Старый извращенец и его пездюк

Медвежьи объятия почти сбивают с ног – приходится отступить в спальню, откуда он только что выполз. Первую секунду Хёнджэ хочет обматерить беспардонного нарушителя его утренней меланхолии и, возможно, добавить незлой профилактический поджопник. А в следующую минуту – боится сделать неосторожный вдох, потому что объятия сжимаются крепче, он слышит радостное и немного гнусавое «хё-ён!», а следом – то ли смешок, то ли всхлип. В плечо утыкается мокрый, как у щенка, нос. Хёнджэ с трудом поднимает руки и обхватывает чужую талию, будто опасается сломать. Хотя с его нынешней кондицией сломать эту дубинушку нереально. - Ты что…из качалки там не вылезал? – шепчет он. Слышит очередной всхлипофырк, и, наконец, «просыпается»: - Тебе надо было лечить свою убитую коленку, придурок! И спину. «И кукуху заодно» - хочет добавить он, но решает промолчать. Им всем кукухи впору лечить. Эрик по-прежнему его обнимает и, конечно, не может оставаться спокойным. Молчит, зато перетаптывается, сопит, перебирает пальцами тонкую ткань его домашней майки… Неугомонный кутенок. А Хёнджэ – брехливая псина, видимо. - Хоть бы предупредил, мы даже не знали, что ты возвращаешься сегодня. И кстати, ты че в нашей хате? Твоя соседняя, Джуён тебе выбрал самую пиздатую комнату. - Хён. – фыркает мелкий. И его прорывает: – Я качался только последние пару месяцев, и то потому, что маман раскормила меня домашним хавчиком. Я и щас до сих пор пончик, а был бы в два раза шире тебя, если б не скинул хоть чутка. Кстати, ты че такой хилый? Вы все такие что ли? Джуёни-хён тоже похудел, а Сону вообще дрищ позорный!.. А Нью–хёна я даже не мог найти в одеяле, пока он меня не обматерил спросонья. – Эрик ржет. Уже заскочил ко всем, выходит. - Кевин-хён дал мне ключи от ваших квартир, и взамен потребовал, чтоб я не будил тех, кто еще дрыхнет, и не руинил ему утренний дзен. - Ты одним своим присутствием руинишь дзен. – хихикает Хёнджэ. И тут же его смех прерывается – в горле ком, в носу щиплет, что за нахуй? – Ты… Он не может продолжать. Он хотел бы, правда, многое хотел бы сейчас сказать. Вместо этого он продолжает обнимать пахнущего долгим перелетом, неугомонного, шилозадого, но очень любимого пездюка, пока тот бурчит ему в ухо: - Ну хён…ты че, ревешь? Я тоже рад тебя видеть. Ну че ты в самом деле. Я соскучился. Я по всем очень соскучился. А ты не знаешь, мой старый бейсбольный мячик не выкинули при переезде? Джуёни-хён сказал, что не нашел его… Эрик еще что-то говорит, долго говорит, не затыкается до того момента, пока Санён не начинает звать всех завтракать и собираться в агентство. Эрик уходит к себе – разбирать вещи. Хёнджэ решает, что мяч вернет ему завтра. *** Тренировка не ладится. Вообще они, конечно, устали – из тура в камбэк, а скоро еще премии эти… Сейчас небольшой перерыв, но их до сих пор не отпустило. Но сегодня причина в другом. Мелкий вернулся. И конечно, рвался в агентство вместе со всеми, но менеджер-ним вежливо сообщил, что на сегодня расписание Эрика – отдыхать. А в агентство завтра. И не для тренировок, а для улаживания всех формальностей, связанных с его выходом с реста. Не то чтобы менеджер был для Эрика авторитетом, зато Санён был – обманчиво-добродушно улыбнулся и заставил дать обещание не шиложопить в их отсутствие. *** Хёнджэ мало знакомо такое чувство как ревность. Было до сегодняшнего дня, по крайней мере. Когда они возвращаются из агентства, шилопопая мелочь уже на ногах, и судя по следам бурной деятельности – давно. Эрик встречает их на подходе и заявляет, что они должны собраться на ужин, и возражения не принимаются. Так в квартире Джейкоба, Кевина, Джуёна и Эрика собирается вся группа. Мелкий неустанно хвастается прибранной гостиной, своей новой комнатой, которую он едва успел обставить, зато захламил сувенирами из Штатов, показывает фотки, рассказывает где был-что видел, оплачивает с