***
— На сегодня у нас не было планов, — сказала Дейенерис, и Джон вздрогнул. — Скажи мне, что ты не дремал рядом с моим драконом, — засмеялась она. — Это довольно удобно, — улыбнулся Джон. Он прислонился к опущенному крылу Рейгаля, дракон обвился вокруг него, словно защищая от всего мира. — Ты ему нравишься, — мягко сказала Дейенерис, — правда, он тебя любит. Иногда я задаюсь вопросом, знал ли он о тебе и выбрал ли ты в качестве своего наездника еще до того, как я предложила это. Джон не ответил. Он не мог понять, хотел он скрыть правду, потому что ему просто было стыдно за нее или он чувствовал угрозу. Потому что он действительно чувствовал угрозу. Это задерживалось в его сознании всякий раз, когда он смотрел на нее. Она, во многом, оставалась для него необъяснимой. Даже, когда она плакала в его объятиях, оне была похожа ни на одну женщину, которую он знал. В ней было какое-то изящество, которое, впрочем, отличалось от того, что было в Сансе. Та была леди и каждое ее движение было грациозно, она могла носить мешок и выглядеть грациозно и величаво. Изящество Дейенерис было каким-то иным. Она была миниатюрной, и казалась хрупкой, и Джон помнил, каково это — держать ее в объятиях, как бы он ни старался забыть. И все же, ее была сила воли, могла бы сравниться с волей немногих мужчин. В ее грации была сила — людям хотелось падать перед ней на колени. Она была красива, это правда. Джон, конечно, не многих красавиц лицезрел, чтобы сравнивать и оценивать женскую красоту. Хотя… Санса, леди Кейтилин, Вель, Игритт — женщины, которых он знал, были по-настоящему красивы. Но даже среди прочих красавиц, Дейенерис выделялась. Свои серебряные волосы она заплетала в замысловатые косы, напоминающие короны, и оставляла свободно виться длинные локоны лишь когда не собиралась летать с Дрогоном. Но сегодня, кажется, собиралась — множество крошечных косичек, как ручейки в реку, стекались в длинную косу. «Сколько времени и труда ушло на создание этих плетений на ее голове?», задумался Джон. Наверное, это была главная задача Миссандеи, потому что девушка с Наата больше ни с кем не разговаривала и особо ничем не помогала. Она была близка со своей королевой, и любила лидера Безупречных — вот и все. Но Джон считал ее наперсницей, которая знала мысли королевы, как никто другой. Но мысль о секретах, которыми они делились, почему-то его не радовала. — Могу я присоединиться? — спросила она, выдергивая его из задумчивости, — если, конечно, не помешаю тебе пялится на меня. — Прости меня, — улыбнулся Джон, — я думал о твоих волосах. Она громко рассмеялась. — Мои волосы? — Эти косички… Они всегда выглядят так безупречно, — протянул Джон, освобождая ей место на своем плаще. Она села рядом. — Это дело рук Миссандеи, — объяснила она, — ей нравится с ними возиться. — Думаю, это должно занимать несколько часов. — На самом деле, она справляется довольно быстро. — Значит, ты не спишь с косами на голове? — смеясь, сказал Джон. — Нет, и лучше не вникай в то, как я сплю, — сказала она, изображая возмущение. — О нет, я бы никогда, — в притворном раскаянии он даже положил руку на сердце. — Но раз уж зашла речь…. Я был уверен, что ты спишь с замысловатыми косами на голове и с теми странными лентами-завитушками, я однажды видел, как леди Кейтилин перед пиром увязала такими Сансе всю голову, когда та была маленькой. — Ну вот, — заметила Дейенерис, — ты меня раскрыл, Джон Сноу. Рейгаль замурлыкал и приблизил к ним голову. Джон ощутил умиротворение дракона, успокоившее и его. Вот почему он вообще сидел здесь, вот почему он, возможно, задремал. Рейгаль предлагал ему душевное спокойствие, как будто в Белой Гавани их связь вышла на новый уровень. Дракон и прежде был готов