Возможно, я схожу с ума.
Странные узоры на бледных бежевых обоях теперь любимое развлечение Антона перед сном: они расходятся, вьются, и каждый раз норовят загнуться в надоедливые сердечки, о которых думать даже не хочется. Всё, что происходит сейчас — полный бред, и это нужно как-то остановить. Вечером Антон и Оля смотрели Алладина. Сестра что-то восторженно лепетала про то, как ей нравится принцесса Жасмин, какая она красивая, и как ей мечтается, что когда-то её заберёт такой же благородный парень на ковре самолёте, и она полюбит его, несмотря ни на что. Ещё года два назад, Антон, на месте своей сестры, думал бы о том, что он, обычный парень, хотел бы завоевать сердце принцессы. Но ни одной принцессы в его жизни ещё не повстречалось, разве что… Полина. Полина всё ещё кажется Петрову нежной мелодией скрипки, самым живописным водопадом, самой красивой диковинной птичкой. У неё всё ещё очаровательные глаза, взглядом которых она одаривает Антона почти каждый урок. Что уж греха таить, его всё устраивает, но что-то не так. Возможно дело в словах Алисы, возможно, в том, что она растоптала сердце Ромы, а он, между прочим, является другом Антона, а возможно в том, что Полина — не та. Лишь стоит Петрову задуматься перед сном о том, какими будут его первые отношения, какой красивой будет его девушка — образ девушки в голову не лезет. Перед глазами вырисовываются грубые черты лица, тяжёлый светлый взгляд, подёрнутый стальной плёнкой, разбитые костяшки, будто он каждую перемену играет в монетку¹ или дерётся за школой, подбитые и искусанные губы, будто он о чём-то переживает, часто нервничает, и агрессия стихает только тогда, когда он искусает свою нижнюю губу до крови.Нет, я схожу с ума.
Я определённо точно схожу с ума.
Сон настигает Антона намного медленнее, чем обычно, даже с учётом принятого ксанакса. Душу терзают куча сомнений и чувство откуда-то взявшейся вины, которая царапает его грудную клетку бешеной кошкой с цепкими когтями. Антон очень не любит четверг. Скорее всего из-за того, что первым уроком у него математика, вторым химия, а третьим физкультура, или из-за того, что сегодня восемь уроков, причём, не самых приятных. Голова раскалывается от попыток учительницы объяснить классу особенности «функции корня n-ной степени», и Петров отвлекается на всё, на что можно только отвлечься: тучи за окном, спины одноклассников, надписи на партах — кажутся, на данный момент, самыми интересными вещами на планете. Взгляд метается по классу, натыкается на Рому и Бяшу.Странно, они разве ходят на первые уроки? Особенно, когда первый урок — это математика.
Пятифановский профиль вновь заставляет Антона забыть обо всём. В голове возникает та самая картинка с их первой совместной прогулки: дёргающийся кадык Ромы и его прикрытые глаза, когда он выпускал клубы сигаретного дыма с каким-то удовольствием, будто ему по нраву сжигать свои лёгкие. В какой-то степени Антон понимает его и его зависимость: он ведь и сам медленно убивает себя, отравляет свой организм таблетками, без которых уже не может жить. В этом они и правда похожи. Сейчас же, Рома сидит на стуле, пустым взглядом уперевшись в доску. На губах Петрова сама собой возникает улыбка, ведь на лице одноклассника читаются отчётливые маты и негодования. — Пятифанов! Пятифанов, ты пишешь вообще?! — Учительница, кажется, решила провести рейд по классу и тем, кто ничего не делает. Самое время сделать вид, что ты занят бурной математической деятельностью, Антон! — Пишу, — отрезает Рома как-то слишком грубо и по-хамски. — Чё, не видно? — Нет, Пятифанов, не видно! — Женщина грозно стучит указкой, подходит к парте Ромы и смотрит на его пустую тетрадь. — Что это такое?! Ты почему ничего не написал? Парень на это гордо молчит. — Ты как экзамен сдавать будешь?! Антон бросает взор на класс и натыкается на едко улыбающуюся Полину с первого ряда, обернувшуюся специально для того, чтобы узреть наказание для своего бывшего парня.Какая же ты сука, Полина.
