О чём ты думал, долбоёб?
Это как минимум странно, что ты начал трогать его лицо.
Фу, как же по-пидорски.
Мысли мешаются в одну тошнотворную кашу, перемешиваются со всеми возможными чувствами, которые сидят в Пятифане. И все они кишат сомнениями; душевные терзания цепкими когтями рвут его сердце, тянут в разные стороны. Стирая со своего лица капли, Рома резко выдыхает. Что вообще происходит? Хочется прикинуться дурачком и обмануть самого себя: закрыться, забыть каждый неровный стук сердца, сбитый вздох, когда он смеётся, совершенно случайно касается Ромы, не ощущать невероятной тяги к касаниям частей тела и бесконечным переглядкам. Рома был бы рад влюбиться вновь, в девушку. Неважно в кого, чёрт возьми: вновь вляпаться по уши в чувствах к Полине, к девочкам с параллели, старше, младше, да даже к строптивой и ядовитой змеюке Катьке, но не к тому человеку, к которому по-настоящему лежит сердце. У него такие красивые глаза… Голубые глаза самые распространенные, разве нет? Но его глаза словно две льдинки, без единой лишней примеси: чистейшие и светлые. Он выглядит так странно, он худой и нескладный, но его тело, которое Рома увидел на физкультуре, кажется, срисовано с каких-то античных божеств. При одной мысли о выпирающих рёбрах появляется желание сосчитать их пальцами, их кончиками скользить по фарфоровой коже, заставить смущённо сжаться, провести языком по тонкой шее и обхватить её пальцами, слабо, но ощутимо, почувствовать загнанный пульс и услышать жалобный стон.Вот же блять.
Пятифан резко выдыхает, ощущая тёплую судорогу снизу живота. Ледяные капли не спасают: Роме жарко, душно, невыносимо, тягостно. Мысли о друге тянутся как сладкая конфетная нуга, как приторный мёд, текут по венам и сами управляют тем, что делают руки. Уткнувшись лбом в кафель, Роме приходится потакать своим желаниям и мыслям: заставлять себя тихо рычать, скользя пальцами по напряжённому члену и кусать губы до маленьких жгучих ранок.Чёрт бы тебя побрал, Антон, блять.
Через пару минут из серо-зелёных глаз летят оргазменные искры, и Пятифан промывает испачканную руку под струёй холодной воды. Осознание произошедшего приходит не сразу, пока ватные ноги не встанут ровно, а пальцы не перестанут подрагивать.Браво, Рома, ты подрочил на парня!
Это пиздец!
Внутри чувства вновь смешиваются: вроде, так хорошо, а вроде страшно и совестно. Страшно от того, что Рома вообще сделал это, с мыслями о худощавом теле его друга и его дрожащем именем на губах. Если раньше Пятифан мог объяснить своё нестабильное сердцебиение тем, что он просто «очень рад знакомству» с новым одноклассником, то после того, как он кончил от мыслей о том, как трогает тело этого самого одноклассника и заставляет его дрожать — оправдаться не получится. Зеркало отражает в себе горящие щёки Ромы, его насупленные брови и вопрос в глазах:Что делать дальше, ёб твою мать?
