***
Сегодня — день сделки. Ночью они получат вакцину, но лишатся гарантий, будто защиту потеряют. Хёнджину стало лучше: рана болеть перестала, но таблетки он все еще принимает. Самочувствие улучшилось, аппетит появился. Вроде начало все налаживаться. На сделку сегодня поедут Сынмин и Бан Чан. Двоих для передачи хватит с головой.00:40
На дворе уже ноябрь. Легко одеваться как раньше было нельзя, тело холодом до костей прошибало. Ветер ледяной лишние шумы создает, которые страха навевают больше, чем за всю жизнь собрать можно. Хоть и далеко, но парни в этот раз машину не брали. Небо было заслонено тучами, месяц не показывался и дорогу, собственно, не освещал. Темень непроглядная, только слабый луч фонарика подсказывал, что под ногами. Еще и туман был в придачу. Шуршания и нечастые рыки в округе накаляли обстановку, но свечения в глазах замечено не было — как таковой опасности нет, но все же как-то не по себе. Связь проверяется каждые полчаса, и чисто теоретически их местоположение знают. Машина осталась в центре, если нужна будет срочная помощь — приедут. Дышать становится чуть легче, когда глаза натыкаются на здание Дистрикта, а рука Кристофера все же крепче сжимает пульт в кармане куртки. Пульт сжимает, но на заветную кнопку палец не переходит. А ноги все ведут ближе. — Мы видим Дистрикт. Как сделка совершиться, я сообщу, — сообщил в наушник Чан. Ответа же не последовало. А Ким Дон Мин уже стоял на входе, ожидая их. Он явно был более рад такому раскладу, нежели парни. — Доброй ночи, — сказал тот, когда парни были в зоне досягаемости. А глаза странно сверкнули в полутьме. — Пройдемте внутрь, не на пороге же сделки совершать, — те лишь кивнули на приглашение. Как и ожидалось, вакцина была все в том же кабинете ученого. — Шестнадцать доз, как и просили, — доставая из специального холодильника небольшую стойку с ампулами, произнес. — Мы проверим ее. Здесь, — в конце добавил Сынмин. — Конечно, — согласился тот, разводя руками, будто разрешение давал. Для это пришлось пожертвовать одной дозой. Одна выбранная наугад ампула раскрывается, а содержимое выливается на индикатор. Пара минут ожидания и удовлетворительный результат подтвердил честность договора. Ким Дон Мин не обманул — действительно вакцину им дает. — Теперь ваша очередь. Сынмин обернулся на Бан Чана, замечая, что тот всей душой не хочет лишаться пульта, но все же неуверенно тянется в карман. Дон Мин уже дьявольской улыбкой сияет. У него будто свои планы на этот чертов пульт. — Если вы думаете, что я воспользуюсь им против вас, то не беспокойтесь. Как только мы выйдем, я подтвержу это, — было сказано слишком таинственно, словно заговор мистический совершать собрался. Недоверие все больше закрадывается. Сделка окончена, все стороны свои договоренности выполнили. Вроде все нормально. — Пойдемте, — говорит ученый. А парни недоверчиво наблюдают, как тот кладет пульт в один из карманов белоснежного халата, а во второй закидывает пару ампул и два шприца. Такие действия вызывают уйму вопросов, но остаются безгласными. Ученый накидывает на себя черное пальто и поспешно выходит из кабинета, оставляя дверь открытой, — намекает, что тем пора бы уже тоже уходить. Дон Мин всем видом показывает, что что-то затеял. И это что-то — явно недоброе дело. Они выходят за пределы здания, и Дон Мин закрывает входные двери на ключ — тоже уходить собирается? — Что ты собрался делать? — наконец спрашивает Крис. — Идем, — хочет уйти от здания подальше. И они постепенно начинают удаляться. — Помнишь, я говорил, что никто не должен узнать о вакцине? — молчаливый кивок, а шаги не прекращаются. — Помнишь, говорил, что не предам вас? — второй кивок. Ученый слабо улыбается, достает пульт из кармана и быстро говорит: — Теперь ты мне точно поверишь, — и быстро нажимает на кнопку. Хоть они и отошли от здания, но оглушающий звук до ушей доходит, а взрывная волна сквозь тело пролетает. Руки в секунду тянутся к ушам, а тело пополам сгибается. Громко до ужаса, а вспышка в небе все на секунду осветила, а после снова во тьму опустила. Только ученый не шелохнулся, глаза прикрыл и все — готов был, в отличии от некоторых. — Зачем