Исповедь

Кто бы сказал об этом Крису, например, год назад — он бы лишь рассмеялся и послал на все четыре стороны. Но сейчас... Сейчас он стоит у витых ворот и, прикусив губу, ищет в себе силы наконец сделать шаг вперёд и войти внутрь. Но чёрт возьми! Он никогда раньше не ходил в церковь — ни в Австралии, ни в Корее, даже сейчас его всё ещё душат сомнения и понимание абсурдности ситуации. Лучше бы к психологу пошёл. И почему все хорошие мысли всегда приходят в самый последний момент? Кристофер снова считает до десяти (кажется, уже в двадцатый или тридцатый раз) и говорит себе, что сию же минуту зайдет в церковь, если первым человеком, завернувшим на эту улицу из проулка, будет женщина. Как назло, выходит именно женщина, и Крис вздыхает снова, собирается с силами, чтобы переступить порог ограды… и опускается на скамью у самой калитки. — Так, тебе это нужно, — бормочет он, упираясь локтями в колени и роняя голову на ладони. — Тебе станет легче, тебе станет легче… Крис отрывает ладони от лица, откидывает голову назад и смотрит на сереющее вечернее небо. Со стороны самой церкви слышатся тихие голоса, он поворачивает голову в сторону и видит, как по узкой дорожке к выходу идут двое: высокий бородатый мужчина в черной рясе и, судя по виду, подросток в тонких круглых очках. Священник что-то втолковывает своему юному спутнику, а тот послушно кивает головой, не отрывая глаз от земли. Когда до скамейки с сидящим на ней Крисом остается всего ничего, каких-то шесть-семь метров, они останавливаются, продолжая свой разговор, и он даже может разобрать отдельные слова: — И помни, Гониль: ты правильно поступаешь, посещая ежедневные поклоны. Этот путь едино верный. Не бойся открыть свою душу Господу, и будешь вознаграждён. Присмотревшись, Крис понимает, что этот Гониль никакой не подросток, а вполне себе взрослый парень, может быть, даже его ровесник. Он неосознанно скользит взглядом по его фигуре, острому профилю, бледным запястьям… Зажмуривается до кругов перед глазами, отворачивается и больно закусывает щёки изнутри. Ощущения такие, будто он, с ног до головы извалявшийся в грязи дворовый пёс, заявился на блестящую чистую кухню. Помимо воли Крис снова косится на того парня и с каким-то испугом замечает, что он смотрит на него в ответ. Священник рядом с ним тоже переводит взгляд на Криса, касается ладонью плеча парня в очках и что-то тихо спрашивает. Гониль тут же мотает головой и поспешно отворачивается, а затем, дёрнув плечами, нерешительно подходит к скамье, где сидит Крис. Святой отец смотрит на них, крестит в воздухе, разворчивается и уходит. А Крис остаётся один на один с этим парнем. Гониль ничего не говорит и не спрашивает, а просто молча присаживается на самый край скамьи, сунув руки в карманы просторной черной мантии. Крис судорожно сглатывает и натягивает рукава свитера на пальцы. Сердце стучит чуть быстрее от неожиданного прилива волнения. — Ты пришел сюда на исповедь, верно? — неожиданно спрашивает Гониль, и Крис вздрагивает. Голос у него тихий и приятный настолько, что хочется слушать и слушать. — Откуда ты?... С чего ты вообще..? — Крис замолкает, увидев улыбку на лице парня. Тот привычным движением поправляет очки на переносице и пожимает плечами. — У всех, кто приходит, лицо такое… То есть, выражение лица… — Гониль неопределённо выводит рукой узоры в воздухе, и Крис зависает, глядя на его пальцы — длинные, сильные и невероятно красивые, словно у какого-то пианиста или барабанщика. — Я здесь уже второй год, научился определять. — Второй год? — Ну да. Наверное, всё же останусь здесь, чтобы… — Гониль откидывается на спинку скамьи и качает ногой, шаркая кроссовком по асфальту. — Почему ты не заходишь внутрь? Отец Антонио ещё здесь, он с радостью выслушает тебя. Крис мешкает, задумывается на секунду, но затем сокрушённо выдыхает, качая головой. Гониль участливо улыбается. — Я понимаю тебя. Когда я пришёл сюда в первый раз, я тоже очень долго собирался с мыслями. Подойти к отцу я так и не решился. Но здесь тогда был один монах, он расписывал иконы, и он выслушал меня, — Гониль кашляет и запахивается в свою мантию. Крис смотрит на него, не отрываясь, в горле пересыхает. — После этого мне стало намного легче. Расскажи, что тебя