Продолжать топить в себе уже не только бешеное сердцебиение, но ещё и сексуальное влечение? Продолжать игнорировать то, как сердце хочет пробить собою рёбра, разорвать кожу на груди, и упасть в антоновские ноги, с мольбою забрать его себе? Наконец принять свои чувства и влюбленность в парня? Принять то, что ты, оказывается, не «натурал», и тебе нравится не только девчачья грудь, но ещё и костлявая грудная клетка твоего друга, его краснеющие щёки и неловкий взгляд, а, Рома? Пятифан громко хлопает дверью и выходит из ванной. Голую кожу охватывает холод, колкими иглами забивается в вены, но Рома не спешит надевать футболку. Где-то в комнате разрывается звонками его Нокиа. Рома поднимает трубку. — Ромыч, чё не отвечаешь, на? — шепелявый голос Бяши Пятифан узнает из тысячи. Резко выдохнув, он садится на свою кровать, взъерошивая мокрую чёлку. — Я в душе был. — А чё голос, как у умирающего лебедя? Этот вопрос Рома тактично игнорирует. — Чё ты хочешь? — Погнали гулять седня, — Пятифан буквально видит то, как беззубо улыбается товарищ, в своей привычной манере. — Антоху зови, и пойдём пробздимся, на. При упоминании имени, с которым Рома буквально несколько минут назад стоял в душе, и с придыханием рычал его от неутолимого желания, щеки вновь багровеют. — У него ведь нос разбитый, ему медсестра сказала полежать дома, чё-то не думаю, что он сможет пойти. — Да ну, а вдруг он обидется, на? Лучше позвать, не сможет — откажет. — Бля, Бяш— — Я тогда сам ему позвоню, на, — перед глазами предстает яркая картинка, как Бяша недовольно закатывает глаза. — В пять я за тобой зайду. Бывай, Ромыч!И как теперь ему в глаза смотреть после такого?
Я же закопаюсь под землю от стыда прямо перед ним!
Гудки в телефоне обрываются, и Пятифан обречённо стонет. Стрелка на часах близится к четырём часам, и остаётся только надеяться, что Антон решит остаться дома, отоспится, а завтра, когда Рома уже смирится с тем, что он его сексуально привлекает, придёт в школу. Но, как раньше, уже точно не будет. — Здарова, — Пятифан пожимает руку Бяши. Уже пять часов, и товарищ не соврал: пришёл в назначенное время. — Чё, куда идём? — К Тохе, на. — Бяша кидает сигарету, которую курил по пути сюда, на влажный асфальт и тушит её ногойБлять.
— Чё ты так не хочешь, чтобы он с нами шёл? — Да я не не хочу, просто… Переживаю за него, вдруг, херово станет. Нос разбитый, сам понимаешь, ещё кровь пойдёт…Что звучит более пидорски? Что я переживаю за него, или что я дрочил на него?
Определённо второе.
Бяша выгибает левую бровь. — Да нормально с ним всё будет, на, пацан же, не девчонка. Жив здоров твой Тоха. Пойдём уже! И Рома идёт. По дороге они обсуждают то, как круто было бы иметь одну приставку на двоих, чтобы целыми днями играть в Mortal Kombat 5: Deadly Aliance, и как Бяша жалеет о том, что общение с Семёном закончено: у него одного на весь класс была эта игра. — Ой, так Тоха ведь городской, — уже почти возле антоновского двора, на Бяшу снизошло озарение. — А вдруг у него мортал и приставка есть, на?! — Вполне возможно, чё уж там, — Рома пожимает плечами. — Спросишь потом. — Ага! Бяша набирает номер квартиры Петровых и звонит в домофон. В нём, робкий, и, кажется, заспанный голос отвечает: «да?» — Тошик, это мы. Выходи, на! — Да, да, сейчас… — Петров, кажется, на другом конце домофона стал копошиться, спешить.Почему это звучало так… мило, блять?
Через пять минут, из подъезда выходит Антон. Его растрёпанные светлые волосы выглядят так забавно и мило, что на пятифановским лице повисает зажёванная улыбка. — Привет, пацаны, — Антон пожимает руку Бяше и Роме. — Старался как можно скорее… Первым делом, Пятифан осматривает чужой пострадавший нос, подмечая то, что он всё ещё слегка опухший и красный. — Как твой нос, Тох? Не болит? — Рома вкладывает в эти слова намного больше волнения, чем планировал, поэтому, откашливается, и под подозрительный взгляд Бяши, грубо добавляет. — А то ещё нос кровью пойдёт, пока гулять будем, всё кровякой зальёшь своей. — Всё в порядке, — Петров ведёт плечами. — Немного болит, но это мелочи. Я в порядке. — Тогда заебись, — Бяша довольно улыбается во все тридцать зубов. — Пойдём во двор соседний, чё-нить там замутим. Костёр раззожём, на! — А разве можно жечь костры в чужих дворах? Нас за это не поругают? — Антон очаровательно-недоверительно осматривает парней, и Пятифан прыскает. — Пф, ты серьёзно думаешь, что нам есть дело до того, что нас кто-то будет ругать? Баба Валя с третьего этажа? Насрать, — как можно пафоснее и самодовольнее улыбается Рома, засунув, чуть подрагивающие от волнения рядом с Антоном, руки, в спортивные штаны. — Мы и не такое делали. — Вот-вот, на! Погнали за пивасом. — Мать сказала, ещё раз почувствует от меня запах пива — на порог не пустит.Жаль. Когда ты пьяный, у тебя мило глаза расфокусированы.
