Bound

Электронные часы, стоящие на прикроватной тумбочке, показывали начало второго ночи. Вот уже битых полтора часа Клаус пытался уснуть, но все без толку: мысли в голове жужжали, словно рой разъяренных пчел, не смолкая ни на минуту. И на протяжении последних недель подобное происходило с ним регулярно. Чертова бессонница, будь она неладна. Будучи вампиром, Клаус не то чтобы нуждался в полноценном здоровом сне, однако именно в эти моменты он был способен хотя бы на время выпасть из реальности и просто-напросто передохнуть. Бесконечная вереница дней, именуемая жизнью бессмертного существа, сведет с ума любого, если хотя бы изредка не брать от нее передышку. Сбоку послышался легкий шелест простыней, за которым последовало тихое мирное сопение. В отличие от Клауса, после секса Грета всегда без исключения забывалась крепким сном. Ее полные чувственные губы были слегка приоткрыты, а густые длинные ресницы время от времени трепетали, словно крылья крохотного мотылька. На контрасте с белым постельным бельем ее бархатная кожа напоминала молочный шоколад, разлившийся по ванильному мороженому. Одно из обнаженных бедер девушки покоилось поверх смятого одеяла, притягивая взгляд и будоража воображение. Ее юное прекрасное тело было предметом вожделения для многих, и Клаус не был исключением. Вот только проблема заключалась в том, что он не видел в ней чего-то большего, чем это самое тело. Ну разве что милая Грета была для него очередной ведьмой, которая должна была отыскать способ снять проклятие, сдерживающее волчью сущность Клауса. Вдруг ее рука переместилась с одеяла на его грудь, кончиками пальцев касаясь чернильных птиц, вытатуированных на коже. И от этого каждая мышца в теле Клауса напряглась: он испытал острый прилив дискомфорта и неприязни. Неприязни к ней и в первую очередь к самому себе, ведь именно он допустил подобное. Его раздражали ее вьющиеся волосы, которые рассыпались по подушке веером и неприятно щекотали шею. Раздражало тепло ее тела, которое он чувствовал даже через одеяло. Его, черт побери, раздражали ее нежные прикосновения, от которых любой другой бы обомлел. Все это казалось Клаусу неправильным, потому что было дешевым суррогатом любви. И он как жалкий наркоман хватался за эту второсортную дозу, глупо уповая на то, что она сможет заменить ему тот самый желанный продукт. Вот только на деле все оказывалось с точностью да наоборот: Клаус лишь убеждался в том, что никто и никогда не заменит ее. Хотя, по правде говоря, он и не пытался найти ей замену: как и раньше, любовь не входила в его планы. В Грете, как и во многих других женщинах до нее, Клаус видел исключительно способ удовлетворить свои потребности. Такие отношения строились на одном простом правиле: секс и никаких чувств. И до встречи со своей истинной парой он никогда не испытывал угрызений совести по этому поводу. Однако с недавних пор все изменилось: после всякой интимной близости с другими женщинами его воротило от самого себя. Более того, вступая с ними в контакт, он не иначе как испытывал аллергическую реакцию: от поцелуев Греты его губы горели так, словно на них вылили табаско, а ее прикосновения заставляли кожу зудеть до такой степени, что хотелось расчесать ее в кровь. Она не воспламеняла его, как свойственно любовнице, а беспощадно сжигала заживо, вынуждая биться в агонии. Так, вслед за непродолжительным удовольствием неминуемо приходило страдание. И благодарить за подобное восприятие стоило его волчью сущность, которая отказывалась признавать кого-то, кроме той, что по воле судьбы оказалась в Новом Орлеане четыре года назад. Эта его часть была чертовым надзирателем, наказывающим Клауса всякий раз, когда он пытался найти утешение в других женщинах. Этакая преданная псина, которая была верна лишь одной хозяйке и не желала подпускать к себе чужаков. Но проблема заключалась в том, что эта самая хозяйка никогда не вернется. Он сам отослал ее, и теперь понятие не имел, где искать. Чего греха таить, несколько