тревожит. Ты увидишь, что тебе станет легче, если ты выговоришься. Крис подсаживается к Гонилю ближе и краем глаза отмечает, что он слабо напрягся, но не отодвинулся. — Вообще-то, я не собирался приходить сюда, но мой друг предложил это как-то в шутку, а я подумал, почему бы и не сходить. Точнее, сперва я даже и не воспринял всё это всерьёз, но с каждым днём это всё больше и больше не даёт покоя. Я не знаю, что мне делать дальше. Я совершенно запутался. Крис замолкает. Гониль не прерывает, и он расценивает это, как согласие выслушать его. — Я слышал, что… Ну, то, что происходит со мной… Что это как-то помогает. Поход в церковь, молитвы. Мои родители не особо верующие, но когда я сказал, что собираюсь прийти сюда, они поддержали меня. — Крис потирает лицо ладонями. — Это всё звучит, как полный бред. Прости, я не знаю, как сказать об этом. — Скажи прямо, — предлагает Гониль. — Иногда лучше не вилять словами, а сказать всё начистоту. — Я гей, — выпаливает Крис на одном дыхании, и брови Гониля поднимаются в слабом удивлении. — И я знаю, что это неправильно, поэтому я пришёл сюда, чтобы попросить о помощи. Я не хочу быть таким. Я хочу быть нормальным. У меня есть девушка, но я ничего к ней не чувствую, хотя родители уже готовы праздновать нашу свадьбу, да и она сама этого хочет, я знаю. Конечно, так будет лучше для всех, если мы поженимся, тем более, как говорят, стерпится — слюбится. Но я боюсь сделать неправильный выбор. Может, я смогу очиститься здесь от всех этих неправильных мыслей и сомнений и пойму, что мне нужно, потому что я уже не знаю, что мне делать. — Но ты ведь понимаешь, что, согласившись на свадьбу, ты сделаешь несчастным не только себя, но и свою девушку? Человек, которого не любят в ответ, счастливым быть не может. Возможно, изначально тебе покажется, что ты сделал всё правильно, но с годами ты поймёшь, что это не так. — Но ведь Бог ненавидит геев, верно? Это же грех. — Убийство, предательство, воровство, измена — всё это большие грехи, нежели то, о чем сейчас говоришь ты. Да, мужеложство считалось грехом, но времена меняются. Раньше женщина не имела права голоса и была лишь продолжательницей мужского рода, а сейчас это всего лишь архаизм. — Как человек, готовящийся навсегда остаться в церкви, ты говоришь слишком странные вещи, — еле слышно бормочет Крис себе под нос, и Гониль тихо смеётся. — Я знаю. Но это правда. Времена меняются, — повторяет он, — и мы меняемся вместе с ними. Ведь, по сути, что важно для Бога в человеке? Свет, доброта, стремление помочь ближнему своему, любовь. Но любовь не имеет каких-либо границ. Тот, кто ставит рамки и барьеры на пути этого светлого чувства, просто глуп. — И что мне тогда делать? — спрашивает Крис почти с отчаянием. — Я ведь не могу просто расстаться со своей девушкой, хоть и не люблю её. Меня не поймут. — Но главное вовсе не это. Поймут тебя другие, или нет, — это всё не так важно, если ты сам не понял себя. Прими себя таким, какой ты есть. Не важно, что думают другие, важно, что думаешь ты. Гониль замолкает, и только сейчас Крис обращает внимание на то, с какой силой он сжимал руки в кулаки, впиваясь ногтями в собственные ладони. Впервые за столь долгое время он не чувствует холодного груза в груди. Беседа с человеком, которого он встретил всего пять минут назад, будто помогла ему сбросить с себя всю ту тяжесть, помогла ему вздохнуть спокойно. Крис поворачивается в сторону Гониля — и спокойствие, что воцарилось в его душе, вновь срастается в огромный гранитный камень, едва он заглядывает в чёрные глаза за линзами тонких очков. Гониль, до этого тоже смотревший на него, точно что-то понимает, потому что в следующую секунду отводит глаза. — Спасибо тебе, — выдыхает Крис. — Серьёзно, мне и в самом деле стало намного легче. Гониль пожимает плечами, слабо улыбается и поднимается со скамьи, запахиваясь в свою мантию. Неосознанно Крис вскакивает на ноги. Гониль ниже его всего ничего, на каких-то пару сантиметров, но его взгляд не поднимается выше крисовых губ, замирая где-то на подбородке. — Приятно осознавать, что мои слова помогли кому-то, — улыбаясь, произносит Гониль, нервным движением среднего и безымянного пальцев поправляя очки на переносице, и Крис чувствует, как у него засасывает