защищать его. Теперь ему казалось, что дракон просто хотел его общества, и он с радостью дал его — в конце концов, сидя рядом и греясь, он получал те крохи покоя, которые еще оставались для него в этом мире. — Мы не строим никаких планов, — повторила Дэни, — мы теряем время. — Ты права. Мы теряем время. — У меня есть идея, — сказала она, и Джон поднял бровь. Она начала объяснять. — Ты командуешь всеми нашими силами, — начала она, — и ясно видишь позицию каждого, и ты доказал, что считаешься со всеми. Я понимаю, что они не хотят сжигать Ров, чтобы не пустить меня на Север позже. Как будто это удержит меня. Но, так или иначе, к западу от земель лорда Рида есть лес. — Да, есть, — согласился Джон. — Это все еще земли Рида, но уже не болота — его немногие полезные земли. — Я все еще думаю, что мы можем заблокировать тракт. Драконы могут доставить сюда деревья и мы может поджечь их… — …как гигантский костер, — заметил Джон. — Да, что-то в этом роде. Если бы у нас была смола, можно было бы вновь выкопать траншеи. Но и без того, мы может завалить тракт деревьями и перекрыть путь на юг, чтобы единственным способом пройти для ним стали болота. — И что ты хочешь от меня? — спросил Джон. — Согласие, — улыбнулась она, — ты командир. — Тогда давай сделаем это, и чем больше деревьев, тем лучше, — решил Джон, вставая. — Я могу объяснить лорду Риду, почему остальные его земли превратятся в болота, хотя я сомневаюсь, что он будет сильно возражать. Ему нравятся его болота. — Он действительно ест лягушек? — спросила она, тоже вставая и наблюдая, как Джон встряхивает плащ, чтобы счистить с него всю грязь, которую только сможет. — Да, — сказал он просто, — я очень хочу попробовать. В этой войне должно быть что-то хорошее, и пусть для меня это будет изучение кулинарных диковинок и посещение Сероводья. — Не уверена, что смогу съесть лягушку, — задумчиво сказала Дейенерис, — хотя раньше ела лошадиное сердце. — Жареным или вареным? — спросил Джон, застегивая плащ — Сырым. — Сказала она, и Джон застыл. — С какой стати ты это делала? — Это традиция, — объяснила Дейенерис, когда они двинулись в лагерь. — Когда кхалиси беременна, кхал может просить благословения у старейшин — Дош Кхалин. Кхалиси, которая съест сердце, родит кхала всех кхалов, что объединит дотракийцев в один великий кхаласар. — Ты съела сердце? — спросил с любопытством Джон. — Да, я съела, — сказала она, а потом вздохнула, — но это не важно, я все равно потеряла ребенка и мужа из-за ведьмы. Мой сын будет жеребцом, который покроет весь мир — говорили они. Я назвала его Рейго. — В честь моего отца, — прошептал Джон. — Да, в честь твоего отца, — согласилась она, — хотела бы я его знать. — Это нас объединяет, — вздохнул Джон, — я бы спросил, почему в ввязался в южные игры, а не повел армии на север и не расправился с мертвыми до того, как они уничтожили Вольных людей. — Он не мог знать. — Он знал, Дэни, — с горечью сказал Джон, — Он знал, и мейстер Эйемон знал, вот почему Рейгар Таргариен выбрал мою мать. Лед и пламя. Он хотел исполнить пророчество Азора Ахая. Она вздохнула, на это было нечего сказать. — Возможно, нам с тобой стоит еще поговорить, — сказала она после паузы, — о том, что будет потом. — Нет, — тон Джона вновь стал суровым, холодным, отстраненным. — Я не буду об этом говорить. — Но мы должны поговорить об этом, — возразила Дени, но мягко, так мягко, как она только могла. Этот категоричный отказ расстраивал ее. — Нет, не должны, — сказал Джон. — Я поклялся и больше мне нечего сказать об этом. Она медленно кивнула. Только что он шутил о ее косах и был умиротворен, насколько он вообще может быть умиротворен, но их близость вдруг исчезла, словно ее сдуло порывом ледяного