раз Клаус действительно пытался сделать это, руководствуясь невесть чем. Но, к его счастью, браслет, который он нашел в тот роковой день, принадлежал Кэролайн слишком малое количество времени, чтобы Грета смогла установить ее точное местоположение. Однако от этой безделушки все же был прок: с ее помощью ведьме удавалось хоть и ненадолго, но показывать Клаусу образы его избранницы. Они представляли собой непродолжительные размытые видения, но это было лучше, чем ничего. Как правило, он видел лишь лицо Кэролайн, но даже этого было достаточно, чтобы хотя бы ненадолго усмирить бушующего внутри зверя. Сам не зная почему, Клаус успокаивался, когда видел ее и убеждался, что она жива и здорова. Грета, в свою очередь, не была в восторге от того, что выступала связующим звеном между Клаусом и Кэролайн. Сперва она беспрекословно выполняла его приказы, но все изменилось, стоило ей узнать, кем эта молодая девушка являлась на самом деле. И вот тогда-то ревность ослепила ее. Грета, вопреки их договору, испытывала к Клаусу чувства и не желала делить его с какой-то девчонкой. Зная, на какие точки надавить, чтобы получить желаемое, Клаус заверил ведьму в том, что все эти ритуалы, связывающие его с Кэролайн, нужны лишь для того, чтобы успокоить его волчью половину. Сам же он плевать хотел на нее и все, что с ней связано. Молодая пустоголовая ведьма охотно поверила его сладким речам, тогда как Клаус чуть было не захлебнулся своей же ложью. Необходимость оправдываться перед Гретой была настолько унизительной, что Клаус с трудом сдерживался, чтобы не снести ее милую голову с плеч одним движением руки. Это непременно бы залатало дыру в его уязвленной гордости. Однако он не спешил приводить этот план в действие по той самой причине, что Грета Мартин была действительно одаренной ведьмой. Ее преданность восхищала, а подпитывающая это чувство любовь была гарантом того, что девушка разобьется в лепешку, но сделает все, чтобы угодить Клаусу. Он чувствовал, что на сей раз удача улыбнется ему, и проклятье, сдерживающее часть него, будет снято. Однако, чем больше времени проходило, тем чаще Клаус задумывался о словах Джозефин Валуа. С их первой и по совместительству последней встречи с Кэролайн прошло чуть больше четырех лет, но не было ни дня, чтобы он не думал о ней. Напротив, она все больше и больше овладевала его мыслями. И именно поэтому он даже примерно не представлял, с какими чувствами столкнется, когда наконец-таки избавится от проклятия. Оставалось надеяться, что, приняв животную форму, он не прикончит самого себя за то, что посмел оттолкнуть Кэролайн и этим обречь себя на одиночество. Клаусу хотелось верить, что когда-нибудь эта связь притупится. Что сейчас он будто бы вновь привыкает к существованию в роли вампира, чьи чувства и эмоции зашкаливают. Ему просто нужно привыкнуть. Но вопрос был в том, сколько времени на это уйдет? Десять лет? Полвека? Или же их связь оборвется лишь тогда, когда Кэролайн умрет? От одной только мысли об этом он неуютно поежился в кровати: смесь ужаса и паники окатила его с головы до ног. Кто бы мог подумать, что его, Клауса Майклсона, первородного вампира, чье имя боятся произносить вслух, будет пугать кончина какой-то там девчонки. У судьбы однозначно дурное чувство юмора. Тем временем часы показывали пятнадцать минут третьего, а сна у Клауса не было ни в одном глазу. Он не собирался валяться без дела, бездумно глядя в потолок, поэтому поднялся с кровати и направился к шкафу, беря с полки спортивные штаны. Лунный свет, просачивающийся сквозь шторы, выхватил из темноты часть его мускулистого торса и тонкую полоску волос, которая начиналась чуть ниже пупка и частично была скрыта под тканью. При каждом шаге деревянные половицы под ногами протяжно скрипели, грозясь ненароком разбудить Грету. А этого Клаусу хотелось меньше всего: после интимной близости она была особенно болтлива и могла часами изводить его рассказами о себе. Но больше всего ему не нравилось, когда она