Свидание в Варанавате

С того самого дня, когда чувства едва зародились в его сердце, Шакуни знал, что они гибельны. Только ничего не мог с собой поделать. Безумная жажда взаимности от того, кто менее всего мог бы ответить ему, оказалась сильнее доводов разума. Заполучить желаемое пусть и обманом, а потом умереть… Он был к этому готов! Впрочем, гандхарадж заранее придумал план, как предотвратить собственную гибель. Но сейчас, очутившись в столь желанных объятиях, забыл обо всём. Все хитрости и уловки испарились. Осталась лишь жажда — бездонная, неутолимая. Та, в которой он готов был сгореть дотла, едва выбравшись из настоящего огня. Он даже не ощутил страдания, когда их тела соединились. Сладчайшая боль, о которой он мечтал, стала блаженством. Сознание разделилось надвое. Одна часть продолжала твердить Шакуни о том, что прямо сейчас его руки распяты на мокрой траве, пахнущей дымом, а сильное мускулистое тело ритмично вбивается в него, осуществляя их обоюдное стремление. Вторая часть говорила о том, что никогда не было разделения между ними. Они всегда являлись одним целым. Карие глаза неотрывно смотрели прямо на него, пронзая до глубины атмы. И Шакуни плыл, ощущая невозможное… Он стал исходной точкой, семенем миров. Из его духа выстроили купол небес, а грешное тело превратилось в основу земли. Из его плоти вырастили дерево, корни которого уходили в Паталу, а крона возносилась в Брахмалоку. Он стал великим героем и ужасным позором Отца своего. Это его любил тот, кто следом за ним спустился в мёртвый мир, в эту ненасытную утробу данавов, желая найти и искупить… Пройти с ним единый путь? Шакуни не успел уловить последнюю мысль Бхишмы, читая того, будто открытую книгу. Глаза его возлюбленного стали вдруг двумя огненными вихрями. Нестерпимое наслаждение прокатилось по каждой частичке плоти, едва не испепелив тело. Шакуни выгнулся и закричал. От этого крика в панике разлетелись птицы. Деревья согнулись, будто сам Ваюдэв подул на них, пребывая в безудержной ярости. Придя в себя, Шакуни обнаружил, что он всё ещё придавлен к земле тяжестью тела Бхишмы. Спазмы наслаждения продолжали скручивать обоих. Бхишма часто дышал. Пот стекал по его вискам. Волнистые волосы, легка тронутые сединой, слиплись. — Я… видел все Локи разом, — только и сумел выдохнуть Шакуни, немного переведя дыхание. — Ты показал их мне, соединившись со мной. — А ты точно человек? — неожиданно спросил Бхишма, вопросительно глядя на Шакуни, перекатываясь на бок и касаясь его плеча. — Не данав и не асур? — Конечно. Сам видишь, — Шакуни, будто ненароком, поймал его руку и прижал к губам. Бхишма вздрогнул, но не отнял пальцев, и эта мелочь заставила сердце Шакуни затрепетать так скоро, будто крылья сокола. — Тогда откуда видение Лок? — слегка нахмурившись, спросил Бхишма. — И почему мы чуть не снесли ветром лес? Подобное нехарактерно для людей. — Просто скопилось много энергии из-за воздержания, — абсолютно серьёзно откликнулся Шакуни. — Ты шутник! — хмыкнул Бхишма и покосился на разметавшиеся по траве локоны Шакуни. — Можно подумать, ты много воздерживался, оставаясь вдали от меня? — Воздерживался и ещё как, — невозмутимо ответил гандхарадж, стараясь вычеркнуть из памяти проклятых девиц, с которыми грешил совсем недавно ради получения волшебной жемчужины. — Даже если солжёшь, я переживу, — буркнул Бхишма, усмехаясь. — Мне ли не знать твой характер и твои потребности! Да и я знал, на что иду. На огромный грех ради того, чтобы впервые сотворить то, чего хотел сам. Не Отец, дэвы или вселенная… Я. Наплевал. На дхарму, — он произнёс это с расстановкой, внимательно прислушиваясь к каждому сказанному слову. Затем снова посмотрел на Шакуни и добавил с невыразимой нежностью, на которую гандхарадж не мог и рассчитывать: — Поразительно, что ты вернул себе изначальный облик… Просто