ветра. Возможно, он просто еще не готов говорить об этом. Она попытается снова. А пока она повернулась и оставила его ради Дрогона. У нее была работа, работа, за которую, как она знала, никто не скажет ей спасибо. Она должна заблокировать дорогу на Север, как и надеялась Санса Старк. Дейенерис задавалась вопросом, оценит ли леди Старк, иронию того, что в итоге именно драконы Дейенерис сделают всю работу за нее. Но она хотела сделать это. Не только потому, что это был хороший план и это им поможет, но и потому, что рассчитывала, что это поможет ей. Поможет убедить Джона Сноу. Стереть из его памяти ее слова в тот день, когда он раскрылся. Это займет время, теперь она это понимала. Как понимала и то, что не сердится на нее. Это было началом. «Джон прав», вынуждена была признать Дейенерис. Сейчас им лучше сосредоточиться на мертвых. Что бы ни случилось после, с этим можно справиться после. Она заметила взгляды мужчин, когда она проходила мимо. Но в их глазах больше не было похоти, на нее не смотрели, как на красивую женщину. В их глазах был страх. И покорность. «Они не будут драться со мной», подумала она, когда Дрогон поднялся от дремы, чтобы поприветствовать ее. Эта мысль наполнила ее некоторым удовлетворением. Забравшись на спину дракона она вдруг подумала, помнит ли Джон Сноу водопад. Помнит ли их прежние разговоры, когда они могли говорить прямо, а их руки могли соприкасаться? Как-то он признался, что чувствовал то же самое. Чувствует ли он то же самое сейчас? Понимает ли ее также хорошо? Дэни хотела, очень хотела верить, что это так. Она помнила тот поцелуй у водопада, хотя Джон вел себя так, будто забыл о нем. Так много всего случилось с тех пор. Короли не женятся по любви, они даже не выбирают, кого любить. На самом деле, никто не выбирает. Дэни не любила Джона Сноу, она это знала, но опять же, знала ли она, что такое любовь? Она думала об этом с тех пор, как он утешал ее, плачущую по дракону. И вновь, после того, как сама пыталась утешить его, плачущего по брату. Она никогда не видела человека более беззащитного, и все же, когда он встал и вытер лицо, он был воплощением силы и воли. Самым сильным и смелым мужчиной, которого она когда-либо встречала. «Возможно, любовь — это принятие слабостей друг друга», — подумала она. Ей бы не понравилось, если бы Дрого плакал, но она восхищалась тем, что Джон Сноу делал то же самое. Она наклонилась вперед, и дракон взлетел. У них была работа.***
Лагерь загудел при виде черного дракона, несущего в когтях огромную сосну. Люди побросали все дела и указывали в небо, крича: «Смотрите!». Лорд Рид подошел к Джону, наблюдающему за тем, как драконы сбрасывают стволы на Королевский тракт сразу за лагерем. Земля гудела от ударов. — Я так понимаю, это мои сосны, — ошеломленно сказал Рид. — Да, я думал, ты не будешь возражать, — сказал Джон. — Прости, что не спросил. — Забудь об этом, — Рид посмотрел на стволы, — она сама спрашивала о них и я сразу понял, что ей нужно что-нибудь сжечь. Джон яростно обернулся. — Это была шутка, Джон, — проворчал Хоуленд, — ты напряжен как тетива и даже юмор не спасает. — Мне никогда не хватало юмора, — сказал Джон. — Как по мне, мы все чертовски неуважительно относимся к ее жертвам в этом войне. Она может сжечь хоть весь Волчий лес, мне все равно. Север действительно не отплатит ей добротой. — Нет, не отплатит, — согласился Рид, — но ты всегда это знал. Все знали, что Таргариенов не допустят править Севером, не сейчас, а может быть, никогда. Джон повернулся к Риду: — Тогда почему ты так стремился посадить меня на этот проклятый Железный трон? Рид посмотрел в небо, когда драконы снова приблизились. — Потому что тебе не обязательно быть на Севере, чтобы защищать