Коррекция.

      С Басовым - настоящая подстава. Нечасто группа "Б" попадала в задницу по вине Ковалёва, но тактика решения проблем одинакова, поэтому уже через пару минут от злостного судьи успешно избавляются. Игра начнётся уже скоро, ребята разминаются, Шуцкий с ними, хотя на поле его выпускают редко, а сегодня и не планировалось такой благодетели. Макеев поднатаскал Гену в технике, но Антон Вадимыч, как и остальные, всё ещё смотрит на Дрочера предвзято: отчего-то крепко засело в их головах, что он - априори слабое звено, какой бы аспект жизни не затрагивался.       В какой-то момент Шуцкий отвлекается на телефон, и нельзя его в этом винить: разогрев перед матчем, в котором тебя даже на поле не выпустят - занятие бесполезное. Даня поглядывает на него в некотором беспокойстве: вчерашний разговор о Жене всё не выходит из головы. Перенёс бы Гена новость об измене своей девушки? Пережил бы расставание с ней? Признаться честно, учитывая неизменную нестабильность его эмоционального фона, Макеев в этом очень сомневается. Какое бы сумасшествие могло взбрести ему в голову?       Даня видит, как в неверии Шуцкий приближает экран к глазам, его лицо мрачнеет, одними губами он произносит ясное как день: "Чего блять?" - и оборачивается к трибунам, ищет кого-то среди пришедших посмотреть на игру. Гена срывается с места и мчится к Ленке с Яной, судя по их мимике знать не знавших ответа на какой бы то ни было вопрос. Беспокойство Дани набирает обороты: не спроста же Дрочер обратился именно к девчонкам. Шуцкий скрывается из виду и успокоению нервов это явно не способствует. Ох, не к добру это всë. Во что он опять вляпался?       Начинается игра, Гена в какой-то момент оказывается на лавке запасных, поминутно оглядывается по сторонам и что-то выискивает. Макеева расслабляет хотя бы тот факт, что Дрочер в поле его зрения и, если что-то произойдëт, есть возможность увидеть и помочь, ещё бы не отвлекал бесконечный свист придирчивого судьи с замечаниями на ровном месте. Когда Дане показывают жёлтую карточку, агрессия достигает своего пика - он вступает в бурный спор с Басовым, ожидаемо, ничем не закончившийся. Метнув взгляд в сторону скамьи, Макеев понимает, что кое-кого не хватает. Он сразу переключается на трибуны в поисках пропавшего: "Твою то мать..." - отвернулся, называется, на пару минут, а везучий на неприятности Шуцкий уже бросается на кого-то, причём вдвое больше себя, точно чихуахуа на немецкую овчарку. Хочется пойти и разобраться, но и игру оставить нельзя. В эту минуту сомнений очень вовремя появляется Герман, который силком оттаскивает Гену от этого мужика, взволнованная Женя бежит за ними, и все вместе они пропадают в корпусе с раздевалками. Мысленно Макеев возвращается обратно на поле, где его уже вовсю бранят товарищи. Пока на первом месте игра, но разобраться в том, что произошло нужно будет непременно.       Всеобщей радости за победу Даня разделить не успевает: он отправляется прямиком за сбегающим Шуцким, которого уже преследует Женя. Она виновато лепечет какие-то оправдания, но Гена не очень-то в них заинтересован. На самом деле, таким угрюмым Макееву ещё не доводилось его видеть, а значит его догадки были верны: измена. Даня в нерешительности останавливается у края поля. Наверное, стоит оставить его наедине с собой, пока он всё не осознает и не обдумает как следует. Или как хороший друг Макеев должен быть рядом? Сложно. Не привык Даня к запутанным человеческим отношениям, в которых нельзя при любом удобном или неудобном случае послать всех и вся к чёрту, не заботясь о последствиях.       Пока Макеев просчитывает наиболее благоприятный вариант, Шуцкий успевает снова ввязаться в драку. И пяти минут без приключений на задницу не проживёт. Когда Даня проходится кулаком по носу этого сомнительного типа, он уже твёрдо уверен в том, что Гену в сегодняшний вечер не оставит: что ещё может произойти с ним по пути домой? Добить лежащего на земле недохахаля Жени не даёт она же. Макеев не спорит - подходит к наблюдающему за происходящим пустым взглядом Шуцкому, на попытку друга увести его он никак не реагирует, молча продолжает наблюдать объяснения своей девушки перед другим парнем. Ему с его импульсивностью и нестабильностью созерцание этой ужасной картины на пользу явно не идёт. Макеев намерено встаёт перед ним, загораживает обзор, и закрывает ему уши. Гена