поразительно! Шакуни предпочёл промолчать о том, что никак не способен привыкнуть к изменениям, случившимся с ним. Впрочем, это тело нравилось ему стократ больше прежнего. Новый облик следовало превозносить и лелеять уже потому, что он помог заполучить ценнейшее. — Содеянное сегодня — ошибка, — Бхишма лежал на спине, глядя в небо, откуда на землю щедро стекали потоки лучей Сурьядэва. — Мы получим по заслугам. Не сейчас, конечно. Позже. Но это случится. — Кто же может навалять богу Небес? — заинтригованно спросил Шакуни, недвусмысленно намекая Дьяусу на его происхождение. — Тот, кого Отец прислал следом. Тот, кто спихнул этого бога и занял его место. Будто не знаешь! — Для меня ты навсегда останешься первым и единственным, — вырвалось у Шакуни. — Сегодня ты на себя не похож, — расслабленно констатировал Бхишма, продолжая любоваться лучами, текущими с неба. — Обычно зубоскалить горазд. Подманивать и отталкивать в последний момент. — Я был таким дураком! — снова само собой слетело с губ. Ещё немного, и он бы проболтался… — Вовсе нет, — не согласился с ним Бхишма. — Ты сохранял благоразумие, несмотря на то, что был создан Отцом как моя противоположность и одновременно как тот, к кому моё влечение будет нестерпимее всего. Знатно Отец поиздевался над нами? — карие глаза теперь излучали свет солнца, и Шакуни замер, заворожённо глядя в них и начиная с ужасом что-то понимать. — Создал двоих, подобных дню и ночи, небу и земле, чтобы эти двое всегда тянулись один к другому, но никогда не могли быть вместе. А затем отправил обоих братьев в одну вселенную. Шутник… Великий шутник! «Братья? — в панике метнулось в мыслях у Шакуни. — Данав меня проглоти! Я прямо сейчас нахожусь в облике брата Дьяуса?! Того, кто был создан вместе с ним?! Того, с кем Дьяус всегда мечтал согрешить, но не решался? Но почему не решался? Ах да! Они ведь два противоположных аспекта бытия. Им нельзя быть вместе. Иначе миру конец? О-ооо…» Гандхарадж внезапно осознал бездонность открывшейся перед ним чужой пропасти, в сравнении с которой его собственные любовные терзания оказались подобны лужице, налитой в песочную ямку на берегу Предвечного Океана. «Но я могу, находясь в этом теле, подарить Бхишме то, чего он всегда хотел, причём из-за нас двоих мир не рухнет! И Бхишма даже не будет наказан Отцом или кем-то ещё, поскольку он вовсе не грешил с братом. Обманщик — я один! Ответственности для Бхишмы не наступит, зато он получит желанное наслаждение, которого, видимо, ждал ещё ненасытнее, чем я своё. Тут наши интересы полностью совпадают. И я подарю ему любое удовольствие, чего бы мне это ни стоило!» — Пора уходить, — воспользовавшись задумчивостью Шакуни, Бхишма приподнялся и вознамерился одеваться, но неожиданно его крепко ухватили за руку. — Погоди, — решительно произнёс Шакуни. — Останься ещё. Когда насладимся друг другом в полной мере, наказание понесу я. Заберу содеянное на себя, клянусь! Хоть, возможно, ты мне и не веришь. — Обезумел совсем? — Бхишма смотрел на него с такой лаской, что сердце Шакуни почти разрывалось от счастья. — Мы оба грешны. Почему отвечать должен ты один? — Я сделал так, что ты соблазнился. Мой грех, мне и отвечать, даже если грех повторится много раз! — Но я не могу такого позволить! — Бхишма порывисто обхватил его лицо своими ладонями. — Не может дважды и больше произойти то, что является непростительной ошибкой. Лучше едем в Хастинапур. Если ты обычный человек, то станешь военачальником или советником. Кем захочешь! — Увы, — Шакуни печально смотрел на него, — в Хастинапуре мне точно не место. — Почему? — То, что ты называешь ошибкой, я готов повторять с тобой ночи напролёт, снова и снова! — говоря это вслух, гандхарадж ощутил, как его огненной волной накрыло нестерпимое желание. — Я не желаю это прекращать. — Невозможно, — будто ножом отрезал