Очищение от скверны

Гром и молнии рвали свинцовые тучи. Ливневый дождь не затихал ни на минуту, ударяя по коже колючим холодом. Кровь на их руках. Паромщик. Они убили паромщика, только за тем, чтобы занять его место. Это было что-то вроде обычая, традиции, это была Воля Небес. Убийство. Ещё один грех на их душе? Дождь начал смывать кровь с их тела и с палубы. «Грех, грех, греховный, ты живешь во грехе» - собственные мысли атаковали нового паромщика. Они вскинули руки к небу и в бессилии опустились на колени. Если бы они могли, они бы обязательно отреклись от своей прошлой порочной жизни, они бы обязательно бы воспевали бы Господа каждый миг своего существования, они бы… Их мысли остановились. По щекам текли слезы, смешиваясь с зябким дождем. … Плоть. Они бы… Они бы отреклись от своей плоти, так сильно напоминавшей им об их греховном прошлом. Может быть… Если Небеса дают второй шанс… Может быть они могли бы начать новую жизнь, здесь в глубине ада… Да, они … Они будут молиться… Они будут воспевать Господа, как никогда раньше… Это их шанс стать чище, вернуться на путь истинный, искупить их вину перед Богом… Стать святым. Читая молитвы и крича в агонии боли, Паромщик свежевал себя, нещадно сдирая слой за слоем собственной плоти, пока не остались одни кости. Палуба вновь окрасилась кровью, разносимой вместе с ливневыми потоками. Стенания перевозчика стихли. Скелет, дрожащий от чудовищной боли, с трудом держится на ногах, устремляя свои пустые глазницы в небо, позволяя дождю смыть остатки их греховного прошлого с их костей. Боль отступала, но на смену ей приходил ужас осознания: плоть — это недостаточная жертва, кости — все еще оболочка и балласт, тянущий к греху. Нет способа избавить себя от тела полностью. И в страшном приступе стыда и отвращения остов с жадным рвением хватает лоскут священной ткани, носимый ранее прошлым паромщиком, в попытке сокрыть то греховное и постыдное, что осталось от их тела. Много времени прошло с тех пор, как Паромщик решил начать свою жизнь заново, проводя все свои дни в молитвах и богоугодных трудах. Их работа никогда не прекращалась: всегда находились души, искавшие безопасной переправы. Затем однажды, поток за потоком, река Стикс разлилась в бездонный океан. Миллиарды душ, слившись в буйные волны, окружили корабль бескрайним полотном. Грешники тянулись к своему спасению, раскачивая лодку. Жалостливый Паромщик, по мере своих возможностей, старался помочь душам, готовым заплатить. Поток никак не прекращался. Переправщик из последних сил пытался помогать бедствующим. В ужасной суете они не заметили, как поднялся гребень волны, увлекающий в глубины океана Стикс всех и каждого, кто оказался на палубе в тот момент. Паромщику казалось, что им никогда не выбраться ни живыми, ни мертвыми на поверхность. Они были обречены быть похороненными заживо на дне или быть раздавленными сокрушительной массой тел. С каждой секундой остов погружался все глубже и глубже во тьму океанического чрева. Но внезапно, яркий свет начал пробиваться сквозь толщу воды и горы тел, становясь все ближе и ослепительнее. Паромщик почувствовал, как их осторожно подхватили, и, практически, в мгновение ока вытащили на поверхность. Привыкая к яркости света, перевозчик стал различать ангельские черты своего спасителя. Грациозно рея над бушующей стихией, архангел нес в своих руках ослабшую оболочку души. Видя, как остов приходит в чувства, Гавриил решает приободрить Паромщика: «Не бойся, грешник. Твоя преданность Богу свидетельствует о доброте в тебе, поистине великой. Сердце желает, но тело должно отдыхать, ибо нельзя расточительствовать ни одним из творений Господа». Сострадание и теплота в словах посланника Бога заставляли забыть о ранах и травмах. Усталый, ослабленный и пораженный ангельским благородством, Паромщик был не в силах произносить связную речь. Им ничего не оставалось, кроме