рассуждала об их совместных планах на дальнейшую жизнь, тем самым ступая на скользкую дорожку. У них нет и не может быть совместного будущего, потому что в принципе не существует никаких «них». Стоило его пальцам коснуться выключателя, как в просторной мастерской зажегся мягкий теплый свет. С непривычки Клаус на мгновение зажмурился, претерпевая режущую боль в глазах. В воздухе витал ненавязчивый запах лака, растворителя для масляных красок и сигарет. В обычной жизни он воздерживался от злоупотребления табаком, но порой грешил этим, находясь в своем тайном убежище. Там, где никто не мог его побеспокоить, если, конечно, не хотел распрощаться с жизнью. Приближенные к нему люди знали, что Клаус наведывался в художественную мастерскую, когда хотел выплеснуть на холст бьющие через край эмоции. И в такие моменты стоило держаться от него подальше, чтобы впоследствии не вытаскивать из грудной клетки кисть для красок. Ступая по полу босыми ногами, он дошел до одного из трех больших окон и открыл его нараспашку, впуская в мастерскую свежий и приятно холодящий кожу воздух. До его слуха сразу же донеслись звонкие голоса проходящих внизу молодых людей. Несмотря на поздний час, некоторые жители Нью-Йорка все еще бодрствовали. Все четверо шатались из стороны в сторону, будто шагали не по ровному асфальту, а по палубе охваченного штормом корабля. Речь их была бессвязной и больше походила на бред сумасшедших. Молодые люди то и дело смеялись, хотя не имели на то очевидных причин. Одного лишь взгляда на них было достаточно, чтобы понять, что они были пьяны в стельку. Минутой позже из-за угла показалось желтое такси. При виде вызвавших его клиентов, водитель наверняка пожалел, что решил выйти в ночную смену в пятничный вечер. Никакой двойной тариф не стоит того, чтобы потом тащиться на мойку и чистить салон автомобиля: изрядно перебравшие с алкоголем клиенты нередко испытывали приступы тошноты и лишь единицы благополучно перебарывали их. Наблюдая за тем, как эта великолепная четверка предпринимает попытку залезть в машину, Клаус зажал в зубах сигарету и чиркнул металлической зажигалкой «Zippo». В нос тут же ударил сладковато-едкий запах бензина. Он курил медленно, смакуя бледно-серый дым, который приятно обжигал горло и оставлял на языке легкий горьковатый привкус. С каждой новой затяжкой тело все больше расслаблялось, а тягостные мысли, которые с недавних пор стали его постоянными спутниками, постепенно освобождали голову. В отличие от недавнего секса с Гретой, порция никотина оправдала возложенные на нее ожидания: даровала эмоциональную разрядку, помогая снять напряжение. Когда сигарета была докурена до фильтра, Клаус не глядя выкинул ее в окно. Ноги сами понесли его к мольберту, на котором стоял холст с незаконченной работой. Ее портретом, если быть точнее. Он запечатлел ее именно такой, какой запомнил из видения, показанного Гретой тремя неделями ранее: ослепительно улыбающейся и заражающей своим позитивным настроем других. Как жаль, что никакие художественные материалы не могли увековечить ее смех, напоминающий мелодичный перезвон колокольчиков. При одном только взгляде на нее внутри Клауса зарождались противоречивые чувства: с одной стороны, он был рад, что она счастлива, но с другой, сходил с ума от того, что не был тем, кто делает ее такой. Здравый смысл шептал ему, что так будет лучше для них обоих, но отравленное запечатлением сердце умоляло найти ее во что бы то ни стало. Найти и сделать своей до скончания веков. Его жизнь превратилась в каждодневную борьбу с самим собой. Пальцы невесомо коснулись розоватых девичьих щек, запечатленных на холсте масляной краской. Юная и прекрасная Кэролайн смотрела на него своими пронзительными сине-зелеными глазами и улыбалась, отчего мертвое сердце тысячелетнего гибрида готово было вырваться из груди и воспарить к небесам. За прошедшие четыре года ее красота расцвела, превращая миловидную девочку-подростка в прекраснейшую девушку, которая бесспорно