Бхишма. — Я не допущу. И очень сожалею, что один раз поддался. — А мне как раз жаль, что это случилось всего единожды… Ведь у меня осталась только эта ночь, Дьяус, после чего придёт жестокая расплата. — Что означают твои слова? — насторожился Бхишма. — Да так, — уклончиво ответил Шакуни. — Тебя мои трудности не коснутся. — Говори! Не смей уходить от объяснений! Гандхараджа встряхнули так пылко, что он чуть не закричал от удовольствия. — Я заключил договор на сотню лет мучений, — отводя глаза в сторону, сообщил Шакуни, испытывая стыд и в то же время радость от того, как удачно всё сложилось. Бхишма сам спросил. Он и не подумает теперь, что Шакуни с самого начала планировал подставить проклятого якшу, заведомо зная, кто проиграет будущую схватку. — Мелочь, конечно, но всё же… Меня будут рвать на куски, воскрешать и разрывать снова. И так на протяжении ста лет. Но ничего, потерплю. Оно того стоило. — Кто намеревается так ужасно мучить тебя?! И за что? — глаза Бхишмы налились кровью, ноздри стали раздуваться, словно у разъярённого быка. — Тот, кто дал мне это человеческое тело вместо божественного для встречи с тобой. Царь якшей явится на рассвете следующего дня, — признался Шакуни. — Я поклялся, что расплачусь за его услугу сполна. — Но ты сам владеешь магией! — воскликнул Бхишма. — Ты — сын Отца нашего! Ты сам кому угодно дашь любое тело! Зачем пошёл просить якшу? В конце концов, почему не попросил у дэвов? — Ты знаешь ответ, — не смутился Шакуни. — Дэвы не дали бы мне тело для греха. А солгать им я бы не смог. Но даже если бы сумел… Дав мне тело, они бы каждое мгновение наблюдали за моими делами. Они бы не позволили нам уединиться. — Да, но ты сам владеешь способностью менять своё тело! Впрочем, и я мог это делать прежде, только вот теперь связан проклятием из-за бхутовой коровы! — Бхишма всем своим видом выражал нехарактерное для него отчаяние. — Я утратил магические способности давно, потому и сказал, что я ничтожный червь по сравнению с тобой, — Шакуни потупился. — Мритью Лока убивает меня. — И меня, — процедил сквозь зубы Бхишма, ещё больше закипая изнутри. — Это гибельный мир! Он убивает всех. — Однако до моей расплаты есть ещё один день и долгая ночь, — руки Шакуни обвились вокруг шеи Бхишмы. — Мне так повезло, что ты приехал в Варанавату на рассвете, потому что будущей ночи нас никто не лишит. Сотня лет пыток после того, как я проведу столько времени с тобой — это ничто, Дьяус. — Но ты, наверное, голоден? Устал? Человеческое тело такое непрочное… — Сейчас ты убедишься в его крепости, — усмехнулся Шакуни, опрокидывая ошеломлённого Бхишму на спину, усаживаясь на него сверху и вырывая из горла возлюбленного долгий, протяжный стон. — Мы только начали, Дьяус, а я легко не сдаюсь! И снова Великому Бхишме показалось, будто невиданное семя проросло где-то в небесах, и из этого семени начал формироваться совершенно новый мир. *** Бхимасена сдался на полпути до ракшасьего леса. Матушка Кунти с его мощных плеч перекочевала на закорки к Юдхиштхире, однако старший из пандавов, привычный к аскезам и чтению мантр, но не к перемещению тяжестей, сдался ещё быстрее. Эстафету подхватил Ашваттхама, его сменил Духшасана, и, наконец, ценный груз был доверен Карне. Арджуна честно предлагал свою помощь, но, увы, в его положении он бы никого нести не смог. С осуждением осмотрев брата с головы до ног, Юдхиштхира предписал Арджуне омовение в ближайшем ручье, как только они дойдут до него. — Надеюсь, ты сможешь отмыться от такого количества масла в холодной воде, — сумрачно заметил старший брат. Все остальные выглядели не менее пасмурно. Никто даже не радовался чудесному спасению, кроме Кунти, сидящей на плечах у Карны. — О, я такая счастливая! Чувствую себя настоящей царицей, куда там Гандхари до меня! Она никогда не познает истинного