смотрит ему в глаза, но скоро опускает их в землю; мотает головой, чтобы сбросить с себя чужие руки, освободившись - тут же срывается с места. Промедлив всего секунду, Макеев бросается за ним. Быстрый гад. Стоит ли говорить о невозможности нагнать бегуна, скрывшегося в запутанном и тесном лабиринте многоэтажек? На первом же перекрёстке Даня оглядывается, но понять, куда завернул Шуцкий, не может. Вроде бы налево, однако там ещё разветвления, в какую арку, в какой двор или закоулок он умчался? Прошипев ёмкое ругательство, Макеев возвращается к зданию с раздевалками, в коридоре он чуть не сбивает с ног Ковалёва, обкладывает его отборным матом на вполне безобидный и логичный вопрос о местонахождении Дрочера и причинах той "истеричной" сцены. Сам Ковалёв истеричка - с Вероникой Александровной не ладится, поэтому со всеми скандалы закатывает. Пусть в своей личной жизни разбирается, а в чужую - не лезет.       Под холодным душем остыть всё ещё не выходит. Макеев ждёт хоть небольшого послабления в разгоревшемся внутри пожаре злобы - безуспешно. Проходит с четверть часа, а то и поболее, прежде чем он возвращается в раздевалку. Там уже никого нет, все смылись и, наверняка, уже бухают где-то, отмечая очередную победу. Одевшись, Даня осматривает тошнотворно яркие синие шкафчики. Он поочерёдно распахивает их и осматривает на наличие чьих-нибудь вещей. В одном он находит одиноко лежащий телефон. Макеев включает его, мгновенно на экране высвечивается двенадцать пропущенных от Жени. Даня свайпает их вправо, остаётся пустая заставка с мокрой от дождя дорогой, уходящей в глубокие сумерки в мерцании редких фонарей. В тишине покинутого здания Макеев бездумно всматривается в безжизненную картинку на полузатухшем экране. Ещё мгновение - он гаснет окончательно. Даня прячет телефон в карман и заглядывает под скамейки - спортивная сумка Шуцкого тоже здесь. Он достаёт её и закидывает вместе со своей на плечо. Возможно, Гена вернётся за своими вещами, однако нельзя исключать вероятность того, что о них попросту забудет.       На сеть запутанных улиц уже опустилась вечерняя прохлада, солнце неумолимо укатывается за горизонт, сгущая на небе пыльно-сиреневые и грязно-синие краски. По пути Макеев проходит алкомаркет, он напоминает ему о заполненном до отказа мини-баре дома. Как кстати. Он напьётся сегодня, а завтра не встанет. Не придётся идти в центр, отдавать Шуцкому неопровержимую улику беспокойства девушки за него, способную ускорить процесс их примирения. Иначе снова всё повторится: ругань, ссоры, эмоциональные качели. Почему именно Женя? Макеев гонит этот вопрос прочь, потому что он слишком походит на плод банальной ревности. Даня принимается считать свои шаги, чтобы избавиться от роя шумных мыслей, норовящих завести его в самую тёмную и постыдную часть сознания.       Вот и его подъезд. Макеев останавливается: на ступеньках, прижавшись к металлическим перилам, сидит Шуцкий. Сердце делает кульбит от того факта, что расстроенный Гена пришëл именно к нему. На самом деле, это ожидаемо, потому что другие бы высмеяли или не стали бы и слушать: стебаться над Дрочером у них – нерушимая традиция, а Женька и их отношения – излюбленная тема для шуток. Шуцкому не к кому было пойти со своим разбитым сердцем, кроме Макеева – единственного друга, воспринимающего его всерьёз. Сделав такой вывод, Даня подавляет неуместную радость. Гена отрывает взгляд от косой шнуровки кед. Встрепенувшись, вскакивает, но тут же замирает в неуверенности. "Ещë не придумал, что сказать" – улыбка не успевает коснуться губ, как тут же меркнет: Макеев фиксирует покрасневшие от очевидных слëз глаза. - Ты плакал? – в этот момент Даня готов убить Женьку. – Нет, – чересчур резко отвечает Шуцкий, выдавая свою неловкую ложь с потрохами. – Пойдëм, – Макеев кивает на дверь подъезда, тон суров и не терпит возражений, которых и не следует.       Только в лифте Гена замечает свою сумку, перекинутую через плечо Дани, он стягивает еë, перед этим запутавшись в лямках. – Классный брелок, – Шуцкий с интересом рассматривает болтающуюся на чужих ключах акриловую Юри*, Макеев предпочитает не озвучивает причины, по которым она заняла это почëтное место, – У меня такой же с Нацуки. Получается, у нас что-то вроде парных брелков? – Получается, – соглашается Даня, и на душе становится теплее от детской радости Гены такой мелоче.

