----------
Уже стемнело, а Шуцкий домой совсем не торопится. Они стоят в супермаркете напротив холодильников уже минут двадцать, Гена не отводит взгляда от несчастной пачки молока «Домик в деревне», и Макеев тоже следит за неподвижным лицом на упаковке, из-за длительного наблюдения которого уже становится не по себе и наигранно улыбающаяся женщина здоровски раздражает нервы, глаза спотыкаются об изображение и мозг отказывается воспринимать его целиком, дробит на части. Кажется, он сходит с ума. Даня отворачивается от нарисованной неизвестной и смотрит на застывшего Шуцкого. Стоит его окликнуть? Он завис слишком надолго, может, это сбой какой? А если ему нехорошо, а Макеев не замечает этого и бездействует, как последний подонок? Даня произносит его имя несколько раз и с разной тональностью - безуспешно; Макеев дёргает за футболку - безрезультатно. Это весомый повод беспокоиться. Пока Даня в раздумьях, что предпринимать, какая-то шустрая старушка подбегает к холодильнику и берёт сначала одну пачку молока, проверяет срок годности, ставит её обратно и хватает другую - ту самую, которая служила объектом созерцания Шуцкого всё это время. Она уволакивает её с собой, проворно прошмыгнув между парнями и полками за ними. - Ты что-то говорил? - Гена разглядывает опустевшее место. - Домой пойдём? Уже поздно, - Макеев кладёт ладонь ему на плечо, ей Богу, таким чутким другом Даня никогда никому не был. И с девушками такого трепета и нежности он сроду не практиковал. Шуцкий изворачивается и обнимает Макеева так крепко, что остаётся только удивляться, откуда в нём вдруг взялось столько силы. Второй раз за день происходит непредвиденная, спонтанная близость - как бы это ни вошло в привычку. Даня прислушивается к сбивчивому дыханию Гены, от жара его тела становится тепло, но это уместно, учитывая, что в настоящий момент они стоят около холодильников, от которых непрерывно веет ледяным воздухом. - Хочу на море, и чтобы непременно был шторм, - неожиданно начинает Шуцкий, и Макеев пытается сообразить, были ли какие-либо предпосылки к этой фразе или это очередная его странность, - Пустынный песчаный берег со множеством следов, но без единой живой души, и волны бы, одна за другой, забирались всё дальше и дальше. И небо было бы таким тяжёлым и тёмным, что не возникнуть тревоге было бы невозможно. Лучше всего, когда на душе нет ничего, кроме тревоги. Тебе это знакомо? - Тебе нравится чувствовать тревогу? - Макеев не знает, насколько хороша идея участвовать в лишённом всякого смысла разговоре. - Для меня тревога - самое правильное состояние. Когда её нет, начинаю беспокоиться. Мне спокойнее, когда она есть, но когда мне спокойно - тревога нарастает. Это прямо-таки порочный круг без единого шанса из него выбраться, - Гена усмехается, - Да и у меня нет желания что-то менять. По-другому я и не жил, странно желать чего-то, что заведомо невозможно и чего для меня никогда не существовало. - Сейчас ты тоже волнуешься? - сквозь тонкую ткань футболки Макеев кончиками пальцев считает его позвонки. И всё же он слишком худой. - Сейчас мне плохо, - Шуцкий устало вздыхает, - Просто плохо. - Переночуешь у меня? - Даня останавливает руку на пояснице и поднимается обратно, вверх. - Угу, - Гены мычит ему в шею, от его горячего дыхания, по спине Макеева пробегают мурашки, и "ёбанные педики" какого-то мужика из-за угла совсем не портит настроения.----------
