Обратная сторона

Чуя знает, что условия жизни человека оказывают существенное влияние на формирование его психики и становление личности. Это касается всех аспектов становления человека, от его индивидуального развития до развития его сущности. Например, маленький ребёнок вырастет - если выживет - настоящим зверёнышем, если будет отлучён от человеческого общества. То же касается и формирования альфа- и омега-сущностей. В кругу альф под давлением сильных аур даже предрасположенный стать альфой человек может стать омегой. В то же время в кругу омег в коконе успокаивающих аур предрасположенный стать омегой человек может стать альфой. Конечно, это не утверждённые и проверенные на практике случаи, но случаи всё же известные. Тем Чуе забавнее думать о том, в какой ситуации оказались они с Дазаем. Чуя - омега. Он был рождён с предрасположенностью стать омегой, и в лаборатории не пытались задавить его сущность, совсем наоборот. Учёным был выгоден такой образец, потому что омегу всегда можно пустить на вязку, а это равняется вероятности потомства, выращенного в лабораторных условиях с попутным всесторонним изучением свойств и особенностей ребёнка, если таковые проявятся. Чую тошнит даже в настоящем, спустя годы, когда он думает о том, во что его собирались превратить, предварительно подсадив внутрь Арахабаки, но сути дела это не меняет. Он стал омегой. Вот только условия его жизни с самого детства повлияли на формирование его личности и психики. Омеги - не ранимые изнеженные существа, но и не бойцы. Есть женщины-омеги, есть мужчины-омеги, но все они, так или иначе, податливы, уязвимы. Если альфа-женщины и альфа-мужчины вполне самодостаточны, могут всю жизнь провести в погоне за карьерным ростом или успешным развитием собственного «я», омегам нужен комфорт, нужна семья, нужно внимание и забота. Они не беспомощны, но уязвимы изнутри. Есть исключения, есть громкие красивые примеры становления омег, но всё же в целом природа делит общество на две части, у каждой из которых есть свои предрасположенности. Чуя - нетипичный омега. Похищение, потеря памяти, детство в лаборатории, юность в трущобах - это не нормальная жизнь для омеги. С волками жить можно только по волчьим законам, и пусть после Чую взяли к себе «Агнцы», это ничего не меняет. Он привык быть самым сильным; привык быть лидером, привык заботиться о находящихся под его опекой детях. В своё время он был настоящим альфой, яростным и неумолимым, защищающим свою «стаю» и территорию. Вот только была одна существенная деталь: не альфа, нет. Омега. Многих это удивляло, многих смешило, многие брали Чую за пример, а многие презрительно косились и фыркали. Ширасэ, как оказалось под конец, так и вовсе на стены лез из-за того, что, будучи альфой, находится в подчинении у омеги, что только подтвердил смазанный ядом нож между рёбер. В Портовой мафии обстановка царит типичная для криминальной организации. Омег среди бойцов почти нет - за исключением эсперов и одарённых природными талантами кадров. Если брать в целом, в настоящем Чуя - единственный омега, занимающий не то что пост Руководителя, но занимающий руководящую должность в целом. Мори-доно - альфа, Коё-сан - альфа, Хироцу-сан - альфа. Даже выглядящий прозрачной тенью заморыш Акутагава и тот альфа. Все знакомые Чуе командиры - альфы. Он знает парочку бойцовых омег, но один выглядит грудой мышц, за омегу и не примешь, а второй находится в подчинении Коё-сан и служит её «слащавым» информатором, пробираясь туда, куда Коё-сан не желает отпускать своих драгоценных девочек, опасаясь за их жизни. Сила силой, но женское тело часто не ровня мужскому, какой бы подготовленной ни была очередная красавица-убийца. - Чу-у-уя, мне скучно... Протяжный жалобный голос слышится с дивана, и Чуя поднимает взгляд. Дазай извернулся в немыслимую позу и в настоящем свисает головой с подлокотника, глядя на него в перевёрнутом ракурсе. Собственно, задумавшись о нём, Чуя и погрузился во все эти воспоминания и размышления. Потому что Дазай - альфа, и никто, абсолютно никто - даже Мори-доно - понятия не имеет, что именно таится под этой значимой в современном обществе, несмотря ни на что, маской. Дазай - альфа. Он высокий, широкоплечий и даже обзавёлся с годами мускулатурой, хотя и выглядит всё такой же тростиной с руками-макаронинами. Дазай красив на лицо, обаятелен на улыбки и обладает хорошо подвешенным серебряным языком. В его голове как в сейфе находятся гениальные мозги, и самым молодым Руководителем Порта этот человек стал не просто за красивые глаза. Неважно, что чаще всего Дазай - ленивый мешок с костями. Неважно, что он постоянно включает капризного ребёнка, перекладывает свои обязанности на чужие плечи и в целом очень безответственный, пока вопросы не касаются