ты сделал это? — спустя где-то минуту после того, как голова поняла, что произошло, а слух в норму пришел. — В Дистрикте больше нет смысла, все и так в скором времени умрут, создавать вакцину — тоже. Все бессмысленно, я захотел избавиться от этого сейчас, — слишком спокойно произнес тот. Его, видимо, совсем не смущал факт, что именно он только что десятки людей положил, уйму жизней остановил. — И что ты будешь делать теперь? — спросил Сынмин. — Куда пойдешь? — В квартале отсюда стоит моя машина со всем необходимым. Я не знаю, куда пойду, но здесь точно не останусь, — раскрыл планы ученый. Фактически, парни его даже понимают. Не скажут, что решение было верным, но доля правды в словах все же была. — Вам стоит уходить, на звук скоро соберется толпа озверевших. Не думаю, что вы будете ей рады, — советы раздает. — Верно. Тогда больше мы не встретимся, — сделал вывод Чан. — Не встретимся. Удачи вам, — напоследок сказал ученый, быстро развернулся и не оглядываясь пошел в свою сторону. — И тебе, — уже в спину сказал Лидер, уходя с Сынмином в совершенно другую сторону. С Дистриктом покончено, их пути расходятся навсегда. Вот только не понятно — радоваться, что ушел один возможный враг, или же огорчаться, что возможного союзника лишились. В любом случае, ни Бан Чан, ни Сынмин ничего не чувствовали. Дон Мин со стопроцентной вероятностью — тоже. Главным являлось то, что вакцина была у них. — Сделка окончена, все прошло удачно, — сообщает в центр Крис. «Что это был за взрыв?» — слышится голос Минхо в наушнике. Услышали все-таки. — Дон Мин подорвал Дистрикт. Самостоятельно. После же мы с ним разошлись. «Значит, предательства от них можно не ждать?» — уже Хан подключился. — Да, больше они опасности не представляют. «Отлично, тогда поскорей возвращайтесь обратно.» — Хорошо.***
Полчаса ходьбы выдавали усталость, а постоянные звуки рядом не давали успокоить тревожно бьющееся сердце. — Тихо, — остановил Сынмина Чан — стоит прислушаться. — Что-то странное, что за звуки? Рука младшего за секунду опускается на бедро, проверяя пистолет для уверенности, только что-то больше ее не становится. Они сейчас идут не по главной улице, а по какому-то закоулку. Вокруг пара старых одноэтажных зданий, но в основном лишь высокие кусты. Они словно стены с двух сторон делают, закрывая собой все, сквозь них не увидишь. Но видишь их, словно монстров каких-то, огромных и разной формы, смотрят на тебя, оценивают, поглощают невидимыми глазами. — Что это? — младший всматривается в небольшую щелочку меж дальних кустов. — Сынмин! — до Кристофера дошло быстрее. Он за секунду становится перед ним, закрывая собой. А после открывает рот в немом стоне. Губы что-то шепчут, пытаются донести, но его не слышно. А ноги старшего перестают держать, глаза закрываются, он падает. Теперь и до Кима дошло, почему старший закрыл его. Дуло пистолета направляется в точку, откуда был совершен выстрел. Попадает в цель, и винтовка, стоявшая там, выпадает из кустов. Жаль только, что с другого бока была вторая, что целится уже в шею младшего. Жаль, что он этого не замечает до момента, когда что-то острое впивается сзади. Очень жаль. Рука тянется к месту боли, нащупывает что-то, из шеи достает, и глаза дротик видят. Пазл в голове складывается так же быстро, как и развеивается. Сознание мутнеет, тело становится ватным, сон настигает. А во всем виноват маленький усыпляющий дротик, что был выпущен из кустов.***
— Что-то не так, — Джисон тревожился. Странное давящее чувство поселилось в груди. Один раз оно уже его не подвело. — Сколько времени прошло с последнего выхода на связь? — Сорок минут, — сообщил Ли старший. Чан никогда не задерживался с проверкой и от парней требовал того же. Тогда что же сейчас? — Крис! — окликает раз. — Кристофер! — два. — Сынмин! — три. — Они не слышат нас или принципиально не отвечают. — Скорее первое, — делает вывод Джисон. «Что происходит?» — слышится голос Феликса. Значит, проблемы со связью не в центре. — Феликс, ты не видел парней? «Нет. Что с ними?» — Они не выходят на связь. Я не знаю. Минутное молчание и абсолютная тишина разрывается шумом в наушнике. Будто