В знакомой обстановке, на светлой кухне, они сидят уже на закрепившихся за ними местах. Шуцкий бездумно терзает пальцами картонку несчастного чайного пакетика, пристально следит за окрашивающимся в зелёный кипятком в прозрачной чашке. Даня спорит сам с собой, залип ли тот снова, как в магазине, или намеренно отмалчивается. - Значит, это всё? - Макеев не считает уместным первым заводить разговор, однако тишина совсем увязла в напряжении и тоске - надо было её разорвать. - А может, мне извиниться? - Гена продолжает неотрывно глядеть в чай, словно ждёт ответа именно от него, - Тогда можно будет сделать вид, будто ничего не случилось, и всё станет как прежде. - Это плохая идея, - возможно, и нет, но Макеев знает, что возвращение их отношений будет сопровождаться ежедневными ссорами и всё теми же эмоциональными качелями, что и раньше. Ну или же в нём просто вопит ревность, однако, кто сказал, что их интересы обязательно расходятся? - Ты так думаешь? - Шуцкий смотрит на него своими невозможно грустными глазами, но Даня старается удержать строгий вид и ответить сурово: "Да", - Я по ней скучаю. Скучаю по тому, как раньше всё было просто и прозрачно. - Ты говорил, что тебе проще, когда ты испытываешь тревогу. С ней ты чувствовал именно это? - Женя непостоянна - с ней всегда нервничаешь, - Гена отпивает, наконец, чай и морщится то ли от его крепости, то ли от его обжигающей температуры, - Всё это звучит по-идиотски. - Совсем нет. Многим парням нравятся стервы, - Макеев сам внутренне смеётся от своего высказанного "экспертного" мнения. - Тебе тоже? - Шуцкий глядит на него с невиннейшим любопытством. - Не знаю, - отчего-то Даня убеждён, что важно тщательно подобрать слова в ответе на этот безобидный вопрос, кажется, что в нём таится какой-то умысел, - Мне нравятся разные девушки, под один типаж их не подгонишь. - Понятно, - Шуцкий рассеян, и Макеев сомневается в том, выслушал ли он его. - Тебя всегда Женя привлекала? - Даня идёт в наступления, от неожиданности выпада Гена поперхнулся чаем. - А это имет значение? - Шуцкий конфузится, его не устраивает то русло, в которое Макеев направил их разговор. Даня кивает и ждёт объяснений, - Ну... Сначала всё было иначе, то есть, мы друг друга недолюбливали. А потом всё как-то завертелось... - он нервно усмехается, не осмеливается оторвать взгляда от стола. - Ты про клуб? - Макеев знает, что да, но фраза вырывается по инерции, дабы подсобить совсем стушевавшемуся Шуцкому, тот кивает, но продолжать не торопится, - Ты просто запал на первую девушку, которая проявила к тебе какой-то интерес? Тогда это может быть даже и не любовь или симпатия, это больное чувство долга к человеку, проявившему доброту и... - Даня боится заканчивать: это жестоко. - Ты думаешь, что я настолько ущербный, что цепляюсь за первую же девушку, без разбора, потому что добиться того, кто мне действительно нравится, у меня нет и шанса? - тон бесстрастный, смирившийся, от него не по себе, - Мне о том же говорил психиатр. Типа, я воспринимаю себя как неполноценного и считаю, что нужно хвататься за любого человека, готового закрыть на это глаза. И ещё, я приписываю благодарности влюблённость, а когда проходит период гиперфиксации, то начинаю сомневаться в природе своих чувств и вконец путаюсь. - А гиперфиксация бывает не только на занятиях? - Макеев даёт себе мысленный смачный подзатыльник за свою невнимательность во время чтения статей про СДВГ. - Да, это проявляется в чрезмерном внимании и зацикленности на человеке, а когда всё сходит на нет, то на тебя накидываются из-за убеждения в том, что ты потерял интерес. Но это не так, я просто смог пройти эту сомнительную ступень и наконец начать вести здоровые, нормальные отношения. То что, я перестал мучить себя мыслями о том, что всего, что я делаю недостаточно, что необходимо об стену расшибиться, только чтобы доказать свою искренность - не значит, что я разлюбил, это значит, что мне стало легче, лучше, что больше мой мозг не занимается бессмысленным самоистязанием, из-за которого я даже поспать не могу. - Женя не поняла этого упадка внимания? - Даня приписывает разгорячённость Шуцкого его горькому опыту; Гена утвердительно кивает, - Вот как, - диалог заходит в тупик, Макеев старается припомнить хоть какую-нибудь информацию, способную его реанимировать, - А до Жени нравился кто-то? Даже если и безответно? - на этот вопрос Шуцкий виновато опускает голову, - Ну же, я с Женькой по вечерам не секретничаю - не выдам. - Яна, - тихо