----------

      Когда Шуцкий выходит из душа, Макеев уже поджидает его на кухне с заваренным чаем. Он налил бы что-нибудь покрепче, если бы каждая попойка не заканчивалась для Гены крепкими объятьями с унитазом. В молчании убегают минуты, но никто не спешит заводить разговора. Дане не хочется давить и нагнетать: импульсивный и подавленный Шуцкий способен на что угодно, и трогать его лишний раз сейчас не следует.       Раздаётся длительный звон, и кто-то нетерпеливо барабанит в дверь. Макеев смотрит в глазок и несдержанно ругается. Он оглядывается назад: из-за стола пропадает Гена, наверняка, он устроился в более неприметном месте, удобном для подслушивания. Неясно, узнал ли он свою девушку по одной только настойчивой дроби или предчувствовал такое развитие событий. Даня, обречённо стонет: с какой такой радости на его квартиру выпала честь служить полем для разборок? "Я знаю, что вы там!" - грубый голос приглушён, но разборчив. Макеев ещё раз оборачивается к кухне - Шуцкий не рвётся выбираться из своего убежища. Похоже, не горит желанием встречаться с Женей так скоро после громкого разрыва. Даня принимает это к сведению и отпирает, наконец, дверь, прекращая её мучения под натиском непрерывных ударов. - Дань, Гена у тебя? – первый вопрос, который с порога задаëт Женя. – Нет, с чего ты взяла? – Макеев скрещивает руки на груди и всеми силами удерживает себя от беглого взгляда на кухню. – Вы так хорошо спелись за последнее время, - она осматривает доступную её взору площадь, пытается обойти упорно не пропускающего её дальше Даню, - Сумасшествие какое-то... - добавляет, скорее озвучив пробежавшую в голове мысль. – Почему это? – брови Макеева взмывают вверх. – Алë, проснись, – Женя щëлкает пальцами у Дани перед носом, – Где ты, и где он. – В каком смысле? – обычно приятно, когда тебя возвышают, особенно в сравнении со знакомыми, но сейчас гнев жалит сердце обидой за Шуцкого, слушающего их разговор, - Говори, не молчи. – Ну, ты такой симпатичный... – неуверенно начинает Женя, Макеев замирает: он знает, что эта фраза, едва начавшись, ранит человека за стеной, – крутой, харизматичный, стильный, богатый, секси, с хорошим чувством юмора, сильный, спортивный, прямо sugar daddy, парень мечты из какой-нибудь дорамы. – А Гена? – уловив, что безмолвие затянулось на долю секунды и нужно подтолкнуть Женю к окончанию мысли, Макеев задаёт наводящий вопрос. – А Гена... – Женя поджимает губы, ища в голове хотя бы одно лестное прилагательное, чтобы смягчить последующую формулировку, – Он милый, правда, но он... Просто Дрочер, понимаешь? Не модель с обложки журнала, не... Кхм, в общем, вы разные – в этом суть. Чтобы не заметить этого, нужно быть слепым и глухим калекой. – Ты не любишь его, – Даня смотрит ей в глаза, она тут же опускает их в пол. – Люблю, – Женя сжимает кулаки, – Поэтому и хочу извиниться, объясниться по-человечески. – А если бы я прямо сейчас предложил тебе стать моей девушкой, ты бы согласилась? Посмотрела бы ты когда-нибудь на него, как на потенциального партнёра, если бы тогда в клубе у нас всë получилось? – Я... К чему ты вообще это говоришь? – заминка в начале: она сомневается. – Может, ты мне понравилась. Да, знаю, в первый раз некрасиво с тобой поступил, извини, судил по обложке, но сколько воды утекло с тех пор, и теперь я знаю, какая ты на самом деле, – "сука" – Макеев успевает придержать непрошенное ругательство. – Ты сейчас серьёзно? – Женя недоверчиво делает шаг назад. – Вполне. Зачем тебе какой-то Дрочер, когда совсем рядом есть "sugar daddy" – только руку протяни и возьми, м? – Даня обольстительно улыбается, а живот неприятно скручивает холодом от предположения того, как больно весь этот разговор режет и без того настрадавшееся сердечко Гены. Даня будет просить у него прощения на коленях за это. – Шутишь? – мотает головой Женя. – Нисколько. Разве такой хиляк, у которого из особенного только его дебильные и безвкусные шутки, достоин тебя? Этот мистер-недоразумение, мальчик на побегушках? – он будет гореть в аду за эту мерзкую ложь, за то, что посмел