Танго с демонами

      Узнав о гибели Деймона, Рейнира пришла в ярость и отчаяние одновременно. Она не была рада даже разгрому войск Кристона Коля и тому, что столица всё ещё находилась в её власти — Деймон был её козырем, её правой рукой, в конце концов — её супругом. Последний раз нечто подобное королева переживала тогда, когда до неё дошли слухи о коронации Эйгона. Злоба и бессилие охватили монаршую особу, что не укрылось от Мисарии — любовница Порочного принца, может, и не испытывала к покойному тех чувств, что и ранее, но как никто другой жаждала отмщения. Зная, что Рейнира желает того же, леди над шептунами незамедлительно явилась в тронный зал, по которому, словно раненый зверь в клетке, из стороны в сторону металась владычица Вестероса. Едва завидев посетительницу, королева взяла себя в руки и лицо её приобрело подобающее выражение: надменно-хладнокровное. — Что привело вас ко мне, леди Мисария? — безэмоционально осведомилась правительница. — Ваше величество, — почтительно поклонилась Бледная Пиявка, — до меня также дошли эти прискорбные слухи. Того, кого забрал Неведомый, уже не вернуть, но, как любил говорить сам Его высочество — кровь за кровь. — Стало быть, у вас есть план возмездия? — в голосе Рейниры прозвучали нотки заинтересованности. — Разумеется, — уверенно кивнула лиссенийка. — Однако свои мысли я могу изложить вам лишь без свидетелей, — женщина покосилась на гвардейцев, что безмолвно стояли на своём посту, охраняя свою госпожу. Королева без промедлений жестом приказала им покинуть тронный зал и те подчинились. — Я вас слушаю, — сфокусировав на своей информаторше пристальный взгляд лиловых глаз, сказала правительница. — В нашей власти находятся мать и сестра Эймонда, на чьих руках кровь принца Деймона, — напомнила Мисария. — И тут я могу предложить вам несколько вариантов: можно казнить их публично, чего, не сомневаюсь, и желал бы ваш супруг, можно отправить обеих в бордель — пусть каждая родит своего ублюдка — знаю, предлагала вам это ранее, но, смею заметить, что вы зря отказались от подобной кары — это именно то, что заслужили эти две высокомерные шлюхи. Если же Эймонд всё ещё жив, насчёт чего у меня есть сомнения, можно использовать Алисенту с Хелейной в качестве приманок, дабы вынудить его явиться в Королевскую гавань, а тут уже он будет целиком в вашей власти — подозреваю, что Вхагар уж точно разделила судьбу своего противника, иначе бы здесь всё давно полыхало в драконьем пламени. — Боюсь, что из-за первых двух вариантов нас всех поднимут на вилы, — будучи весьма проницательной и не склонной к тому, чтобы видеть ситуацию в розовом свете, Рейнира не могла не заметить, что в последнее время отношение народа к ней заметно изменилось и при том не в лучшую сторону, а вот её пленниц, особенно её сводную сестру, супругу узурпатора, люди любили и желали их освобождения. — А что до второго, то полагаю, что раз мертва Вхагар, то и её всадник тоже. — В таком случае у меня имеется запасной козырь в рукаве, — зловещая тень пробежала по лицу леди шептунов, и она понизила голос до заговорщицкого шёпота: — Хелейне в созданной нами изоляции ничего не ведомо о судьбе своих детей, а значит можно подпустить к ней доброжелателя, который сообщит ей новость о гибели Мейлора во всех возможных подробностях — у меня даже есть на примете нужный человек — а что будет далее, уверена, вы и сами понимаете. — Но ведь Хелейна и так безумна, — усмехнулась Рейнира. — Как говорят на Железных островах, «то, что мертво, умереть не может», а стал быть, тронуться умом нашей лже-королеве уж точно не грозит. — Сойти с ума — нет, а вот свести счёты с жизнью — вполне, — от того, насколько будничным тоном это было произнесено, королева невольно вздрогнула. Может, в иной ситуации она бы и стала колебаться, но, вспомнив о Деймоне, мигом отбросила прочь все сомнения. — Что ж, тогда повелеваю вам реализовать ваш план наилучшим образом, — бесстрастно распорядилась правительница. — Повинуюсь Вашему величеству, — смиренно поклонилась Бледная Пиявка, после чего резко развернулась и быстрым шагом покинула тронный зал.