десяток коробок пиццы, привезенных доставщиком, предлагает «символически» бухнуть, демонстрируя две полки холодильника, подчистую забитые пивом. И пользуется всеобщим вниманием и обожанием. Все соскучились. Даже Чанхи, ворчащий о том, что уже успел забыть, какой же Эрик шумный. Даже Санён, улыбающийся устало и заебано. Даже типичный жаворонок Кевин, вырубающийся сразу по приходе домой. Хёнджэ вопреки обыкновению молчит. Обычно он первый, кто готов поддержать кипиш, устроенный малым. И в обратную сторону это тоже действует. Но сегодня он не чувствует в себе сил веселиться. Все, чего ему хочется – захапать Эрика в объятия, утащить в отдельную комнату…а там пускай мелкий делает, что хочет. Пиздит, бесится, делится впечатлениями, предлагает какие-нибудь безумные идеи. Что угодно. Хёнджэ просто хочет украсть его на пару часов. Для себя. Но Эрик сегодня нужен всем, и Хёнджэ ревнует. Когда он ловит себя на этой мысли – ему даже не страшно. Это нормально – хотеть обнять любимого пездюка. А Эрик, как ни посмотри, его пездюк. И пускай он сейчас предпочитает уютно гнездиться в объятиях Джуёна, обмениваться дразнилками с Сону и Чанмином, все же это знают, правда? Эрик – пездюк Хёнджэ. *** - Не могу поверить, что ты свалил спать, не пожелав мне спокойной ночи! – возмущенно раздается сзади. Хёнджэ сдерживает улыбку и разворачивается на другой бок: - Я так-то пожелал, но ты ж, как обычно, нифига не слушаешь других. Эрик мнется в проеме двери, тут же принимая виноватый вид. И спрашивает расстроенно: - Так ты реально уже дрыхнуть собирался? - Вообще да, собирался, на работу же с утра. Эрик вздыхает: - Везет вам всем. Я тоже хочу на работу. - Ты и так завтра поедешь. Может, тебе даже разрешат провести трансляцию для Доби. - Думаешь? – мелкий воодушевляется. - Я слышал, что IST уже готовят официальное заявление о твоем возвращении. - Ю-ху! – Эрик забегает, наконец, в комнату, захлопывая за собой дверь, без спроса прыгает на кровать к Хёнджэ, плюхается поперек. Поперек кровати и самого Хёнджэ. - Ы-ыгхх! – притворно-ворчливо фыркает он, делая неубедительные попытки спихнуть наглую мелочь. – Совсем охренел, слезай с меня, засранец, ты тяжелый. Все ребра мне сломаешь! Эрик хихикает и не спихивается. - Я серьезно! Мы так никогда полным составом не камбэкнемся, потому что я свалю на больняк! Эрик нехотя слезает, зато укладывается рядом. И смотрит исподлобья тоскливо, как брошенный щеночек. Хёнджэ закатывает глаза и обнимает его: - Опять загоняться собрался? Не надо. Хочешь – дрыхни тут сегодня. - Правда? – радуется мелкий, тут же пряча лицо у него в подмышке и закидывая на него ногу. Хёнджэ начинает жалеть о своем предложении. Эрик во сне вертится, болтает и чего только не делает – с ним хрен выспишься. А с другой стороны – Хёнджэ сам хотел пездюка в единоличное пользование на пару часов? Ну и нафиг тогда это самое «выспаться»! Пусть остается на всю ночь, им есть, о чем попиздеть. - Чего ты, кстати, вообще ко мне прискакал? – интересуется он. - У меня ж кровати нет. – бурчит малой. – Я не заказывал мебель заранее, потому что не знал размеры комнаты. - Я думал, ты останешься на диване или попрешься к Джуёну. Хёнджэ снова чувствует это – иррациональную ревность. Даже если Эрик – его пездюк, Джуён для мелкого все равно любимая нянька и лучший друг в одном лице. - К Джуёни-хёну я в любой момент могу завалиться, мы в одной хате живем. – простодушно отвечает Эрик. – А с тобой мы сегодня даже не поболтали по-нормальному. Я соскучился, между прочим, понял! - По нашей болтовне? – фыркает Хёнджэ, перебирая отросшие, потемневшие волосы. - В том числе. – бубнит тот. – Я вообще по тебе соскучился. С кем я еще могу так беситься и творить херню? - Творить херню ты можешь и в одиночку. – смеется он. - Но это не так весело! - То есть ты пришел ко мне не болтать и обнимашкаться? А бесоебить? - Ага. Но если ты сильно устал – я не