отвечает Гена. - Да ладно, - внутри Макеева всё холодеет из-за воспоминаний того, что было сделано ради этой наркоманки, - То есть машину Ковалёва ты угнал из высоких чувств и особых намерений? - он смеётся, вот только на веселье это совсем не походит, - Ты попёр против закона из-за какой-то девки. Вы сожгли тачку тренера и обкурились вусмерть, как романтично, - сквозь зубы проговаривает Даня, - Она настолько тебе нравилась? - Да, и это не единственное сумасшествие, на которое я пошёл, - Шуцкий выглядит так, будто собирается признаться родителям в разбитой им дорогой вазе, другого сравнения в голове Макеева созреть не успевает, - Помнишь, я как-то говорил о передозе? Так вот, это случилось на мой день рождения, когда я позвал ребят к себе домой, ну и чтобы впечатлить Яну сожрал дохера сомнительных таблеток, которые притащил Никита. Честно, я не думал, что всё так закончится. Тогда я впервые попробовал наркотики. - Ты идиот? Едва ли не помереть от передоза, пытаясь впечатлить какую-то шалаву?! - Макеев возмущён недальновидностью друга. - Я говорил о том, что часто действую необдуманно и поспешно. - Кхм, - Даня стыдится своей несдержанности, хотя его выпад Шуцкого вовсе не обидел, - Что ты вообще в ней нашёл? - ворчит Макеев, надеясь уйти от неловкости. - Ну, она симпатичная, и её рыжие волосы... Они волшебные, - Гена поднимает глаза на Даню, на секунду они останавливаются на его волосах, и Шуцкий краснеет, резко отворачивается, - Не то имел в виду, - он бормочет оправдания, а Макеев не понимает, что его так смутило. - А я симпатичный? - Даня наклоняется вперёд и если бы Гена не отшатнулся назад, то они непременно столкнулись бы носами, - Мои волосы тоже "волшебные"? - Макеев улыбается, следя за растерянностью Шуцкого, тот вдруг закрывает его глаза ладонью и отталкивает от себя, когда Даня возвращает себе возможность видеть, лицо Гены предательски горит смущением. - Сказал же, что не то... - Шуцкий вскакивает со стула и подбирает с пола оставленную им сумку. - Стой, я же просто пошутил, - Макеев тоже поднимается, - Прости, если задел. - Ты не... - Гена отрицательно мотает головой, мысль снова ускользает от него, - В общем, я лучше пойду домой. Нет, - он даже не даёт Дане сказать и слова, перебивает его ещё не начавшуюся речь, - И шутки у тебя не смешные, - Шуцкий выходит в прихожую, Макеев - за ним. - Согласен, перегнул палку... - вряд ли Даня его удержит, но попробовать стоит. - Думаешь, с Женей и правда - всё? - Гена без зазрения совести игнорирует извинения друга, он не думая освобождает руку от бандажа, и всё его внимание сосредотачивается на шнуровке кед. - Не знаю, тебе решать, - выходит более злобно, чем предполагалось, Макеев морщится от своего же пренебрежительного тона, - Если тебе всё ещё нравится Яна, а ты заставляешь себя оставаться с Женей... - Мне не нравится Яна, - опять прерывает Гена, - Не теперь. - Так значит, ты хочешь вернуть Женю, - а вот разочарование в голосе Дане скрыть удаётся. - Нет, с девушками покончено, - Шуцкий выпрямляется, Макеев ошарашенно смотрит на него, никак не ожидая подобного откровения, нежданного-негаданного каминг-аута, - Я не... - только потерявшие краску уши вновь вспыхивают багровым, - Забудь, - Гена дёргает ручку двери - та не поддаётся. - Подожди, дай я обуюсь, - Даня не даёт ему дотянуться до замка. - Ты зачем? - Шуцкий морщится от ноющей боли и продевает руку обратно в бандаж. - Чтоб на какую-нибудь звезду не зарулил, - Макеев наскоро шнурует кроссовки, и с щелчком открывает дверь. Гена выходит опустив голову, Даня не верит в свою непоколебимость. Они ступают в ночи, по освещённым жёлтым светом фонарей улицам. Где-то вдали, за заборами неустанно заходятся лаем собаки. По дорогам шуршат редкие автомобили, район глух в это время суток, парни пробираются по подворотням. Пару раз Макеев обращает взор к небу - ни единой звезды, луна тоже скрылась. Пасмурные дни и ночи накрыли город внезапно. Даня