блаженства, ведь её на плечах не носили по очереди такие красивые юноши! — радостно восклицала Кунти, ощущая себя богиней, добравшейся до вершины Кайласа и покорившей сердце Шивы. — Как же мне хорошо! Какая удачная вышла поездка! — матушка пандавов никогда долго не хранила воспоминаний о плохом. Если говорить точнее, она выбрасывала любую печаль из своей головы почти мгновенно. Младшие пандавы и трио кауравских адхармиков не рисковали поддерживать общую беседу, чтобы лишний раз не вызывать приступ гнева у старших сыновей Кунти. Правда, Юдхиштхира не злился. Он выглядел так, словно в Варанавате сгорел не пустой дворец, а все его родственники. В отличие от старшего брата, Бхимасена, набычившись, обводил обвиняющим взглядом поочерёдно Карну, Ашваттхаму и Духшасану, но тоже ничего не говорил. Тем временем, Арджуна с удивлением отмечал про себя, наблюдая за Бхимой, что тот, похоже, им всем завидует. Сын Индры молил мысленно всех известных ему дэвов, чтобы Бхимасена сгорал от зависти молча. Однако как только Врикодара отдышался и немного передохнул, он всё-таки отверз уста. И первые же его слова ввергли в ужас как всех, причастных к адхарме, так и ни в чём не повинного Юдхиштхиру: — Матушка, скажи, что могут делать двое мужчин ночью в темноте? — неожиданно обратился к единственному источнику достоверной информации Бхимасена. — Ночью в темноте? Мужчины? — растерялась Кунти, возвращаясь в реальность с воображаемого Кайласа. — Думаю, сын, они могут молиться Триаде или совершать суровые аскезы, лишая себя сна. — А если эти мужчины абсолютно голы… Что-то смачно чавкнуло, и рот Бхимы заполнился ароматным манговым соком. С удивлением Бхима повернулся в ту сторону, откуда в его рот прилетел перезрелый фрукт, и встретился взглядом с широко улыбающимся Духшасаной. — Брат Бхима проголодался. Я накормил его, — Духшасана сложил руки возле груди и поклонился царице Кунти, пока Бхима испуганно хрипел, давясь чрезмерно крупным даже для его челюстей плодом. — Ты правда проголодался, сынок? — обеспокоенно спросила Кунти. — А-агхы! — только и сумел выдавить Бхима и следом за мякотью случайно проглотил косточку, которая неудачно застряла в горле. Бхима знал, бесспорно, что такая мелочь не может причинить ему ощутимого вреда. В конце концов не слона же он проглотил! Да и слоны, если подумать, перевариваются… Однако, чтобы протолкнуть косточку, требовалось время и усилия. — Конечно, проголодался! — ответил за брата Арджуна, воспользовавшись ситуацией. — Он всегда голоден, матушка, особенно теперь, когда мы столько времени без запасов пищи тащились то по тоннелю, то через лес. А потому мы с Сахадэвой и Накулой берём на себя ответственность за насыщение Бхимы. И трое пандавов бросились врассыпную срочно искать среди деревьев, чем заткнуть рот не в меру говорливого Бхимасены. Как назло на пути попадались только мелкие ягоды и орехи. Арджуна вскоре начал нервничать. — Вот же молодцы! — восхитилась Кунти, продолжая восседать на спине у Карны. — Мои сыновья так мило заботятся друг о друге. Недаром я их с самого рождения учила взаимовыручке, — царица снова заулыбалась, погружаясь в свои прекрасные видения, где казалась себе юной Парвати и восседала на Кайласе рядом с солнцеликим Шивой, чьё лицо удивительно напоминало то ли Сурьядэва, то ли смелого, воинственного Индру. *** Говорят, были времена, когда Шива и Парвати соединились в любовном экстазе и не размыкали объятий тысячу лет, скрывшись в тайной пещере. Соитие настолько затянулось, что дэвы забеспокоились и решили принять меры. Шакуни смутно помнил, что та история закончилась каким-то очередным проклятием, правда, не столь важно, кого прокляли… Сейчас имело значение другое: гандхарадж ощущал себя той самой Парвати. Время замерло. Оно остановилось в мгновении, застыло вокруг них, сформировав сияющий шар