Но какая же ты красивая…
Они встречаются взглядами, и Морозова коротко подмигивает Антону, пока он, теряясь в неловкости, вновь упирает взгляд в тетрадь. Он ничем ни лучше Ромы: синей ручкой аккуратно выведены слова «Классная работа» и название темы, но ничего из того, что есть на доске — в антоновской тетради нет. Два урока идут настолько монотонно, насколько это вообще возможно, и настроившись на то, что все остальные уроки пролетят точно так же, Антон и не заметил, как он уже стоит в раздевалке и снимает с себя рубашку. Появляется навязчивое желание обернуться, посмотреть на то, как переодевается Рома: изучить его — наверняка подтянутое и крепкое — тело, хотя бы одним глазком взглянуть на то, как он расстёгивает свой спортивный костюм. Щёки покрываются жарким смущением, и стыд от таких мыслей завязывается клубом спешно летающих бабочек в животе. Они царапают крыльями нежные стенки желудка, и Антон мотает головой, всеми силами стараясь стряхнуть с себя наваждение. Кое-как справившись со спортивной формой, Петров заметил Рому, который, к превеликому разочарованию Антона (какого чёрта?), даже не думал переодеваться.Ладно, это было логично. Не просто так ведь он носит этот костюм.
Единственное, что удосужился сделать Пятифан — расстегнуть кофту и обнажить чёрную футболку под ней. И только сейчас, Антон задумался над тем, почему его вообще расстроил тот факт, что перед ним не стал переодеваться его одноклассник. От этого стало ещё хуже, и щёки загорелись с такой силой, что, казалось, ещё чуть-чуть — и они по-настоящему вспыхнут ярким пламенем стыда. — Что ты, Антошка, красный такой? — Мерзкий голос, о котором Петров уже успел позабыть, приводит его в чувства. — Ах, да, забыл, ты ведь у нас пидрила, не так ли? Почему тебя пустили в мужскую раздевалку? Антон хотел было напомнить о том, что Семён жалок и невероятно глуп, но прежде чем Петров вообще успел открыть рот, рядом с Бабуриным выросла высокая фигура Ромы. — А ты смелый, Сёма, раз лезешь на тех, кто тебя втоптал в грязь, — прокуренный голос становится намного грубее и строже, чем обычно. Подбитые пальцы сжимают широкое плечо до побеления, и Пятифан наклоняется к Семёну ближе. — Если ты изначально не понял, что сказал тебе Петров — я объясню ещё раз, мудак. Бабурин пинком летит в спортзал из раздевалки. — Он иногда забывает, кто по жизни, Тох. Не обращай на свинью внимания. — Рома самодовольно улыбается и обворожительно подмигивает. Сердце делает резкое сальто в грудной клетке от этого жеста Пятифанова, сжимается, обливает себя кровью и пинает бабочек в животе, заставляя их продолжать дискотеку и плясать до того момента, как они не иссякнут.Блять.
— Играем в волейбол, — Пузатый физрук свистит в свисток после небольшой разминки. — Выбирайте капитанов, а капитаны пусть набирают себе команду. Весь класс начинает шуметь и спорить над тем, кто будет капитанами команды. Догадаться было нетрудно, кто будет одним из капитанов: Ромка. Антон никогда не думал, что ему будет обидно, если он останется последним при выборе участников команды, но сейчас, наступил именно тот момент. Остались лишь девчонки и он один. Семён противно гогочет над Петровым, который ниже почти всех одноклассников-парней, и выглядит в своих штанах и футболке так, будто не ел целый год. — Давай, Антоха, — из состояния фрустрации Петрова вырывает голос Ромы. — Будешь в моей команде. В руках он сжимает волейбольный мяч, хитро улыбается левым уголком губ, и Антона настигает паника.Насколько он будет зол, если я подведу нашу команду?