как покорно лежать в величественных объятиях. Легко ступив на палубу, Гавриил опускает свою ношу. Желая удостовериться, что состояние перевозчика стабильно, ангел решает проводить их пешком до их каюты. «М-мой Свет! Я-я так признателен за все то, что вы сделали для меня! Но, п-пожалуйста, я не достоин Вашего столь почтительного внимания!» — Паромщик чувствовал, что утруждает божественное существо, и попытался было вежливо отказаться, но их остановили мягкие речи архангела: «И что заставляет тебя думать, что ты недостойный? Ты делаешь богоугодную работу. И я, будучи надзирателем ада, должен следить за тем, чтобы все здесь подчинялось Божьему порядку. Какая речь может быть о порядке, если есть души, жаждущие спасение, есть место спасения, но нет того, кто их проведет к спасению. Тебе следует лучше заботиться о себе». «Но я… Что если я, настолько же грешен, как и все те, кто ищет спасение на моем пароме. Чем я отличаюсь от тех…» — перевозчика властно, но без тени гнева оборвал Гавриил: «В твоем сердце теплиться покаяние. Твоя вера — столь глубока и трепетна, что ни одна другая душа, не способна сравниться с тобой.» «В-ваше Сиятельство, Ваши слова откликаются во мне отрадой и теплотой, но не сочтите за дерзость, но я правда не достоин такого благословения — быть спасенными Вами, стоять здесь и сейчас рядом с Вами, выслушивая хвалебные речи от Вас, чтобы Вы затем заботились о том, чтобы я мог в спокойствии и безопасности отдохнуть. Это слишком большая честь для такого грешника, как я», — сбивчиво говорил Паромщик. «Ты действительно считаешь себя настолько грешным, что не достоин покровительства?» — строго спросил архангел. Паромщик согласно кивнул. «Значит ты не достоин носить святые одежды, дарованные Небесами» — легким движением руки, Гавриил стаскивает с головы перевозчика полотно, служившее им одеждой. Остов оказывается совершенно нагой, не считая золотых украшений. «Н-нет, п-пожалуйста!» — взмолился Паромщик, ему было мучительно гадко видеть свое тело, еще ужаснее этого была мысль о том, что его грешную суть видит столь величавое существо. Машинально перевозчик попытался выхватить ткань, но ангел не позволил им этого сделать. «П-пожалуйста! Я… — дно глазниц, уже успевшее высохнуть от океанических вод, снова становиться сырым, на этот раз уже от слез. С горечью костяная оболочка опускается на колени, голос становиться дрожащим, речь начинает терять какую-либо связность, превращаясь в всхлипы, — Я вовсе не… Я н-не». Попытки выдавить из себя хоть одно осмысленное предложение прекратились. Какое-то время они так и стояли вдвоем, ничего не решаясь сказать друг другу, окруженные звуками ветра, дождя, грома и тихого, едва уловимого плача Паромщика. «П-пожалуйста… М-моя накидка… Единственное что я хотел б-бы вернуть. Пожалуйст-та… Я… Я-я буду молиться еще усерднее… Я док-кажу свою п-праведность», — тихий, скрипучий голос перевозчика, все еще полный слез, наконец нарушил тишину. «Доказать свою праведность? Для кого? Точно не для себя. Это не заставит тебя чувствовать себя более достойным, приближенным к Богу. Ты так же будешь снова и снова отрекаться от себя, от своей телесной оболочки. Отрекаясь от любви к себе — ты отрекаешься и от любви к Господу.» — тон архангела холодно чеканил слово за словом, обнажая истину. «П-проститие мой Свет, н-но Вы ч-чистый, непорочный ангел, сотканный из Божьей любви. Вам легко говори-ить т-так, потому что в В-вас нет греха. Мне же будучи п-провинившимся перед Господом, приходиться учиться жить с осознанием своей греховности. И простит-те, я не м-могу п-принять свое грешное прошлое, ибо оно б-было и будет преступлением перед Богом». «Какое богохульство! Какая ересь! Ты слеп, раз говоришь так… Но, пожалуй, я могу показать то, что недоступно тебе для обозрения… сейчас. Я могу показать тебе то, когда твое греховное начало становиться божественной