Телохранитель

      Олег открыл ворота, зашёл в беседку, кинул ключи на стол и покинул манеж в спешке.       Возвращаясь обратно по той же дороге, он нечаянно заметил, как Дима буквально выбежал из конюшни и побежал прочь из этого места.       Олег замер, нахмурился и проводил спину Димы взглядом, словно надеясь, что тот сейчас вспомнит про него и остановится, но этого так и не произошло: Дима скрылся за поворотом.       Немного поразмыслив, Олег повернулся лицом уже в сторону конюшни, делая выбор между тем, чтобы догнать Диму, и тем, чтобы вернуться и молча набить морду этому грёбаному старосте.       А в том, что дело в нём, он даже не сомневался.       Тяжко вздохнув, Олег провёл рукой по лицу и всё же покинул чужую территорию следом за Димой, решив, что его состояние сейчас куда важнее, а со старостой можно будет поквитаться и потом.       Дима не сбавлял шага ни на секунду.       Казалось, он не знал даже, куда шёл, и просто куда-то нёсся, двигаясь всегда только прямо.       Олег шёл за ним, держась на почтительном расстоянии. И продолжалось это до тех пор, пока они оба не вышли к какой-то маленькой речке с мутной водой, и Дима резко не затормозил, чтобы затем просто осесть на землю у самого края реки.       Ночь тем временем уже успела наступить и окутать собой всё внешнее пространство, позволив звёздной россыпи осветить небо, а неполной блеклой луне – верхушки деревьев.       Олег, осторожно ступая по траве, приблизился к Диме и замер за его спиной, молча выжидая.       Дима смотрел пустым взглядом куда-то перед собой и сидел с приоткрытым ртом и засохшими на обеих щеках дорожками слёз, а Олег просто стоял, не задавая ему никаких лишних вопросов.       Секунды шли, сменяясь минутами, а парни всё продолжали молчать, не меняя своего положения.       Олег терпеливо гладил взглядом опавшие плечи Димы, его чуть сгорбленную спину, напряжённые мышцы, и стойко ждал от него первых слов.       — Всё должно было быть не так, — севшим голосом произнёс Дима почти полушёпотом, и Олег мигом навострил уши, прислушавшись. — Это я виноват: обрисовал у себя в голове всё так детально, словно мне подвластно будущее, а затем расстроился, столкнувшись с реальностью.       Дима горько усмехнулся, и его спина пришла в движение. Олег ещё немного потоптался на месте, затем всё же решился подсеть рядом.       — Скажи мне, что случилось, — мягко обратился он к Диме, нежно огладив взглядом его профиль.       Дима снова усмехнулся: криво и как-то печально.       — Моё доверие предали самым поганым способом, — фыркнул он, затем опустил голову, позволив волосам занавесить лицо, и качнул ею.       — Что он сделал? — настаивал Олег.       Он хотел знать, что успело произойти в конюшне за то чёртово время, что он отсутствовал.       — То, что я мечтал сделать с тобой ещё с того дня, как ты подарил мне те белые пионы, которые до сих пор стоят у меня в комнате, потому что я делаю всё, чтобы не дать им засохнуть.       Это откровение выбило из Олега весь воздух, заставив его судорожно открыть рот и вдохнуть.       Его сердце взволнованно забилось, и по телу пробежала сладкая дрожь предвкушения.       Над ними повисла непроглядная тьма ночи.       А вокруг не было ни души.       Они с Димой сидели у реки совершенно одни.       Только они вдвоём.       И эти тихие неторопливые признания…       Они были так драгоценны.       — И…       Олег запнулся, сжал пальцами землю под рукой, сглотнул и поднял свой горящий взгляд на Диму.       — И что это? — грязь настойчиво уходила под ногти, а Олег всё продолжал сжимать её в руке. — Что ты хотел сделать тогда со мной?..       Дима оторвался от созерцания водной глади, отражающей серебряный свет луны, и повернул голову к Олегу, чтобы встретиться с его взглядом.       — Он прижался к моим губам, как грёбаный девственник, и украл мой первый поцелуй самым дерьмовым образом, — сказал с усмешкой Дима. — Теперь я должен буду смириться с тем, что мой первый поцелуй… такой. Это просто катастрофа.       