опорочить его этими грязными словами, но веди Макеев себя по-другому Женя бы ни в жизнь не поверила ему, а это сейчас важно. – Так ты предлагаешь... Стать парой? – её глаза сверкают неуверенностью, Даня думает о том, что лучше бы она дала ему пощёчину прямо сейчас за весь тот бред, что он наговорил. – Да, так и есть, – Макеев до дрожи в пальцах ждëт, когда Женя, наконец, согласится и можно будет с чистой совестью вытолкать еë из своей квартиры и пойти успокаивать убитого подслушанным разговором Шуцкого. – Ну, я даже не знаю. Всë это как-то неожиданно, – Женя задумывается, и для Дани – это уже повод послать еë, но упëртый и сфокусированный на ней Гена может просто-напросто простить ей эту незначительную слабость. – Хочешь и дальше бегать за ним, унижаться, или стоять рядом с королём площадки, горячим спортсменом и мужчиной из снов? Хочешь же, чтобы все эти шлюхи пускали пену изо рта от зависти к тебе? - Я не могу поступить так с Геной, - Женя смерила взглядом обувную полку, на которой сильно выделяются небольшие в сравнении с другими и хорошо знакомые ей кеды. Макеев проклинает себя за то, что не спрятал их, пока мельтешил у двери в раздумьях, открывать ли незваной гостье. - Просто уходи, - Даня качает головой, по его мнению, этого достаточно, чтобы дать ясно понять, что сегодня не время и не место мириться с Шуцким. - Но... - она так не считает и в очередной раз порывается пройти вглубь квартиры. - Жень, не надо, - Макеев останавливает её за плечи, - Только хуже сделаешь. Дай ему время остыть и прийти в себя.       Женя опускает голову и, пробормотав тихое "ладно", смиренно покидает чужую обитель. Даня захлопывает за ней дверь. В нерешительности стоит в прихожей, не зная, в каком состоянии застанет Гену и что ему следует сказать. На кухни слышится звон - это срабатывает как знак действовать: Макеев влетает на кухню. К его несчастью Шуцкий добрался до мини-бара, и в этот момент занят тем, что опустошает пол-литровую бутылку пива. - Нет-нет-нет, - Даня отбирает у Гены это воплощение зла в матово-зёленом стекле. - Меня бросила девушка и обосрал мой лучший друг! - возмущается Шуцкий, перехватывая обратно злосчастную бутылку, - Дай мне хотя бы напиться по-человечески. - Я говорил несерьёзно, - Макеев боится, что Гена считает иначе, пальцы слабеют сами и позволяют забрать пиво, - Я просто хотел, чтобы ты увидел, какая она, её к тебе отношение. Она не тот человек, который должен быть рядом с тобой, понимаешь? - Давай ты не будешь решать за меня, кто должен, а кто не должен быть рядом? - если бы Шуцкий знал, как отзываются эти слова в душе Макеева, он отрезал бы себе язык. - Хрен с тобой, - Даня идёт к мини-бару, выставляет богатый арсенал элитного алкоголя на стол, предчувствуя "весёлый" марафон по выпивке.       Макеев подсаживается к Гене, но не напротив, как до этого, а совсем рядом. Благодаря этой близости Даня улавливает аромат своего шампуня, и теперь вся сила воли направлена на пресечение импульсивного действия: собственнически притянуть Шуцкого к себе, без стеснения вдыхать свой запах, пропитывающий его влажные пряди, и посыпать его бывшую всевозможной руганью. Язык щиплет едкое "мой", не произнести которое стоит Макееву больших усилий. - Шла бы нахрен эта Женя, - вторую часть фразы, звучащей в голове, Даня и не пытается удержать за зубами.       Шуцкого эти слова не ободряют, наоборот - угнетают. Он открывает новую бутылку пива, игнорирует любезно предоставленный стакан и пьёт из горла. Да уж, пока Макеев отмечает расставание друга с не самой приятной в роли девушки особой, этот самый друг заливает спиртным своё горе.       Они повышают градус, хотя идея не так уж хороша, уже доходят до виски. На втором стакане Гена уходит в ванную, Даня уже по привычке следует за ним. Опять это страдание, опять это напоминание о мазохизме. Так привычно, но так неприятно. Стоит завязывать: не давать ему ничего крепче вина и тщательно следить за количеством им выпитого, иначе закончит Шуцкий явно нехорошо. Уж если его организм так старательно отвергает алкоголь - на то есть причины. Макеев пропускает момент, когда начинает приглаживать взлохмоченные волосы Гены. Они не настолько длинные, чтобы мешаться ему, но Даня об этом не думает. Сейчас он в принципе не думает: любое движение - рефлекс или порыв одурманенного мозга, любая мысль - что-то размытое туманом спиртного.       