вечности, вкраплённый в несовершенный мир. — Хоть это я могу для нас сделать, — жадно обнимая его, шептал на ухо Бхишма. — Кое-что из своих божественных навыков я всё же не утратил. Я сделаю так, что этот день и ночь затянутся на сотню лет, но когда мы выйдем наружу, то вернёмся в прежний временной отрезок! — Ты умеешь столько, что мне и не снилось, — отвечал Шакуни, наслаждаясь ароматом трав и сандалового масла, исходящим от кожи Бхишмы. — Знаешь… Кем бы я ни был, я всегда буду твоим. Они двигались медленно и неторопливо, смакуя каждое движение и касание рук… Очередной экстаз настиг обоих, заставив кричать и умолять небеса о пощаде. Неожиданно светящаяся сфера лопнула, взорвавшись фейерверком искр. Застывшие в объятиях любовники в панике смотрели на отвратительное зрелище: поблизости шерстяной горой возвышался царь якшей, явившийся, будто из ниоткуда. — Ты это, махарадж… Играй да не заигрывайся! — не тратя время на приветствия, погрозил якша кривым пальцем Шакуни. — Уговор был на одну ночь, а вы магию в ход пустили. Такого в моём контракте не было, — порывшись в глубинах своей шерсти, якша вытащил пергамент. — Твоя подпись? — он ткнул когтем в кровавый отпечаток пальца Шакуни, оставленный на пергаменте. — Моя, — бледнея, прошептал гандхарадж, понимая, что ложь в данном случае чревата дурными последствиями. — Ага, значит, идёшь со мной. Снаружи утро затеплилось. Время исполнять договор! Когда Великий Бхишма успел подхватить с земли лук, натянуть сияющую тетиву, ещё пустую, и направить магическое оружие на царя якшей, Шакуни даже не успел понять. — Уходи! — тот, кого когда-то величали Дьяусом, прищурился, загораживая собой Шакуни. — Сожри свой бхутов контракт и перевари его в кишках, нечисть! Ничуть не испугавшись, якша презрительно смерил Великого Бхишму с головы до пят. — В меня целится обнажённый развратник, который мгновение назад утешался с мужчиной? — всплеснул якша лапами. — А ведь я непременно расскажу о том, что видел. Дурная слава пойдёт по Локам, Гангея! Бесстыжий, которого ты лишил остатков чести, свою репутацию испортил давно, ему не страшны сплетни, — якша указал кивком косматой головы на Шакуни, — но ты, досточтимый Бхишма, поберёг бы свою репутацию. Или она тебе не нужна? — Я повторяю, — холодным тоном предупредил Бхишма, и светящаяся стрела выкристаллизовалась на тетиве, метя якше в сердце, — проваливай. И забудь про контракт. — Ой-ой, — захохотало чудовище, — напугал вешью голым лингамом! Я заберу этого обманщика у тебя из-под носа, и ты ничего не сделаешь. Знаешь, почему? Любой договор на крови хоть с асуром, хоть с данавом неприкосновенен. Вмешавшись и нарушив его, ты получишь такую карму, что тебе и не снилось! — В последний раз предупреждаю: если покусишься на этого человека, ты умрёшь, — непреклонно повторил Бхишма, и тетива на луке натянулась до предела. — Не упускай шанс уйти живым! Шакуни, обмирая, стоял позади Бхишмы, едва удерживаясь от желания броситься вперёд и прижаться губами к обнажённой спине, оросив смуглую, блестящую кожу слезами благодарности. Кто бы мог подумать, что Бхишма пойдёт ради него на такое! И тут же сердце Шакуни обожгла ревность, когда он вспомнил: защищали не его. Он украл чужой облик и чужую жизнь. Да, якша сейчас, несомненно, умрёт, так как ему не сравниться с Гангеей… Но следующим, кто погибнет, будет сам Шакуни, потому что врать о себе дольше одной ночи не выйдет! Бхишму ослепила страсть, но он вскоре прозреет и поймёт, кого защищал. — Убивай, коли кишка не тонка! Но я никому не позволю разрушить мой договор!!! — зарычал якша и метнулся к Шакуни, целя когтями в горло, но стрела Бхишмы настигла его прежде, чем он успел коснуться гандхараджа. Пронзённый стрелой, царь якшей рухнул на траву, примятую не так давно горячими телами любовников. — Ну вот, — прошептал он, широко раскрывая