"Можно любить зиму и нести в себе тепло...

Внутри мерзко саднит, стыд догоняет её, цепляет за одежду длинными холодными пальцами, проникая под воротник сыростью дождя. Он преследует её от самой машины, в которой остался Роуз. Амале удается скрыться за дверьми дома от пристального взгляда, который она чувствует спиной, но от своих собственных угрызений не спрятаться. Они настигли её и в собственной кровати. Спрятавшись по самый нос под покрывалом, Амала смотрит в темноту комнаты, слушает шум природной стихии за окном, но сон не идёт. “Позор! Что за самонадеянный жест… Я выглядела так глупо, наверно. И в его глазах, и в глазах того водителя. Просто идиотка. Зачем вообще было это делать. На что я рассчитывала?” – продолжает ругать себя Амала. Ей обидно и горько. Именно, что обидно. Это чувство не появляется просто так. Оно прорастает из почвы собственных надежд и ожиданий. В глубине души Амала понимает это. Понимает, что сама себе придумала, будто он будет играть по её сценарию в голове. Оттого и горько - что ожидания столкнулись с реальностью. Реальностью, в которой Эммет отгородился от мира, а подобные выпады в его личное пространство способны вызвать разве что раздражение. Совестно становится ещё и от этого. “Если бы мы поменялись местами, и это он повел себя так по отношению к девушке, без её одобрения, это назвали бы домогательством…Он теперь точно считает меня дурой” – беспокойные паршивые мысли заставляют её ворочаться, беспокойно сминая одеяло. Чтобы не быть полностью съеденной этими угрызениями, Амала начинает искать оправдания для себя. Эммет сам стал относиться к ней теплее. После той ночи, когда его чуть не убили, они вообще перестали ругаться. Вернее, орать друг на друга. “Он стал… Открытым к диалогу, что ли, – она стала постепенно успокаиваться и глубже анализировать, – он всё ещё снисходительный, но, кажется, он такой всегда. Это просто Эммет.” А она так старалась показать ему на что способна, чтобы он увидел результаты и понял, насколько предвзят. Она хорошая специалистка, в первую очередь. Думать о нём сложно. Слишком много противоречий: он саркастичный и отстраненный, но при этом постоянно говорит “я же несу ответственность за всю группу”. Иногда, видимо, когда у него хорошее настроение с ним даже можно поговорить, не нарвавшись на нотации и осуждение. Из всех их редких диалогов Амала чаще всего вспоминает тот, после той ночи. Когда Амала рассказала ему о своих сновидениях. Она рассчитывала, что он будет злиться или как-нибудь съязвит, осудит. Но Эммет ответил… Да, отчуждённо, как ему и свойственно, но всё же не осуждающе. Тогда он сам на себя не был похож. Потерянный, задумчивый. Хоть они и поругались накануне, когда Амала увидела как он старался делать вид, что ничего не произошло, злость сошла на нет. Получалось у него откровенно плохо и потому совсем не хотелось оставлять его одного. Хоть тот диалог и был бессмысленный, ей удалось чуть-чуть отвлечь его. Так почему она потянулась к нему? Сама. Никто не заставлял. Её противоречивые мысли относительно его персоны совсем не повод, чтобы так себя вести. Но как известно, мысли порождают чувства. А противоречие внутри заставляет совершать необдуманные поступки. На тот момент, пока она лежит в тёмной комнате, вдыхая аромат свежего постельного белья, Амала не знает, что это “противоречие” называется жалость. Покопавшись в воспоминаниях девушка не вспомнила ничего особенного: никаких его поступков по отношению к ней, которые о чем-нибудь бы говорили. Он просто был вежлив (в своём поведении и едва ли словах). А она… Решила оправдаться тем, что это был просто невинный жест. Это ведь нормально – поблагодарить мужчину поцелуем в щёку? Ничего такого. Успокоившись, и окончательно убедив себя в том, что это просто ответный жест вежливости, Амала заснула.