надеется, что это не знак свыше: нет никакой надежды, ни малейшего просвета. Это природа, она независима. - Ты бывал на море? - нет нужды говорить, молчание вполне комфортно, но Макеев всё равно заводит беседу. - Да, давно ещё. Чуть не утонул, - улыбается Шуцкий, для него в этом нет ничего плохого. - Сколько раз, ты оказывался на волоске от смерти? - Даня перекидывает руку ему через шею, предплечье сразу впитывает её жар. - Я не считал, - серьёзно отвечает Гена, мирясь с этим "нечаянным" жестом друга. - Ты милый, - выпаливает Макеев, - Оставь эту футболку себе, - на это Шуцкий не находит, что сказать. - А ты на море бывал? - Гена осторожно спрашивает, надеясь, что направление разговора от одной случайной фразы не переменилось. - Да, - лаконично, но и этого хватает, - Море ассоциируется у многих со спокойствием, а у тебя с тревогой. Это потому что ты там чуть не умер? - Не знаю, наверное, - задумчиво произносит Шуцкий, - А у тебя с ним связаны хорошие воспоминания? - Нет. Я помню множество людей, но ни единого знакомого лица, жужжащие разговоры и громкий смех, пёстрые цвета купальников, плавок, полотенец, сумок и ковриков, палящее солнце, пустое небо, дрожащий от зноя воздух. В тот момент меня захлестнула настоящая тревога, - Макеев смеётся от того, насколько различны, даже противополжны их с Шуцким ассоциации с этим гадким чувством. - Люди часто ощущают себя наиболее одинокими среди толпы, а не наедине с собой, - Гена хмурится, его пальцы сами по себе находят костяшки перекинутой через его шею руки и бесцельно оглаживают их. Даня вздрагивает от неожиданности, Шуцкий поспешно отнимает свою ладонь от его, - Прости, само как-то, - он выпутывается из полуобъятий и отходит на шаг в сторону, теперь идут на таком расстоянии. - Тебе тоже одиноко в толпе? - Макеев потирает предплечье всё ещё хранившее чужой жар. - Нет, боюсь, мой мозг перегружен миллионом бесполезнейших деталей, которые попадаются на глаза, и становится не до самобичевания. - А когда сам с собой, то время на "самобичевание" появляется, да? - Даня получает утвердительный кивок и невесёлая улыбка касается его губ, - Прибавить твою тревожность, и одиночество уже пытка. Как ты спишь один? Как уживаешься в четырёх стенах без посторонних? - Думаешь, проблемы со сном связаны с отсутствием человека, способного скрасить моё одиночество? - Скорее с тревожностью, вызванной этим фактором. - Я говорил, что редко не испытываю тревоги, - Шуцкий неожиданно повышает голос, что вообще-то бывает нечасто. - Но бывают моменты, когда её нет, верно? - Даня не берёт в расчёт испортившееся настроение собеседника, продолжает свой специфический допрос. - Когда выпью - уже не до того, - отрезает Гена, - Может быть, если бы мой первый опыт с наркотиками был бы более удачным, я бы предпочёл сидеть на них, потому что из того, что я помню - первые минуты были великолепны, никогда я не чувствовал себя настолько легко, настолько свободно и... Счастливо? - Так тебе понравилось? Хочешь стать наркоманом? - упрёк неуместен, учитывая, что сам Даня неоднократно употреблял и продолжает употреблять. - Нет, насколько бы печальной мне не казалась моя жизнь, дохнуть я уж точно не намерен, в отличие от некоторых, - от Шуцкого не скрывается, как от последних слов передёргивает Макеева, он виновато приклеивает взгляд обратно к асфальту, - Извини, ляпнул не подумав, - прохладный воздух стягивает тяжёлое молчание. - Откуда знаешь? - Даня старается звучать как можно безразличнее, но на последнем слоге голос всё же дрогнул. - Влада сказала, - Шуцкий сознаётся через долгую секунду мёртвой тишины. - Она-то, блять, откуда в курсе? - ситуацию этот невероятный и малореалистичный факт никоим образом не освещает. - Перед тем, как вы переспали, ты закатил ей получасовую тираду о том, какое дерьмо твоя жизнь, - Гена всё ещё не решается поднять головы, только сильнее сутулится, всем своим видом выдавая, насколько неудобна эта ветвь диалога. Который