Север. Хотя моя первоначальная идея состояла в том, чтобы посадить тебя в этот железный стул и заставить править Семью Королевствами, как этого наверняка хотел бы твой отец. — Готов поспорить, что шести южным королевствам есть что сказать по поводу всех этих грандиозных планов, — тихо сказал Джон. — Бьюсь об заклад, — Рид наблюдал, как дракон уронил еще одно дерево, — сколько они возьмут? Я бы предпочел оставить хоть немного. Я люблю эти деревья, знаешь ли. Джон не мог сдержать смех. — Мы сражаемся с мертвецами, до сосен ли тут? — Я люблю эти деревья, — улыбнулся Рид в ответ, — так же, как ты любишь богорощу Винтерфелла. Ты знал, что на Перешейке нет богорощи? — У тебя нет чардрев, — заметил Джон, — но ты, кажеться, ближе к Старым богам, чем любой из нас. Почему же? — Вера не должна опираться на реликвии, Джон, — мягко объяснил Рид, — вера внутри тебя. Она растет, если вы лелеете ее, как и сами чардрева. Если вы готовы принимать то, что верить — не значит получать все желаемое без усилий и жертв. И еще, — он усмехнулся, — я живу довольно близко к самой старой группе чардрев. Раньше я часто бывал у Божьего Ока. — Некоторые верят, что там средоточие силы Старых богов, — сказал Джон больше самому себе, — Дети Леса верили в это. — Это странное и волнующее место. Остров посреди озера, которым так легко любоваться. Когда ты там, кажется, что ты в центре всего. Верить там легко. Джон вздохнул. — Верить всегда нелегко. — Да, я бы ни за что не решил, что это когда либо было просто, — сказал Рид, — не для тебя. Временами мне тоже было нелегко. Но потом я шел туда, сидел в тени чардрева и думал о том, что делает истинную веру такой трудной. И я всегда приходил к одному и тому же выводу — я сам. Моя борьба с чем-то, что терзало меня в то время. — Боец из тебя не очень, — с мягкой улыбкой заметил Джон, стремясь увести в сторону разговор, который начал погружать его в чувства и мысли, в которые он погружаться не хотел. — С мечом не очень, — смеясь, кивнул Рид, — но дайте мне трезубец, и станет намного лучше. Но бывают разные бои. Есть те, в которых мечом не победить и они — самые сложные. — Если вообще можно победить, — прошептал Джон. Рид помолчал, наблюдая за Джоном, а потом сказал. — Иногда дело не победе в бою, Джон, а в принятии. Есть вещи, которые мы никогда не сможем победить. — Почему мне кажется, что это очередной урок, Хоуленд? — Джон посмотрел на друга, и его сердце сжалось при виде подвернутого левого рукава. — Потому что я тот, кто я есть, — сказал Рид, — а ты достаточно умен, чтобы признать это. Мы рождены, чтобы быть кем-то, и не можем быть никем другим. Не в наших силах изменить свою кровь. Я когда-нибудь говорил тебе, почему мне так хотелось драться рядом с Недом? Я хотел быть рыцарем, но я вырос болотным жителем и презирал это. Я думал о своем народе как о хилых полулюдях с презренными привычками, живущих в грязи, бедных. Я хотел стать рыцарем Королевской гвардии, как твой брат Бран мечтал об этом, когда был маленьким. Я даже планировал, когда Роберт Баратеон победил на Трезубце, просить его принять меня. Слава богам, что Нед попросил меня присоединиться к его поискам тогда, и я больше никогда к этому не возвращался. — Я не знал, — сказал Джон. — Я не горжусь этим, — заметил Рид, — и редко с кем этим делюсь. Я многому научился в этом отношении у собственного сына. Я вернулся тогда домой, прочитал этот проклятый дневник, и я сидел под теми соснами, которые королева драконов сейчас выдергивает из моих лучших земель, и очень много думал. Я женился, потому что этого от меня ждали, и у меня родился сын. Прежде я никогда не видел такого провидца, как он, Джон. Я слышал, что Нед говорил подобное обо мне, но мой сын был во