***

Она считает меня идиотом. Я уверен в этом. Немыслимая дурость, чего я так испугался? Дома никого нет, кроме прислуги. Она предложила мне ужин, но я так и сижу на кухне над почти полной тарелкой, словно гипнотизирую это мясо с овощами. Нервы стали ни к черту. Я шарахаюсь от любого движения в мою сторону, сплю не гася свет и избегаю пустых тёмных помещений. Как проверено на практике, помещения могут оказаться не пустыми, а люди способны на всё что угодно. В последний раз я так чувствовал себя когда пришлось уехать из Лондона из-за моих… криминальных связей. Не люблю вспоминать этот период моей жизни именно потому, что долго потом не мог прийти в себя. Тогда я тоже боялся каждого встречного прохожего на пустой улице, вздрагивал от внезапного стука в дверь, чужие прикосновения вызывали у меня отвращение. Вернее, прикосновения жены. Сейчас всё не так страшно, всё-таки мне уже не двадцать три, я повзрослел. Нужно брать себя в руки. Входная дверь открылась, и вместе с шумом дождя зазвучала громкая речь на хинди. Служанка побежала встречать хозяев. Я зачем-то тоже встал, когда хозяйка зашла в комнату. – О, Эммет, ты чего над едой чахнешь, не вкусно? – Спросила она сходу, даже не здороваясь. В знак приветствия приобняла меня за плечи, хоть её аба и волосы вымокли, стойкий запах масляных духов всё равно никуда не делся и ударил в нос каким-то медовым, цветочным вязким ароматом. Ну и парфюм, задохнуться можно. – Просто задумался, миссис Махаджан – Что же произошло? Задав вопрос, она вышла из комнаты, передать свою сырую накидку прислуге. А потом вернулась и поставила на огонь греться воду, достала банку со специями и выудила откуда-то из глубины шкафа пакет с гранулированным чаем. – Ну, на работе что-то? Мне не очень хочется вдаваться в вопрос “Что же произошло”. – С коллегой… Не поняли друг друга. – Расскажи. Будь эта женщина моей матерью или женой, наверно, я бы на корню пресёк этот допрос фразой: “Не хочу об этом говорить”, впрочем, как я это обычно и делал. Но это посторонняя женщина, старше меня раза в два, хозяйка дома, в котором живу. Неуважительно будет относиться к ней пренебрежительно. Поэтому выдавливаю из себя: – Ну кое-что произошло. Не вдаваясь в подробности: я не понял такого внезапного жеста и резко отреагировал. Думаю, это было грубо. – Это же нормально, просто обсудите это Мистер Махаджан зашёл в комнату уже одетый в домашнее: – Что случилось? – Недопонимание на работе Он сел рядом с супругой, полу боком к ней и взял её ладони в свои. Такой простой жест, они сами не обратили на это внимание, как будто для них это так обыденно. – Люди не понимают друг друга, – начал он, – пока не обсудят все проблемы. Кажется, что мы все чем-то недовольны, и все по разным причинам, но когда начинаем общаться, то становится ясно, как день, что мы не такие уж и разные. – Когда мы показываем друг другу свои уязвимые места и искренне говорим о них, мы открываем другому человеку свой внутренний мир, что у каждого за плечами, в котором много историй и переживаний. – Закончила за мужем миссис Махаджан. Не то что бы мне сильно нужен был этот совет, он довольно очевидный, но это лучше, чем сидеть одному и думать-думать по кругу об одном и том же. Чайник закипел. Хозяйка подскочила, но муж её остановил мягким жестом. – Сиди-сиди, nmere swarna Он сам встаёт и принимается готовить чай. – Знаешь, Эммет, – говорит хозяйка, – это как в дыме – не всегда понятно, что происходит, пока не посмотришь на все с другой стороны и не погрузишься во все детали. Не знаю, что он там сделал, но надеюсь вы найдёте общий язык. Я не вдаюсь в смысл её слов, наблюдаю за тем как глава дома заваривает чай. Он высыпает две чайные ложки со специями в кипящую воду и туда же пару ложек чая, не снимая с огня. Даёт покипеть. – Вы так хорошо смотритесь вместе, – женщина всплеснула руками – С кем? – Ну, твоим коллегой Я хоть и с трудом понимаю их английский, но что в английском, что в хинди есть мужской и женский род. – Моим? – Я повернулся к ней – Да, тот парень. Вы долго разговаривали в саду, перед отъездом. Так ты не про него говоришь? – Нет – О, я рада, что у вас всё хорошо. Не хочется развивать эту тему и узнавать, что она имеет в виду под: “вы хорошо смотритесь вместе”. Тем временем хозяин добавил молоко в кипящий чай со специями. Разлил его по чашкам и поставил на стол. Чай пахнет имбирем и чем-то ещё мне не знакомым. Я привык, что в англии чай с молоком готовят по-другому, но этот тоже очень хорош. Даже сахар не нужен. Они переключаются на обсуждение своих семейных дел. При мне, из вежливости, говорят по-английски. Но я всё равно не вникаю. Чай греет, особенно когда на улице всё так же мокро, темно, холодно. Глядя на то, как супруги общаются, я невольно вспоминаю родителей. Мои помладше, но тоже давно в браке. Сравнивая их, понимаю насколько они разные. Атмосфера в доме тоже отличается, от той к которой я привык.