Дима снова усмехнулся, зарылся лицом в свои раскрытые ладони и повертел головой, будто в отрицании правды, которую произнёс вслух.       Олег крепко сомкнул челюсти и до боли в пальцах сжал землю под рукой, чувствуя огромный прилив злости и агрессии по отношению к старосте.       Он хотел просто встать сейчас, вернуться в конюшню и разбить его дурную голову об асфальт, да так, чтобы всех зубов лишился нахуй.       Его просто трясло от гнева и желания отомстить, показать, что будет с теми, кто решит, что можно безнаказанно творить с Димой такие вещи.       Олег – телохранитель.       Он был просто обязан уберечь Диму.       Это было его прямое предназначение.       Его сраная работа.       И он с ней не справился.       Но хуже всего то, что сегодня они только-только сделали свой первый шажок в сторону новой светлой жизни, а это значило, что Олег был уже не просто телохранителем Димы. Он был объектом его симпатии. Его будущим парнем.       И он полностью облажался.       В их первый же особый день.       Он хотел исправить это. Сделать хоть что-нибудь, чтобы спасти этот чёртов уходящий день.       У него ещё был шанс исправить всё то, что натворил этот ублюдочный староста за его спиной.       И он собирался этим шансом воспользоваться.       — Забудь это, — тихо, но твёрдо произнёс Олег.       И Дима оторвал голову от рук, чтобы с немым вопросом взглянуть на собеседника.       — Разве это поцелуй? — нервно усмехнулся Олег и потёр ладони друг о друга, размазав земляную грязь. — Он просто коснулся губами. Мы же взрослые люди, а не дети в саду. Не считается.       Дима нахмурил брови, всерьёз задумавшись.       А ведь действительно…       Разве можно считать за поцелуй то, что произошло сегодня в конюшне?       — Хочешь…       Олег замер с открытым ртом и посмотрел на Диму с лёгкой неуверенностью и слабым волнением.       — Хочу? — тихо подсказал Дима, выгнув бровь.       — Хочешь… я буду твоим первым поцелуем?       Сердца парней замерли.       Их трепетные влюблённые взгляды встретились, и дыхание у обоих спёрло.       Дима не ответил – улыбнулся.       С готовностью, желанием и надеждой.       Губы Олега дрогнули в ответной готовности рискнуть, и сам он медленно приблизился к лицу, съезжая взглядом к маняще раскрытому рту.       Потянулся рукой и мягко обхватил пальцами его подбородок, оставляя на нём отпечаток из-за грязи, чтобы затем повернуть голову Димы к себе и неторопливо прижаться к его губам своими.       Глаза Димы закрылись в желании полностью насладиться этим вкусом, ощущением, и длинные пушистые ресницы трепетно задрожали.       Олег первое время смотрел на закрытые веки Димы, не моргая, и, не спеша, растягивая удовольствие соединения, целовал, зажимая между зубов то верхнюю, то нижнюю губу Димы.       Прохладная влага, блестевшая на их губах, дурманила рассудок и распаляла фантазию.       Диме просто до одури нравилось быть к Олегу так близко.       Ощущать его губы на своих губах, чувствовать его горячее дыхание, вдыхать его мужской запах, сжимать плечи, водить рукой по грудной мышце, зарываться пальцами в его мягкие пряди, хватать их у корня и игриво тянуть то вверх, то вниз.       Всё это рождало в нём голодное желание.       Желание владеть и обладать.       Держать.       Не отпускать.       Никогда.       — Я люблю тебя, — горячо выдохнул Дима прямо в губы, забывшись в чувствах, и Олег, словно открыв в себе второе дыхание, стал целовать его ещё смелее и настойчивее.       Их поцелуй превратился в противостояние.       И со стороны могло показаться, что они пытались буквально съесть друг друга, настолько широко и откровенно они раскрывали рты навстречу друг к другу, не стесняясь друг друга держать и трогать.       В какой-то момент Дима просто толкнул Олега, завалил его спиной на землю и оседлал его сверху, не переставая терзать его губы.       