кто-то специально пальцем по динамику водит. «Доброй ночи!» — голос не Чана, не Сынмина, но до мерзости знакомый. Голос узнают все, кроме Хана, и до потери речи удивляются. Такое невозможно. Хотя, по улицам зомби ходят — все возможно. «Я знаю, что меня слышат все, и думаю, вы знаете, кто я,» — по голосу слышно дикую, сумасшедшую улыбку. Человек там до ужаса рад такой находке. У Хана брови к переносице свелись, он, видимо, один тут не понимает, что происходит. Он водит взглядом по каждому в комнате и видит их страшное напряжение: Минхо напряг даже скуловые мышцы, Хёнджин сидит в тихом ахуе, а Чонин с ужасом на лице, но все всё понимают. Кроме Джисона. — Ким Уджин! — Минхо вскрикивает. И до Хана доходит, кто с ними разговаривает. «Верно,» — по ту сторону заливаются хохотом. — «Однако я не думаю, что ты знаешь, кем именно я являюсь…» — выдержал долгую паузу. — «Я глава Левантера.» — Врешь, — настойчиво. «Как бы я тогда с тобой сейчас разговаривал. Наушник же, вроде, Сынмину принадлежал,» — не врет. И снова смех. — Где Чан и Сынмин? — это единственное, что сейчас действительно важно. «Разве тебе не интересно, как я выжил?» — приторно. — Где они? «Ладно, я сам расскажу,» — отвлечь хотел или поразвлекать душу свою? — «В тот день Кристофер убивал меня. Знаешь, как? Не знаешь,» — сам же ответил. — «Лучше никогда не знать. Вот только, когда до моей смерти оставалась минута, когда я уже отключился, он ушел. Но мое сердце билось, он не проверил, мертв ли я. А я выжил,» — смех психопата явного. «Я выжил с шестью сломанными ребрами, раздробленными костями по всему телу, с внутренним кровотечением. Я выжил.» — Мне не интересно. Отвечай, где они, — твердо, но вряд ли ему ответят. «Они у нас. И уж точно такой оплошности, как допустил Крис, я не совершу. Ваш многоуважаемый Лидер и докторишка умрут. Но как быстро — зависит только от них. Адьес.» — Уджин! — Минхо с места вскочил. Они не могут их потерять. Не могут. Но они только зону города знают, где Левантер, и ничего больше. — Сука!***
— Как долго он еще спать будет? — незнакомый голос отдается колоколом в голове. — Не знаю, пару часов в запасе есть, — звук идет со всех сторон, а понять, откуда именно, затуманенный мозг не в состоянии. Колокол не перестает ударять в голове, кажись, она скоро разорвется на кучу частей. Тело словно онемело, парализовало, однако почувствовать, что кто-то его поднимает, Сынмин смог. Причем поднимают, как мешок с картошкой, даже не пытаются хоть каплю аккуратности в свои действия вложить. Когда тяжелая голова с силой коснулась чего-то, напоминающее подушку, слабость накатывает, как цунами на берега, и Ким впадает в крепкий сон снова. — Они должны очнутся в течении получаса. Уджин просил сообщить, — реальность или сон? Слова были или это игра подсознания? Понять сложно, слишком сложно. — Я сообщу, — более четко, но все также непонятно где. Значит, все же не сон. Человек вроде вышел, а вроде нет. Сынмин не уследил. Ломота раздается по всему телу током — долгое пребывание в одном положении постаралось. Веки будто слепили суперклеем или иголкой сшили. Во рту сухо, будто клубок шерсти запихнули и там оставили, жажда нестерпимая. Тело все также неподвижно, а конечности еще словно сдавлены чем-то. Шевелиться не получается, а сон, пытающийся утащить в кромешную тьму, подходит все ближе. Сознание активно борется, не хочет уходить. Мысли путаются, осознание безнадежности, страха беспомощности съедают живьем. Душа протестует, высказывает недовольство, а разум твердит вставать. Десять минут титанических усилий Сынмина, вечные попытки пошевелиться дают результат в виде движений кончиками пальцев и слабым шевелением губ. Заспанные глаза отказываются открываться, даже после сотен уговоров. — Нам стоит уходить, скоро Уджин придет, — слова с последующими отдаляющимися шагами. Кровать, на которой он лежал, уже начала впиваться в тело, словно бы на асфальте все это время пролежал, и не на самом ровном. Усталость никуда не ушла, но стоит бы восстанавливать связь со своим телом. Веки медленно отлипают друг от друга, а склеенные ресницы разрываются. Яркий свет от лампы прям над парнем