раз за вечер они вязнут в сгустившемся безмолвном напряжении? Макеев и думать забыл о каких-то глупых и несуразных угрозах Влады, а подобной подставы и подавно не ожидал. Чего только она хотела этим добиться? И правда ли, что они разговаривали перед необратимым? Даня помнит только пианино, его отчаянный писк, смуглую кожу, неправильно тёмные глаза, смутное раздражение и ненависть к себе, к отцу, к своему существованию и жизни в целом; помнит, как проснулся в одной постели со странной девушкой; помнит о негласном договоре больше никогда не возвращаться к этой ночи, ни мысленно, ни через повторение ошибки. Когда она успела переговорить с Шуцким? С чего вдруг ей вздумалось вмешиваться и рассказывать самую спорную информацию, выведанную ей у вусмерть обкуренного одноразового любовника? Чего она добивалась? - И много она тебе рассказала? - Макеев останавливается, Гена по инерции делает ещё два шага вперёд, потом возвращается к нему. - Нет. Она назвала твою "исповедь" "несвязным, сентиментальным бредом" и посчитала, что если ты захочешь, ты сам мне расскажешь со всеми "идиотскими" подробностями. - Отлично, давай расскажу, - от необъяснимой злобы сводит челюсть, Макеев игнорирует это и, схватив Шуцкого за шиворот, тащит его к лавочке, которую они прошли пару метров назад. - Я не хочу вынуждать... - Заткнись, - Даня толкает его на скамью, Гена сжимается и поднимает плечи, как когда его отчитывают по какому бы то ни было поводу, это выдаёт его эмоции с потрохами: страх и колкая вина, - Не хотел грубить, просто послушай и не перебивай. Рано или поздно до этого бы дошло. Правда, не очень удачное, как по мне время: ты с девушкой разбежался, тебе бы отдохнуть от смердящей стороны этой грёбанной жизни, но давай, ладно, завалю тебя ещё и своими проблемами. Нет, я сказал: "не перебивай" - Макеев мгновенно реагирует на Шуцкого, открывшего было рот в желании что-то вставить между его сумбурными речами, - Я сейчас, немного подумаю, как начать, а ты - ни слова, - Даня приставляет указательный палец к и без того плотно сомкнутым по его же просьбе губам Гены, они кажутся ещё горячее его тела, которое Макееву не единожды доводилось ощупывать, - Сознание самой смерти постигло меня лет в девять: тогда умер мой единственный друг - самоедская собака по кличке Гроза. Она была гордой, никогда ничего не выпрашивала, вела себя тихо и с достоинством. До сих пор помню её умные черные глазки, смотрящие прямо-таки в душу. Она всегда всё понимала и умела быстро подстроиться под требования моего отца. Старалась быть такой же послушной и смиренной, как я тогда. Наверное, у неё это были какие-то инстинкты, а быть может, она чувствовала мой страх перед ним и знала, что у него должны быть причины. Обычно мама уходила гулять с ней по вечерам - во время моих наказаний. Когда они возвращались, Гроза бежала ко мне и утешала, недоумевая, что произошло. То была единственная вещь, которую она не могла понять. Она прожила у нас полгода... Это были лучшие полгода моей жизни, мне не было одиноко, я знал, что могу положиться на неё, что она не оставит меня и я могу быть с ней честным. В один день наказанье затянулось, не помню сути, но провинился я по полной, - горечь щиплет глаза и иглами вонзается в язык - Макеев и не подозревал, насколько болезненны эти воспоминания, - Когда мама с Грозой вернулись он всё ещё порол меня ремнём, и Гроза кинулась на него, вырвав у матери поводок. Она неслабо так цапнула его, сколько крику, сколько крови тогда было, - Даня смеётся, а перед глазами солёная пелена, - Её сразу же увезли в ветклинику и усыпили. Её не стало, а вместе с ней и какой-то части меня. В тот день я впервые столкнулся со смертью. Да, это всего лишь животное, но она была моим самым дорогим существом, - голос всё же срывается в позорный всхлип, Макеев чувствует, как его торс обхватывает горячая рука, на плече устраивается голова Шуцкого, внемлющего каждому его слову; Даня никак не реагирует, но