много раз лучше меня во всем. То, что мог сделать Жойен… Отец не должен завидовать своему отпрыску, но, клянусь богами, я грешил этим много раз. А он думал, что я тот, кто я есть, что кровь, которую я дал ему, сделала его тем, кем он был. Он научил меня уважать свои корни, точно так же, как ты стал уважать свои гораздо больше, побыв безродным черным братом. Все мы рано или поздно хотим освободиться от своих оков. Некоторые из нас могут в какой-то степени стать чем-то большим, чем должен был стать, но никому не дано освободиться от своих корней. Даже плаксивый Сервин не может отрицать в себе Север, и ни ты, ни я не смогли бы, даже если бы захотели. Но ты также нечто другое. Рожден не только со льдом, но и с пламенем в крови. И чем раньше ты перестанешь с этим бороться, тем лучше для тебя. Это урок. — Я отказался от своих прав, — прошептал Джон, — я дал слово. Это что-то значит. — Да, ты это сделал, — улыбнулся Рид. — Ты никогда не хотел той власти, для которой был рожден. Но ты просто не был воспитан так, чтобы чего-то хотеть в этой жизни для себя. — И что ты хочешь, чтобы я сделал? — прошептал Джон с отчаянием. — Она моя семья! Она не так плоха, как вы все о ней думаете, даже не близко. — Я знаю это, Джон, — ласково сказал Рид, — я все это знаю. У нее доброе сердце, и она единственная из рода, кроме тебя. Ты должен защитить ее. — Защитить от кого, — Джон схватил Рида за правую руку, — если ты что-нибудь знаешь, ты должен сказать мне. — От нее самой, Джон, — серьезно сказал Рид. — Поскольку она также стремится стать кем-то, кем не должна была стать, она стремится взлететь слишком высоко. — Она была рождена, чтобы править, — сказал Джон, вновь поворачиваясь к дороге, где драконы продолжали с грохотом сбрасывать сосны. — Возможно, так оно и было, — сказал Рид, — возможно, она должна была выйти замуж за своего безумного брата, или выйти замуж за тебя или за первенца Рейгара, возможно, ей с самого начала предстояло стать королевой. Таргариены женились между собой со времен Старой Валирии, чтобы сохранить чистоту своей драконьей крови. Я никогда не знал Рейгара, но вполне допускаю, что и он последовал бы этому обычаю. Я не могу знать, по какой причине она пришла в этот мир, потому что мир изменился к тому времени, когда вы оба родились. Роберт Баратеон не должен был победить на Трезубце. — В этом мы согласны, — сказал Джон, — но не в том, что касается брака. Она не может иметь детей. Брак с ней означал бы конец Дома моего отца, и тогда все, за что он умер, и все, за что она боролась, будет уничтожено. — Я не советовал тебе жениться на ней, Джон, — улыбнулся Рид, — я просто сказал, что, возможно, это когда-то было великим планом богов. Кто знает? — Бран знал, — прошептал Джон, — Бран все видел. Когда Сэм рассказал ему, что нашел запись о женитьбе Рейгара и Лианны, Бран просто сходил посмотреть. Сэм рассказывал мне. — Меня удивляет, что он не пошел посмотреть, как родился Король Ночи или как его победить, — проворчал Рид, соглашаясь на смену темы. Он чувствовал, что Джона не стоит подталкивать к чему-то слишком сильно, лучше дать ему возможность обдумать все. Это требовало определенного смирения, но лорд Рид уважал путь, что всегда выбирал Джон — быть самим собой, а не чьей-то пешкой. Он хотел, чтобы Джон сам принимал решения, и был готов к тому, что ему выбор парня может не понравится. Он любил молодого человека, которого встретил в Джоне. И гордился им, как отец гордился бы собственным сыном. Чувства эти были сильны настолько, что это удивило Хоуленда Рида. Возможно, он так по-своему переживал потерю Жойена, но он никогда больше не будет пытаться диктовать свою волю и ограничивать Джона. — Сэм искал об этом в библиотеке, — сказал Джон. — Что бы ни знал Бран, это должен знать и Сэм. — С этими словами он развернулся и отправился на поиски Сэмвелла Тарли.***