под ложечкой. — Мне пора идти, прости. Ты всегда можешь прийти сюда, когда захочешь… — И увижу тебя? — помимо воли вырывается у Криса, и он прикусывает язык. Гониль вскидывает брови в удивлении, и его губы трогает усмешка. Он молчит пару секунд, а затем кивает. — Да. Я прихожу сюда каждый день, чтобы помолиться, утром и вечером. Думаю, пора прощаться… — Можно мне тебя проводить? — с языка слетает очередная глупость, и Крис чувствует, как его лицо заливает горячая краска. Гониль оторопело округляет глаза. — Извини, я не подумал, я просто… — Если хочешь, — пожимает плечами Гониль, обходя его. Крис поворачивается и, не медля ни секунды, идёт за ним. Темные волосы Гониля слабо развеваются на ветру, и до Криса, идущего за ним след в след, доносится слабый запах шампуня. — Меня Крис зовут, — произносит Кристофер, поравнявшись с Гонилем. — Но для друзей просто Чан. — А я Гониль, — отвечает тот. — Близкие раньше звали Кеем, но это было достаточно давно. Они замолкают и дальше идут в тишине, потому что Крис не знает, как начать разговор. «Смотрел последнюю серию ”Викли Айдола„?». Нет, это полный бред. — А ты далеко живёшь? — нарушает Крис затянувшуюся тишину. Гониль качает головой, и его очки снова сползают к кончику носа. Чан душит в себе порыв потянуться к его лицу и поправить их, вместо этого сжимая руки в карманах в кулаки и сосредоточенно глядя на дорогу перед собой. — Нет, буквально вот здесь, — Гониль машет рукой куда-то за угол, куда они тут же сворачивают, спустя каких-то две минуты останавливаясь перед подъездом с домофоном. Уже смеркается, но фонари не думают зажигаться, и в полумраке дворика Крис едва различает лицо Гониля. Он надеется, что его лицо видно точно так же, вернее — не видно вообще, поскольку он чувствует, как щёки заливает румянец. Он не понимает, что за странное чувство охватило его. Точнее, понимает, ещё как понимает, но не хочет осмысливать до конца, однако это не кажется ему чем-то странным и неправильным. Может быть, это слова самого Гониля помогли ему что-то изменить в себе? Они стоят в полумраке и молча смотрят друг на друга, и никто из двоих не может нарушить эту странную тишину. Наконец, прокашлявшись, Чан выдавливает из себя: — Ну, я, наверное, пойду. Темнеет уже. Увидимся потом… как-нибудь. — Может зайдёшь? — как-то неуверенно предлагает Гониль, переминаясь с пятки на носок. Крис замирает на месте. — А… твои родители против не будут? — осторожно спрашивает он, и Гониль не сдерживает громкого смеха. — Родители? — переспрашивает он, не переставая улыбаться. — Я похож на школьника? — Ну, немного, — смущается Крис, заставляя Гониля снова рассмеяться. — Ты удивишься, но я давно не живу с родителями. Ну же, пойдём, — Гониль разворачивается, по пути доставая ключи от домофона, и Чан спешит за ним. — Сколько тебе лет? — спрашивает он, когда они поднимаются по ступеням вверх. Лампочки нет, и идти приходится почти наощупь. Крис совершенно ничего не видит в темноте и, споткнувшись где-то между вторым и третьим пролётом, на автомате хватается за мантию Гониля, чтобы не улететь вниз по ступеням. — Мне двадцать четыре, — произносит Гониль, слышно сглатывая. Кристофер чувствует, как напрягается Гониль, когда он хватает его за руку. — Вот моя квартира, кстати. Там немного не прибрано, сразу предупреждаю, но на кухне вроде относительно чисто. Дрожащими руками Гониль пытается вставить ключ в замочную скважину, и с третьего раза у него получается открыть замок. Он распахивает дверь в квартиру, пропуская Криса вперед, следом заходит сам. Хлопает дверь, Гониль налетает в темноте на Криса и ойкает. — Где здесь выключатель? — Чан старается говорить спокойно, но маячившая под носом макушка Гониля не дает сосредоточиться. От него пахнет чем-то морозным, и Крис против воли закрывает глаза и незаметно втягивает этот аромат. Гониль шарит рукой по стене, щёлкает выключателем, и прихожая озаряется неярким теплым светом. — Обувь сними, — просит Гониль, доставая из тумбочки тапки и ставя их перед Крисом. Он поднимает на него свои глаза, и они оба замирают, не в силах оторвать друг от друга взгляда. «Я гляжу на тебя, ты глядишь на меня: искра, буря, безумие», — мелькает в голове Чана идиотская фраза, но смеяться над этим почему-то