позволяет ему себя обнимать, - Я много думал о том, встречаются ли люди со своими домашними питомцами на той стороне, и в этих раздумьях, в этой скорби прошло три года. Я изменился, ожесточился, вернее сказать. Я не видел смысла в дружелюбии, милосердии, добродетели и доверии: если я не заслужил этого от других, с какой радости я к ним должен относиться хорошо? Я слишком стал похож на отца, на того, кто вызывал у меня ужас все те годы, что мы жили под одной крышей. Я боялся себя, так же, как боялся его. Друзей, как таковых не было, только товарищи и те, готовые сдать с потрохами в любой момент. Не пытался я ни с кем строить доверительных отношений. Только вот, года два назад спутался с одной, думал, прекрасная девушка, чистая и непорочная, ангел воплоти, без единой дурной мысли в голове. Я расплакался у неё на коленях, когда рассказывал об отце, а она записала на диктофон и разослала всем в школе, и меня чуть было не заклеймили нытиком. Много сил ушло на то, чтобы доказать, что записала она не меня, а другого малодушного паренька, я ему денег заплатил, чтоб он сознался, благо, когда я ною, мой голос коверкается, и его вполне походил на тот, что был на записи. Ему нечего было терять: итак носил почётное звание задрота и изгоя. Потом он перевёлся, историю забыли. Я всё думал о том, есть ли причины, реальные, весомые причины, чтобы вариться среди всего этого дерьма и бороться за выживание, когда есть вариант добровольно уйти на покой и не видеть, не быть, ни питать эту гниль, с которой приходится встречаться ежедневно. До наложения на себя рук дело не дошло, но моими верными спутниками по жизни стали алкоголь, курево и наркотики. Так и пролетают мои дни. Я понял, что верить никому нельзя, и чувствую себя дерьмово, рассказывая тебе всё это: я ведь знаю, что ты мальчик на побегушках и прямо сейчас можешь поступать аналогично той шлюхе с диктофоном, лишь бы заслужить их признания, - на этом предложении полуобъятья размыкаются, Гена поднимается со скамьи, а на последних словах - скулу Макеева обжигает звонкая пощёчина. Даня в смятении поднимает глаза и встречается с иступлённым взглядом Шуцкого. Таким разъярённым его Дане ещё не доводилось видеть. - Я не настолько ублюдок, - Гена впервые так долго поддерживает зрительный контакт, и Макеев сходит с ума от того, как его серые радужки впитывают жёлтое свечение фонаря, словно и вправду горят праведным гневом, - Если не доверял, мог и не рассказывать. - Я и её хорошей считал, а всё обернулось, как обернулось, - Даня наблюдает за Шуцким из-под полуприкрытых век: злость быстро затухает в его глазах, - Я хочу тебе доверять, и ей тоже хотел. Тогда это оказался просто не тот человек, и сейчас я более настороженный. Люди слишком сложны и непостоянны, на других им плевать, может, это и правильно, но всё равно ведь мы все нуждаемся в близком человеке, на которого можно положиться и перед которым не стыдно открывать даже свои самые уязвимые стороны. - Я хочу быть для тебя таким человеком. - Нет, - теперь уже Макеев не выдерживая его взгляда опускает голову, - Тогда я привяжусь к тебе ещё сильнее. - Разве это плохо? - самое ужасное, что Шуцкий действительно не понимает. - Боюсь, тогда дружить не получится, - всё внутри дрожит от предвкушения эффекта от своих последующих слов, - Ты мне нравишься, а если мы станем ещё ближе, я уже не смогу тебя отпустить. - Нравлюсь в том смысле... - В том смысле, что ты сделал из меня педика! - Даня повышает голос, его крик тонет в густой тишине пустой улицы. Гена отступает на шаг назад, он не верит тому, что услышал, да и его ли винить? Макеев сам бы расхохотался, если бы кто-то пару месяцев назад сказал бы ему, что он будет признаваться посреди ночи своему лучшему другу в своих голубых чувствах. И послал бы нахрен этого сумасшедшего. Даня закрывает глаза, слышит шорох заскользившей резиновой подошвы по асфальту, частые шаги, отдаляющиеся с каждым мгновением. Шуцкий сбежал.