На кухне Шуцкий снова наполняет свой стакан виски. Мало ему было вывернутых наизнанку внутренностей и пятиминутного промывания рта. Второго захода Макеев не перенесёт чисто эмоционально. - Всё, хватит с тебя, - Даня пытается вырвать стакан из цепких рук Гены, оказывающего удивительное сопротивление, - Я сказал: "хватит", - шипит Макеев, но Шуцкий упёрся в своё.       Перетягивание, вполне ожидаемо, заканчивается пролитым виски. Пролитым на небесно-голубую ткань толстовки Гены. Большая часть благополучно оказывается на полу, на ткани - совсем немного, можно бы и закрыть на это глаза – так и делает Шуцкий – в голове же Макеева загорается постыдная, но соблазнительная идея. Спасибо алкоголю, притупляющему виденье границ дозволенного, который успешно убеждает, что нет ничего криминального в том, чтобы переодеть своего близкого друга. Лично, своими руками. При условии, что этот самый близкий друг нравится тебе вовсе не как друг.       Даня забирает стакан из ослабевших пальцев Гены, уже незаинтересованного в нём, отставляет его в сторону, игнорирует протесты Шуцкого и насилу уводит его к себе в комнату, усаживает на кровать. Пока Макеев копается в шкафу, Гена устаёт и заваливается на матрац. Даня выбирает футболку посвободнее, повторяя себе, что это сугубо из соображений комфорта, и откладывает еë на подушку. Окинув Шуцкого беглым взглядом, Макеев пытается унять бешено колотящееся сердце и в очередной раз напоминает себе, что сейчас Гена слишком пьян, чтобы вменяемо оценивать происходящее. Подавив приступ стыда, Даня осторожно стягивает с него очень серьёзные носочки с розовой марихуаной. Щуцкий никак не реагирует, кажется, он задремал. Макеев делает глубокий вдох-выдох и хлопает ладонями по щекам: приводит себя в чувства. Они хреноллион раз виделись в раздевалках, сейчас просто немного другая обстановка, ну и небольшой ньюансик: от одежды Гену избавляет Даня собственноручно. Кошмар. Было бы намного проще, не осознавай Макеев своей не дружеской к нему симпатии. Необязательность сего мероприятия Даня не принимает: решил переодеть – значит так тому и быть. Он задирает голубую толстовку, расстëгивает ширинку шорт и стаскивает их с худых ног. Шуцкий приподнимается на локтях и мутным взглядом смотрит на застывшего Макеева. Тот всеми силами старается унять неистово трясущиеся руки, которые моментально попадают в фокус Гены. – Зачем они тебе? Ты не влезешь, – Шуцкий смеëтся, устало и тихо, но определëнно развеселившись.       Даня не знает горит ли его лицо от смущения или злобы на самого себя – в любом случае, ни один из вариантов его не устраивает. Чего он как малолетняя девка? Что могло вогнать в такое низкое положение аса в вопросе любовном? Бросив долбанные шорты на пол, Макеев хватает Гену за грудки и рывком поднимает, заставляя его сесть. Он тянет за подол толстовки и Шуцкий послушно поднимает руки вверх, дабы не препятствовать странному и в то же время рьяному действу Дани. От прохладного воздуха, стоявшего в квартире, Гена ёжится. Вследствие этого жеста контуры ключицы становятся ещë резче, Макеев мучит себя тем, что заставляет отвести взгляд. Он расправляет приготовленную футболку и помогает Шуцкому в неё влезть. Она намного больше, чем нужно, о чëм говорить, если даже для Дани это оверсайз? Рукава доходят до самых локтей, а шов на плече сползает ниже положенного сантиметров на десять. Ворот футболки вновь предоставляет взору Макеева острую линию ключиц, что заставляет сердце Дани взволнованно трепетать.       