Парни на склоне

1. Они лежат на травянистом склоне, плавно спускающемся к тропинке; лежат, закрыв глаза, и наслаждаются солнечным светом, падающим на лицо и усталые тела. У Минхёка на губах улыбка из разряда ленивых, он изредка потягивается и в разные стороны вертит костлявые руки и ноги. Хёнвон неподвижно лежит рядом, распластавшись, как морская звезда. Он представляет, как душа постепенно вылетает из его тела и лозами, щупальцами начинает исследовать всё вокруг. Под спиной — мягкая постель травы и мха, слева — какая-то халупа; и как же пахнет хорошо! — высыхающей краской, выжженной землёй, солнцем и летом, настоящим летом. Но в первую очередь он чувствует Минхёка, лежащего у бока, чувствует каждое его движение, чувствует, как поднимается и опускается его грудь и как старая рубашка задирается на животе, когда он изредка потягивается, и видит на его коже слабый блеск пота. Близко, слишком близко. Хёнвон мог бы до него дотронуться, протянув руку к тёплой коже и мягким волосам. Сердце подскакивает от одной мысли об этом, и он крепче жмурит глаза, пытаясь восстановить дыхание. Ему интересно, чувствует ли Минхёк то же самое. Думает ли о том, как бы дотронуться до Хёнвона, колотится ли у него так же сердце. Даже если нет, сам он не может прекратить думать о чужих ключицах и тёмных волосах, о ещё более тёмных глазах, в которых видна своего рода свирепость, желание защищать, что растёт с каждым днём. Минхёк никогда не говорил об этом, но Хёнвон всё понял по его долгим взглядам и искрам в глазах, которые появляются каждый раз, как они оказываются вместе. Но всё нормально, Хёнвон об этом не парится. Пока Минхёк вот так лежит рядом, разомлев под солнышком, пока Минхёк таскает его по заброшкам и крышам высоток, на которых чувствуешь себя ближе к небу, Хёнвону париться не о чем. 2. Наткнувшись во время одной из своей прогулок на старый разваленный дом, Минхёк приходит в восторг. Это восхитительно — сидеть здесь, у заросших стен из кирпичей и дерева, которые чудом ещё не развалились и теперь неожиданно готовы выступить в качестве холста. Он делает несколько фотографий и внимательно изучает район, возвращаясь обратно, чтобы найти этот дом в следующий раз, когда он захватит с собой всё нужное и… Хёнвону, естественно, понравится эта идея, Хёнвон сядет рядом, прижав колени к груди и сонным взглядом следя за спиной рисующего Минхёка, как обычно не говоря ни слова, потому что им обоим и так комфортно. Если Минхёк всё же изредка бросает пару слов, Хёнвон отвечает с опозданием. Вскоре Минхёка осеняет: Хёнвон стал для него запасным человеком. Тем, за кем он отправится, чтобы поехать на пляж посреди зимы; тем, кто лазает с ним по рекламным щитам и наблюдает, как рассвет разрисовывает небо оранжевым узором. Раньше вместо Хёнвона был кто-то другой, и, осознав это, Минхёк чувствует странную грусть от потери непонятно чего, чего-то несуществующего, чего-то, что никогда и не могло существовать. Минхёк с улыбкой качает головой и ищет нужную дорогу, идущую с холма к маленькой станции, где они сядут на поезд и уедут за несколько километров от города. Он идёт не спеша, стуча палкой по растениям по обе стороны от тропы, слушая пение цикад и редкое щебетание птиц, рассевшихся по вершинам деревьев. Погода довольно тёплая, и кожа скоро начинает блестеть от пота, рубашка прилипает к спине, а грязная чёлка падает на лицо. Лето чувствуется во всём, и это почти клише. Он смиряется с этой странной печалью и отметает её прочь к другим нехорошим чувствам, выпускает воздух из лёгких, чтобы почувствовать себя лучше. Кихён любит его, пусть и не так, как этого хотел бы Минхёк. Всё хорошо — с ним и не такое случалось, эта скорбь неизвестно по чему скоро пройдёт, и на смену ему придёт какое-нибудь другое чувство. Минхёк не идиот: он знает, что кроется за глазами