действительно серьёзных дел или миссий, вопросов. Он - альфа, почти идеал для большинства омег, если позабыть о том, что Кровавым Палачом Порта его прозвали тоже не просто так. И всё же и у него было детство и юность, повлиявшие на его становление. Детство и юность, сделавшие его уязвимым. - И что? - отзывается Чуя и указывает ручкой на две башни из бумаг на своём и чужом столе. - Пока вот это всё не исчезнет, я не собираюсь тебя развлекать. - Так Чуя всё-таки признаёт, что он мой питомец? - улыбается Дазай, скатываясь с дивана и потягиваясь. - Ну, сидеть на поводке возле моих ног нравится больше тебе, так что я бы поспорил, - отбивает его подачу Чуя; и самодовольно усмехается, когда Дазай впивается в него потемневшими глазами. Вот то, о чём не знает никто. О том, что Чуя - неправильный омега из-за своей силы и жажды крови, с обострённым инстинктом защищать то, что принадлежит ему, взращённым детством, когда ничего своего у него вообще не было, знают все. Это не озвучивается, потому что прозвучит настоящим оскорблением, а подчинённые Чую любят, готовы на руках носить, но это факт, и сам Чуя прекрасно осознаёт свою не находящуюся в гармонии с характером сущность. Но вот о том, что Дазай под своими масками прячет острую нужду во внимании, заботе и комфорте, не знает никто. Никому другому Дазай не предоставит такого компромата, никому другому не вручит такой рычаг давления на себя. И от мысли, что доверился и открылся он именно ему, у Чуи тепло разливается в груди. - Иди сюда, - зовёт он, отъезжая от стола и похлопывая по коленям. - Чуя? - удивлённо вскидывает брови Дазай, но уже подходит к нему, решив не упускать шанс. - Что это на тебя нашло? Чуя и сам не знает, что. Возможно, ностальгия породила наплыв нежности. Дазай седлает его колени лицом к лицу, довольно трётся щекой о поднятую к его лицу ладонь и начинает стаскивать с пальцев перчатку, а Чуя смотрит на него и вспоминает, как всё начиналось. Дазай делал всё, чтобы вывести его из себя, чтобы обратить на себя внимание, а Чуя злился и бесился, потому что методы Дазай не выбирал, используя всё подряд: от гадких замечаний о внешности до затрагивания темы его омега-сущности. Ничего грязного или сального, но колкое принижение из-за природы доводило Чую до белого каления. А потом однажды, когда они стали старше, вскоре после восемнадцатого дня рождения Дазая, Чуя в очередной стычке прошипел ему в самое в лицо, что если Дазай ещё хоть раз откроет рот в его сторону, Чуя его выебет, и плевать ему, кто из них - альфа, а кто - омега. Он ушёл, не обратив внимания на то, как загорелось лицо Дазая, как засверкали его глаза, а через полтора месяца они оказались в одной постели, и Чуя исполнил свою угрозу. Утром у него тряслись руки, когда он понял, чем закончилась очередная стычка с Дазаем, нашедшим его подвыпившим в баре. От мысли, что он насильно взял своего напарника, насильно взял альфу, у него всё внутри перевернулось, и он лишь чудом добежал до унитаза, выблёвывая, как ему тогда казалось, склизкое чёрное отвращение, зародившееся к самому себе. - Как мелодраматично, Чуя, - выдернул его тогда из липкой пелены ужаса замотанный в одеяло Дазай, сонно прислонившийся к дверному проёму ванной. - Успокойся. Если бы я не хотел, ничего бы ты мне не сделал. Очевидно, он говорил об альфа-давлении, потому что физически Чуя был намного сильнее, однако его слова не успокоили. Чуя не раз и не два пробивал альфа-давление на поле боя, когда враги считали, что неважно, простой омега или боевой омега - никто не устоит перед ментальным давлением. О, идиоты. Чуя разносил их на куски в ярости из-за того, что кто-то смел считать, будто его омега-сущность заскулит и склонит голову. Чёрта с два. Чуя не простой боевой омега. Он закалённый самой являющей поле боя жизнью омега, внутри которого, к тому же, сидит порождённый сингулярностью тёмный Бог, который скорее уничтожит самого себя, чем склонит голову ещё раз. Они оба не готовы опускаться на колени. На поле боя они оба питаются общей яростью и вместе разносят всё вокруг себя на куски. - Успокойся, - повторил тогда Дазай и подошёл ближе, присев на корточки и опустив ладонь на его плечо. - Я знаю, о чём ты думаешь, но ты неправ. Я покажу тебе однажды, Чуя. Моё альфа-давление не способен пробить никто, даже Мори-сан. Как оказалось позднее, это и в самом деле так. Какое-то время Чуя избегал Дазая, стыдясь того, что сделал, несмотря на все заверения последнего и собственные вспышки смазанных воспоминаний, в которых Дазай громко стонал и совсем не от боли. Разумеется, Дазаю всё это надоело, потому что некого больше было доводить, и он отловил Чую и потащил в один из отдалённых тренировочных залов. Чуя думал, давление Дазая будет подобно его запаху: кровь, стылая