сводила с ума мужчин. И Клаус, оказавшийся в плену ее дивного взгляда, не был исключением. За прошедшую неделю ранее нанесенный слой успел подсохнуть, а значит он мог внести финальные штрихи. Но Клаус не спешил браться за дело. Вместо этого позволил себе предаться грезам, представляя, как подушечки его пальцев скользят не по шершавым мазкам застывшей краски, а по мягкой нежной коже. Это была сладостная мука. И в этот момент его мысли неизбежно вернулись к Жозефин Валуа. Мертвая ведьма насмехалась над ним, ведь ее слова оказались для Клауса пророческими: разлука с истинной парой изводила его. Вспоминая их с Кэролайн первую встречу и мечтая о невозможном будущем, он из раза в раз балансировал на лезвии ножа. Накренившись в одну сторону, он утопал в нежных чувствах к той, кого толком и не знал. В эти короткие мгновения Клаус был готов поклясться, что счастлив как никогда. Однако в конце концов его толкало в обратную сторону, и он летел в бездну, грудью напарываясь на поджидающие внизу камни. Это было больно. Больно сталкиваться с жестокой действительностью, осознавая, что ты одинок. Больно от того, что твоя любовь жива лишь в воспоминаниях и мечтах, а также на холстах, которых за эти годы накопилось немало. Но он не мог перестать думать о Кэролайн даже несмотря на то, что это морально убивало его: лишь в предшествующие этому моменты он чувствовал себя как никогда живым. Ступая по земле более тысячи лет, невольно утрачиваешь все человеческое и начинаешь становиться частью вечного. Жизнь Клауса была преисполнена разными событиями, посему он давно начал свыкаться с тем, что попробовал все, что было ему доступно. Единственное, что оставалось — нескончаемо повторять это, перезапускать одну и ту же игру. Вот только если в первый раз она вызвала у тебя бурю эмоций, то впоследствии была не просто безразлична, а порой даже раздражающа. И Клаус смирился с этим. Но запечатление, свалившееся как снег на голову, вдохнуло в него жизнь. Оно стало новой книгой в библиотеке тысячи прочитанных, новым звуком, ранее не касавшимся слуха, бонусным уровнем, щедро добавленным самим господом. Иными словами, эта любовь, та ее ипостась, с которой Клаус ни разу не сталкивался, вернула ему интерес к жизни. Клаус неустанно пытался убедить себя в том, что это чувство неизбежно померкнет, когда он наконец-то соберет стаю, создав новых уникальным существ по своему подобию. Убеждал с пеной у рта, но тем не менее продолжал наблюдать за Кэролайн через видения и рисовать ее на холстах, как художник, помешавшийся на своей музе. Его руки метались от одного тюбика к другому, выдавливая на деревянную палитру необходимое количество краски. Как только кисть оказалась между его пальцев, он сразу же принялся творить. Мазок за мазком Клаус доводил портрет до ума, стараясь максимально приблизить нарисованную маслом девушку к ее реальному образу. Периодически от отступал на пару шагов, окидывал холст пытливым взглядом, после чего вновь возвращался к работе. Как ни старайся, он никак не мог добиться желаемого результата. Ее взгляд не был и вполовину таким пленительным, как в жизни. В светлых локонах не прослеживались волоски, которые на свету мерцали подобно золотым нитям. Ну а улыбка… Его работа была хороша по общепринятым меркам, но не по его собственным. За плечами у Клауса был многовековой опыт, но даже его не было достаточно, чтобы в совершенстве запечатлеть такое уникальное создание, как Кэролайн. Она была ничем иным, как творением господа, которое не поддавалось копирке. Отложив палитру с кистью в сторону, Клаус взял со стола некогда белую тряпку, впитавшую в себя воспоминания о прошлых работах, и стер с рук пятна краски. Всколыхнувшаяся от дуновения ветра тюль привлекла его внимание. К собственному удивлению, Клаус обнаружил, что небо за окном успело преобразиться из графитового в бледно-голубое. Работа над портретом заняла у него по меньшей мере четыре часа, которые пронеслись как несколько мгновений. Это не было