Красная нить

      Пронизывающий холод щекотливо пробегал под складками невесомого одеяла, ведя свои колкие линии вдоль по коже.       Дилюк сонно приоткрыл глаза, устремив взгляд на развивающиеся плотные шторы, и приподнялся с кровати, заворачиваясь в одеяло.       Открытый балкон утром, свободно гуляющий по квартире ветер и тонкий запах табака — это нечто обыденное, к чему он привык, вырываясь из мягких снов.       То, что так больно режет его беспокойное сердце.       Опустив ноги на ледяной паркет, мужчина медленно пробрался сквозь залитую утренней тьмой комнату и подошёл к шторам, отодвигая их во множественный раз, чтобы начать приевшийся разговор с одной и той же темы, ставшей маленькой утренней традицией.       — Снова куришь? — спрашивает он, подходя со спины к парню, склонив голову на его острое плечо.       — Ты каждый раз спрашиваешь меня об этом, — хриплым голосом отвечает Кэйа, делая быструю затяжку, — и каждый раз я тебе отвечаю, что сигареты притупляют чувство голода.       — Я беспокоюсь о тебе, как ты не понимаешь? — с ноткой горечи в голосе, произнес Дилюк, закутывая плечи возлюбленного в одеяло. — Меня пугает твоя одержимость худобой.       — Мое тело отвратительно, — сухо произнёс Альберих, гневно кинув дотлевший окурок за перила балкона, — хотел бы и я так беззаботно относиться к еде, как ты.       Развернувшись, он встретился с его пламенным взглядом, выдохнув сигаретный дым на обнаженную грудь.       Просторная рубашка беспощадно задралась, когда Дилюк заключил в объятия и сильно сжал в своих крепких руках, словно боялся того, что парень может исчезнуть.       Навсегда исчезнуть, теряясь в коридорах головокружительной лёгкости, пожирающей его изнутри.       Свежие шрамы на бёдрах неприятно кольнули, когда лоскуты ткани прошлись по ним, открывая затянувшиеся порезы, вызывая сильное жжение.       — Я люблю тебя, — шёпотом произнёс Рагнвиндр, обхватывая его утонченные скулы руками, и затянул в поцелуй.       Горечь сигарет стала такой привычной на вкус каждый раз, когда он касался его пересохших губ, стараясь сцеловывать с них тревоги, забирать поцелуями всю боль, что так томно колола внутри.       Дилюк верил, что Кэйа одержит победу в этой борьбе и его тело вновь наполнится жизнью, а не безвкусной водой и травящим никотином.       Верил, что однообразный день даст трещину, и его возлюбленный снова полюбит себя.

***

      — Несовершенный... — укоризненно процедил Кэйа, разглядывая своё лицо в зеркале.       Потухшие глаза вглядывались в впалые щёки, пытаясь найти очередной изъян и в овальный подбородок, что казался ему уродливым в собственном отражении.       Зеркальная стена насмехалась над ним, показывая парню изгибы осунувшегося тела, требуя достичь идеальной картинки.       — У меня ведь не было этой складки… — тревожно произнёс Альберих и сощурил глаза, ощупывая свой торс.       Руки судорожно задрожали, прожигая льдом смуглые ладони и он лихорадочно стал трогать себя, крутясь перед зеркалом в смутной надежде на то, что ему это кажется.       — Зачем я сорвался…       Подбежав к продолговатому столу, парень стал вчитываться в длинные названия таблеток, пытаясь найти среди них особенные, что всегда спасали его от отвратительной еды.       «Успокоительные, витамины…»       — Вот они! — победно воскликнул Альберих, найдя помятую пачку бисакодила.       Он выдавил таблетки из оболочки и быстрым шагом направился на кухню, готовясь к очередным допросам, от которых на душе всегда становилось неловко.

***

      Кэйа быстро проскользнул в дверной проём кухни и подбежал к навесному шкафу, перебирая пальцами стеклянные стаканы.       «Вот сейчас…»       — Ты хочешь получить передозировку?       Альберих знал, что этот вопрос настигнет его, когда он появится на кухне.       Парень вытянул нужный стакан и подошёл к обеденному столу, на котором до сих пор было обилие аппетитной еды, что так старательно готовил Дилюк, не переставая верить, что Кэйа вкусно позавтракает, позабыв горький вкус остывшего кофе натощак и горсть таблеток, ежедневно губящих его сокращённый от голодовок желудок.       — Я думал, что от яблока ничего не будет, — Кэйа расстроено выдохнул, наливая из хрустального кувшина воду в свой стакан, — но чувство тяжести в желудке сводит меня с ума… Я снова поправился.       Дилюк нахмурил брови и подтянул ногу на край стула, согнув ее, задержал взгляд на дрожащих руках возлюбленного.       Его запястье уже такое длительное время обвязывала красная нить, с которой Кэйа не расставался даже в ванной.       Рагнвиндр часто спрашивал у него, почему он не снимает эту нить с запястья, но в ответ он лишь получал двусмысленную улыбку и короткую фразу:       — Эта нить напоминает мне о моей главной цели.       Дилюк нежно дотронулся до его сжатой руки, в которой явно была не одна таблетка бисакодила, и с теплотой в голосе спросил:       — Любимый, давай сегодня ты не будешь их пить?       Опять эти вопросы.       Они повторяются каждый день по новому кругу, словно заезженная старая пластинка, изношенная под тяжким грузом десятилетий.       — Я люблю твою фигуру, — обхватив крепче сжатый кулак, продолжил Дилюк, — и всегда буду восхищаться тобой.       — Ты ничего не понимаешь! — неожиданно вскрикнул Кэйа, резко одернув от него руку. — Я ненавижу себя! Я устал видеть, как на весах растёт цифра!       Стеклянный стакан в его руках наклонился от резких движений, и половина воды выплеснулась на стол, покрывая недоеденный завтрак влагой.       Острая боль пронзила сердце, разбивая его на множественные осколки.       Дилюк болезненно посмотрел в его тусклые глаза, опасаясь очередного вопроса, засевшего в собственных мыслях.       «Когда ты увидишь, насколько же ты прекрасен?»       Кэйа недовольно фыркнул и закинул горсть таблеток в рот, запив оставшейся водой из своего стакана.       — Я обещаю, что начну питаться нормально, — заверил Альберих, удаляясь из уютной кухни, — но лишь когда достигну идеальной цифры на весах. Я все ещё не испытываю счастье, когда вижу себя таким, какой я есть сейчас.       Стены их просторной квартиры пожирали ссоры, панические атаки и любовные разговоры перед сном, оставляя на десерт лишь обещания, что, казалось бы, никогда уже не сбудутся.