не хочется. В горле пересыхает, а стук взволнованного сердца слышен на всю квартиру, он уверен в этом. Он уже готовится сделать шаг назад и разорвать этот зрительный контакт, но в следующую миллисекунду Гониль прижимает его к двери ванной и целует, обхватив рукой за шею и пригибая его голову вниз. Возможно, в другое время Крис бы и оттолкнул его, но сейчас он просто зарывается рукой в его волосы, которые на самом деле были жестче, чем казались, второй рукой обнимает Гониля за пояс и целует его в ответ. Гониль тянет его за край джинс куда-то вглубь квартиры, Крис поспешно скидывает обувь и идёт за ним. Они налетают на стену, Гониль отрывается от Криса, стаскивает с себя мантию и бросает ее на пол, оставаясь в футболке. Крис стягивает толстовку, кидая её следом. Чан припадает к тонкой шее Гониля, легонько кусая, и тот сдавленно выдыхает сквозь сжатые зубы и тянет Криса к дивану, попутно расправляясь с ремнем на его джинсах. Крис отправляет его футболку в свободный полет, толкает на диван, откидывает выдернутый из шлеек ремень, и снова кусает за ключицу, накрывая собой и прижимая к дивану всем телом. Руки Гониля уже процарапывают ощутимые полосы на спине Чана, но тот мстит ему более сильными укусами. Свет горит только в прихожей и едва долетает до гостиной, но Крису этого достаточно. Он позволяет своему разуму отключиться, полностью положившись на волю эмоций и чувств. Гониль обхватывает его за шею, прижимается плотнее, и Крис чувствует, как сильно тот возбужден, да и его собственное состояние спокойным назвать нельзя. Он стягивает с него оставшуюся одежду, его ладони скользят по разгорячённому телу вверх. Гониль тут же втягивает его в новый поцелуй, сразу же проникая языком ему в рот, и стонет, до боли сжимая волосы на затылке. Его рука спускается вниз по груди Криса и расстёгивает собачку на джинсах. Крис разрывает поцелуй с громким причмокиванием и дрожащими руками стаскивает с себя джинсы вместе с нижним бельём. Губы выцеловывают каждый сантиметр смуглой кожи, спускаясь ниже по чужому горячему телу, и Крису это даже не кажется чем-то неправильным. Наоборот, он чувствует себя так, будто это рано или поздно должно было случиться. Будто этот парень всё равно рано или поздно оказался бы рядом с ним. Чан закрывает глаза, прикусывает кожу на животе — Гониль с шипением втягивает воздух, отчего рёбра проступают ещё отчетливей, и Крис не отказывает себе в удовольствии провести по ним языком вверх, а затем обхватить губами его сосок, втягивая в рот и посасывая. Гониль тут же зарывается ладонями в его волосы, прижимая к своей груди, обнимает его ногами за пояс и не сдерживает тонкого всхлипа. Крис слегка царапает его по бедру, пальцами массирует тазобедренную косточку, но сделать что-либо большее не решается, и тогда Гониль сам опускает руку вниз, обхватывает ладонью его член, выбивая у Криса весь воздух из легких. Всё, что было дальше, будто заволокло пеленой. Смуглое тело, извивающееся под ним, жаркие поцелуи, сносящие крышу, громкие срывающиеся стоны, которые Гониль пытаеся подавить, но так и не может этого сделать. Тихое «Крис, пожалуйста, сильнее» окончательно срывает все рамки, которыми Чан себя сдерживал, и он вдавливает Гониля в диван, который тут же жалобно скрипит под натиском. — Иль... — выдыхает Крис, вжимаясь лбом в худые ключицы. Рука сжимает чужой член так правильно, так легко скользит вверх-вниз, повторяя всё то же самое, что делает с ним Гониль. Ему невероятно, до жути хорошо. Крис находит чужие губы и впивается в них с жадностью, Гониль несдержанно стонет ему в рот, и эти стоны приносят Крису море удовольствия. Возможно, он будет об этом жалеть, но сейчас ему до одури хорошо. *** Время перевалило за полночь, и улицы полностью провалились во мрак. Крис безразлично глядит в белеющий потолок, даже не пытаясь осмыслить, что недавно произошло. Правая рука затекла до боли и противных иголок на кончиках пальцев, но убирать её из-под сопящего во сне рядом Гониля он не хочет. Вместо этого он невесомо перебирает его волосы и почему-то улыбается. Всё-таки Гониль был прав, говоря ему, что нужно принимать и любить себя таким, какой ты есть. Да и Чанбин, тот самый друг, тоже не ошибся, утверждая, что после исповеди ему станет лучше.