Дима ещё не до конца понимал технику безболезненного поцелуя, поэтому частенько сталкивался с Олегом носами и зубами, иногда попадая ртом не на губы, а где-то вокруг них.       Но ни Олега, ни Диму этот момент не смущал.       Они наслаждались своей близостью и брали от этого момента всё по-максимуму. Оба.       — Я не знаю, откуда во мне такое странное желание, — тяжело дыша, шептал Дима сквозь смазанные поцелуи, — но… я... так хочу… потереться… об тебя… немного…       — Блять, — Олег с улыбкой откинул голову.       — Можно? — Дима слабо дёрнул бёдрами.       И Олег непроизвольно толкнулся навстречу.       Их самые чувствительные точки соприкоснулись и плотно вжались, создавая долгожданное трение.       Парни столкнулись друг с другом лбами и одновременно застонали: сладко и тягуче.       — Вау, — выдохнул Дима дрожащим голосом.       — Да, — хрипло согласился Олег, нервно кивнув два-три раза. — Это… это вау. Это всегда вау.       Дима заглянул Олегу прямо в глаза и медленно расплылся в чеширской улыбке.       — А если делать так… дольше?       Олег не успел ответить: Дима снова двинул бёдрами и проехался по его паху слишком грубо и резко, но всё равно очень сладко и волнительно.       — Чёрт, — Олег закусил губу и запрокинул голову, зажмурившись от удовольствия.       Дима судорожно выдохнул, сглотнул вязкую слюну и снова повторил недавнее движение, в этот раз глухо застонав с Олегом в унисон.       — Это слишком хорошо, — пролепетал Олег.       — Очень, — согласился Дима.       И наклонился к его лицу, чтобы обхватить его губы своими. Они снова возобновили поцелуи.       В этот раз они уже больше походили на обычные, хоть и всё ещё очень мокрые и откровенные.       Звуки поцелуев накладывались на звуки трения через одежду.       Дыхания сливались воедино.       Тела сплетались в бесформенной близости.       Тихие вздохи чередовались с громкими стонами.       Руки беспорядочно гуляли по телу: хватали за бёдра, теснее прижимая пахом к паху, сжимали поясницу, ласкали спину, ныряли под одежду.       А губы беспорядочно целовали кожу на лице, шее, ключицах, даря безграничное удовольствие.       Они делились не только ласками, но и чувствами.       Соединялись не только телами, но и душой.       Разделяли не только земную близость, но и духовную.       Они были близки, как никогда.       — Если мы… не остановимся, — сорванным голосом произнёс Олег, отвечая на смазанные поцелуи Димы, — мы запачкаем свои… штаны.       — Знаю, — хрипло отозвался Дима, но фрикции свои не прекратил, жадно прижимаясь телом к телу, — но я не могу… не сейчас… не хочу.       Слишком тяжело было отказаться от этого сладкого тянущего чувства прямо сейчас, когда разрядка была уже так близко, окутывая, обволакивая, соблазняя и затягивая.       Олег неуклюже кивнул сквозь тихий стон, снова подкинул бёдра навстречу к чужим фрикциям и обнял руками талию, нырнув под толстовку, чтобы контролировать и направлять движения Димы.       После быстрых и длительных толчков они оба громко и протяжно застонали, закатив глаза от мощнейшего оргазма, накрывшего их с головой.       Дима плюхнулся безвольной куклой на грудь Олега, почувствовав приятную опустошенность, и пролежал так минуту, приходя в себя, затем всё же отмер и скатился с него на землю, хихикая.       — Ахуеть, — рассудил Олег.       Его красноречивости хватило только на это.       Дима снова захихикал у него под боком и прижался к нему, потеревшись головой о плечо.       Они ещё долго так лежали, измазанные в грязи.       Олег спиной на земле, а Дима головой на его груди.       И только лишь неприятная липкая влага в области паха временами прерывала их молчаливую идиллию, заставляя их кривить лица в отвращении и гоготать от смеха в смущении.       И всё же их вечер свидания удался.       Даже первый поцелуй Димы был удачно спасён.