пронзает зрачок насквозь, глаза сами закрываются. Сынмин боится, что если закроет сейчас, то потом снова заставить себя открыть их — не сможет, потому просто решает проморгать глаза и повернуть голову влево, надеясь хоть как-то обезопасить взгляд. «Лучше б закрыл,» — быстрая мысль, но точная до жути. На рядом стоящей койке лежит спящий Чан. Руки и ноги закреплены по краям кровати кожаными ремнями. Приходящий в себя мозг потихоньку начинает работать и подсказывает, что Сынмин находится в таком же положении. Вот почему конечности ощущались сдавленными, их по сути и сдавили. Неизбежность. Ощущения неизбежности пытается утопить в своих водах, держаться на плаву катастрофически сложно. Нервы сдают. Мигающая яркая лампа на потолке еще и звук издает противный, вытаскивает все возможное раздражение изнутри. Смотреть на Лидера больно, хотя, если бы тут стояло зеркало, то ему и на себя было бы смотреть больно. Он решает осмотреться, попытаться отвлечь себя от удушающих мыслей. А смотреть-то, в общем, и нечего. Больничная комната с белыми стенами, докучающая лампа и две жутко неудобные койки с ремнями. Сынмин работал в частной клинике, палаты были в разы получше, а эта же больше смахивала на психиатрическую больницу. Хотя чего он ожидал от гребанного Левантера. Догадаться, что именно они зачинщики, было чертовски просто, как два пальца об асфальт, однако, почему они называли имя «Уджин», он не знал. Еще не знал. Из долгих раздумий вытаскивает хрип сбоку. Крис начинает приходить в себя, и Сынмин слишком хорошо понимает, что тот сейчас ощущает. Чан сильнее Сынмина физически, поэтому глаза смог открыть в разы раньше, но того, что это будет и сложно, и больно, никто не отменял. Странно то, что он мог шевелиться, имел контроль над телом, в отличии от Сынмина. Руки резко дернулись, пытаясь подняться, но значительная преграда остановила их. Чан еще не понимал, что его застопорило, но, когда чуть приподнял голову, дошло, что пытаться освободиться бесполезно. Ремни затянуты так, что просто впиваются в кожу, не говоря уже о каком-либо движении. — Чан, — шепотом. Голос слишком осип. Звука практически нет, больше на хрип похоже. Однако тот услышал и слишком резко повернул голову. Звездочки перед глазами появились — тело к таким резким движениям готово не было. На пару секунд прикрыв глаза, он все же произносит: — Ты живой, Сынмин. — Конечно, живой. Куда я денусь, — голос более громкий уже, но чувство, что во рту спицами вяжут, проходить не собиралось, судя по всему. Это Сынмин сказал даже с небольшой улыбкой, развеять обстановку стоило. — Я очень рад. Только мы не успели связаться с парнями, и наше положение не лучшее, нас вряд ли спасут, — внутренний пессимист проснулся, видимо. — Чан, у меня есть к тебе только один вопрос. Только прошу, ответь честно, — пессимизм был удачно проигнорирован. А настрой сменился на более серьезный, хоть мягкость в словах прослеживалась. — Конечно. — Ты убил Уджина? — все же имя его интересовало. — Ты хочешь сейчас поговорить о его смерти? — слово «сейчас» было хорошо выделенным. — Это важно, — повторил. — Да, а что? — Когда я приходил в себя, пару раз отчетливо слышал имя его. Если ты его убил, то это не может быть он. Совпадение, наверное, — если бы была возможность, он бы с радостью пожал плечами. — Не думаю, что он выжил. Он издавал последние вздохи при мне, — не очень уверенно как-то. — Надо что-то придумать. Никто не знает, где мы. Мы только сами можем помочь себе, — сменил тему после затяжной тишины. Оружия у них нет. Видимо, когда они были в бессознательном состоянии, все имеющееся оружие было изъято, даже кобура снята. Спасибо, что хоть догола не раздели. Сынмин ничего не ответил, только взгляд перевел в потолок и думать принялся, что делать с этой ебучей неизбежностью. Раздумья долго не продлились, от силы минут пять. Звук поворачивающегося замка прервал все. Две пары глаз метнулись сначала друг на друга, а потом и на дверь. — Давно не виделись, — с порога заходит знакомое лицо, а за ним еще два человека. Мозг переходит в состояние шока, а глаза в два раза увеличиваются, копейки напоминают. — Соскучился, Лидер? — Уджин