пасть и хрипло дыша в предсмертной агонии. — Наконец-то… свободен. Кровь фонтаном хлынула из раны, когда Бхишма, приблизившись, безжалостно выдернул стрелу. И замер, ошеломлённый! На его глазах уродливое тело с клыками и когтями, покрытое шерстью, стало меняться, превращаясь в нечто удивительное. Бхишма увидел белую кожу, синие глаза, рыжие локоны, струящиеся до пояса… Он стоял над умирающим, как громом поражённый. Перед ним на траве лежал в точности такой юноша, как и тот, с которым сын Ганги провёл ночь. Бхишма медленно обернулся, чтобы убедиться, что другой рыжеволосый парень за его спиной никуда не делся. Однако тот, кого Бхишма всё это время защищал, теперь со всей очевидностью выглядел поддельным, когда исчез морок, и оригинал проявил себя. — Что ты натворил, брат?! Что ты натворил и зачем?! — осознав случившееся, закричал Бхишма, падая на колени рядом с умирающим, обхватывая его тело и стараясь зажать смертельную рану на груди, чтобы оттянуть миг неизбежной смерти. — Всё в порядке, — лукавая усмешка озарила лицо псевдо-якши. — Это была хорошая лила, правда? — ЗАЧЕМ?! — Я устал, Дьяус. Я готов был на всё, лишь бы выбраться из Мритью Локи. Любым способом! Несколько тысяч лет назад я загремел к якшам, став ужасным уродом, аж самому противно от себя было. Даже не спрашивай, чем заслужил! Совершил глупость, схлопотал проклятие… Всё как обычно. Но было условие. Лазейка. Если меня убьёт Великий Бхишма в то утро, когда сам утратит невинность, я освобожусь. Это было… почти невозможно. Но, как видишь, сбылось, — и рыжеволосый из последних сил сжал пальцы Бхишмы. — Я свободен. Всё хорошо теперь. Бхишма пытался совладать с собой, но ему это скверно удавалось. — Я вернусь к Отцу, — мягко улыбнулся брат. — Для меня вся эта история с блужданиями по Локам окончена. — А как вернуться мне?! И чтобы вместе с тобой?! — Бхишма схватил его в охапку и прижал к себе, раскачиваясь взад и вперёд и содрогаясь от рыданий. Умирающий обнял его за шею окровавленной рукой. — Не спеши обратно. Ну что у Отца хорошего? Опять сделает новый мир, тебя туда скинет, как обузу. Лучше насладись счастьем с тем, кто любит тебя. Вон, погляди, какой контракт глупец заключил! Всего ради одной ночи согласился сменить тело, непрерывно мучиться сто лет… Не уверен, что я бы сделал то же самое. Нет-нет! Мне свобода дороже. Судорожный, хрипящий кашель сотряс его тело. Кровь стекала по подбородку и шее. Шакуни, раскрыв глаза и не имея сил двинуться с места, смотрел на представшую его глазам картину, и сердце сжималось от боли. Казалось, будто это его ранили. Будто это он умирает! — Кем бы ни был этот негодный, отобравший твоё лицо, ему конец!!! — проорал Бхишма, снова оглядываясь, но на сей раз вместо ласки в его взоре Шакуни заметил только намерение убивать. — Он зашёл слишком далеко!!! — Не надо, — брат снова привлёк к себе разгневанного Бхишму. — Ты сам отталкиваешь своё счастье. Я знал, что нам нельзя быть вместе, но я также знал, чего желаешь ты. Спустя столько манвантар я нашёл способ исполнить твоё желание! Не будь дураком, Дьяус. Возьми с благодарностью своё. Много кальп назад я слукавил, чтобы утешить тебя. Однако даже тогда мне было известно: будь я хоть человеком, хоть камнем, ничего не изменится. От нашего соития придёт конец всему, а этого нельзя допустить. Миры Отца не плохи, но я устал. Отпусти меня и люби того, кто ради тебя пожертвовал столь многим, — с усилием умирающий заставил Бхишму отнять руку, зажимавшую его рану. Кровь быстро залила траву, делая её ярко-алой. — Нет… Нет… НЕТ!!! — смерч пронёсся по лесу, выдирая с корнем деревья, бросая их на пепелище. Шакуни стоял в нескольких шагах от Бхишмы ни жив ни мёртв. «Мне конец, — думал он про себя. — Теперь мне точно конец. Но пусть лучше Гангея сам убьёт меня. Пусть я умру от руки того, кого всегда любил».