добродетелью», — крылья архангела воинственно встрепенулись, когда он вскричал от обиды, и исчезли сразу же, как только его голос смягчился и обрел спокойный тон. Гавриил опустился на одно колено перед Паромщиком. Он взял их ладони, осторожно растирая и массируя их: «Руки твои, ранее творившие грех, ныне помогают душам в безопасной переправе, оказывая милосердие, сострадание». Ангел аккуратно отпустил ладони остова, затем нежно повёл свои руки выше, сначала к локтю, затем к плечу, остановившись у сустава. «Да не согнуться плечи твои крепкие, ибо несёшь на них не грех, но долг перед Богом» — доброжелательно, успокаивающе и мягко звучала речь Судьи Ада. Паромщик затаил дыхание в своих несуществующих лёгких, боясь спугнуть хрупкое видение. Им казалось, что быть может, они уснули от усталости, и все происходящие не более чем сон. Ангел был так близко от них, прикасался к ним так бережно и нежно, и с такой любовью говорил о их теле, которое они бесконечно презирали. Одна рука переключились на шею, осторожно проводя по сочленениям позвонков, задевая кромки черепа, в то время как другая покоилась в области надплечья, только за тем, чтобы властно ухватиться за подбородок, поднимая поникшую голову, продолжая оглаживать большим пальцем край челюсти: «Голова - есть сосуд для мысли. И если ранее мысли были о мирских хлопотах, легко принимаемыми за что-то грешное, то разве в нынешние дни не обращены ли твои мысли к Богу». Руки опустились на ребра, начиная перебирать их подобно струнам арфы, каждое прикосновение начинало извлекать звук из Паромщика, сохранявшего тишину все это время. «Ребра твои - знают боль, ибо плоть была на них. Но ты отдал плоть, в знак преданности перед Богом, не требуя, чтобы воздалось тебе. И так поселилось бескорыстие в сердце твоем». Ситуация становилась все более интимной. Остов чувствовал, как кровь в костном мозге их черепа начала скапливаться в области щек, заливая их лазурные кости в этом месте пунцовым оттенком. «Ты хотел начать усердно молиться, если я правильно помню твои слова. Может быть, настало самое время», — спокойно и ласково изрек архангел. И перевозчик беспрекословно начал читать молитвы. Под звуки тихой мольбы руки Гавриила доходят до костей таза, заставляя переправщика душ стыдливо вскрикнуть, но не прекратить чтение. Пальцы проходили по большой плоскости подвздошной кости, легко касались седалищной кости, чуть задевая копчик, потирали лобковую кость, и заметив то, как стоны начинают активно срываться с уст Паромщика, задержались в этой области. Осторожно укладывая перевозчика на спину, прижимая их к полу, ангел продолжал одной рукой поглаживать лобковую кость, иногда, словно невзначай, задевая лонное сочленение — точку, вызывавшую наиболее сильные реакции со стороны оболочки. Другая рука была под их спиной, непринужденно скользя вверх и вниз по ребрам, вдоль по позвоночнику. Паромщик чувствовал, как горели щеки. Не прекращая своих молитв, иногда срывавшихся на стоны, они отвернулись, и пристыжено попытались закрыть свой череп ладонями. «Стыд — есть страж души, и возникает стыд, когда противишься милосердию Божьему. Вот почему есть стыд ведущий ко греху, когда осознав свою грешность начинаешь прятаться от Бога. И есть стыд благодатный — когда понимая, что грешен с покаянием идешь к Господу за прощением» — бархатным голосом пояснил Гавриил, отнимая руки от лица Паромщика, перехватывая их за запястья, заводя за голову остова, удерживая их там какое-то время. Чувствуя, как напрягаются собственные гениталии, ангел расстегивает латную юбку, избавляет себя от набедренников. Спуская кальсоны, Гавриил высвобождает собственный член, горячий и пульсирующий, при виде которого Паромщик тихо стонет. «Ааах! Н-но разве это не… нгх!