подходит к самой койке старшего и склоняется немного над ним. Будь у Чана возможность рубануть его, он бы тут же ею воспользовался. Чувства зашкаливали: ярость смешивалась с непониманием, непонимание с чувством неизбежности, и перечислять так можно до бесконечности. — Как ты, блять, выжил? — единственное, что хочет спросить. — Ты ведь мой пульс тогда не проверил, правда? — риторический вопрос с насмешкой. — А стоило бы. Теперь стоит платить за такую оплошность. — Возьми меня и отпусти Сынмина, он ни в чем не виноват, — понимал, что переговоры бесполезны. Но попытка не пытка. — Он тебя не убивал. — Может, он меня и не убивал, — слово последнее протягивает, — но сейчас станет отличной точкой давления. Как думаешь, будет ли тебе больно смотреть, как погибает человек из-за тебя? Он доверился тебе, был в твоем «клане», — руками жест кавычек сделал — ему нравится давить морально, нравится издеваться. Изверг. — И что же теперь? — улыбка до ушей. — Он умрет из-за тебя. — Не смей. Я задушу тебя, только мои руки будут свободны. Я прикончу тебя, — руками дергал, вырываться пытался, но все тщетно. Он обездвижен. — Не старайся, — он отошел от Криса, медленно направляясь к койке младшего и обращаясь к своим сообщникам: — Позовите еще двоих, — те лишь кивнули и покинули комнату. Будто голодный взгляд переводится на младшего, но тот и виду не подает, что страх тело сковал. Он понимал, что они сейчас бессильны, беспомощны, а Уджин — псих. Он все, что угодно, сделать с ними может. Абсолютно все, и останется безнаказанным. — Сынмин-и, — тянет имя, — готов ли ты встретится сейчас с Альфой один на один? — говорит так мягко, словно ребенка успокаивает, колыбель ему читает, только слова-то совсем колыбелью не кажутся. От слов «встретиться», «с Альфой» и «один на один» кровь в жилах застывает, льдом становится. Уджин наклоняется ближе, говоря: — Как думаешь, вывезешь его? — голову в бок склоняет — играется. Сынмин плюнул ему в лицо. Знал, что за подобное его вряд ли похвалят, но удержаться не смог. Уж слишком мерзко было. Уджин явно такого не ожидал, ибо отшатнулся сильно. Рукой провел по мокрому месту на лице, а после все той же рукой сильно замахнулся. Губа не выдержала — сильно треснула, кровь текла, а сама голова в другую сторону повернулась. Белая простынь послушно капли крови на себе собирает. Щека горит пламенем, может, и синяк останется. Пощёчина нехилой была. — Уджин! — резко и очень агрессивно послышалось сбоку. — Ты можешь делать что-то, только когда мы не можем ответить. Ты боишься подохнуть, если мы будем свободны. И ты прекрасно это знаешь, что не выстоял бы. Трус конченый, — взгляд на окровавленный подбородок Сынмина переводит, а глаза все же выше тянутся. Взгляды встречаются, и реальность становится слишком херовой. Какова бы не была злость внутри, каким бы правдивым не был факт, что Уджин трус, им не спастись. Слово «неизбежность» бегущей строкой появляется в глазах младшего, печаль. Теперь он не спокойный и сильный Сынмин, теперь он, как и Бан Чан, обречен. А Бан Чан тоже понимает, что ничего они не придумают, ничего не станет на свои места. «Каждая ситуация имеет решение,» — глупая фраза, смысл потерян — решения нет. Выхода не найти. Крис тоже боится за себя, за Сынмина, за парней в центре. Боится будущего. Хотя какого будущего? Он его не увидит, больше ничего не увидит. Умрет здесь, а последним, что зафиксирует взгляд, будет угнетающая лампа на белом потолке. Бан Чан был готов умереть, если б Сынмина отпустили. Уджин был прав в том, что в смерти младшего он будет виноват. Сынмин ему доверился, был членом центра, полагался во всем на Лидера, а он так его подставил. Со смертью встречу организовал. Совесть пожирает, наружу вываливается, и Сынмин замечает эту горечь в глазах. Бан Чан словно извиняется молча, молит о прощении, хоть и сам себя не простит. Сынмин улыбается, зубы слегка в крови свои показывает, и головой немного крутит, дескать, ничего страшного. А страшно пиздец, но все же прощает. Молча и честно прощает. На этот раз в комнату заходят уже четыре человека. Четыре амбала, точнее сказать. Здоровые мужчины, два из