Хёнвона, за его неловкими жестами, которые он пытается контролировать; он видит в его глазах грусть, пусть и неглубокую. Но от мыслей об этом у него не щемит сердце, наоборот — в груди теплеет, хотя так быть не должно. Он смиряется, как смирился утром со своей неразделённой любовью, но теперь начинает думать, из-за кого на самом деле стало так тепло внутри — вряд ли ведь из-за Хёнвона. Ноги несут Минхёка к нему прежде, чем он успевает это осознать. Из мыслей вырывает шорох справа — Минхёк останавливается, сжав в руке палку, будто меч, и уставившись на кусты. Так он стоит несколько секунд, настороженно замерев, а потом среди листьев мелькает яркое пятно, и на тропу выходит лиса, такая же удивлённая, как и Минхёк. Они неподвижно глядят друг на друга, кажется, вечность. Рыжая лиса отмирает первой и скрывается в зарослях по другую сторону тропики, будто её и не было. Минхёк роняет свою палку и, нагнувшись за ней, садится на пыльную землю, не беспокоясь о том, что может запачкать одежду. Сердце быстро колотится в груди, и он кладёт сверху руку в попытке успокоиться. Он думает о том, какая красивая была лиса, как её чёрные глаза выделялись на фоне яркого меха и удивлённо смотрели на Минхёка, мол, ты вообще откуда? Минхёк и сам не знает, откуда он. Он — дымка, сгусток краски на стене, похожий на машину в движении; он — громадные буквы имени, которого никто не знает. Ему интересно, что о нём думает Хёнвон, — может быть, он описал бы Минхёка лучше, чем он сам. Минхёк вдруг начинает по нему скучать, чувствует себя одиноким среди зелёных зарослей, поэтому подбирается, как ушедшая лиса и бежит с холма к станции. 3. — В прошлый раз я тут лису видел. Минхёк говорит это, не открывая глаз, и в бездвижном полуденном воздухе голос звучит как-то странно. Сбоку раздаётся шорох — Хёнвон возится, устраиваясь поудобнее на земле. Его голос звучит отдалённо: — Лису? — Ага. Она вышла из кустов на тропинку. — Это её ты на стене нарисовал? — Да, наверное её. Вот бы ещё раз с ней встретиться, когда будем спускаться. Хёнвон согласно мычит, и Минхёк, приоткрыв глаз, смотрит, как он распластался на траве. Он поднёс руку ещё ближе; их пальцы в миллиметре от прикосновения. Хёнвон хочет, чтоб они в итоге коснулись друг друга? Они и так друг друга постоянно трогают, обнимаясь в холодном салоне машины или сплетая ноги на крошечной кровати. Хочет ли Хёнвон, чтобы эти прикосновения что-то значили? Может ли он что-то для этого сделать, готов ли он, достаточно ли у него чувств и решимости? — Ей понравится твой портрет. — А тебе понравился? — А? — Я тебя тоже рисовал. Хёнвон сдавленно смеётся, и Минхёк только теперь осознаёт, что они об этом никогда не говорили — о портрете, чьё отражение в реке постоянно меняется. Говорит ли этот портрет о том, что у него есть чувства к Хёнвону? Говорит ли его привязанность к Хёнвону, желание его порадовать, свобода, которую он чувствует рядом с ним, о любви или вообще хоть о чём-то? Любовь — это всегда было про Кихёна. Минхёк не знает, можно ли изменить её форму под кого-то другого. — Я был тронут. — Да? Хёнвон всегда отвечает запоздало. Минхёк поворачивается на бок, подкладывает руку под голову. Хёнвон так и лежит с закрытыми глазами, и солнечные лучи, проходя через редкую листву, падают на его лицо причудливыми пятнами. От взгляда на него становится тепло и хорошо, и Минхёк вдруг ловит себя на мысли о том, что хотел бы остаться в этом ощущении навсегда. — Мне понравился этот портрет. Я понял, что благодаря мне может существовать такая красота. А это может значить, что и я красивый, раз ты меня таким видишь. Но я могу ошибаться. Минхёк уже не в первый раз думает о том, что у Хёнвона такое внутри, отчего он всегда выглядит таким потерянным. Из того, что он знал о прошлом Хёнвона, угадывались знакомые проблемы — погасшая любовь