земля, перетёртый ликорис и смерть; думал, давление Дазая будет пробирающей до костей ледяной волной, замораживающей мозги и сердце; думал, это будет яростная волна безоговорочной власти, топящая с головой. Чего он не ожидал, так это скорби и пустоты, одиночества. Ментальное давление Дазая заставило его сжаться в клубок и жалко заскулить. Чуя почувствовал себя так, будто потерял что-то важное, единственное дорогое, бесценное. Не было вызова, который нужно было преодолеть, и не было как такового очевидного давления на омега-сущность. Альфа-давление Дазая как будто накрывало целиком, затрагивая всё, что только есть в сердце и в разуме. Всего несколько секунд, быть может, десять или пятнадцать, пока Дазай воздействовал на него своим давлением, а разбитым Чуя ощущал себя ещё недели две, не меньше: то бродил тут и там, пытаясь найти покой, то судорожно перепроверял боевую подготовку своих подчинённых, будто на них вот-вот нападут, и все они погибнут, если перед этим не пообнимаются с боксёрской грушей или пистолетом в тире. - Я же говорил, - в очередной раз подловив его, негромко заметил Дазай. - Никогда больше не используй на мне это дерьмо, - огрызнулся Чуя, выкуривая чёрт знает какую сигарету за день. Альфа-давление Дазай и в самом деле больше никогда на Чуе не использовал. Вот только в покое не оставил. Доводил и доводил, снова и снова, пока Чуя не сорвался очередной раз, не зажал его и не потребовал сказать, наконец, чего Дазай от него хочет. Дазай тогда замялся, явно разрываясь между тем, чтобы ответить правду и солгать, и Чуя оставил его одного, потому что не собирался ждать ответа весь день, у него была гора работы, сваленная на него в том числе бесноватым напарником. А вечером, когда он вернулся домой, Дазай нашёлся в его постели полностью обнажённым за исключением привычных идиотских бинтов, и что ж... Где-то там всё это и началось. - Если Чуя не обратит на меня внимание, я возьму уже готовые бумаги, открою окно и выброшу их. Дёрнувшись, Чуя промаргивается и видит прямо перед собой лицо надутого Дазая. Тот уже успел стянуть с его рук перчатки, отложить их на столешницу, и Чуя только теперь замечает, что всё это время держал его лицо в ладонях, поглаживая большими пальцами скулы. Дазай же довольно щурится от незамысловатой ласки, но в его глазах уже разгораются знакомые Чуе искры озорства, и он понимает, что ему придётся на время оставить работу, ещё до того, как Дазай подаётся вперёд и целует его. Целоваться с Дазаем приятно. Если не кривить душой, с Дазаем приятно вообще всё. Чуя списывает это на то, что они росли вместе, будучи напарниками и вверяя свои жизни в руки друг друга. Однажды Дазай донимал его теориями об истинных парах альф и омег, и что ж, звучало хорошо, но это точно не про них: и не про них двоих конкретно, и не с учётом того, какие они оба «неправильные» и на всю голову отбитые. Однако Дазай - единственный человек, которому Чуя безоговорочно доверяет, даже если иногда не верит. Кто упрекнёт его, если Дазай - первоклассный лжец? Может, именно поэтому тогда, в начале их странных и сложных по той поре отношений, Дазай и доверился ему, открылся и позволил пальцами Чуи отодрать от его лица весь десяток масок, прячущих уязвимое нутро. Альфа-сущность - сущность доминантная. Доминантная не в той плоскости, в которой любит командовать Чуя, а в психологическом плане. Альфа - лидер и вожак. Он самый сильный и ведёт за собой. Он держит голову высоко поднятой и ни перед кем не склоняется, потому что это будет означать слабость, а слабый не может быть лидером и заботиться о своей стае. Это берёт начало в животной природе и воплотилось в человеческом мире, который живёт в целом по тем же законам. Вот только Дазай не такой. Со своим стремлением получать внимание и заботу он готов идти на многое. Даже на немыслимое для альфы - склонять голову и прогибаться. Чуя до сих пор порой задумывается о том, что его отношения с Дазаем и в самом деле сумасшедшие. Никакой альфа не прогнётся под омегу добровольно - это против самой природы и сущности. Да, есть эротические игры, есть все эти закрытые тематические клубы, но альфа всегда остаётся альфой, а омега всегда остаётся омегой. Чуе проще с его резким характером, с его аурой силы и в целом поведением, больше характерным для альф, потому что психологически он защищён. Он не прогибается, наоборот, он прогибает под себя остальных. Гибкая омега-сущность не чувствует себя искажённой или сломанной, проявляясь лишь в повышенном внимании и заботе о подчинённых, что только превозносит Чую в их глазах. С Дазаем дела обстоят иначе. Он сам по себе закрытый человек, хранящий множество секретов и терзаемый собственной способностью, обесцвечивающей его мир. Дазай недоверчивый, отстранённый, эмоционально