которых в белоснежных халатах, а еще два больше на охранников смахивают. — Этого к Альфе, — показал пальцем в сторону Сынмина Уджин. — А этого заставить смотреть на все происходящее, — затем снова поворачивается лицом к парням, улыбаясь. — Твое время подходит к концу, Сынмин-и. Сразу после его слов все четыре парня двинулись в их сторону. Сынмина взять было проще. Конечно, он брыкался, пытался выбраться из сковывающих пар рук, что полностью блокировали движение, но те были значительно сильней. А пара ударов в живот вообще силы все истратили, он стал просто висящим телом, чье вертикальное положение зависело только от стоящих рядом — отпусти руки, и он рухнет. С Бан Чаном знали, что будут трудности, так что готовы были. Все же ему удалось нанести пару сильных ударов по ногам, ребрам, одному даже локтем по голове прилетело, что не могло не радовать. Но Уджин тоже глуп не был — шприц принес с собой. Единственная инъекция здорово убавила сил. Крис мог стоять с помощью чужих рук, прям как Сынмин, — только способы разные были, — так что отвести их было уже несложно. Путь был недолгим — всего два поворота, и перед ними была заветная дверь. Сынмин ежится — понимает, кто находится за дверью, понимает, что этот «кто» жизнь его окончит. Дверь открывается, и они заходят в комнату. Такое же белое помещение — от белого цвета скоро тошнить начнет, — дверь и рядом окна, что фактически стену заменяют, так как до пола идут, а перед ними стол с различными записями. Видимо, опыты проводили. «И надо мной ставить будут. Я поменялся местами с Тэяном. Забавно,» — усмехается про себя младший, а от самой сути тошнит до ужаса. Над дверью висят часы, что слишком громко идут. Звук секундной стрелки отдается звоном в голове. «Время,» — думает про себя. Как же мало у него осталось времени. Часики тикают, а время жизни к концу стремительно приближается. Страшно. Очень. — Заводите, — громко раздается сбоку, и мир пред ногами рушится у обоих парней. Это конец. «Заводите» было громко сказано. Его не завели, а тупо швырнули в комнату, только дверь открылась, а после того, как он рухнул, ее с грохотом захлопнули. Комната пустая, а в углу одиноко сидит Альфа. «Прям как тот,» — думает про себя. Озверевший, учуяв, что теперь в комнате не один, резко поворачивает голову, но больше не двигается. Сынмину страшно так оставаться, но как-то двигаться еще страшнее. Все равно — комната закрыта, есть только четыре стены, он и Альфа. В залитых кровью глазах просвечивается интерес, а пасть, сочащаяся пеной, открывается самостоятельно, словно челюсть отпадает. Он только наблюдает, изучает, выжидает. Умная тварь. Но не поддаться жажде не сможет — укусит, как не крути. Сынмин решает подняться, а Альфа словно зеркало — за ним повторяет. Он издает гортанный рык и выдвигается в сторону Кима. Идет медленно, вглядываясь в каждое движение, прислушиваясь к каждому шороху. Хоть и стояла гробовая тишина. Сынмин даже дышать боялся. Он умел драться — спасибо Чанбину, — защитить себя мог, но факт, что Альфа выше его и по размерам больше, несмотря на всю костлявость, сильно пугал. Заключительный шаг — и Альфа нападает. Прыгает на Сынмина, но реакция того тоже не подводит — он за секунду до касания с падалью отскакивает. Кровь в венах застывает, когда на стене следы когтей остаются. Падаль сдаваться явно не собирается и накидывается во второй раз. Более удачный для Альфы и ужасный для Сынмина — его к стене прижимают. Рука Кима впивается в шею озверевшему, хотя это сложно назвать шеей — опухшая гортань виднеется из-за кусков кожи, а сзади даже позвонки видно. Пасть, истекающая белой пеной, придвигается слишком близко к лицу, а тварь еще и рычит, опаляя жутким и вонючим дыханием кожу. До укуса считаные сантиметры. Силы уже на исходе, их и так мало было, а сейчас вообще иссякли. Удерживать тело в два раза больше себя самого слишком сложно, и только хватка на долю секунды ослабляется, как Мин чувствует боль, расползавшуюся от плеча. Разум еще не понял, что произошло, но мысль, что озверевший слишком близко, подсказывает, что делать. Через невыносимую боль он сворачивает глотку, что уже тянулась за