Я ведь совсем не умею играть, чёрт возьми!
Петров на подкашивающихся ногах выходит из строя и становится рядом с Ромой. Он показывает большой палец вверх, одними губами говоря что-то, но Антон не умеет читать по губам. Из команды доносятся неодобрительные комментарии, кто-то говорит о том, что с Антоном они точно проиграют, но Пятифан кратко шикает на них, призывая заткнуться. В принципе, совсем немудрено, что из-за Петрова, который уже три раза пропустил мяч мимо себя, команда Ромы отстаёт на несколько очков. Не сказать, что по Пятифану видно, что его это не раздражает. Антон пропускает четвертый мяч. — Блять, Антон! Какого хера ты не ловишь мяч?! — Рома агрессивно поворачивается к Петрову, который сейчас готов провалиться сквозь землю от стыда. — Пятифанов! Десять приседаний, это что такое?! — Учитель недовольно свистит свисток, и Рома не менее недовольно приседает десять раз за нецензурную брань в спортзале. Паника и волнение вновь покрывает Антона с головой. Казалось бы, это всего лишь урок физкультуры, но эти косые взгляды и раздраженные возгласы вгоняют Петрова в липкий страх. Страх растекается по венам ещё больше, когда на Антона летит мяч.Вот сейчас…
Сейчас я отобью!
Страх сменяется воодушевлением буквально за мгновение, и Петров летит на всех порах, чтобы отбить мяч. И вот, он уже рядом, почти, почти… Резкая тупая боль поражает лицо Антона, и он падает вниз. Очки больно впиваются в переносицу. Рома, решивший, что Петров вновь не отобьёт мяч ринулся вперёд, от чего произошло максимально неприятное столкновение. — Ёмаё, Тох, — Пятифан выпускает мяч из рук, нависает над подбитым Антоном под испуганные возгласы девчонок. — Ой, бля… — Всё нормально, — сквозь сильную пульсацию в носу проговаривает Антон, и когда садится на пол — замечает багровые капли на своей белоснежной футболке. — Вот чёрт. — Блин, Тоха, прости пожалуйста, я случайно, правда, брат, — на лице Ромы читается искреннее беспокойство, и он помогает Антону встать. — Не держи зла! Сквозь размытый взгляд, затуманенный болью, Петров различает шокированного Бяшу, и через звон в ушах он улавливает нежный голос Полины, льющийся в толпу зевак, словно чистейший ручей. — Пятифанов, совсем не смотришь, куда летишь?! — Её негодующее личико розовеет, и Морозова, сжав кулаки, подлетает к кровоточащему Антону. — Его к медсестре нужно! — Я и без тебя знаю, чё надо делать, — ядовито выплёвывает Рома, дёргая Петрова за руку на себя. — Можешь меня не учить. — Правильно, Ромыч! — одобрительно блеет Бяша. — Не учи его залечивать раны, женщина, на! — Тебя вообще никто не спрашивает! Бяша обиженно фыркает и решает игнорировать одноклассницу. — Лёд приложить нужно, на… — Тебя, мудака, приложить нужно! — Рычит Пятифан, сжимая чужие плечи в своих руках. — Тише, ребят… — подаёт голос Антон, прикрывая кровоточащий нос рукой и опираясь всем телом на Рому. — Я отведу его к медсестре. — тихо, и как-то слишком испуганно, бормочет Пятифан, а после тянет Антона в сторону туалета. Они идут в напряжённой тишине: Рома тянет Петрова за локоть к раковине, придерживая его плечи одной рукой. Антон спешно смывает с себя кровь ледяной водой, пока его одноклассник виновато трётся рядом. — Тошик, не держи зла, брат, — он виновато чешет затылок. — Я правда, не специально. Антон через зеркало смотрит в перепуганные глаза Ромы, всё ещё красного и вспотевшего от активной игры в волейбол.Как я могу на тебя злиться, боже…