Осмотрев своё новое одеяние, Гена заваливается обратно на мягкие простыни, расслабленный тем фактом, что теперь можно оставаться в таком положении сколько душа пожелает. Даня с полминуты молча наблюдает за ним, силясь оборвать непрошенный поток настырно жужжащих мыслей. Как некстати загорается воспоминание об обещании данном себе, что он извинится перед этим ангелом на коленях. Хмель подогревает сладострастную интерпретацию слов, воспринимаемую до этого без какого-либо подтекста. Махровый ковёр встречает дружелюбно, Макеев невесомо проводит по доступной ему коже - никакой реакции на это не следует. Даня устраивается между его ног, снова поднимает взгляд и снова не встречает никакого сопротивления. Возможно, Гена безразличен к происходящему банально из-за того, что задремал. Чем оборачивается этот вечер? Что он вообще вытворяет? Холод, скользящий по полу и жгучий стыд усиливаются попеременно - выходит прямо-таки контрастный душ. Нужно остановить этот беспредел, иначе наутро Шуцкий окажется не только без девушки, но и без лучшего друга. Тогда точно сойдёт с ума и закончит плохо.       До Макеева дотягивается лёгкий выученный наизусть запах - один из гелей в душевой, которым он пользуется чаще, чем другими. У Гены глаз намётан, быстро определил лучший выбор. Или ориентировался по аромату? Знаком ли он ему? Если да, то он использовал этот гель намерено? Даня не удерживается - закидывает его ноги себе на плечи, и это слишком откровенный и бесповоротный поступок. Он пожалеет об этом, но если отступит - чертыхающееся сердце проломит ему рёбра. Макеев ведёт влажную дорожку поцелуев по внутренней стороне бедра, и губы обжигает горячая кожа. Даня никогда не привыкнет к извечно высокой температуре Шуцкого, но сейчас эта странность теряется в ассорти блаженных чувств. Должно быть из них двоих канул в сумасшествие именно Макеев, потому что другого объяснения пылкого желания, зажавшего его рассудок в тиски, нет. Ни перед одной девушкой он ещё так не млел, как стоя на коленях перед своим другом, трепетно лаская каждый сантиметр открытого для него тела. Ладони неустанно оглаживают нежную, отдающую жаром кожу, а губы поднимаются всё выше. - Перестань, щекотно, - чистую негу прерывает весёлый смешок и рука, неожиданно зарывшаяся Макееву в волосы в попытке его отстранить.       Даня поднимает голову, замерев, с опаской смотрит на то, как Шуцкий приподнимается на локтях и уставляется на него мутным взглядом. Его пальцы бесцельно перебирают бронзовые пряди друга, и он всерьёз о чём-то задумывается, наблюдая то необъяснимое положение в котором они оказались. Макеев нервно сглатывает, морально готовится к потоку ругательств, который на него извергнет Гена, как только сообразит, что к чему. - Кончай хернёй страдать и ложись уже, - Шуцкий напоследок взъерошивает его волосы и хлопает по кровати, приглашая занять место рядом с собой.       Даня впадает в минутный ступор, Гена самостоятельно освобождает себя от крепко вцепившихся в его бёдра пальцев Макеева, ещё не оправившегося от пережитого страха, потрясения и своего непостижимого везения в лице проигнорировавшего сей сомнительный эпизод Шуцкого. Что, чёрт возьми, творится в его голове? Как он истрактовал себе эту весьма однозначную ситуацию? Что это за грёбанное спокойствие посреди таких обстоятельств?       Пока Даня атакует свои протрезвевшие от выброса адреналина мозги бесконечными вопросами, Гена спихивает с кровати одеяло и подушку, негласно закреплённую за ним, после укладывается на относительно жёсткий матрац, скрытый одной жалкой простынью. Эту чудну́ю привычку Макеев заприметил ещё в их первую совместную ночёвку у Шуцкого. Даня поднимается, только когда неприятно начинают саднить колени. Он осматривает разбросанные вещи Гены, поднимает их. Шорты он вешает на спинку близстоящего стула, а толстовку относит в ванную, закидывает в стиральный барабан и включает эту адскую машину. Со спокойной душой Макеев возвращается и забирается на кровать, устраивается рядом со свернувшимся в клубочек Шуцким. Вряд ли он будет рад обнаружить наутро с собой в одной постели своего лучшего друга, но если повезёт, то у Гены окажется та же побочка от попоек, что и у Дани - беспамятство. Жаль, что сам Макеев напился сегодня не так основательно, чтобы не вспомнить завтра всех непотребств этой ночи.