вторым укусом. Не очень громкое, но длительное «Нет!» отдается по стенам комнаты. Чан видел, как Сынмина укусили, и только сейчас до самого Сынмина доходит, что он укушен. А Альфа все в конвульсиях бьется — скручиванием шеи его можно обездвижить, но не убить. Так что раздавшиеся по всей комнате выстрелы закончили мучения твари, жаль, что не Сынмина. Плечо просто разрывало, а когда за него еще схватились и начали тянуть, в глазах все потемнело и звездочки появились. На периферии сознания он понимал, что сейчас их снова ведут куда-то. Он знал, что Чан идет сзади, негромкое повторяющееся как мантра «Прости!» доказывало это. Взгляд прояснился, когда они уже к комнате подходили. И их снова просто закидывают в комнату. Странно, что к кровати не привязали, и дверь не закрыли — значит, были другие планы. Ким Уджину пришла в голову крутая, по его мнению, идея — пусть Кристофер сам убьет Сынмина. Гениально, правда? Люди Левантера остаются за дверью, насмешливо смотря на две жертвы. Словно волки на добычу. — Вы знали, что те, кто укушен Альфой, становятся Дельтой-озверевшими? — говорил так, словно шоу на «National Geographic» вел. Он себя ведущим возомнил? — Так что поздравляю, если Чан тебя все же не убьет, станешь им. — Что? — не понял старший. — На, — сказал тот, а после с кармана халата достал пистолет и кинул его под ноги парней. — Там один патрон, специально для него, — указал на Сынмина. — Убей его, иначе через час он сделает тебя себе подобным. Советую одуматься и избавить Сынмина от мучений. Адьес, — отсалютовал и с усмешкой вышел, запирая дверь на замок и оставляя парней в полном оцепенении. Чан поворачивается на младшего, глядя со страхом. Ему очень жаль. Он стоял, полностью потеряв связь с реальностью. Руки предательски дрожали — понимали, что пистолет все же взять придется. Защищать себя он и не думал, выстрелит, только чтоб страдания и боль младшего закончить. Давясь с внутренним желанием упасть и разрыдаться, старший умоляюще смотрел на Кима, словно таким способом исцелить бы смог. Жаль, что они не в сказке. — Чан… — испуганный и до ужаса изнеможенный голос. Сынмина ноги не держат, позиции сдают — подкашиваются. Тихий скулеж сопровождался громким ударом о пол. Держась рукой ниже укуса, он ошарашенно смотрел на Лидера налитыми кровью и переполненными болью глазами. Не говоря ни слова, Крис падает на колени рядом с младшим и молча прижимает к груди. Хрипя от жуткой пульсации в плече, Сынмин обхватывает дрожащее тело руками, надеясь, хоть немного притупить боль старшего. Он все понимает, не винит его. Понимает, насколько больно сейчас Лидеру, понимает, что его просто пожирают изнутри собственные чувства, и ему также жаль. Жаль всех: Лидера, что так упорно до конца поддерживал их, Минхо, что борется с самим собой, еще и в таких условиях, закрытого в себе Чанбина, что семью нашел, Хенджина, который на грани заражения крови был, солнечного Феликса, что слишком добр для этого мира, Джисона, что только недавно присоединился, но уже таким родным стал, и младшего Чонина, что слишком рано познал жестокость мира сего. С ним у них были самые теплые отношения, а теперь Сынмин умирает — оставляет Яна самого. Жестоко. — Чан, — вновь говорит младший. — Убей меня, пожалуйста, мне будет не так больно, — и теплая улыбка выходит на свет, и такая же теплая душа умирает в страданиях горечи. — Я не смогу, — просто говорит старший и сильней прежнего прижимает Кима к себе. — Ты должен, пожалуйста, освободи меня, — рана продолжает зудеть, кровоточить, убивать, но он не обращает внимания. Ему просто страшно. Он боится смерти, но отчаянно ожидает ее. Мысленно прощается со всеми, умоляет простить и никого не винить. Он очень любит всех, но, увы, остаться не сможет. Если есть загробная жизнь, то будет сверху наблюдать, оберегать. Но быть вместе уже не сможет. Это конец. Ласково поглаживая младшего по голове, Чан отодвигает слипшиеся от испарины пряди со лба, мягко целуя. А Сынмин даже не думает возражать. Если раньше он бы такого никогда не позволил, то сейчас, отбросив все принципы, просто разрешает. Он понимает — Лидер прощается. Уже более трясущаяся рука