×××

      Утро среды началось за здравие: Олег и Дима тайком от Саши и Ксении приняли душ вместе (идея принадлежала неуёмному Диме, а Олег был всего лишь умасленным сообщником), вместе приготовили себе омлеты, вместе позавтракали и вместе поехали в школу, с трудом уговорив скептически настроенного Сашу не выкидывать Олега по пути где-нибудь на обочине.       А вот продолжилось это утро уже за упокой…       Стоило Диме лишь переступить порог школы, как на него сверху тут же посыпались фотографии со второго этажа. Их было, наверное, больше сотни.       Снова кто-то не пожалел денег на распечатку.       Дима удачно схватил в полёте одну из кучи и пригляделся: он и староста, целующиеся в конюшне. Вот только староста стоял спиной к камере, поэтому узнать можно было только Диму.       Святое дерьмо.       — Вот тебе и дружба, — усмехнулся себе под нос Дима с грустью и смирением.       И даже не стал сопротивляться, когда Олег подошёл сзади и забрал у него из рук фотографию, чтобы тоже посмотреть.       — Вот ублюдок, — ожидаемо разозлился Олег и буквально скомкал несчастную бумажку в руке.       — Плевать, — резко выплюнул Дима.       И быстрым шагом отправился на поиски старосты, чтобы раз и навсегда поставить точку в их взаимоотношениях: не с тем козёл связался.       Дима чувствовал, что он уже на грани.       Это было опасно.       Он был опасен.       Вчерашняя близость с Олегом заполнила его чашу до самого верха, став её апогеем.       И теперь его маска трескалась и протекала.       Однако прямо сейчас ему впервые за все годы жизни хотелось отпустить себя добровольно.       Выпустить наружу того себя, который способен был указать на место всем сраным обидчикам.       Как тогда… в детстве.       — Дима! — окликнул его Олег, но он это проигнорировал, потому что всё для себя уже решил и останавливаться не собирался.       Ученики провожали его взглядами, хихикая, указывая пальцем и шумно перешёптываясь между собой с ехидством, но Диме было всё равно. Сейчас его волновал только лишь один конкретный человек, посмевший одурачить его и воткнуть ему нож в спину, как чёртова крыса.       Он собирался показать ему, что бывает с теми, кто переходит ему дорогу таким мерзким способом. Ничто не могло его удержать от этого.       Не теперь.       В нём уже проснулось желание крови.       И она обязательно сегодня прольётся.       Но не чья-то.       А конкретная.       — Знал, что ты будешь меня искать, — усмехнулся староста, стоя в туалете у подоконника в окружении своих лакеев, когда дверь открылась, а за ней показался Дима.       Дима ничего ему не ответил и просто молча прошагал к нему быстрыми уверенными шагами, чтобы затем швырнуть ему в лицо фотографию.       Глаза старосты непроизвольно закрылись, пытаясь избежать болезненного столкновения, но лишь на одну секунду, после которой они вновь открылись. Староста сам лишь криво усмехнулся, позволив плечам прийти в движение. Он даже не взглянул ни разу на фотографию, упавшую ему под ноги. Он смотрел исключительно на Диму. Смотрел со злым и ядовитым превосходством.       Эти глаза принадлежали не другу.       Они принадлежали крысе и завистнику.       Как Дима мог так сильно в нём ошибиться?       Как мог допустить такого предательства?       Обычно он лучше распознавал ложь людей.       — Дай угадаю, — издевательски протянул староста, переглянувшись со своими дружками и обменявшись с ними смешками, — тебе интересно, что ты сделал не так? Хочешь узнать, почему я так поступил? Ну же, поплачься.       Дима молча буравил пустым взглядом старосту, не позволяя себе и тени эмоций, пока его губы в конце концов не скривились в злой усмешке.       — Разве у крыс спрашивают, что сподвигло их такими родиться? Они такие от природы.       Староста вопреки ожиданиям не разозлился. Напротив, повеселел на глазах ещё больше.       Он оттолкнулся руками от подоконника и стал медленно приближаться к Диме, засунув руки в карманы и оттопырив их.       — Так же и с сучками, не так ли? Их рожают такими, а окружающим от этого страдать, — театральный вздох. — Всегда было интересно, что нужно сделать такого, чтобы угомонить твою поехавшую мамашку, а? — кивок головы.       