закрытый, часто равнодушный и игнорирует все социальные нормы и законы, разрешения и запреты. Он живёт для себя и только для себя и делает это так, как ему удобно и нравится. Никто не скажет, что Дазай слабый, и Чуя тоже этого не скажет. Что физически, что психологически Дазай в целом типичный альфа класса «лидер». У него повышенный болевой порог, отсутствует брезгливость, присутствует интерес к внутреннему - буквально - человеческому миру, и сострадание Дазаю как таковое чуждо. Он живёт по принципу «или ты, или тебя - выживает сильнейший». Но в постели всё меняется. В постели Дазай отпускает себя и передаёт и тело, и разум, и сущность в руки Чуи. Ему наплевать, кто из них - альфа, а кто - омега. Его не волнует гордость альфы, и в нём будто по щелчку пальцев отключаются все его альфа-проявления и замашки. Дазай настоящая подушечная принцесса. Он любит, когда Чуя контролирует ситуацию. Он любит, когда Чуя ласкает и нежит его. Обычный секс или секс во время течки или гона - неважно. Отличается лишь уровень эмоционального отклика, но и здесь всё иначе относительно «нормы». Чуя в периоды течек повышенно агрессивен - защитная реакция на множество альф вокруг. Дазай же, наоборот, во время гона тихий и сонный. Им даже не обязательно заниматься сексом. Нахождения рядом и мысли «с ним всё в порядке» достаточно, чтобы усмирить свои сущности. - Мы не будем трахаться в кабинете, - предупреждает Чуя, когда чувствует, как чужие ладони пробираются под полы его рубашки, оглаживая мышцы пресса. - Нет? - бормочет в его губы Дазай. Вжавшись в его лоб своим, Чуя заглядывает в коньячно-карие глаза и беззвучно хмыкает, когда видит в них дымку желания. Всего несколько поцелуев, и Дазай уже готов. От мысли о его повышенной чувствительности мурашки разбегаются по спине, и Чуя стекает ладонями со щёк Дазая на его шею и плечи, по рукам вниз и на бока, впивается пальцами в бёдра. Дазай беззвучно выдыхает и вновь втягивает его в поцелуй, обнимая за шею. Сначала поверхностное трение губ о губы. После лёгкие чмоки и мазки языка, прикусившие нижнюю губу и чуть оттянувшие её зубы. Кончик языка проходится по верхней губе, и Чуя прихватывает его и посасывает, добиваясь задушенного жаркого выдоха, после чего прижимается к чужим губам своими и пробирается языком в тепло чужого рта, оглаживая дёсны, щекоча нёбо и вылизывая изнанку щёк, отчего Дазай тихо стонет и начинает слегка покачивать бёдрами на его коленях. Мысль о том, что на секс в кабинете поставлен запрет - по множеству логичных причин - медленно ускользает из сознания Чуи. Главным образом из-за того, что он любит делать Дазаю хорошо, а именно так чувствует себя в настоящем Дазай, придвигаясь ближе, сталкивая их бёдра и прижимаясь всем телом. Он чувствительный в отличие от Чуи, очень. Конечно, Чуя тоже не кусок камня, но если для него прикосновения тёплых ладоней и губ по телу ощущаются будоражащими мурашками, то у Дазая достаточно чувствительных мест, чтобы превратить его в хнычущий беспорядок. У него чувствительная кожа вокруг сосков и внутренняя сторона бёдер. У него чувствительная кожа на рёбрах и в области вокруг лопаток. Если крепко сжать его под коленями, вздёргивая при этом его ноги вверх, Дазай издаёт восхитительные стоны. - Кажется, Чуя не так уж и против? - мурлычет в его губы Дазай, притираясь бёдрами. Полувставший член отзывается дёрганьем на сладкое трение. Внизу живота зарождается жар, и Чуя громко цыкает, прежде чем под негромкий смех Дазая обхватить его за бёдра и сдвинуть к краю своих коленей. Дазай понимающе опирается о край столешницы, а после и вовсе пересаживается на неё, сдвигая в сторону все бумаги. Длинные пальцы играются с пряжкой ремня, а после медленно расстёгивают его. Затем следует выскользнувшая из петли пуговица. Собачка молнии ползёт вниз под характерный звук, обнажая резинку и натянутую эрекцией ткань нижнего белья. - Чуя хочет увидеть шоу? - склонив голову к плечу, спрашивает Дазай, глядя на него из-под ресниц и проникая ладонью под ткань брюк. - Может быть, - неопределённо отзывается Чуя, наблюдая за тем, как бёдра Дазая дрожат от незамысловатой ласки, как через несколько секунд он нетерпеливо проскальзывает пальцами под резинку боксеров. Будь они в постели, Чуя не позволил бы Дазаю самовольничать. Он бы зацеловал его до звёзд перед глазами, потом зацеловал бы всё его тело, доведя до стонов; укусами на бёдрах довёл бы до вскриков и просящего нытья, а после долго дразнил бы, отсасывая и отсрочивая оргазм, растягивал бы пальцами, не жалея смазки, пока Дазай не одарил бы диким взглядом и не прошипел, что если Чуя не поторопится, он его убьёт. Быть может, за это Дазай получил бы несколько шлепков по своей вертлявой заднице, и только после этого Чуя вытрахал бы из