Блять, всё, харэ.
— А мы те жвачку дадим, и всё будет заебок, — Рома бьёт себя по карманам, нащупывая двадцать лишних рублей. — Во, как раз хватает. Антон как-то совсем неуверенно чешет затылок, метает взгляд по площадке, и после чего, кажется, сдаётся, пожимает плечами и вздыхает. — Хорошо. Я вам доверяю только потому, что вы мои друзья. — Ура! — Восторженно блеет Бяша, и начинает двигаться в сторону магазина. В магазине они берут, как в тот раз, дешёвое пиво в банках, и жвачку для Антона. Рома выбирает специально самую вкусную, и, довольный своим выбором, вручает мятные пластинки в упаковке другу, на что тот благодарно кивает и хихикает. — Бля, да чё не поджигается?! — сколько бы Бяша не водил зажигалкой по влажной ветке, сворованной из-под дерева в соседнем дворе — ничего не происходит. — Так она влажная, Бяш, — Антон вздыхает удручённо. Кажется, он совсем опечален уровнем IQ своего товарища. — Ты вон, попробуй листья сухие поджечь. Наблюдая за потугами Бяши, Рома прыскает в кулак. Не сказать, что он глупый, но под градусом частенько тупит. — Ой, точно, на! — друг хлопает себя по лбу, и уходит на поиски сухих листьев. Антон вновь вздыхает, садится на лавочку рядом с Ромой и суёт руки в карманы куртки.Красивый, зараза.
Взгляд скользит по аккуратному профилю, будто вылепленному самым искусным скульптором. Только сейчас, Рома заметил, что ресницы Антона на кончиках белеют, и это выглядит так по-детски мило, что Пятифан еле сдерживает улыбку. Даже разбитый, синевато-красный нос не портит ангельской внешности. Пятифан ловит себя на мысли, что так сильно он не идеализировал даже внешность Полины, которую любил больше своей жизни. Она тоже казалась недосягаемым ангелом, нежной мелодией легато¹, чистым лесным ручейком, но Антон какой-то другой. Он больше напоминает хрупкий чистый хрусталь, с точёными гранями. Его хочется рассматривать, хочется следить за движениями искусанных тонких губ, которые, наверняка, на вкус сладкие, но если распробовать — горькие, отдают теми самыми таблетками, которыми Антон промышляет. И несмотря на то, что перед Ромой — аптечный наркоман, сердце трепещет и бьётся бешеной птицей в клетке рёбер. Одноклассник переводит взгляд с копающегося в листьях Бяши на Пятифана, и он резко отворачивается.Сука, он догадался, что я тупо пялил на него всё это время?