тянется к пистолету, а прикосновение холодного дула к виску заставляет сердца обоих сжаться. Их колючей проволокой стиснули и дергать за нее начинают. Зажмурившись, Мин стискивает ткань одежды Лидера, а одинокая слеза скатывается по горячей щеке. Дрожь увеличивается от сознания скорого конца. Одна пуля. Последняя пуля. — Прости, — сбивчиво шепчет старший, а грудь сгорает от невыносимого чувства вины. — Все хорошо, Чан, — еще немного улыбается, и в секунду все счастливые моменты пролетают перед глазами. — Спасибо тебе за все. Я люблю вас. Ощущая, как его душа летит в бездну, Крис, закрыв глаза, нажимает на курок. Пуля вошла быстро и также быстро окончила жизнь Мина. Чан почувствовал, как на миг тело младшего вздрогнуло и тут же обмякло. Он не ответил — не смог. Крик ужаса, боли, отчаяния и вины раздается по всей комнате, а белые стены отбивают его, делая громче. Предатели. Какой из него Лидер, если он не смог никого защитить? Еще и собственными руками убил одного — никакой. Никакой он не Лидер, он жалок, виновен, — самовнушение — страшная вещь. Удушающая. Горло стискивает, воздух перекрывает, душу рвет на части — измывается, как может. — Больно, да? — спрашивает голос сзади. Крис не заметил, когда Уджин успел зайти. — Посмотри на него, — подходит к уже не дышащему Сынмину. — Бедный, умер из-за тебя. Крис и так все это знает, так что слушать повторно не намерен. Озверевшим взглядом впивается в Уджина, резко поднимается и рукой за шею к стене пригвождает. Но тот все улыбается, хоть и воздух на исходе. — Я убью тебя, тварь, — две руки на шее в кольцо сходятся. — Не убьешь, — проговаривает шепотом, а Крис чувствует предмет, что в живот устремляется. Пистолет. Однако руки не разжимаются, а только сильнее стискивают. Уджин уже хрипеть начинает, лицо покраснело, и палец на курок опускается. Пуля входит довольно глубоко в районе желудка, кровь хлестать начинает, а стремительная боль разносится по телу. Хватка не расслабляется, Чан будет держаться до конца, он должен убить Уджина. Жаль, что Уджин тоже жить хочет, и еще две пули врезаются в тело напротив. Гортанный рык по комнате расходится, кровь изо рта выходит, в глазах темнеет, но ноги еще держат, а пальцы пытаются держать кольцо на шее. Удар кулаком по ранам приходится, и только тогда руки разжимаются, а колени сгибаются. Кровь сплевывает на пол, а она все продолжает течь. Не сможет. Не выживет. Уджин рядом откашливается, его тоже к смерти чуть не приблизили, дыхание восстанавливает. Затем к Чану быстро подходит, усмехается, как психопат (судя по всему, он им и был), и ногой в живот удар прилетает. Держаться силы пропадают, и Чан падает на спину, распластываясь по полу. Крис сейчас с радостью бы встал и боролся, чтоб Уджина прикончить, но сил нет. Его будто лишили возможности пошевелиться, и он просто лежит, смотря в потолок. Он ощущает себя безвольной куклой, уже даже кричать не хочется, но пару слез все же спускаются на пол. Ему не жаль себя, но жаль других. Сынмина, которого убил собственноручно, и парней, которых оставляет в центре. В воздухе витает запах смерти, и Крис понимает, что она за ним пришла, и не сильно возражает. Странно, но смерть не так страшна, когда уже на грани стоишь. Грань тонка, и переступить ее проще простого. — Это твой конец, Кристофер, — Уджин смотрит на него сверху и руку вытягивает с пистолетом, смотря на то, как под Чаном лужа крови растекается — ему и так не долго осталось. У него больше нет сил сопротивляться. Пустой взгляд с просвечивающимся отчаянием впивается в потолок. «Это ли мой конец? От рук Уджина?» — думает про себя. А душа его смеется. Истерически смеется, заливисто. Горечь смешивается с беспомощностью и отчаянием. Он ненавидит себя, мир, что не дал им всем шанса на спокойную жизнь. Ненавидит жизнь, но любит лишь парней из центра, что стали новым домом, семьей. Всем сердцем любит их и надеется, что они все же убьют Уджина и смогут жить без него самого. Очень надеется. А пуля, разорвавшая его сердце, препятствует течению жизни Лидера, пока память еще рисует счастливые образы парней, что стали его семьей, с которой он не успел даже попрощаться.