между нежеланным ребёнком и нерадивыми родителями, бесцельное существование. И наконец он сокращает расстояние между их пальцами — у Хёнвона, как всегда кожа тёплая и мягкая. Он никак не реагирует, когда Минхёк переплетает пальцы, продолжает молча нежиться на солнце. — Ты не ошибаешься, Хёнвон. Вздрогнув, он накрывает руку Минхёка своей, но не открывает глаза и не поворачивает головы. — Мне тоже иногда так кажется. Минхёк ждёт чего-то ещё, но ничего больше не слышит — невысказанные слова остаются на губах у Хёнвона. Минхёк не давит, он знает, что тот расскажет всё, если захочет, — вместо этого он прижимается к Хёнвону, кладёт голову ему на плечо и слушает его дыхание, пока тот засыпает. Он долго лежит, глядя на небо и представляя, что улетает ввысь, и эти тихие тёплые минуты вполне можно назвать счастливыми. 4. Минхёк, сам не заметив, тоже начинает дремать и, снова открыв глаза, видит, что всё ещё держит Хёнвона за руку, но тот уже сел и глядит прямо перед собой. Минхёк потягивается и, приподнявшись, смотрит в направлении его взгляда. Его лицо становится таким же удивлённым. Рыжая лиса здесь — сидит в тени деревьев, окаймляющих заросший сад. Из высокой травы торчит одна голова — лиса смотрит, не двигаясь, прямо на них. Минхёк хочет помахать ей рукой, но боится спугнуть. Поэтому он просто смотрит на маленького зверька, приоткрыв рот. От разгорячённой земли в застывший воздух поднимается жара. Минхёк возвращает свои пальцы на руку Хёнвона, и это, похоже, заставляет его выйти из транса. Хёнвон смотрит на их сплетённые руки, а потом на Минхёка. В его глазах что-то вроде обожания, которое всегда вызывает у Минхёка улыбку. Время замирает; маленькая лисица не двигается с притоптанной травы, а Минхёк медленно подсаживается ближе к Хёнвону. «Это я, — мысленно говорит он лисе. — Я люблю рисовать и всё исследовать, а ещё люблю сидеть на траве и ничего не делать. Я не то чтобы умный, и талантов никаких у меня нет. Я не знаю, как сюда попал, но, может быть, это и неважно, потому что я никогда не мечтал о большем, не надеялся на светлое будущее. Когда я умру, многие обо мне, в общем-то, никогда и не вспомнят, но некоторые будут знать, что я старался изо всех сил, знать, что я их любил, — а больше мне ничего и не нужно. Мы напуганы, потеряны и, возможно, никогда не найдём себя, но мы сплочены столь же, сколь и потеряны; мы помогаем друг другу найти смысл — а больше ничего и не нужно». «Я Ли Минхёк, — говорит он лисе, — а больше мне ничего и не нужно». Лиса склоняет голову набок, переваривая информацию, и на какую-то долю секунды Минхёк чувствует, будто зверёк действительно прочёл его мысли и всё понял, — но потом лиса прячет голову в траву и скрывается в никуда. Минхёк рвано выдыхает, и движение сбоку напоминает ему о присутствии Хёнвона. Они всё ещё держатся за руки, и Хёнвон с любопытством смотрит на сплетённые пальцы. «Многозначительно», — думает Минхёк. Сколько всего в этих глазах. — Не думаю, что я влюблён в тебя, — вырывается у него, и Хёнвон переводит на него ошарашенный взгляд. — Что? Минхёк колеблется — может, он ошибся? Потом понимает, что нет: Хёнвон смотрит осторожно. Поэтому когда он начинает говорить снова, в голосе появляется странная решительность: — Не думаю, что я влюблён в тебя. Мне нравится с тобой находиться. С тобой просто, даже проще, чем рисовать. Иногда я скучаю, когда тебя нет рядом. Я хочу показать тебе многие вещи и узнать тебя лучше. Это любовь, но я не уверен, что именно такой любви ты ждёшь. Я так долго был влюблён в другого человека, что уже даже не знаю, как это — не любить его. Но я буду привыкать, наверное. Хёнвон некоторое время молчит — то хмурится, то ухмыляется — и Минхёк всматривается в его лицо, невольно улыбаясь. — Всё в порядке. Я не буду требовать от тебя того, чего ты не готов дать. Мне