буду. – Эрик поднимает мордаху и хитро прищуривается. И только сейчас Хёнджэ понимает, что мелкий-то, походу, конкретно прибухнул! Ну конечно, все употребили максимум по баночке пивчанского, а этому не надо завтра на дэнс-практику! И это означает две вещи. Первое – пьяные проделки Эрика куда более опасные и непредсказуемые, чем трезвые. Второе – когда мелкий устанет и спонтанно вырубится в середине своих бесилок, храп под боком обеспечен Хёнджэ на всю ночь. Или ее остаток. Но как Хёнджэ может отказать ему хоть в чем-то? Любимому мелкому шилозадому пездюшонку, которого он не видел долгие месяцы, да что там, почти чертов год?! - Так. – он прочищает горло, непонятно от чего внезапно пересохшее. – И что ты предлагаешь? - Слушай, а правда, что это ты забрал мой мяч? – невпопад спрашивает малой. – Ханён сказал, что видел его у тебя. - Ага. Он у меня. – признается Хёнджэ. – Я боялся, что он потеряется при переезде, и ты потом развопишься. «А еще я хотел, чтобы у меня было что-то, напоминающее о тебе». Это слишком сентиментально, поэтому Хёнджэ решает, что подобное лучше не озвучивать, мелкий еще оборжется. - Он у меня в тумбочке. В целости и сохранности. В смысле – такой же, как был, грязный и задрипанный. Не забудь забрать утром. Но Эрик его, конечно, не слушается – тут же разворачивается, ползет к краю кровати, тянет руки к тумбочке. Хёнджэ стойко игнорирует жжение в груди оттого, что лишился теплых обнимашек. - В верхнем ящике. – подсказывает он. Конечно, Эрик чуть не выворачивает ящик с корнем. Дурень. - Ой. – смущенно пищит он, сползая с кровати и принимаясь собирать рассыпавшееся по полу добро. – Прости, хён. Я не специально. - Ну конечно, ты не специально. – ворчит Хёнджэ, подкатываясь к краю кровати и свешивая руки вниз, чтобы помочь. – Ты просто раскачал руки-базуки и не рассчитал свою дурную силушку. - Ага. – Эрик поднимается, аккуратно задвигает ящик со всем найденным барахлом обратно. Только мяч, погладив, будто на удачу, оставляет возле ночника. – Мы все собрали? – он нагибается, заглядывает сначала под тумбочку, потом под кровать… Хёнджэ, если честно, пофиг, все ли они собрали. Ему хочется пездюка обратно в объятия, укутаться одним одеялом, и вырубиться под его эмоциональную болтовню и довольный беспричинный смех. Веки залипают, держать глаза открытыми становится сложнее. Просто дайте ему его пездюка! - Ой, а эт че? Хёнджэ усилием воли разлепляет веки. Эрик стоит у кровати и тупо пялится на бутылочку в своих руках. - Лубрикант. – фыркает Хёнджэ. - Он под кровать укатился. – зачем-то поясняет Эрик. Тихонько так, будто стесняется. - Ну сунь его обратно в тумбочку. – зевает Хёнджэ. - Ага. – Эрик садится бочком на кровать, и естественно, опять не слушается – щурится, пытается что-то прочесть на этикетке. – «На водной основе. Мягкое скольжение, фруктовый аромат…» Хён, а зафиг он тебе? Хёнджэ не удерживается и ржет: - Ну а сам как думаешь, додик? Для дрочки. - Ты с ним дрочишь? Че, прямо на этой кровати? Хёнджэ тянет постебаться, что он делал это прямо перед приходом пездюка. И постельное белье поменять не успел. То-то Эрик разорется! Да пофиг, что Хёнджэ не дадут поспать, это же угар! Но тогда Эрик не останется ночевать. И Хёнджэ просто истерично хихикает в простыню. Лучше он будет ржать и, как обычно, получит от мелкого подушкой по жопе или тяжелой мозолистой ладошкой – куда придется. Зато им обоим будет весело, и Эрик никуда не уйдет. А потом он слышит щелчок. Первую секунду он даже не понимает, что это за щелчок. И его как-то резко отпускает. Он поворачивается, щурится, непонимающе спрашивает: - Ты че? Эрик стоит у двери. Одной рукой держит только что защелкнутую ручку, а во второй вертит все ту же бутыль со смазкой. - Ты спрашивал, что я предлагаю? – вдруг заявляет мелкий, не поднимая головы. – Так вот, я предлагаю подрочить. Хёнджэ давится воздухом, и его «В смысле?» выходит сипло и