В этих переживаниях Антон находит что-то бесконечно очаровательное и трогательное, и, не сдержав улыбку, выключает кран. — Всё хорошо, Ром. Ты ведь не специально… — Петров ведёт плечами, осматривает нескладный силуэт Пятифанова перед собой. — Пойдём к тётке-медсестре, она тебя подлатает, может, даже продолжишь играть. Медсестра отрицательно качает головой, рассматривает стремительно опухающий и синеющий нос. Суёт в ноздри неприятные холодные ватки, и Антон ещё раз в своей голове проклинает физкультуру. Проклинает всех вокруг: дикарей-одноклассников, которые готовы задавить человека за то, что он не отбил мяч, сам волейбол, физрука, всех, кроме Ромы. Он ведь неспециально. Он так взволнованно сидит на стуле рядом с койкой Петрова, кусает губы, вновь до крови, дурачок, нервно дёргает ногой, и смотрит за тем, как медсестра охлаждает пострадавший нос Антона. Это так сильно греет душу, и Рома кажется Петрову сейчас самым понимающим и эмпатичным человеком, самым добрым и чутким, несмотря на то, что он типичный сельский гопарь, лицо которого всё время раскрашено чьими-то кулаками.Только не переживай. Я в порядке.
…Почему в сердце так тепло?
— Домой тебе надо, Петров, — женщина вздыхает, снимает свои очки и быстро выписывает справку. — Нельзя напрягаться. Полежишь вечерок — как новый будешь. — Я пойду физруку скажу о том, что тебя до дома довести надо. — А ты доведёшь? — Антон вопросительно вскидывает голову, и будто всем сердцем надеясь на положительный ответ. — Ну а как ты один пойдёшь? Думай головой, фраер. — Пятифан скрывается за дверью кабинета, и Антон вновь чувствует тлеющий огонёк в своём сердце. — Будь осторожнее с этим Пятифановым, — медсестра подаёт голос, когда убирает все медикаменты по местам. — Он у меня каждую неделю здесь прохлаждается. С ним можно не на ту дорожку свернуть, вон, как дружок его беззубый. Антон на это ничего не отвечает, лишь устремляет взгляд в свои кроссовки, на которых красуются капли его же крови.Эх, а были совсем новые.
Через пару минут возвращается Ромка, с вещами Петрова в руках. Он жестом зовёт его к выходу, и Антон коротко прощается с медсестрой, благодарит её за помощь и скрывается вместе с Пятифановым. Они идут в тишине, Рома курит, а Антон всеми силами пытается не смотреть на выдыхающего в воздух дым Пятифана, зная, чем чревато его любопытство. Результатом их долгих переглядок и вида такого манящего Ромки может быть осознание того, о чём Антон поклялся не думать после первого же неровного стука сердца при взгляде на друга.Ни за что.
Я просто рад, что мы познакомились и дружим, всё нормально.
— Давай, Тошик, — они останавливаются возле подъезда, и клокочущее ярким пламенем сердце Антона тоже останавливается, когда Рома снимает с него очки. — Очки целы. Заключает он, а после аккуратно одевает ненавистные окуляры обратно, поправляет их, двумя руками поднимает голову Петрова и осматривает на наличие других ушибов. Его грубые руки скользят по гладкой коже, и ноги Антона подкашиваются: он почти падает прямо в пятифановские руки, когда Рома стирает забытую каплю крови на щеке большим пальцем. — Лан, погнал я. В школу не пойду, нахуй надо, — он как-то смущённо жуёт сигарету и суёт руки в карманы. — Ес чё, с Бяшей за тобой вечером зайдём, погуляем. Ну, если нормально чувствовать себя будешь. Давай, покеда. Сердце пропускает последний удар, бьётся об рёбра со всей силы и замирает. Щёки заливает жар смущения, и всё тело будто обдаёт горящей волной, пока Рома своей привычной, тяжёлой походкой покидает двор. Антон делает глубокий неровный вдох, и всё осознает на выдохе.Вот же блять.