----------

      Даня рассматривает безжизненный потолок, пока к нему жмётся ещё не проснувшийся Шуцкий. В его тесных полуобъятиях жарко - Макеев не шевелится из принципов, боясь, что малейшим копошением разбудит Гену. Дожил Даня: вместо того, чтобы встать и спокойно пойти опохмелиться, он добровольно терпит пытку высокой температурой льнувшего к нему горячего тела. Перед глазами уверенно стоит картина вчерашнего сумасшествия, а губы до сих пор хранят память об обжигающей и нежной коже. Что он только натворил? Какого чёрта позволил этому случиться? Как ему теперь на Шуцкого смотреть? Как говорить с ним и что именно говорить? Конечно, Гена многое прощал в плане тактильного контакта, но границы то какие-то всё равно да имелись. Сейчас не представлялось ничего страшнее, чем такая глупая потеря уже ставшего родным человека.       Макеев надеется, что его напряжение неощутимо для спящего Шуцкого, но тот вздрагивает и просыпается. Он садится на кровати и оглядывается по сторонам, силясь припомнить, где он, когда и с кем. - Доброе утро? - Гена фокусируется на единственном человеке в комнате, помимо него самого. - Доброе, - голос охрип после долгого молчания, и хоть после сна это и было обычным делом, сейчас Даня ненавидит себя за эту слабую реплику и тон, - Как спалось? - он откашливается и вязь с горла спадает. - Хорошо, наверное, - Шуцкий отводит взгляд, руки тянут подол футболки как можно ниже, - А ты... - он запинается, Макеев бросает все силы на то, чтобы оставаться непоколебимым и не подавать виду, что сердце давно бьёт тревогу: "Он всё помнит" - и мозг старательно ищет какое-нибудь объяснение для необъяснимого, - Неважно, - Гена привычно мотает головой, сбрасывая какую-то настойчивую мысль, - Вечно какой-нибудь идиотизм приснится, да ещё и так реалистично. - Мхм, бывает, - соглашается Даня, кое-как подавив облегчённый выдох, - Долго не валяйся, нам ещё в центр, - он встаёт и направляется прямиком на кухню, явственно ощущая в себе воспрянувший дух: оправдания нашлись сами.       За усердной работой кофеварки Макеев наблюдает с такой радостью, будто из неё льётся не кофе, а чистое золото, однако от его улыбки никто не умрёт, поэтому он позволяет своему настроению без искажения отражаться на лице. Возможно, нехорошо подобным образом реагировать на аферу, удачно провернутую над своим же лучшим другом, но Даня с собой ничего поделать не может. В дверном проёме возникает Шуцкий, он не сразу решается озвучить свой вопрос, наверное, боится сломать хрупкую атмосферу чужого веселья. - Кофе будешь? - Макеев не дожидаясь ответа, ставит две чашки на стол и заполняет их ароматным напитком. - Нет, у меня и без того давление зашкаливает, - Гена обводит глазами кухню, - А ты не помнишь, где я оставил сумку? - он нервно теребит подол футболки, следит за тем, как Даня указывает на столешницу, близ которой и распласталась названная вещь, - Ой, - уши Шуцкого рдеют, - Извини, я не заметил, - он садится на корточки и потрошит многочисленные карманы, из одного выуживает, наконец, препарат, который Макеев видел уже не раз.       Даня молча достаёт стакан и наливает в него воду, пока Гена борется с шуршащим блистером в попытке вызволить белую шину. Он запивает таблетку и садится подле Макеева, в точности, как вчера. Запах шампуня уже ослаб и уловить его не удаётся, Даню вполне устраивает, что прямо сейчас Шуцкий в его футболке. Снова встрепенулась его собственническая натура. Гена пододвигает к себе чашку и принюхивается к пару, исходящему от горячего кофе. Макеев чувствует, как уже начинают ныть мышцы лица от не сходящей ни на минуту улыбкии. Дане начинает нравиться эта забавная привычка Шуцкого. - А где твои родители? - Гена не отрывает глаз от тёмного омута в белой чашке. - Я здесь один живу, без всяких родителей. Знаешь, - Макеев старается удержать воодушевление, стремительно ускользающее вместе с этим роковым вопросом, - Люблю свободу. - Тебе не одиноко здесь? - Я часто привожу сюда кого-нибудь, - Даня отпивает горький напиток, - Например, вчера это был ты, - и плевать, что не он привёл, а Гена сам пришёл, - С тобой точно не соскучишься, - он ухмыляется, на этих словах вновь набрав уверенность. - Это не то, - бурчит Шуцкий, отбивая пальцами по столу какой-то мотив, - У тебя не очень хорошие отношения с родителями? - Нет, у меня с ними в принципе никаких отношений нет. Только когда отцу вздумается поорать или глянуть, как там, окупаются ли его инвестиции, он вспоминает обо мне. А мать дальше денег ничего видеть не видит. Даю руку на отсечение, что она даже не думает обо мне, - Макеев смеётся - это неуместно.       