— Ты не любишь ее, — сказал Эдрик. — Она сожгла заживо моего отца и брата, — буркнул Сэм. — Конечно, я не люблю ее. Но Джон любит. — А что бы ты сделал, если бы Джон предъявил свои права? Сэм поднял глаза от книги и внимательно посмотрел на собеседника. — Вы совсем не знаете Джона Сноу, милорд, — сказал он, — он дал слово. — Но все же. Представим, просто представим — ты бы поддержал его? — Эдрику было трудно заручиться поддержкой парня, ничего ему не открывая. — Конечно, — сказал Сэм, пожав плечами, — я был бы только рад. Но этот корабль уплыл. — Какой корабль? — спросил Джон, заходя в палатку. Сэм посмотрел на него в замешательстве, потом перевел взгляд на Эдрика, и снова взглянул на Джона. — Корабль с твоими претензиями на Железный Трон, — спокойно сказал Эдрик, спасая Сэма от лжи. Он сразу понял, что друг Джона лжец бездарный. Видимо, потому и друг. — Вы действительно опять об этом говорите? — прошипел Джон. — Я лишь интересовался его мнением, — Эдрик отошел в сторону в маленькой палатке, повернувшись к ее входу, — а теперь я ухожу. — Он выскочил из палатки. — Что это было? — спросил Джон, садясь рядом с Сэмом. — Именно то, что он сказал, — пожал плечами Сэм, — он спросил меня, что я думаю о королеве драконов, и спросил, поддержал бы я тебя, если бы ты предъявил свои права. Но ты дал слово Дейенерис — и так я ему ответил. Джон кивнул. Он не мог понять, почему Эдрик вдруг спрашивает о таком. Но сейчас важнее было поговорить об Иных. — Сэм, Бран когда-нибудь рассказывал тебе, что он знал о Короле Ночи? Сэм поднял брови. — Он мало что знал, Джон, — мягко сказал друг, — он не мог его видеть. Когда Бран вернулся в Винтерфелл, появилась пелена — так он сказал. Но потом вернулся и ты, и он больше не мог видеть их. Он рассказал мне, на что наткнулся, пока был за стеной, и я попытался найти об этом больше в книгах, но пока ничего не нашел. — Расскажи мне, что он сказал, Сэм, — Джон наклонился вперед, готовый слушать. — Король Ночи когда-то был человеком, одним из Первых людей. Он был схвачен и содержался на каком-то острове, привязанный к чардреву. Бран видел, как к нему подошли дети и воткнули в сердце осколок драконьего стекла, и тогда он изменился. Это все. — На острове, привязанный к чардреву… — повторил Джон. — Божье Око. Рид только что сказал мне, что это маленький остров. — Да, это так, — глаза Сэма загорелись, — там очень красиво. Однажды мой отец взял нас с Диконом посмотреть. Для меня тогда это не имело большого значения, но там было много чардрев. Отец сказал, что они были там гораздо раньше, чем наши предки-андалы пришли в Вестерос. — Должно быть, он повернулся против своих создателей, — вслух подумал Джон. — Я помню, как Бран говорил, что он был создан, чтобы победить Первых людей. Может, он воспринял это как необходимость уничтожить всех людей? Кажется, он хочет править безжизненной тьмой. Сэм кивнул. — В библиотеках почти ничего нет о Детях Леса. Возможно, в Цитадели было что-то, но, похоже, я украл не те книги. Джон рассмеялся. — Сэм — грабитель. Ты помог мне, но ты должен был рассказать об этом раньше. — Извини, — Сэм огорченно опустил глаза, — я не думал, что это что-то значит. Ведь мы знаем, что драконье стекло их убивает. — Интересно, — заметил Джон, — он был создан с помощью драконьего стекла, и только это может разрушить его магию. — У него в сердце драконье стекло, — добавил Сэм. — Возможно, поэтому он такой кошмарный. Холодное черное стекло, привязавшее его к вечности в мертвом теле. В каком-то смысле это жестоко. — Не жалей его, Сэм, — улыбнулся Джон, — я хочу его убить.