***

Мне лет семь. Скоро Рождество. К нам в гости приехала тётка со своим сыном и его супругой. У них недавно родилась двойня, поэтому мою комнату предложили им, так как в доме она самая тихая и тёплая. Я ворочаюсь в постели в гостевой комнате. На кухне кто-то звякает чашками. Мама обычно устраивает себе ночные чаепития. Иногда поздним вечером я заставал её одну на кухне. Всё убрано, пустой стол, освещенный тусклым светом, на нём лишь чашка и изредка пепельница, в которой мама поспешно тушила недокуренную сигарету и убирала на подоконник, когда я приходил. Она обычно брала меня на колени и тихо покачивала. Я вышел из комнаты, стараясь не наступить на скрипучие половицы, чтобы дети гостей не проснулись. То что будить их опасно, я понял ещё в первый день их пребывания. Проснётся один, заплачет, и следом же проснётся второй и тоже будет вопить. Я радовался, что они ненадолго, и что у меня нет младших. На лестнице я услышал голос отца. Он старался говорить тихо, но из-за его низкого тембра всё равно отчётливо слышно каждое слово. Голос мамы слышно хуже, поэтому я сел за перилами и стал подслушивать. Хотя лучше бы я оставил эту затею и шёл спать. Дети никогда всерьез не воспринимают слова “меньше знаешь, крепче спишь”, а зря. – Подумай о том, что детям нужно образование и отдельное жилье, – говорит папа – Неужели для нас это проблема? Да и Эммет уже достаточно взрослый, – ответила ему мама. Мне сложно понять в каком она настроении, но что-то в её тоне заставило меня насторожиться. – Я знаю, что он уже взрослый. – А представь когда они вырастут, будут приезжать в гости со своими детьми. Большая семья, – я не понимал кто “они”, и почему они упоминают меня в этом разговоре, – разве не этого ты всегда хотел? Папа молчит. – Он или она будет похожа на нас. На тебя или меня, наше продолжение – У нас уже есть продолжение. Как-то неприятно кольнуло от того, что меня обозвали чем-то неодушевлённым, словом смысл которого я не понимал. – Я не понимаю что не так, – раздосадованно отвечает мама. – Я не хочу больше детей. Ясно? – Да почему?! – Мама повысила голос, но тут же осеклась. Они оба затихли, прислушиваясь к тишине дома. Я задержал дыхание. – Потому что, если мы разведёмся, раздел имущества будет на троих, а не четверых. Это во-первых. – Быстро проговорил папа, – во-вторых, зачем нам ещё один ребенок, если мы всё равно разведёмся? Ты первому сначала попытайся объяснить всё. Он говорил твёрдо, было ясно что дальнейшего обсуждения даже быть не может. Я услышал, как он встал, отодвинув стул. Он слишком быстро вышел из кухни, и я не успел даже подняться со ступенек. Наши глаза встретились. Сначала он зло смотрел на меня, и я боялся, что он закричит. Но затем эта ярость в его глазах потухла, и его лицо приобрело более спокойный вид. Он подошел и, взяв меня подмышки, поднял с пола и отнес обратно в мою временную спальню. – Спи, Эммет, – это у него было вместо “доброй ночи”. Он ушёл плотно закрыв дверь, а я ещё долго не мог уснуть. Они так ведь и не развелись, но и детей у них больше нет. Я иногда думал об этом, когда был маленький, и не мог понять отца. Понял только когда сам женился.

***

Супруги Махаджан правы, надо просто честно ей сказать, что у меня крыша едет уже от этой Индии.