Кривая ухмылка мигом стёрлась с лица Димы.       Он замер.       — Не смей трогать мою мать, — предупредил он, угрожающе выставив палец перед собой.       Староста, наконец, дошёл до него и остановился прямо напротив. Опустил глаза к его пальцу, усмехнулся и слегка наклонил голову вбок.       — Твоя сучка-мать испоганила жизнь моей семье, — выплюнул он с ненавистью, не переставая скалиться. — Она разорвала контракт с моим отцом без предупреждения и даже не возместила ущерб. Наша семья обанкротилась вслед за другими семьями, которых она тоже кинула!       — Хах?! — венки в глазницах Димы ощутимо покраснели от напряжения. — Ты обвиняешь других в том, в чём виноват твой отец? Наверное, легко искать виноватых среди посторонних лиц.       — Да как ты смеешь! — встал на дыбы староста: Диме удалось пробить брешь на его безупречной маске. — Это всё твоя мамаша! Это из-за неё моя семья понесла такие серьёзные потери!       — Твоя семья понесла потери только по вине твоего некомпетентного отца, — упрямо повторил Дима, игнорируя накаляющуюся злость старосты. — Моя мать здесь ни при чём. Она сделала всё правильно. Ей не нужны такие работники.       — Хах, — староста чуть было не выдохнул собственные лёгкие от гнева, — видите, парни? А я говорил, что они в этой семейке все такие!       Он наклонился к Диме и прошипел:       — Бессовестные твари и обманщики, которые портят жизнь всем вокруг себя, а сами потом ходят и ноют о том, как жизнь к ним не мила!       Дима сжал кулаки и впился пальцами в свои ладони.       — Я такой богатый, но такой несчастный, пожалейте меня, — театрально захныкал один из парней у подоконника и вытер несуществующие слёзы крупной купюрой, издеваясь над Димой.       Все дружно захохотали, и этот звук стал очередным точным ударом по маске Димы.       Он начинал выходить из себя.       Его уже мелко потряхивало.       Он пытался убедить себя в том, что ему всё равно на падаль вроде них, но староста, стоящий сейчас перед ним, ухмыляясь, тревожил его воспоминания о тех днях, когда тот был за него.       Хоть всё это и было притворством, но его помощь была так неоценима. И осознавать, что всё это было ложью с самого начала, понимать, что все эти издевательства, возможно, от него и исходили, было куда тяжелее, чем хотелось бы.       Грудь обожгло огнём злости и обиды.       Дыхание участилось и сорвалось.       Колени задрожали, будто в издевательстве.       И сам он ощутил прилив чего-то странного и горячего внутри себя: кровь бурлила по венам.       Он буквально закипал.       И был очень близок к тому состоянию из детства…       Дима хотел и боялся этого одновременно.       — Эй, как думаешь, я смогу сравнять наш счёт, если смою это дерьмо в унитаз, как подобает?       Староста вновь оскалился и медленно вытащил одну руку из кармана, а в ней оказалась цепочка.       Глаза Димы распахнулись в шоке и неверии.       Он непроизвольно сделал шаг вперёд и протянул руку.       Староста ожидаемо отшатнулся, издевательски подкинул цепочку, поймал её и спрятал в кулак.       — Отдай, — дрожащий голос Димы, граничащий с истерикой, остался никем не замечен.       — Не-а, — ухмыльнулся староста и задом наперёд отошёл к кабинке туалета. — Я смою её в унитаз на твоих глазах. Отличный план, скажи?       Парни у подоконника снова загоготали.       И эти звуки молотком стукнули по нервной системе Димы, чьи покрасневшие глаза уже давно напоминали глаза обезумевшего психа.       По телу пробежался ток, и Дима нервно дёрнул головой.       В нём снова поднялась знакомая из детства волна ненависти ко всему живому.       Его глаза застилало пустой пеленой.       Теперь он действовал аффективно.       Он не соображал.       Он просто… делал.       Медленно приблизившись к старосте, который смотрел на него с вызовом, явно не чувствуя никакой угрозы со стороны тихого и закомплексованного ученика с последней парты, он растянул губы в криповой улыбке и засмеялся.       — Какое же ты третьесортное говно, — прошептал он с улыбкой. — Пошёл нахуй.       С этими словами он неожиданно замахнулся рукой и ударил старосту по роже с такой силой, что тот буквально завалился спиной назад и выбил дверь кабинки, больно грохнувшись задницей и скатившись с двери к углу унитаза.       