задушено. - Ну… – взгляд Эрика бегает, мечется по комнате, избегая останавливаться на лице его конкретно так охуевающего хёна. – Ты сам говорил, что я приперся к тебе, чтобы бесоебить. Ну и вот. Чем не бесоебство. А еще я соскучился... Под конец его бубнеж едва можно разобрать, но Хёнджэ, к своему же удивлению, вслушивается в этот бубнеж. Вслушивается внимательно, ловит каждое слово, игнорируя усиливающееся жжение в грудной клетке, зато отмечая нездоровую сухость в горле. А Эрик замолкает, замирает, и кажется, даже не дышит… - Настолько соскучился, что предлагаешь вместе…эээ… – выдавливает из себя Хёнджэ. - Помнишь, когда я был мелкий… – перебивает Эрик и снова замолкает, шмыгает носом. А Хёнджэ замечает его краснеющие уши, поджатые губы, нервные кончики пальцев, и боится, что Эрик сейчас убежит. *** Хёнджэ помнит, как бы ни запрещал себе вспоминать. Эрик был мелкий, смешной, и поначалу ужасно нелюдимый. Он скучал по маме, скучал по дому, скучал по друзьям, оставшимся в Лос-Анджелесе, скучал по бейсболу. Он не знал тонкостей местного менталитета – просто забыл за ненадобностью, отвык, проведя много лет в другой стране. И ему было тяжело. Им всем тогда было тяжело. Хёнджэ видел семью только на выходных, и то не всегда удавалось вырваться. И он думал – если ему так тоскливо, каково же должно быть мелкому тогда? Хёнджэ никогда не рассказывал о том, что ему трудно. Потому что – зачем? Чтобы кто-то ему посочувствовал? Все в одинаковой ситуации, иностранным участникам еще сложнее, ничего не изменится, если он начнет ныть и жалеть себя. Но Эрику это было нужно – Хёнджэ чувствовал это, несмотря на то, что Эрик не спешил никому открываться. Вообще-то о мелком все заботились, как умели. Джуён даже таскал его к своим родителям, чтобы ребенок пожрал домашней еды. Хёнджэ не имел возможности брать Эрика к себе, поэтому нашел свой способ позаботиться о тонсене. Он решил - заменит ему батю, брата, друга, да хоть домашнего питомца, лишь бы чем-то занять, отвлечь. Лишь бы мелкий не грустил, не оставался в одиночестве надолго. Потому что Эрик имел обыкновение много думать, когда ничем не занят. И Хёнджэ ультимативно навязался ему друзья. А потом – и в любимые хёны. Он не спрашивал у Эрика, нравится ли ему слышать «Ёнджэ – мой братишка». Он понял, что Эрик тоже считает его родным, только когда тот впервые заполз ночью к нему в кровать и увалился под бок. Они все ночевали в общаге – двенадцать парней в одной душной и тесной комнате, и Эрик, который не мог уснуть, приполз именно к нему. Хёнджэ тогда не думал, что в другие ночи, когда он сам дрыхнет без задних ног после долгих тренировок и нихрена вокруг не замечает, Эрик, возможно, так же засыпает под боком у Джуёна или Чанмина… Он просто чувствовал себя счастливым, обнимая притулившегося сбоку пездюка. И Эрик стал ночевать у него чаще. А однажды ночью случилось то, что Хёнджэ запрещал себе вспоминать. Но он помнит. Как проснулся от тихих задушенных всхлипов, как испугался не на шутку за состояние мелкого, а когда выяснилось, что у того банальный утренний стояк, потащил в ванную, стараясь не разбудить мемберов своим тупым хихиканьем, и посоветовал подрочить. А сам ушел на кухню навести кофе, чтобы не смущать дите. Через пять минут Эрик выглянул из-за косяка, дождался, когда Хёнджэ его заметит, и скуксился: «Не получается. Хён, я не могу». «Не умеешь, в смысле? Тебе же семнадцать!» – зашипел он. «Умею. Но я стесняюсь, потому что боюсь, что меня все услышат. И не могу кончить». «Помочь тебе что ли?» – пошутил он. А Эрик – отводя взгляд, краснея до самых корней волос и царапая дверной косяк дрожащими пальцами – кивнул. Это произошло всего один раз, никто из них даже ни разу не заикался о том, чтобы повторить. Да и с какой стати? Хёнджэ просто помог младшему, как ответственный хён, в этом не было никакой подоплеки. И пофиг, что в процессе сам возбудился до красной пелены