него возможность мыслить связно, после чего Дазай стал бы ласковее котёнка, прижимаясь к его боку и мурлыча от поглаживаний по бёдрам. В настоящем Дазай оттягивает резинку нижнего белья вниз и придерживает её большим пальцем у основания, пока второй рукой неторопливо ласкает себя. Чуя глаз отвести не может, особенно, когда большой палец растирает головку, а после скользит вниз, влажный от предэякулята, и круговыми движениями растирает тонкую чувствительную кожу вокруг узла на основании члена. Набухший из-за притока крови, небольшой нарост в настоящем выпирает лишь немного, но Чуя помнит, каково это - ощущать, как Дазай запечатывает его узлом. Конечно, это лишь физиологические отзвуки животной природы людей, и на самом деле узел ничего толком не запечатывает, его можно легко вытащить, если действовать осторожно, и всё же он ощущается приятно внутри. А ещё... С хищной ухмылкой Чуя пододвигается вплотную на своём кресле и склоняется над протекающей эрекцией. Дазай на мгновение замирает, не понимая, что он намерен делать, а после Чую почти оглушает громкий протяжный стон в тот момент, когда он прихватывает губами выпирающую часть узла и с силой всасывает, растирая поверх языком. Бёдра Дазая дёргаются, его колени взлетают вверх, зажимая его голову, и рука в волосах тянет почти больно, но чёрт, это того стоило. Чуя уже делал так несколько раз: игрался с узлом Дазая пальцами во время своей течки, когда они отходили от очередного раунда, и член Дазая был «заперт» внутри, отчего он скулил и извивался, весь растрёпанный и раскрасневшийся, такой нуждающийся, что Чуе хотелось его сожрать. - Что такое, Дазай? - невинно спрашивает он, отстраняясь и вскидывая на него тяжёлый от желания взгляд потемневших до глубокой синевы от возбуждения глаз. - Разве ты не собирался устроить для меня шоу? - Какие грязные приёмчики, Чуя, - выдыхает Дазай, не торопясь выпускать его из плена сжатых коленей. И собирается сказать что-то ещё, но Чуя отвлекает его прижавшимися к члену губами. Прихватив головку, он облизывает её и насаживается ртом настолько, насколько может, чтобы не спровоцировать рвотный рефлекс. Челюсть неприятно ноет, уголки губ тянет, но неудобства стоят всего, когда Дазай стонет над его головой и толкается бёдрами навстречу в желании получить больше. И Чуя дал бы ему больше, но чёртовы брюки мешают развести его ноги, притянуть ближе к себе и пометить следами от своих пальцев и губ нежную кремовую кожу. Впрочем, у них не так много времени на всё, и растянуть прелюдию, как любит Чуя, в любом случае не получится. - Перевернись, - хрипло просит он, выпустив член Дазая изо рта и похлопав его по бедру. Шумно выдохнув, Дазай соскальзывает со стола на нетвёрдые ноги и поворачивается к нему спиной; оперевшись ладонями о столешницу, смотрит через плечо и, весьма быстро взяв себя в руки, с лукавой улыбкой покачивает бёдрами из стороны в сторону, но Чуя только усмехается в ответ и вновь пододвигается в своём кресле вплотную. Пальцы цепляют брюки и дёргают вниз, отчего ткань легко оседает к ногам Дазая. Боксеры Чуя стягивает намеренно медленно, покрывая каждый сантиметр открывающейся его губам кожи правой ягодицы поцелуями, отчего по ней разбегаются мурашки, а сам Дазай прогибается в пояснице, подставляясь и напрашиваясь. Смазка привычно находится в нижнем ящике стола, но Чуя не использует её сразу. Сначала он сжимает и тискает упругие ягодицы в ладонях, в который раз поражаясь тому, откуда такая прелесть у предпочитающего вечность валяться на любых горизонтальных поверхностях ленивого мешка с костями. После он раздвигает ягодицы Дазая и под его шумный выдох какое-то время поглаживает большими пальцами расселину и надавливает, растирает дёргающееся и сжимающееся от его прикосновений кольцо мышц. И если от этой картины его мозг окончательно отключается, что ж, Чуя всего лишь человек. - Ляг грудью на столешницу и расслабься, - бормочет он, оставляя ещё один поцелуй на правой ягодице и берёт тюбик со смазкой. Дазай делает, как сказано, переступая с ноги на ногу. Как бы Чуе ни не хотелось полюбоваться растягивающимся вокруг его пальцев кольцом мышц, он поднимается из кресла и опирается ладонью левой руки рядом с боком Дазая, чтобы видеть его прижатое щекой к столешнице лицо. Дазай косится на него и игриво подмигивает, давая знать, что с ним всё в порядке, что он нисколько не смущён и не испытывает нервозности, и только после этого Чуя медленно проникает в него сначала одним, а после и двумя пальцами, разминая и смазывая изнутри. Дазай сначала привычно зажимается и морщится от не самых приятных ощущений, но постепенно расслабляется, особенно когда пробравшаяся под ткань его рубашки ладонь Чуи начинает растирать его поясницу, и начинает слегка покачивать бёдрами