Его нос ощутимо сдвинулся с места от удара, ведь Дима попал по нему своими массивными кольцами, на которых остались пятна крови.       Парни, давившие лыбы у подоконника, резко нахмурились и, не сговариваясь, налетели на него всем скопом, сразу принимаясь махать кулаками.       Дверь туалета резко распахнулась.       Олег, наконец, добежал.       — Дима! — испуганно окликнул он своего передруга-недопарня.       И затем просто замер: Дима, как дикий койот, набрасывался на своих обидчиков и с завидной точностью бил их по самым уязвимым местам.       — Не может быть, — выдохнул Олег.       Он просто не мог отвести глаз от этой сцены.       Все вокруг врали ему о том, что Дима не умел и не хотел драться, что он был пацифистом. Даже сам Дима врал. Хотя, очевидно, всё было не так.       Человек, далёкий от драк, никогда не смог бы чувствовать себя так комфортно в бою.       А Дима не просто чувствовал себя комфортно.       Он, чёрт возьми, заправлял этой дракой.       Дима с криком, рыком и стоном отбрасывал от себя парней один за другим, как бешеный пёс.       А в голове то и дело звенели голоса:       «Ему необходимо выплёскивать свои эмоции, понимаете? Нельзя долго копить их в себе. Попробуйте купить ему боксёрскую грушу. Наймите ему тренера. Это ему поможет».       «Это уже пятая груша за месяц. Он бьёт их с такой силой, что из них просто песок сыпется!»       «Это моя ошибка. Вашему мальчику не стоит учиться драться. Это слишком опасно. Попробуйте оградить его от всех физических занятий, кроме базовых. Этим вы защитите и сына, и окружающих. Найдите другой способ справляться с его эмоциями. Попробуйте предложить ему завести личный дневник».       Дима хорошо блокировал атаки и сам наносил точные и быстрые удары, но его проблема была в том, что он постоянно отвлекался на старосту у унитаза, который таращился на него во все глаза.       Дима, очевидно, хотел добраться до него.       Ему нужен был он.       И Олег решил позволить ему это.       Он подбежал к ним и сходу влез в драку.       В процессе он нечаянно столкнулся взглядами с Димой и ужаснулся: в них не было ничего, кроме чистейшего безумия. Дима не видел перед собой людей. Он не различал их лица. Он действовал совершенно механически, как заведённый робот.       Он не хозяин своих действий.       Не сейчас.       Олег знал, что его надо остановить.       Он хотел это сделать.       Но ему просто не позволили: обступили со всех сторон и втянули в очередную драку.       Дима же тем временем успешно вырвался из этого круга и медленно, смотря немигающим взглядом, приблизился к старосте, который, полулёжа, попятился назад и вжался в стенку.       — С-стой, — дрожащим от страха голосом произнёс староста, выставив перед собой руки.       Глаза Димы пугали его до икания.       Он не видел в этом человеке своего одноклассника больше. На его месте он видел какого-то маниакального психа. Ебучего маньяка.       И не зря.       Дима расплылся в нездоровой ухмылке, насильно оседлал старосту, отвёл его руки в сторону и с нечеловеческой жестокостью стал беспрерывно бить его прямо по лицу кулаком, где почти на каждом пальце красовалось металлическое кольцо.       Староста то и дело открывал рот, словно рыбка на берегу, захлёбываясь в своей же крови.       Слёзы текли по его вискам от безысходности, смешивались с кровью и алым цветом катились дальше вниз, а Дима всё бил и бил.       Его мозг просто отключился.       Он бил так, словно хотел сделать из тёплой плоти кровавое месиво. Свиную отбивную.       Запах крови его безумно подстёгивал.       А цвет жидкости возбуждал в нём животный азарт.       Его глаза искрились огоньками сумасшествия.       А в голове то и дело всплывали картинки прошлого:       — Эй! — окликнул Дима своего ровесника.       Ребёнок обернулся и в ту же секунду получил большим камнем по лицу.       Он закричал от боли и завалился спиной на землю.       Дима подбежал к нему, оседлал сверху, замахнулся камнем и снова ударил.       Дима закричал и снова обрушил на старосту серию ударов.       Крик непроизвольно рвался из его горла.       