***

— Мне нужно в Королевскую гавань. Немедленно, — Эймонд не желал больше слушать нотаций Алис Риверс о том что она предупреждала его о печальном исходе битвы с Деймоном и отчаянно рвался домой, словно предчувствуя неладное. — И как же ты туда отправишься? — усмехнулась ведьма Харренхола. — Слепой и без дракона.       Её слова словно полоснули принца ножом по сердцу, отчего тот невольно скривился. Колдунья была права — сейчас он был совершенно беспомощен и совершенно бессилен. — И что же ты предлагаешь мне делать? — с едва скрываемым раздражением, осведомился Одноглазый дракон. На подсознании блуждала тревожная мысль о том, что если бы Алис хотела, то могла бы легко убить его — сейчас он был полностью в её власти, как до недавних пор была она, и это не могло не пугать. — Научиться видеть без глаз, — загадочно произнесла чернокнижница.

***

      Эймонд хорошо помнил тот день, когда они с сиром Кристоном Колем захватили Харренхол. Саймон Стронг, кастелян крепости, клялся всеми Семерыми, что верен короне, и что противостоять Деймону на Караксесе он попросту не мог. — Ваше высочество, помилуйте — ни одному замку не выстоять против драконьего пламени, так что я просто не имел другого выхода, — преклонив колено, испуганно бормотал сир Саймон, не так давно бывший пленником и снова им ставший. Эймонд ничего не ответил на это, а лишь повелел принести меч, после чего бросил оружие к ногам престарелого Стронга: — Если ты и вправду не предавал меня, тогда Воин даст тебе силы одолеть меня, — глядя на противника ледяным взглядом единственного глаза, сказал Таргариен. Бывший кастелян с неописуемым ужасом взглянул сначала на сверкающий клинок, а затем на того, с кем ему суждено было сразиться, после чего неуверенно взял рукоять, сдавленно охнул, но всё же поднял меч. Вспоминая это, Одноглазый, а теперь уже полностью слепой, дракон без дракона, с горечью подумал о том, что сейчас бы дряхлому Стронгу ничего не стоило бы одержать победу, настолько беспомощным он стал. Но тогда всё, естественно, сложилось иначе — первый же выпад сира Саймона пронзил воздух, и близко не задев оппонента, в то время как тот одним взмахом лишил старца правой руки по самое плечо. Хлынула багряная кровь и истошный крик огласил двор Харренхолла. Впрочем, не долго несчастный кастелян пребывал в шоке — удары мечом следовали один за одним с разных сторон, молниеносные и короткие с длинными паузами, между ними, дабы позволить жертве осознать всю глубину своих страданий, но не дать привыкнуть. В конечном счёте, Эймонд всё же решил проявить милосердие, и отрубленная голова сира Саймона покатилась под ноги насмерть перепуганных внуков убитого, вынужденных лицезреть эту ужасную картину. — Вхагар голодна, накормите её, — не оборачиваясь, велел принц ближайшему к нему рыцарю, кивнув на искромсанные останки Саймона Стронга. Тот, пребывая в, пожалуй, не меньшем шоке, нежели родственники погибшего, бросился исполнять приказ, гадая, не ожидает ли его какая-нибудь ещё более страшная участь, если он посмеет медлить. Впрочем, ужасную участь в тот день королевский регент уготовил лишь представителям дома Стронгов — он лично казнил множество из них, не взирая ни на возраст, ни на мольбы о пощаде. Вхагар тогда наелась так хорошо, что полтора суток проспала во дворе и никто не осмелился потревожить её сон.       Алис Риверс тоже должна была стать пищей для грозной драконицы защитника королевства, но когда Таргариен с окровавленным клинком и безумным взглядом явился по её душу, рука у него дрогнула. Говорят, каждый раз, когда рождается Таргариен, боги кидают монету и весь мир замирает, ожидая выпадет ли безумие или величие. Монета младшего брата узурпатора явно приземлилась на ребро, да так и застыла на месте, явив миру обе свои стороны. И если в океанских глубинах глаз Хелейны отражались величие и добродетели Эймонда, то в малахитовых глазах Алис Риверс принц узрел отражение своей тёмной стороны. Той же ночью защитник державы сполна окунулся в своё безумие. Он жаждал обладать и повелевать, Алис была не против подчиняться. — Не смотри на меня так, словно ничего не боишься, ведь тогда мне придётся тебя ослепить, — горячечно прошептал принц, медленно проводя лезвием кинжала по щеке, замершей под ним жертвы. Руки её были намертво