ровно пятьдесят миллилитров, чтобы не мешать Митре делать то, что ему хочется… В следующий раз способность управлять телом вернулась ко мне, когда мои ладони снова были на глазах. «Ну что ты там в этот раз удумал?» Как только я открыла глаза, я сначала не увидела ничего необычного. Просто целлофановый пакет из продуктового, просто какая-то книжка, просто коробка, завязанная лентой… Так, стоп, коробка с лентой? Я подошла к столу и взяла её в руки. Бантик развалился буквально за секунду, видимо, Митра завязывал в спешке, когда действие препарата заканчивалось и пальцы уже переставали его слушаться… На коробке была приклеена записка «Спасибо за цукаты! И не пей больше горького чая, лучше раствори в нём моё сердце. М.» Под крышкой оказался сахар-рафинад в форме сердечек. «Ты с ума сошёл такие записки писать! Я ж теперь не смогу отсюда ничего ни в чай класть, ни в тесто! Раствори там сердце, ага…» Но всё же я наклонилась к одному сахарному сердечку и коротко прижалась к нему губами, так что к ним прилипло много крошек. Книжкой оказался учебник английского для начинающих (и его он подписал каким-то абзацем на английском и после этого «когда немного выучишь, попробуй перевести»), а в пакете — то, что я писала на полях в тетради… Если бы он стоял со мной рядом в этот момент, я бы точно кинулась к нему обниматься и расцеловала бы в обе щеки. — Ничего, ничего, я обязательно когда-нибудь выйду за тебя замуж. Вот заварю чай, защищу свой метод искусственной перегонки перед комиссией, выучу английский нормально и выйду за тебя замуж! Но начну с чая. После недолгих рассуждений я всё же бросила сердечко в чашку, сразу же подумав о том, чтобы сделать ему ответный романтический подарок. Под чаёк речь защиты писалась и правда быстрее и бодрее. — Всё-таки наличие языка не помешало мне жить по-человечески. Я снова глотнула чай и посмотрела в окно. За занавесками были видны розовые облачка, тянущиеся куда-то далеко по ещё не совсем светлому небу и плывущие вместе с ветром. Невольно подумалось о том, как бы хорошо было под этим небом полетать вместе в обликах мышей... Вот уж ради кого можно и научиться. — Белогривые лошадки с мелированием! Когда прилетите в Лондон, передайте от меня и Митры ему привет! Ничего облака не ответили, только уплыли за соседнюю крышу. Я же широко улыбнулась. В голове пронеслись все предостережения Мокоши, но они были такими далёкими… «Как же всё-таки хорошо. Я осталась человеком, у меня есть волшебный язык, друзья, любимый, даже коллеги появляются. И я обязательно со всем справлюсь.»