навстречу. Прищурившись, Чуя вглядывается в выражение его лица, оценивает степень напряжённости плеч и перестаёт растягивать; приподняв за бедро, подныривает ладонью к паху со стороны живота, несколько раз оглаживает горячую тяжёлую эрекцию влажными от смазки пальцами, добиваясь сбитого дыхания и нескольких протяжных стонов, а после прижимает Дазая к столу так, чтобы его теперь скользкий от смазки член тёрся о лакированную поверхность. - Очень извращённо, Чуя, - усмехается Дазай и задушено стонет, сильнее прогибаясь в пояснице, когда Чуя вновь проникает в него пальцами. - Как ты будешь работать за этим столом, помня о том, что я тёрся об него, что я кончил на него, забрызгав всё вокруг своей спермой? - Может быть, с твоим ртом на своём члене, - фыркает Чуя и кусает его за лопатку, добиваясь ещё одного громкого стона. - Не знаю. Привык решать проблемы по мере их поступления. Дазай негромко смеётся, но тут же жмурится, сжимает кулаки и закусывает нижнюю губу. Его бёдра дрожат, ягодицы поджимаются, колени дёргаются навстречу друг другу, и Чуя понимает, что нашёл правильный угол, что коснулся простаты или где-то рядом. Продолжая двигаться в этом направлении, добавляя третий палец, он выливает сверху ещё смазки, растягивая Дазая, вслушиваясь в его вздохи и тихие стоны, в задушенные всхлипы, свободной рукой расстёгивая собственные брюки и стаскивая их вниз вместе с нижним бельём. Что хорошо в таком сексе с Дазаем, так это то, что не нужно беспокоиться ни о таблетках, ни о презервативах, что позволяет Чуе довольно быстро перейти к собственному удовольствию. И он делает именно это: вытаскивает пальцы из влажно поблёскивающего кольца мышц, проводит пару раз ладонью по своему члену и вжимается им между мягких ягодиц. Это тот момент, когда Дазай выдыхает нуждающееся «Чуя» и вновь смотрит на него через плечо. Его глаза тёмные, голодные, жадные. Во всём его теле читается полная расслабленность, но в то же время и затаённая требовательность, желание получить то, что Дазай хочет. Втираясь членом между его ягодицами, притираясь под тихие вздохи и нуждающиеся стоны головкой члена к кольцу мышц, наблюдая за тем, как румянец на щеках Дазая становится ярче от того, как Чуя вжимается в него поступательными движениями, не проникая, лишь дразня, он не может не испытывать эйфории. Дазай - альфа - лежит под ним такой открытый и доступный, готовый принять его член. Желающий принять его член. Это пьянит похлеще вина. Это слаще любого вина. - Расслабься, - негромко просит Чуя, надавливая головкой сильнее, медленно проталкиваясь внутрь с шумным выдохом сквозь стиснутые зубы. Несмотря на предупреждение, Дазай как всегда зажимается, что неприятно для них обоих, но постепенно расслабляется, когда Чуя начинает поглаживать его бёдра, когда мнёт пальцами ягодицы и стекает ими вниз, сгребает в горсть яички и сминает их, слегка оттягивая, отчего Дазай стонет и сильнее вжимается щекой в столешницу. Его взгляд начинает плыть, уровень сознательности уменьшается, припухшие от поцелуев губы приоткрыты и выпускают сбитые выдохи и тихие стоны, когда Чуя проникает всё глубже, пока не вжимается бёдрами в ягодицы, и от всего этого у Чуи кругом голова. Он не испытывает самодовольства и не упивается властью над Дазаем. Он не тешит своё эго тем фактом, что Дазай, будучи альфой, подставляется ему, омеге. То, что он испытывает, вообще сложно передать словами. Секс с Дазаем в подобной раскладке воспринимается им больше как деформированная, извращённая форма заботы. Дазаю это нужно. Чтобы кто-то смотрел на него и только на него. Чтобы кто-то касался его, обнимал его, целовал его, баюкал его тело в колыбели своих рук. Чтобы кто-то закрывал его своей спиной от всего мира. Это не передача контроля и не какая-то эротическая игра. Иногда Чуя задумывается о том, что как его сознание деформировалось в сторону альфа-проявления, несмотря на омега-сущность, так и сознание Дазая при его альфа-сущности деформировалось в сторону омега-уязвимости. Но если бы так, Дазай не был бы таким равнодушным к пыткам, крови, боли и запаху страха. Это нервировало бы его, доводило до мандража и, возможно, даже неподконтрольных холодному рассудку молчаливых истерик. Но Дазай в кровавой тьме Порта как рыба в воде. Его всё это не трогает, не задевает, не касается. Он просто... Будто маленький недолюбленный ребёнок, который в настоящем в своей жадности пытается получить всё, взять всё без остатка. Чтобы ему, только ему и никому другому. «Может, поэтому ты и позволяешь мне подобное», - мысленно кивает сам себе Чуя, наблюдая за тем, как от постепенно возрастающей силы его толчков Дазай скребёт пальцами по столешнице и заполошно зовёт его по имени. В отношении течек Чуя здоровый омега. У него не бывает с этим