редкостью: Клаус терял счет времени, когда с головой погружался в процесс. Его сверхъестественный слух уловил ритмичное постукивание пальцами по бедру, доносящиеся из-за закрытой двери. И Клаусу не требовалось обладать рентгеновским зрением, чтобы понять, кого же именно судьба привела к нему в столь ранний час. — Как долго ты намерен топтаться под дверью и раздражать меня этим глупым мотивом? — спросил он, наблюдая за парой голубей, устроившихся на карнизе. Один из них деловито чистил пушистые перья, тогда как другой пристально смотрел на Клауса. — Помнится, последнему человеку, посмевшему ворваться в мастерскую без приглашения, ты пустил кровь и использовал ее вместо краски, — припомнил ему Винченцо, толкая дверь и заходя внутрь. Несколько верхних пуговиц его рубашки были расстегнуты, а на выглядывающей из-под ткани коже красовался свежепоставленный засос. Помимо этого, за вампиром тянулся яркий шлейф из перегара и табака, наталкивающий на мысль о том, что ночь он провел далеко не в кровати. Темно-фиолетовая печать в виде короны, виднеющаяся на тыльной стороне его ладони, лишь подтверждала догадки: Винченцо явился к нему прямиком из ночного клуба, известного под названием «Luxuria». Излюбленное местечко молодых нью-йоркских ведьм. К слову, его владелица и сама была одной из них. Взгляд карих глаз невольно зацепился за рисунок Кэролайн, выглядывающий из-за спины Клауса. На его памяти это был уже шестой холст с ее изображением. И это только те, что Винченцо доводилось видеть своими глазами. Оставалось лишь гадать, сколько их было на самом деле. — Неплохо, но не слишком похоже на Грету, — с невинным видом съязвил он. — С радостью отрезал бы тебе язык и использовал его вместо клячки, да боюсь повредить холст стекающим с него ядом, — не остался в долгу Клаус. — Может, мой язык не слишком подходит для твоих художеств, зато женщины от него в восторге, — без капли стыда поделился Винченцо своими талантами в постельных делах. — Знал бы ты, что мой яд творит с ними. — Лучше расскажи о том, как все прошло, — решил перейти к главному Клаус, подбородком указывая на изображение, оставленное на кисти руки его собеседника штемпельной краской. Винченцо вмиг принял серьезный вид, осознавая, что их непринужденная беседа подошла к концу. — Одна пышногрудая птичка принесла на хвосте, что мисс Роуз поселилась в роскошных апартаментах в «The Ritz-Carlton». Очевидно, она неплохо зарабатывает, раз может позволить себе отваливать по несколько тысяч баксов в сутки за номер в отеле. Анна Роуз была сорокалетней особой, широко известной в сверхъестественном мире. Ее считали своего рода новатором, ведь, в отличие от большинства ведьм, она не боялась экспериментировать с разными областями магии и объединять их, создавая искусные заклинания и ритуалы. Но ее настоящей страстью была работа с проклятиями. Со способами их снятия, если быть точнее. По этой самой причине Винченцо прозвал мисс Роуз ведьмохакершей. Глупо, но в принципе неплохо отражает специфику ее деятельности. Даже те, кто далек от магии, знали, что снятие проклятия — задача не из простых. Зачастую проклятые мирились со своей участью, не в силах отыскать то, что требовалось для их освобождения: используемые в ходе ритуала предметы, а порой даже ведьму, в чьих жилах текла кровь той, кто наложил темное заклинание. Процесс создания проклятия был настоящим искусством, и каждая ведьма стремилась вписать свое имя в историю, запомнившись потомкам уникальностью и необычностью своего творения. Именно по этой причине они, скажем так, украшали свои ритуалы редкими природными явлениями или, как в случае с Клаусом, кровью сверхъестественного существа, рождающегося раз в несколько сотен лет. Иными словами, делали все возможное, чтобы не дать проклятому даже малейшего шанса на спасение. В отличие от большинства приятелей по несчастью, Клаус спокойно мог провести несколько веков в ожидании. Собственно, именно этим он и занимался, пока не повстречал Катерину Петрову, того