А рука всё не прекращала обрушаться на чужое лицо с зажатым между пальцев камнем.       Дима ненавидел весь чёртов мир.       Он хотел уничтожить всех: этого маленького ублюдка. Оставивших их здесь одних родителей. Строгого шафёра отца. Сестру. Даже себя.       Просто всех в этом грёбаном мире.       Он так сильно злился.       И просто не находил выхода для этой злости.       Поэтому продолжал бить, бить и бить.       — А-а-а!       Громкий крик эхом пронёсся в голове, и Дима резко замер, остановив кулак на полупути.       — Он мёртв! Мёртв! Господи! Хоан! Как же так!       Женщина дрожащими руками указывала на маленькое мёртвое тельце ребёнка, у которого вместо лица было что-то совершенно мерзкое и бесформенное, пока Хоан пытался успокоить Диму, который кричал и корчился у него в руках.       — Господи! Нет! Нет! — плакала, не прекращая, женщина и хваталась за голову. — Всё же было хорошо! Так почему сейчас! Как же так!       Хоан сжимал в объятиях своего ребёнка, корчащегося так, словно в него вселился чёртов демон, и качал головой в попытке успокоиться. Слёзы душили его. Он так сильно боялся этого.       И вот оно…       Случилось самое худшее.       Его болезнь передалась и сыну.       — Саша! — крикнул он во всё горло. — Саша! Пожалуйста!       Тот выбежал из дома практически сразу.       Прибежал по первому же зову.       Натолкнулся взглядом на мёртвое тело ребёнка, ужаснулся, перевёл глаза на Хоана с маленьким Димой у него в руках и состроил самое жалобное и болезненное лицо на свете.       — Мне так жаль, — тихо прошептал он.       Хоан ломано улыбнулся и кивнул, прикрыв глаза, чтобы скрыть собственные слёзы.       Дима вскочил на ноги и выбежал из туалета.       Староста остался лежать на месте, боясь даже вдохнуть.       Он так надеялся, что весь этот кошмар кончился…       Но не тут то было.       — Дайте мне ремень, верёвку, что угодно! — командовал Саша, прижимая Диму к постели. — Его нужно привязать, иначе он расшибёт себе где-нибудь бошку!       Ксения бегала по дому в поиске хоть чего-то.       — Господи.       У неё всё никак не получалось унять слёзы.       Она чувствовала себя так, словно проснулась ночью посреди кошмара, и этот кошмар стал её кошмаром наяву.       — Тише, маленький, тише, — успокаивал Саша ребёнка, который брыкался в постели, как чёртов псих.       — Боже, за что, — хныкала Ксения, — за что…       Дима зашёл обратно в туалет с грёбаным огнетушителем в руках. И в глазах его плескалось что-то по-настоящему страшное и безумное.       Он просто свихнулся.       — Нет, — еле выдавил из себя староста, дрожа на полу, как осиновый лист на ветру. — Прости меня… Дим… умоляю… прости меня, прости!       Его лицо было безбожно изуродовано.       Нос – сломан, один глаз наполовину слеп, а второй – полностью, подбородок съехал, зубов почти не осталось, лицо всё в порезах и синяках.       Просто настоящий дикий ужас.       Но и этого оказалось недостаточно, чтобы Дима почувствовал долгожданное удовлетворение.       Его гнева хватило бы ещё на три таких захода.       Поэтому он снова остановился возле старосты и с громким рёвом стал долбить плитку огнетушителем буквально в сантиметре от его лица.       Староста уже откровенно плакал, находясь просто в ужасе.       Его контузило звуками этих мощных ударов.       Дима долбил плитку, как в последний раз.       Он кричал во всю глотку и бил, бил, бил.       Плитка треснула, а низ огнетушителя надломился.       Но Дима не прекращал.       На эти звуки вскоре прибежали ученики.       Некоторые из них побежали за подмогой, а некоторые так и остались стоять и смотреть.       Олег тоже закончил драку и поспешил к Диме.       Он с трудом выхватил из его рук огнетушитель, отбросил его в сторону и прижал Диму к себе.       Перевёл взгляд на старосту и ужаснулся.       Его всего передёрнуло. Он содрогнулся.       Откуда такая… животная… жестокость.       Он был в откровенном шоке.       А Дима всё не прекращал биться у него в руках, будто в конвульсиях, и кричать так, словно ему пробили грудь рукой и сжали пальцами сердце.       Олег просто не знал, как на это всё реагировать, но в одном он был уверен точно:       Дима болен.