проблем в спальне, даже если вне её он отличается повышенной агрессивностью. Мори-доно после обследования подобрал ему подходящие подавители запаха, чтобы у Чуи не было лишних проблем, если течка собьётся с цикла и начнётся посреди совещания или поля боя, и ему не приходилось ломать лишние конечности и своим, и чужим бойцам, но спальня - это другое. Чуе нравится брать Дазая, нравится видеть, как он распадается на его члене, превращаясь в нуждающийся беспорядок, но во время течек из-за повышенного выделения смазки и неприятного ощущения зуда в заднице Чуя передаёт бразды правления Дазаю. И пусть этот бессовестный жадный ленивый ублюдок изворачивает всё так, чтобы лежать на подушках и любоваться Чуей, трахающим себя его членом, это ничего не меняет. В периоды течек у Чуи повышается чувствительность тела, а ещё возрастает потребность в тактильном контакте, и Дазай только рад этому. Они могут часами валяться в постели, смешивая ленивый секс с ласками и поцелуями. Иногда всё проходит тихо и спокойно, а иногда Дазаю в голову взбредают разные идеи об экспериментах, и что ж, не то чтобы Чуя так уж против. Есть что-то очень горячее в том, чтобы наблюдать за тем, как трахнувший его пальцами Дазай этими же пальцами, мокрыми от его смазки, смазывает самого себя перед тем, как оседлать его член. И пусть во время течек Чуя предпочитает быть принимающей стороной, трахать Дазая по своей же смазке, будто тот вдруг стал ненадолго омегой, возбуждает до пелены перед глазами. Впрочем, Чуя любит трахать Дазая при любом удобном случае. Зажимать его в коридорах и тёмных углах, в закоулках между складами и на заднем сиденье увозящей их с поля боя машины, когда оба всё ещё на адреналине, и кровь кипит в венах - Чуя любит всё это. Любит, потому что в такие моменты его желание заботиться и жажда Дазая получать заботу сливаются в единое целое, и от мысли, что Дазаю как никогда хорошо рядом с ним, у Чуи всё сладко сводит в груди. Он не знает, любит ли Дазая, и не знает, любит ли его Дазай в самом распространённом смысле этого затёртого слова, но не стремится как-то назвать, обозначить их отношения. Он вообще не уверен, подходят ли шаблонные слова для описания их отношений, в которых Чуя перемалывает кости тем, кто смеет причинить Дазаю ненавистную для него боль, а Дазай выводит его из состояния «Порчи» жадными кусачими поцелуями, доводя до ужаса и дрожи в коленях всех, кто становится тому свидетелем. Главное, что они вместе. Главное, что сами отношения, даже пусть и без названия, есть. - Чуя, - вновь зовёт Дазай и смотрит стеклянными глазами. - Чуя, я почти... Хмыкнув, Чуя нависает над ним и обхватывает за запястья, крепко прижимая их к столешнице. От одного только этого подчиняющего жеста Дазай срывается на громкий стон, а вскоре стоны и вовсе начинают литься из него рекой, когда Чуя перестаёт почти лениво трахать его зад и берётся за дело всерьёз. Хватка на его запястьях усиливается, отчего Дазай закусывает нижнюю губу. Расставив ноги пошире для лучшей устойчивости, Чуя жадно вдыхает запах его возбуждения и начинает толкаться намного быстрее и сильнее, резче. Вытаскивая член почти до самой головки, на грани выскальзывания он толкается обратно со звонкими шлепками кожи о кожу, отчего ягодицы извивающегося Дазая начинают очаровательно розоветь - так и хочется впиться в них зубами. Но Чуя оставит это до того времени, когда они вернутся домой и окажутся в спальне, а пока он покрывает укусами лопатки Дазая и беззвучно усмехается тому, как отчаянно Дазай трётся членом об столешницу. Чёрт, Чуе точно будет непросто работать за своим столом после этого, вспоминая, как Дазай жарко и туго сжимался вокруг его члена, как гнулся в пояснице и как широко распахнул глаза в тот момент, когда Чуя ткнулся головкой члена прямиком в простату, отчего он увидел звёзды. - Чуя, - вскрикивает, скулит он и дрожит всем телом, глядя сквозь пространство. - Чуя, Чуя... Чуя... Такой открытый, честный и нуждающийся. Такой податливый, совершенно потерявшийся в удовольствии и... Чуя не знает, какой ещё. Красивый? Родной? Нужный? Необходимый, как кислород? Всё это Дазай для него, даже заезженное «любимый», наверное. Потому что, сколько бы людей ни было в их жизнях, новых и старых, они есть друг у друга, и никому постороннему нет входа в их мирок - один на двоих. Да, у Дазая есть Анго и Ода, да, у самого Чуи есть «Флаги», но всё это находится за проведённой невидимой чертой, по другую сторону которой Чуя не стыдится раскрывать и обнажать свои страхи, а Дазай не стыдится раскрывать и обнажать своё истинное лицо. Наклонившись вперёд, укрыв тут же прижавшегося к его груди спиной Дазая всем телом, Чуя покрывает поцелуями его наполовину скрытый воротником и бинтами загривок и проскальзывает ладонью