Тобой движет ярость

1. У Кихёна острый ум, благодаря которому он заработал хорошие оценки и светлое будущее по предсказаниям восторженных учителей. Но в их взгляде есть и недоумение — ведь они смотрят ещё и на бездельника, выбывшего, неудачника. Они видят побитые кулаки и таращатся на него тревожно, не понимают, это просто подростковый бунт или что-то серьёзное — фундаментальное недоверие к власти или беспочвенная ярость ко всему вокруг. А дело в том, что чем больше Кихён узнаёт о мире, тем больше он его раздражает. Это начинается с душной школьной иерархии и обязанностей, с запаха гнилых листьев, хлюпающих под новыми кроссовками 39-го размера. В кабинете воняет моющим средством и слишком много детей, которые предпочли бы находиться в другом месте. Кихён расстраивается, и тяжёлое ощущение внутри прекращается только после звонка с последнего урока — так звучит свобода. Он идёт домой и закрывается от мира в своей спальне. Это гудящее чувство осталось в подсознании, и его подпитывает растущая скука и осознание того, что жизнь, какой бы она не была, ужасно несправедлива. Он отучивается в школе; учителя действительно любят его, но всё же этот тихий ребёнок беспокоит их выражением пресыщенности на лице, которого в его возрасте быть не должно. А родители только понимающе улыбаются: «Кихён особенный», и особых проблем у него не возникает, потому что он лучший в классе и ведёт себя хорошо. Но потом проблемы появляются — когда Кихён купает другого ребёнка в пыли и колошматит его маленькими кулачками, отчего вреда, конечно, мало, но сам факт проявления ярости у такого маленького, тихого и простого ребёнка заставляет задуматься. Должна быть причина — и она кроется не в словах. Кихён начинает ходить в тихий кабинет раз в неделю и слушать мужчину за столом, уверяющего его, что такие случаи — нормальное поведение для детей. А раздражение остаётся, растёт, толкает шипы под тугую кожу. Кихён уже на грани, навязчивые мысли не дают покоя, давят на плечи тяжёлым грузом. Он слишком умён, а потому ясно понимает, что никогда не будет доволен жизнью, — а раз ему не дано насладиться, он восстанет против неё. Он растёт худощавым, костлявым, ловким и гибким, словно тетива. Со временем он становится всё умнее и разбирается с чувством разочарования в грязных переулках и спортзалах. 2. Тогда-то они и встречаются с Минхёком — высоким и ярким, испуганным и побитым — и стеснение под кожей начинает кипеть, превращаясь в гнев и яростное желание защитить. Когда Кихён наконец покидает город, в котором становится слишком тесно, он берёт этого парня с собой — ведь если прошлое изменить нельзя, то будущее можно. Если собственную картину мира он уже не изменит, то на Минхёка ещё можно повлиять. Всё происходит быстро — Кихёна охватывает гравитационное притяжение, и вокруг него, как мотыльки на огонь, собираются сломленные. Если Минхёка можно назвать изгоем, то Чангюн просто-напросто безнадёжен. Он странный до жути, но безвредный, мягкий на ощупь и громко смеётся; у него есть истории, от которых волосы дыбом, от которых он, отмахиваясь от чужой заботы и поддержки, запирается в себе. Чаще всего в такие моменты его вытаскивает Чжухон — бездельник, у которого в голове всё время полно гениальных мыслей, пролетающих так быстро, что он не успевает их обдумать, и продолжает распыляться на всё сразу. Они оба в безопасности, потому что с ними Кихён — он разрубит их проблемы на менее пугающие кусочки, которые можно будет перемолоть и одолеть. И Чангюн открывается; Чжухон перестаёт всё время нервно стучать по бедру. Они влюбляются друг в друга и спят на диване у Кихёна, когда в тесных съёмных комнатах становится совсем невозможно находиться. 