самого двойника, чья кровь требовалась для снятия проклятия. Но, вот ведь не задача, узнав о жертвоприношении, эта своенравная девица сбежала, а после и вовсе покончила с собой, не успев дать потомство. Своим поступком она сделала проведение ритуала невозможным. Ни обращенный вампир, ни пойманный оборотень, ни лунный камень — ничто из этого не имело смысла без ключевого персонажа, коим являлся двойник. Анна Роуз, в свою очередь, была эдаким Шерлоком Холмсом волшебного мира, потому что страсть как любила разгадывать такие головоломки, за которые многим было страшно браться. Удача не всегда улыбалась ей, однако истории были известны случаи, когда она мастерски находила выход из ситуаций, которые казались тупиковыми. И проклятие, наложенное Эстер — матерью Клауса — вполне подходило под это описание. Впервые Майклсон услышал об этой чудо-ведьме от Греты, которая чуть ли не обожествляла мисс Роуз за ее заслуги. Однако все попытки отыскать ее оборачивались провалом: она умело скрывалась, не давая ни единого шанса выйти на ее след. Поговаривали, что встретиться с ней можно лишь в том случае, если она сама заинтересована в предложении заказчика. Собственная известность позволяла ей выбирать, тогда как многие ведьмы, не чурающиеся сотрудничества с оборотнями и вампирами, хватались за любую возможность подзаработать. Клаус долгое время брел по следу из хлебных крошек, преследуя ее по всему миру, и наконец-то подобрался достаточно близко. Нью-Йорк был родным городом Анны Роуз, и она всегда устраивала грандиозные вечеринки, празднуя свое возвращение домой. Что удивительно, среди гостей значились не только ей подобные, но еще и вампиры, оборотни, а также простые люди. Разумеется, у Анны имелся целый список лиц, являющихся нежелательными персонами, но в остальном попасть на ее праздник мог каждый. Клаус, однако, не спешил заявлять о своем визите в Нью-Йорк, посему на организованное мисс Роуз мероприятие отправился Винченцо. Несмотря на то, что многие ведьмы не слишком-то жаловали вампиров, ему всегда удавалось найти к ним подход, пустив в ход природное обаяние. И сегодняшняя ночь не стала исключением: он успешно справился со своей задачей, сумев выведать полезную информацию. — Наведаемся в «The Ritz-Carlton» и принесем ей завтрак в постель? — озвучил Винченцо то, о чем, как ему казалось, думал Клаус. — Хотя, учитывая то, сколько она выпила, вместо завтрака больше подойдет пачка активированного угля и пара-тройка таблеток аспирина. — Ты как всегда проницателен, друг мой. — И когда-нибудь это меня погубит, — натянуто улыбнулся Винченцо. Было видно, что ему не слишком-то хотелось наведываться на территорию могущественной ведьмы, да еще и без приглашения: в отличие от Клауса, убить его было не так уж и сложно. — Скажу сразу, я не сунусь туда без сопровождения в лице твоей карманной ведьмы. Если хочешь воспользоваться элементом неожиданности и застать Анну врасплох, то предлагаю не терять время впустую и скорее разбудить Грету. Только прошу, пощади мою психику и используй для этого что-то кроме бодрящего утреннего секса, хорошо? Схватив со стола кисточку, Клаус со всей силы метнул ее, словно копье, целясь Винченцо в глаз. Тот весьма эффектно перехватил ее в паре дюймов от своего лица, сжимая деревянный стержень между большим и указательным пальцами. При этом он совершенно не выглядел испуганным или хотя бы удивленным: за долгие столетия дружбы с Майклсоном он успел привыкнуть к подобным выходкам. — Полагаю, в переводе с древне-злобно-гибридского это означает «да», — произнес Винченцо, возвращая Клаусу его недо-оружие. — Буду ждать вас в Старбаксе через дорогу. Латте с соленой карамелью и малиновый пончик должны были снизить уровень нервозности из-за предстоящей встречи с Анной Роуз. Когда дверь за ним захлопнулась, Клаус позволил себе сдержанную улыбку. Его глаза между тем мечтательно закрылись. Небезызвестное шестое чувство подсказывало, что сейчас он как никогда близок к снятию проклятия.