под живот, поглаживая его пальцами и стекая вниз, обхватывая почти до боли твёрдый член. Дазай дёргается, почти бьётся в его крепкой хватке от чрезмерного удовольствия, морального и физического, когда Чуя начинает ласкать его в такт своим толчкам; льнёт всем собой, толкается бёдрами навстречу, пытается притереться лопатками и под конец неудобно изворачивает голову, напрашиваясь на поцелуй. И Чуя целует его. Неловко, смазано из-за позы, но этого хватает, чтобы Дазай громко простонал, сжался подобно пружине, а после с заполошным дыханием обмяк в его руках, заливая ласкающую его ладонь спермой. Чуя растирает эту сперму по его члену и животу, прежде чем выпрямиться, обхватить бёдра ладонями и погнаться за собственным удовольствием. Долго ждать не приходится, особенно когда Дазай приподнимается на локтях и впивается в него взглядом нуждающегося в объятиях потерянного мальчишки. Чёрт, Чуя так слаб в те моменты, когда Дазай так явно показывает свою повышенную нужду в его внимании. Ещё несколько толчков, и он кончает, вжавшись как можно глубже внутрь. Со сбитым дыханием Чуя замирает на несколько секунд, а после медленно вытаскивает член и на непослушных ногах делает шаг назад, падая в своё любимое широкое кожаное кресло. Сиденье тут же липнет к влажной от испарины голой заднице, и чёрт с ним. Ничто не имеет значения, когда Дазай плюхается к нему на колени, заворачивается в его объятия и утыкается лицом в шею. На коже оседает постепенно выравнивающееся, но всё ещё скачущее дыхание и несколько тёплых поцелуев. Зарывшись пальцами в растрёпанные кудри, Чуя цепляет пальцами подбородок Дазая и втягивает его в медленный, почти ленивый поцелуй, который продолжается, пока их заполошное сердцебиение не начинает успокаиваться, выстраиваясь в единый ритм, чтобы биться, как одно. - Всё хорошо? - негромко спрашивает он несколько минут спустя, когда Дазай тихо вздыхает. - Нет, - фыркает Дазай, но начать нервничать Чуя не успевает, потому что... - Теперь я хочу в душ и спать. - Ну, это была твоя инициатива, - напоминает Чуя. - Нам ещё часа четыре тут сидеть, не меньше, и... Он замолкает, когда Дазай отстраняется и смотрит на него. В этом щенячьем взгляде просьба бросить всё и отправиться домой. Чуя пытается стоически всё это игнорировать, даже когда Дазай переключается в свой любимый режим капризной принцессы и надувает губы, что смотрится совершенно очаровательно в комплекте с всё ещё тронутыми румянцем щеками и кудрявым беспорядком на его голове, но... Чёрт возьми, работы на его столе больше, чем на четыре часа, а Дазай всё равно не будет ему помогать. Вместо этого всё оставшееся время он будет громко вздыхать и ныть, шнырять по кабинету, устраивая беспорядок, и Чуе самому неприятно чувствовать липкость по всему телу, так что... - Я тебя ненавижу, - бросает он, ероша волосы на затылке и глядя на горы документов. - Мне придётся встать раньше, чтобы доделать всё это бумажное дерьмо, иначе Мори-доно сдерёт с меня шкуру. Сомневаюсь, что оправдание в виде «простите, ублажал вашего драгоценного преемника» сработает как хорошее оправдание. - Чуя может попробовать, - посмеивается Дазай, поднимаясь с его колен. - Только не забудь предупредить меня. Хочу сделать фото лица Мори-сана на память. - М-м, - неопределённо отзывается Чуя, наблюдая за тем, как Дазай наклоняется, чтобы подтянуть брюки и нижнее бельё. Его зад оказывается прямо перед ним, и удерживаться невозможно. Подавшись вперёд, Чуя обхватывает ладонями его бёдра и притирается губами к правой ягодице, чуть прикусывая её под удивлённый вздох сверху; вскинув взгляд, сталкивается с взглядом ошарашенного Дазая и довольно усмехается, замечая, что румянец на его щеках стал ярче. Но больше ничего не делает, только поправляет свою одежду, поднявшись с кресла, и потягивается, направляясь к вешалке со своим пальто и шляпой. На полпути на его спине повисает чужое тело, и Дазай утыкается носом ему в висок, бормоча: - Я так устал... Чуя отнесёт меня на руках? - Чёрта с два, ленивая задница, - фыркает Чуя, но зарывается пальцами в его волосы и притягивает за затылок к себе, оставляя на надутых губах поцелуй. - Давай, Дазай. Надо свалить быстрее, чем вернётся Хироцу-сан, или он нас сдаст. Дазай недовольно ворчит, но отлипает, зная, что если Мори узнает об их выходке, притащит за шкирки обратно, так ещё и часовую лекцию прочитает о примере для подчинённых и многом другом. Поэтому он спешно хватает свой чёрный плащ и накидывает его на плечи, после чего берёт Чую за руку и первым выходит из кабинета, ведя его за собой. Чуя только усмехается смене его приоритетов и переплетает их пальцы в крепкий замок. Перчатки остались на его столе. Ощущать тепло руки Дазая в своей руке - не описать словами, как это приятно.

|End|