Гена зарывается пятернёй ему в волосы и взъерошивает их точно так же, как и вчера. Наверное, это неудачная интерпретация ободряющих жестов родителей в отношении своих маленьких детей. Тепло и приятно, это в действительности срабатывает в качестве утешения. Рефлекторно Макеев поддаётся трепетным ласкам, склоняя голову, точно кот. - Извини, я не умею поддерживать, - виновато произносит Шуцкий и порывается убрать руку от друга. - Стой, - Даня удерживает его за запястье, - Ещё немного, - он с удовольствием подставляется под эти незатейливые движения горячей ладони и проворных пальцев. Если бы он мог, то уже давно бы замурчал. - У моей бабушки есть кот Жеан, он такой же рыжий, самоуверенный , грациозный и высокомерный, но становится таким ласковым, когда гладишь его или чешешь за ухом, - Шуцкий несёт откровенный бред, и Макеев задумывается о том, выветрился ли вчерашний алкоголь, - А ещё он такой миленький и пушистый... Я уже говорил, что он рыжий? Ты на него так похож. - А ты на щеночка похож, - от смысловой нагрузки разговора, а точнее её отсутствии, Дане хочется расхохотаться - он крепится. В конце-концов его назвали "миленьким" - это уже что-то. - Щеночки вырастают в кобелей и сук, - Гена всё же возвращает руку на стол, Макеев расстроен концом уютнейшего эпизода и брошенной мрачной мудростью обычно позитивного друга. - Некоторые щенки - щенки навеки, - Даня тянется, чтобы запечатать короткий поцелуй на его скуле, уж больно уместным это кажется, но вовремя себя отдёргивает, успевает свести всё в простые дружеские объятия.       Шуцкий послушно утыкается в изгиб его шеи, и Макеев готов поклясться, что Гена делает глубокий вдох, дабы получше разобрать его запах. Даня мягко отталкивает от себя друга, потому что нельзя надолго затягивать с этим, иначе возможно зарождение подозрений. Хотя, если они не появлялись до сих пор, способно ли что-либо вообще их вызвать у Шуцкого? - Завтракать будешь? - Макеев напряжённо следит за тем, как Гена отрицательно качает головой: всё ли будет в порядке? В центре далеко не сразу выкроится время на обед или перекус. - Где моя одежда? - Шуцкий перерубает молчание вопросом. - Носки где-то на полу, а шорты на стуле напротив кровати, - "как можно было не заметить?" - с языка сорваться не успевает, и слава Богу. Самым ужасным было бы испортить это тёплое и нежное утро необдуманной грубостью. - А толстовка? - Я её в стирку бросил, - Макеев прячет довольную ухмылку за чашкой, - Забыл, кто её вчера уделал всю? - Мне казалось, не всё так критично, - и Шуцкий прав, но Даня этого не признает. - Иди прямо в этом, какая разница? - Макеев старается не выдать своего волнения, но мысль о том, что Гена заявится в центр в его футболке, которая ещё свежа в памяти остальных (ибо надевал он её только на прошлой неделе), не может не будоражить влюблённого дурака. Будет ли это считаться заявлением на него прав? И как это воспримет Женя? - Спасибо, но я ещё успею метнуться до дома и переодеться, - что Шуцкий умеет лучше всего, так это рушить планы других, а иногда и свои, - В центре её отдам, - он указывает на футболку, хотя и без этого жеста всё кристально ясно. - Как знаешь, - кажется, что от такого исхода даже кофе начинает горчить сильнее. - А мой телефон ты не видел? - на полпути обратно в спальню Гена останавливается. - В тумбочке возле кровати, - не хотелось бы его отдавать, но уж лучше пусть Шуцкий будет на связи, в случае чего. То, что он ни слова не сказал про Женьку - не значит, что он забыл о ней и обо всём, что вчера произошло.       Гене не требуется много времени, чтобы одеться и, прихватив сумку, оставить Макеева наедине с собой, в просторной и душащей своей пустотой квартире. Просто шик: сам толкнул речь об одиночестве и сам же бросил. Стоит перестать искать логику и здравый смысл у этого иррационального парня. Остывший кофе во второй чашке Макеев сливает в раковину.