Но Антон ничего не говорит, лишь, наверное, мягко улыбается. Рома этого не видит, потому что старательно делает вид, что рассматривает детскую площадку, на которой играют какие-то дети. — Ну не знаю, есть ощущение, что и с листьями мы проебёмся, на. — набрав шуршащих листьев в руки, Бяша бросает их в ямку для костра. — А может, ну его, этот костёр? — Антон неуверенно поправляет очки. — Тц, — Рома театрально цокает языком. — Сюда дайте. Батя сейчас всё сделает. Пятифан забирает зажигалку из рук Бяши и поджигает листья, которые сгорают слишком быстро, и насладиться костром не получается. — Хотя, Тоха прав. Ну его.Пиздец, выебнулся…
Костёр и провальные попытки его развести довольно быстро забываются. Двор погружается во мрак, его освещает только тусклый фонарь и огонь зажигалки, которой Рома поджигает свою и Бяшину сигарету. Банки пива опустошаются за разговорами, и Пятифан вновь принимает попытку предложить огонёк Антону. — Будешь, Тох? — Он протягивает дымящуюся сигарету Петрову, и тот неуверенно бурит её взглядом. Пытается понять, стоят ли сожжённые едким дымом лёгкие секундного риска и удовольствия, щурится, хмурится. А после, робко протягивает руку и кивает. Рома, шокированный такой резкой смелостью, расслабляет руку, чтобы друг взял сигарету. Через пальцы проходит нежный ток, когда Антон, видно, нервничая, случайно путается в Ромкиных пальцах, робко касается их кончиков, смущённо пытается забрать сигарету, которая почти падает в траву, но всё же оказывается в руках Петрова. Вроде как — обычное прикосновение, но Рома, как дурак, держит руку на месте, ощущая фантомные смущённые касания чужих ледяных пальцев. Сердце уже почти пробивает рёбра, на которых остаются трещины от его истеричного темпа, и Пятифан готов запищать, словно девчонка, которую пригласил на медленный танец парень, который ей нравится. Щёки и уши стремительно краснеют, и Рома закусывает губу. Ладони потеют и дрожат, он прячет их в карманы.Блять, это просто пиздец, у него такие тонкие пальцы, как у девочки, такие аккуратные…
Он спутал со мной пальцы и так мило смутился этому, сука!
Справа Антон начинает кашлять, выпуская изо рта губительный дым. Он прикрывает рот свободной рукой, жмурится, под хохот Бяши, и протягивает сигарету Ромы обратно. Пятифан на это ухмыляется, цепляет пальцами сигарету из чужой руки и довольно обхватывает фильтр губами, думая о том, что буквально пару секунд назад, на этом месте были губы Антона. — Ну ты, Антошка, совсем слабенький, на, — Бяша гогочет, тушит сигарету. — Не курил что ли никогда? — М… Ох, нет, — он отрицательно качает головой, наконец, откашлявшись. — Отвратительно. Больше не буду. Рома улыбается, и пока Антон приходит в себя, его наклоняет к себе Бяша, шепча ему на ухо: — Чё это вы там за руки держались, как педики, на? — его шепот звучит подозрительно, и как-то, даже, возмущённо. — Да мы запутались просто, чё ты. — Рома, отпрянув от Бяши, нахмурился.Не хватало ещё, чтобы Бяша чё-то заподозрил.
Примерно через полчаса, Антон просит жвачку, и собирается домой. Он пообещал маме, что будет дома в восемь, и сегодня уж точно не опоздает. Бяша и Рома ведут его домой. Антон смешливо отвечает на вопросы Бяши о том, есть ли у него приставка и Мортал Комбат, и Пятифан, к своей радости, слышит о том, что это правда.Городской ведь. У них самые прикольные штуки появляются раньше всех.
— Пока, ребят. До завтра! — они прощаются в привычной манере, но рукопожатие с Ромой длится как-то слишком долго. Пятифан так и не понял, это он слишком долго не отпускал аккуратную ладонь, или это был Антон. Щёки стремительно розовеют, и Рома резко выдыхает, когда рукопожатие обрывается. Петров скрывается за поворотом во дворе, пока Рома долго-долго смотрит в его отдаляющуюся спину. Внутри что-то, во что он хотел верить, с треском ломается. Улыбка появляется сама собой, а сердце умывается горячей кровью. В голове собирается перепутанный пазл, и…Блять, серьёзно.
Я—
— Пошли уже, заебал сопли на кулак наматывать, на! — Бяша тянет Пятифанова за рукав в сторону их района. — Завтра увидишь дружка своего, хватит уже! И уже лёжа в кровати, глубокой ночью, Рома заканчивает свою мысль.Влюблён.
Ахуеть.