3. Всё немного меняется, когда Минхёк находит кого-то похожего на себя — кое-кого высокого и неуклюжего, сонного, кое-кого, с кем они думают одинаково, кое-кого с той же планеты. Кихён замечает перемену в Минхёке. Он начинает одеваться ярче, смелее, тень фобий отступает, синяки на теле тускнеют и больше не появляются. Друг тонет в неловкой привязанности и начинает хохотать всё громче, постепенно чувствуя всё больше свободы для того, чтобы не беспокоиться о последствиях, быть громким, нелепым, потерянным; не вписываться со своей неадекватностью в мир прямых линий и строгих цветов. И Кихён, наблюдая за этим, отчего-то делается мягче — напряжённые плечи постепенно расслабляются, вечное раздражение отступает, пусть и не полностью; сворачивается клубочком в пустом уголке где-то под сердцем. Кихён всё ещё чувствует его, чувствует ослепительные вспышки, когда Хёнвон приходит к ним с лилово-жёлтым опухшим лицом, безразлично оглядываясь вокруг, когда Чангюна ударом валят на асфальт, когда Чжухон расстраивается, завалив очередной экзамен, когда Минхёк опять вскакивает ночью в холодном поту и что-то бормочет. Кихён — человек слова, человек дела. Когда его друзья в беде, он разъярён. Он не узнаёт в себе эти чувства и не в силах сдерживать их внутри. Под кожей скребёт и вот-вот выльется наружу. У него никогда не было шанса насладиться жизнью, потому что он не смог встать на путь академических успехов и прибыльной карьеры, который открывали ему блестящий ум и щедрость родителей. Поэтому он рвёт и мечет, ищет в мире уголок, который можно будет превратить в гнёздышко, во что-то родное, где он сможет заботиться о других и получать заботу, где вокруг него будут близкие люди, которым он будет дарить пылкую, преданную любовь. Всему, за что Кихён берётся, он отдаёт себя без остатка. 4. А потом появляется Хосок. Хосок другой — его не обделяли сочувствием, его лепили бережно, на славу. Он добрый, добрый, с какой стороны не посмотри, и Кихён не знает, что с ним делать. Поэтому он снова мечется — а Хосок следит за каждым его движением со странной терпеливостью, чем-то, что Кихён побоялся бы назвать любовью. Хосок вписался в его мир прежде, чем Кихён это осознал, и остальные приняли его, потому что он поддерживал баланс доброты и сострадания. Тёмный огонь, опалявший его изнутри всё время, пока Кихён себя помнит, начинает ослабевать, а потом пламя под кожей сменяется чем-то таким же горячим, но уже не болезненным. Это тоска по нежности и трепетным прикосновениям, отголоски весёлого смеха, ставшие воспоминанием с тех пор, как Кихён стал запираться в своей комнате. Хосок не строит ожиданий по отношению кого-то из их компании, довольствуясь тем, что лежит на поверхности и знакомясь со всеми постепенно, через улыбки, через слова и жесты. Он бережно хранит внутри все небольшие шажки на пути к их дружбе: руку Чангюна, сжимающую его запястье, когда мысли Хосока начинают блуждать, когда нужно восстановить дыхание и сфокусировать зрение; гордую улыбку Чжухона, когда Хосок успешно сдаёт один из своих экзаменов, бормочет что-то взволнованно и внезапно начинает плакать, наконец поняв, что сможет добиться чего-нибудь; Хёнвона, впустившего его в маленькую квартиру, которую он делит с вечно работающей матерью; Минхёка, сидящего на его кровати в полудрёме, всё время стесняющегося. До него добраться было сложнее всего. Кихён ловит себя на том, что хочет большего, больше разговоров, прикосновений и мыслей — всего, чем он живёт в последнее время. Ему интересно, когда Хосок пресытится, когда его чаша наполнится и он устанет, перестанет быть таким искренним и добродушным, когда его улыбка померкнет и он станет холодным. Кихён ждёт момента, когда Хосок их бросит — но он не бросит их никогда. У него широкая душа, и он принял всё, что есть у Кихёна: его самого, его слёзы, шутки и его беспредельную ярость. Его, всех его приятелей и их грязный маленький мирок. Хосока не обделяли сочувствием, его лепили бережно, на славу, и он добрый, добрый, с какой стороны не посмотри. Кихён всё ещё не знает, что делать с ним, но может быть, стоит попробовать дать волю этой любви. Он решает воплотить свой план — касается тела Хосока, проводит руками по изгибам, лаская робко и слыша чужие дрожащие вздохи, видя смущённую улыбку и поднятые брови. Хосок всё понял. И почему-то план сработал — может быть, всё было очевидно с самого начала и он должен был понять, что таких, как Хосок, хватает на всех. У него наконец есть уголок для отдыха, своя собственная вселенная, в которую вмещается раздражение, боль и сомнения. Она, безусловно, не идеальна и никогда такой не станет, но Кихёну это и не нужно.