оплетены у запястий верёвкой и привязаны к изголовью. Чёрные волосы женщины змеями распустились по бархатным простыням ложа, а сама она словно гипнотизировала взглядом своего господина — так, что истинность его господства вызывала сомнения. — Проклятая ведьма, ты словно околдовала меня, — ощущая собственное бессилие — бессилие противостоять чарам, пробормотал Эймонд, замерев на миг, после чего едва заметным движением рассёк своим лезвием белоснежную кожу на шее Алис, а затем припал губами к алой коже, ощущая во рту металлический привкус — отвратительный и притягательный одновременно. А затем неожиданно оторвался, чтобы распороть платье цвета хвои от горловины до самого подола и высвободить из него столь желанное тело. поговаривали, что Риверс немолода и ей лет сорок, а то и все пятьдесят, однако выглядела колдунья словно молодая дева, и сейчас, нагая и бессильная, она лежала перед ним, заставляя трепетать от возбуждения, упиваясь собственным всесилием.       Таргариен вновь горько усмехнулся, стараясь отогнать тяжесть воспоминаний — сейчас его компаньонка могла легко проделать с ним тоже самое, а то и хуже и он даже ожидал ощутить холод стали на коже ровно так, как раньше ощущала она.       Когда обжигающий клинок кинжала вновь коснулся её тела, Алис даже не вздрогнула, лишь нездоровые огоньки заплясали в её глазах. А потом она рассмеялась, и в этом смехе не было ничего человеческого. Этот смех обрушился на голов Эймонда словно боевой молот, сокрушая и сбивая с ног. Этот смех звенел в ушах голосами убитых Стронгов, предсмертным криком Люцериса Велариона и рыданиями обезумевшей Хелейны. От этого смеха хотелось убежать подальше, только бы больше никогда, никогда больше его не слышать. Выронив кинжал, принц-регент совершил резкий рывок, и пальцы вмиг сомкнулись на горле харренхольской ведьмы, задавливая в нём ненавистный звук. — Заткнись, — прошипел Таргариен, чувствуя как от вида задыхающейся под ним Алис, его снова накрывает горячей волной возбуждения. Он не помнил сколько времени душил её, но остановился лишь тогда, когда почему-то стало холодно, и принц сразу понял почему — безумный огонь в глазах его жертвы уже едва тлел. Чтобы воскресить его, Эймонд потянулся к ближайшей свече, безжалостно выливая раскалённый воск на ещё не оправившуюся от удушения пленницу. Расплавленная субстанция больно жгла и жалила нежную кожу, заставляя её краснеть, а харренхольскую ведьму — извиваться на ложе — смех её теперь сменился болезненными стонами и вот их одноглазому принцу хотелось слушать целую вечность.       Он стоял, скрестив на груди руки, напряжённый словно натянутая тетива и всё ждал холода стали, а затем и смертельного танца изящных рук на своей шее но ни того, ни другого не последовало. Это раздражало ещё больше, чем собственное бессилие от полученной слепоты — он не хотел быть перед ней настолько уязвимым, нет, только не перед ней. — Всё хорошо, Эй, всё хорошо, я с тобой, — от одних только прикосновений Хелейны его сердце готово было воспарить в небеса, выше любого дракона, так это было хорошо, настолько прекрасно. Эймонд чувствовал, как сестра прижимает его к себе, нежно гладя по серебристым волосам, и хотел просидеть так хоть целую вечность. — Спа-си-бо, — с трудом выдохнул он, встречаясь с девушкой взглядом. Сколько же в нём было доброты и сострадания — ни у одного живого существа принц столько не видел ни до, ни после. Странно, но будь на месте Хелейны кто-угодно, даже матушка, Таргариен, пожалуй, сгорел бы от стыда — вечно ощущавший себя и так слишком слабым, он меньше всего хотел, чтобы его видели в момент панического приступа от фантомной боли в пустующей глазнице — Одноглазый дракон врал, что его перестали мучить подобные явления, дабы казаться сильнее, тогда как на деле они никуда не ушли, и каждый раз, когда то место, по которому скользнул кинжал Люцериса Велариона, охватывало пламя, Эймонд возвращался в тот злосчастный вечер, когда он обрёл Вхагар, утратив глаз. — Что случилось? — участливо поинтересовалась Хелейна, помогая брату подняться. «Ничего», — он бы сказал так любому, но только не ей, нет, только не ей. Ей он всегда говорил только правду. "Avy jorrāelan" - это была самая большая правда Эймонда. "Avy jorrāelan drējī" - это была самая большая тайна Хелейны.