под веками, потому что в какой-то момент его увещеваний, что «надо быть тише, Ёнджэ», стало мало, они, кажется, только мешали, провоцировали Эрика еще сильнее, и Хёнджэ пришлось заткнуть мелкого своими губами, а тот ответил на поцелуй – неумело, но с огромным энтузиазмом. И что в какой-то момент они сползли на пол вдоль стенки, скидывая футболки, стягивая пижамные штаны и лапая друг друга беспорядочно, и тяжесть выгибающегося дрожащего тела на коленях, горячие шумные выдохи, вид покусанных губ и нетерпеливые мозолистые пальцы еще долго преследовали Хёнджэ – то во сне, то во время сеансов быстрого самоудовлетворения с утра перед тренировкой. Он не должен был думать об этом. Он – хороший хён, а не извращенец какой-то. И он сделал все, чтобы мелкий не чувствовал себя неловко рядом с ним. Все, чтобы Эрику даже не пришло в голову избегать его – только из-за того, что они разок подрочили друг другу. И все, чтобы никто из одногруппников не узнал об этом. Последнее было проще всего – соврать, что «Ёнджэ наконец-то перестал стесняться и разрешил принять с ним душ!». Краснеющий мелкий ни у кого не вызвал вопросов, только подтвердил своим видом его слова. *** - Значит, хочешь повторить? – Хёнджэ из-за всех сил пытается ухмыльнуться. Эрику будет проще, если Хёнджэ будет вести себя непринужденно. Они же всегда такие – за любой, самый безумный движ. Им должно быть весело вместе, что бы они ни делали. Даже если это дофига кринжово. Даже если неловко до безумия. - А че, теперь я кажусь тебе слишком взрослым для таких развлекух? Мелким больше нравился? Эрик, наконец-то смотрит на него. И в глазах у него пляшут черти. - Ах ты ж маленький говнюк! – угорает Хёнджэ, сваливаясь на подушки. Он смеется, потому что – наконец-то, все по-прежнему, Эрик расслабился и снова стал собой! - Смешно тебе, извращуга старая?! – притворно возмущается малой, запрыгивая с разбегу к нему на кровать. Хёнджэ из-за всех сил сдерживается, чтобы не ржать в голос, когда его начинают щекотать, лупить подушкой, приговаривая «конечно, как я был мелкий – ты с удовольствием, а щас боишься, что пездюк тебя заломает?» В соседних комнатах дрыхнут Санён и Ханён, их нельзя будить, особенно Санёна – он придет, наорет на них и вообще устроит обломинго. И Хёнджэ принимает гениальное решение – перехватывает неугомонные руки Эрика, тянет малого на себя и целует. И у него перехватывает дыхание. Потому что Эрик целуется офигенно – уверенно, немного грубо, да он просто ведет в поцелуе, черт возьми! Где и когда он получил опыт – Хёнджэ не хочет знать. Он не станет спрашивать. Потому что сейчас Эрик с ним, его пездюк, по которому он скучал, как сумасшедший, сейчас с ним, и на все остальное просто похер. В какой-то момент Эрик разрывает поцелуй, мягко освобождает руки, и толкает Хёнджэ на кровать. И Хёнджэ плюхается на подушки, жадно глотая воздух, и стараясь не стонать в голос – обветренные губы выцеловывают дорожку мелких кусачих поцелуев под челюстью, мокрый язык широко лижет адамово яблоко, ныряет ниже, между ключиц, снова сменяется губами и острыми зубами. Ворот футболки впивается в заднюю часть шеи – Эрик оттягивает его, чтобы получить больше доступа к голой коже. - Сними ее нахрен. – шепчет Хёнджэ. – И сам раздевайся. А вот их руки сталкиваются все так же – жадно и беспорядочно, кажется, Эрик даже умудряется порвать что-то из его одежды. Они слышат треск ткани, тормозят, переглядываются, и смеются, как два придурка. Да они и есть два придурка, что уж тут. Одеяло и одна из подушек оказываются спихнуты на пол, пока они катаются по кровати, то хихикая и лапая друг друга за все доступные места, то сталкиваясь губами в длинных, разрывающих душу поцелуях. Как они оказываются абсолютно голыми – черт его знает, Хёнджэ этот момент просто упускает. Да и не важно, потому что лежать вот так – под тяжестью чужого тела, с горячим крепким бедром между ног, – оказывается