нравится смотреть как ты рисуешь, и когда мы держимся за руки, моё сердце начинает биться быстрее. Я хочу увидеть всё, что ты хочешь показать, а если скучаешь по мне — звони. Больше ничего и не нужно. — А если больше ничего и не будет? — Пусть так. Она трогает Минхёка, эта самоотверженность. Он оглядывается назад и понимает, что Хёнвон был таким всегда. Не задавал вопросов и отдавал себя без колебаний. В груди снова собирается это почти больное чувство; как бы он хотел полюбить Хёнвона! — Ты думаешь, я всего этого заслуживаю? Хёнвон не очень понимает, что такое «всё это», но ведь он и правда готов отдать всё. Минхёк — это искры в глазах, это солнечная улыбка на краю крыш зданий и тёмной пропасти. Он так старается, разрисовывая всё вокруг яркими цветами, — куда бы он не повёл, Хёнвон не сможет остаться без него. — Да. Минхёк некоторое время просто смотрит на него, в его заметно потеплевшие глаза, на его губы. «А вот и ещё одно произведение искусства», — думает Минхёк, а затем чуть подаётся вперёд и оставляет робкий поцелуй. Через несколько мгновений он отстраняется, с любопытством глядя на Хёнвона. — И зачем ты это сделал? — Захотел. — Ладно. Хёнвона, похоже, устроило это объяснение; в голове Минхёка вновь мелькает мысль о том, что Хёнвон его знает лучше, чем он сам. — Знаешь, я большую часть времени не понимаю, что творю. — Да неважно. — А чего так? Разве ты от этого не устал? Хёнвон смеётся, звонко и беззаботно, и у Минхёка что-то сжимается в груди. — Как можно устать от того, чего нет? — Но ты говоришь, тебе неважно, что я веду себя… так. Минхёк машет руками, абстрактными жестами пытаясь всё объяснить. Он не знает сам себя, а Хёнвон вновь пытается намекнуть, что знает его. — Неважно. Я же сказал, я готов ко всему, что ты можешь мне дать, и ничего другого ждать не буду. Мне даже просто находиться здесь уже нравится. Минхёку требуется некоторое время, чтобы это переварить, а затем он опускает взгляд на их руки. Они до сих пор держат друг друга, и до Минхёка доходит, что даже если Кихён решит всё вернуть, Хёнвон ему не позволит. А ведь Минхёк только-только достиг шаткого баланса в жизни. Возможно, пора ненадолго разойтись и отпустить то, что теперь уже ничего не значит. — Я хочу, чтобы ты остался со мной. — Я никуда и не собирался вроде. Художник кивает, глядя их скреплённые руки. Они сидят так ещё немного, и Хёнвон наконец чуть поворачивается, обращая на себя внимание. — Нам, наверное, пора идти, а то поезда скоро ходить перестанут. Минхёк кивает и молчит в течение всего спуска с холма до безлюдной станции. Он блуждает в мыслях. Хёнвон не обижается. 5. Они снова целуются — в этот раз на крошечной кровати Хёнвона, отодвинув одеяла, чтобы было не так жарко. Хёнвон плохо понимает, как Минхёк относится ко всему этому, что это для него значит. Но он не задаёт вопросов, пока тот гладит его по волосам и снова притягивает к себе. Хёнвон понимает, что ему всё равно, что ему не обязательно знать, — это неважно. Ничто не важно, пока Минхёк рядом, пока он касается тёплыми костлявыми руками и толкает локтем в бок. Они больше ничего не делают — жаркий день высосал из них всю энергию, и они если не спят, то уже в полудрёме и способны лишь на ленивые ласки и медленные поцелуи, слова неразборчивым шёпотом. Минхёк сцепляет вместе их пальцы и прячет голову в изгибе чужой шеи — плевать, что от этих прикосновений ужасно жарко. «Это не слишком, — думает он, — так как раз-таки лучше всего». Внизу живота тянет, и что-то внутри будто очнулось после долгой спячки. От теплоты, разливающейся после прикосновений Хёнвона, просыпаются какие-то чувства. Минхёк не знает, что это. Любовь, привязанность, тоска, похоть — а может, всё сразу. Его это не беспокоит, он позволит этим чувством расцвести, раз Хёнвон продолжит быть рядом. С ним спокойно и безопасно.