… грех?» — с томным придыханием спрашивает перевозчик, прерывая свои молитвы. «Ангелы непорочны, чисты, и святы. Безгрешны по своей сути. Ты и сам подтвердил это ранее», — прижимая к себе костяную оболочку, прошептал Судья Ада, направляя свой пенис к лонному сращению. Скелет дернулся, когда член заскользил по симфизу, обхватил архангела, зацепившись за край кирасы, слегка царапая тонкими пальцами броню. «Я… мф!… хочу, чтобы ты… ах!… молился громче», — пытаясь сохранить величественный тон, простенал Гавриил, набирая темп. И Паромщик попытался начать молиться громче, но слова начинали превращаться в бессвязные стоны. Слезы бессилия появились на дне глазниц, и остов прижался крепче к тому, кого он мог считать опорой в моменты своей беспомощности. Тело архангела было теплым и сильным. Перевозчик почти что плавился в его руках. Если ангел исполнял волю Небес, в чем Паромщик не собирался усомниться, то они были готовы полностью открыться и довериться ему. «Разве не Бог создал… угх!… по своему образу и подобию, и ангелов, и людей смертных? Разве… фух!… стал бы ты ненавидеть Бога? Стал бы ты презирать мое тело, как презрел свое?» — с жаром ворковал Гавриил, двигаясь между тазом скелета и собственной рукой. «Оххх… Н-нет…» - с трудом, сквозь истому ответил переправщик душ. «Тогда, раз тело мое не ненавистно тебе, прикоснись к нему», — заговорщически прошептал Судья, склонив голову к виску перевозчика. Освободив одну руку, Паромщик нерешительно, застенчиво и несмело касается ангельского живота, робко начиная водить вдоль по золотым отметинам. Пресс был упругим и хорошо сложенным. Пальцы опускаются на оголенную часть бедра, осторожно обхватывая ягодицы. Кожа была нежной, мягкой и гладкой, но под ней чувствовались сильные и напряженные мышцы. Но держать руку так становится тяжело, когда Гавриил начинает наращивать толчки. Кости словно пронзает электричеством, остов задыхается, вскидывая руку обратно на кирасу, заставляя золотые украшения звенеть. Они чувствовали себя на пике блаженства. Милостивый Бог благословил их, когда послал одного из своих ангелов. Еще пара движений по лобковому сочленению, как Паромщика сотрясает оргазм. Они пытаются сильнее вжаться в архангела, заставляя кость удариться о броню. Делая еще пару толчков, дополнительно стимулируя головку своего члена, Гавриил кончает, покрывая семенем копчик, подвздошную кость и нижнюю часть позвоночника. Сперма растекается по полу. «Вероятно, это было слишком для одного дня», — думает ангел, отстранившись и смотря на обессиленного Паромщика, тяжело вздымавшим ребра, под силой своих несуществующих легких. Одев обратно снятые части брони, Судья Ада подхватывает на руки костяную оболочку. За спиной, как по мановению пальца появляются крылья, озарившие своим светом темные коридоры, нежно и трепетно поддерживая тело остова в ангельских объятиях. «Ты быть может все еще грешен, но твое тело было благословлено. Не смей отвергать его больше, ибо отвергнешь дар Господень. Отныне носи святые одежды, не в попытках сокрыть свое тело от взора Божьего, но чтобы они служили напоминанием о том, что Небеса покровительствуют тебе», — речи архангела звучали мягко, убаюкивающе, заставляя Паромщика провалиться в сон. Переправщик душ просыпается в своей каюте, в уютной постели. Неужели это все-таки был сон? Ища подтверждение своим словам, они оглядываются вокруг. Не было никакого ангела, ничего не намекало на случившееся… Но святое одеяние… Паромщик никогда его не снимал. Вот оно лежит, аккуратно сложенное на прикроватном столике. Значит все-таки не сон. Отправляясь с корабля на паром, чтобы проверить как там идут дела и оценить ущерб от волн, Перевозчик уже успел мысленно отблагодарить Гавриила за уборку устроенного беспорядка, за возможность хорошего отдыха и другие жесты заботы. С парома остов захватил с собой личный дневник, в который непременно будут записаны столь впечатляющие события. Но, пожалуй, не все. Иногда стоит оставить некоторые слишком личные моменты за кадром…