приятно. Хотя и смущает, потому что Эрик разглядывает его лицо с любопытством и улыбается. - Чего ты пыришься? – фыркает Хёнджэ. - Будешь ржать, если я скажу, что ты красивый? – ухмыляется Эрик. - Ага. Как последний шакал. - Фу, какой ты неромантичный. – дразнит тот. - А ты после этого, как честный человек, собрался на мне жениться? – подкалывает Хёнджэ. - Я не могу на тебе жениться. - Че это? – притворно обижается он. - Ты мне как-то сказал, что заочно усыновил меня. Как я могу жениться на том, кто меня усыновил, старый извращенец? - А сосаться со мной и дрочить, значит, нормуль? - Да. Инцест – дело семейное. - Придурок. - Заткнись. – Эрик снова целует его, ложится сверху, придавливая к кровати, и Хёнджэ в который раз поражается тому, как он вырос. Тяжелый, широкоплечий, совсем взрослый – его любимый пездюк вообще уже ни капли не пездюк. И даже если Хёнджэ последний извращенец (старый, зато красивый!), он ловит себя на мысли, что сейчас мог бы даже позволить Эрику намного больше. У него нет опыта с мужчинами. Не то чтобы никогда не возникало такого желания, просто не подворачивалось возможности – профессия накладывает ограничения на личную жизнь. Но то, как Эрик уверенно ведет себя в постели с ним – определенно заводит. Как приподнимается, разводит его бедра в стороны, устраивается между ними, обхватывает оба их члена сцепленными в замок ладонями – крепко, так, как надо. И как бросает смущающие, но чертовски возбуждающие взгляды из-под взмокшей челки. Бутыль с лубрикантом валяется хрен знает где, она им даже не нужна. Они оба возбуждены до такой степени, что смазка хлюпает и капает на живот Хёнджэ, заставляя его прикусывать щеку изнутри и подмахивать бедрами. Он слышит восхищенный вздох, бросает взгляд туда – на руки Эрика, и практически кончает от вида покрасневших головок, мелькающих в плотном кольце его пальцев. - Сто-оп! – просит он, вцепляясь в простыни, вдавливая затылок в кровать. Эрик – ну надо же! – слушается. Останавливается, одергивает руки испугано: - Че? Больно что ли? - Ага. – кряхтит Хёнджэ, приподнимаясь на локтях. Пару секунд позволяет себе полюбоваться виноватой мордахой мелкого и ухмыляется: – Забыл, что у старого извращенца поясница больная? Ну-ка, ложись. А после – забирается к нему на бедра, кладет руки на плечи, с удовольствием прослеживает ладонями внушающий уважение рельеф мышц, закусывает губу, потому что ощущается все это просто потрясно… - Ну и чего ты тормозишь? Давай, сегодня твоя очередь помогать хёну кончить. - Старый извращенец. – шепчет Эрик ему в губы. *** - Как думаешь, мы совсем конченные? – лениво спрашивает пездюк, когда они, удовлетворенные и уставшие, валяются рядом, бессмысленно глядя в потолок. - Скорее обконченные. Хёнджэ прилетает подушкой в табло. - Йа! Откуда у тебя силы, засранец! – ворчит он, с трудом отпихивая подушку подальше. - Старый извращенец. - А ты мелкий извращенец. - Я хочу еще. - Чего?! Сейчас?! - Нет. Минут через десять. Хёнджэ поворачивает голову, морщась от невовремя клинанувшей шеи. Пездюк ухмыляется: - Чего? - Ничего. – фыркает он. – Хён старый. Имей совесть. Эрик подкатывается к нему под бок. И заглядывает в глаза. - Ну и чего тебе надо? – Хёнджэ щелкает его по носу – не сильно, скорее ласково, по-хёнски. - Может, иногда будем…эт самое. Ночевать вместе? - О, смотри-ка, засмущался! – веселится Хёнджэ. - Ну, ты-то все равно понял, что я имею в виду. - И…что дальше? По-твоему, все нормально? - Нет. Но это же мы. Мы вообще долбоёбушки. Хёнджэ тупит пару секунд, пялится поверх его макушки… И понимает – Эрик прав. Действительно, с кем еще они могут провернуть подобное, и при этом не париться о последствиях. Будь это любой другой человек – Хёнджэ было бы страшно. Страшно потерять друга, брата… А с Эриком можно все. Хёнджэ может быть старым извращенцем, но он хороший хён. А Эрик всегда – его пездюк. И ничто этого не изменит.