Бегство

1. Поздним зимним вечером я вложила в сорочий клюв весточку и велела ей лететь на северо-запад, сквозь пространство и время. Не люблю сорок, но другие птицы в царствиях Мота не водятся. Там, на скучном куске бумаги, я написала: «Ян и Ксения ждут ребёнка. У них родится девочка. Душа твоего старого друга обрела новую жизнь. Теперь наши долги сочтены. Твой брат, Эль». Напиши я «твоя сестра, Элла» — Мот впал бы в столетний ступор. О, у этого поистине могли быть ужасные последствия. Мне хватало и тех ужасных последствий, что у меня уже были. Боги не должны ошибаться, но я ошиблась. Я разрушила жизнь одного человека, думая что спасаю человечество. Меня призвала Ксения. Сначала мне казалось, что речь пойдёт о ребёнке, но выяснилось, что она сама пока и не догадывалась о его существовании. — Послушайте, так больше продолжаться не может! Мише нужна помощь. Он говорит с ним, он видит его, он... Он думает, что тот всё ещё здесь, среди нас. Ксения кормила уток в парке. В том самом, где мы как-то пересеклись с Михаилом. Если память мне не отказывает, это была наша вторая встреча. Все мои наблюдения и подглядывания — не в счёт. — О чём ты? — спросила я. Ксюша насупилась и всучила мне пакет с пшеницей. — Миша не понимает, что Жени больше нет. Моё сердце наполнилось виной и болью. Какая маленькая расплата! Я должна рассыпаться, сгореть заживо, превратиться в истукана, но почему-то могу лишь пускать слёзы и громко вздыхать. — Я не могу вернуть Женю. Видишь ли, он стёр себя из существования. Мы с тобой и не помнили бы о нём, если бы не Миша. — Как это? — Видимо, это очень крепкая связь. Что-то на уровне душ. Что-то, над чем даже огонь Мота безвластен. Впрочем, всё это не объясняло того, почему Миша видел Женю. Наверное, причина плавала на поверхности, как одна из этих уток, но я смотрела вглубь, ища истину среди ила и тины. — Просто поговорите с ним, — взмолилась Ксюша. — Расскажите, что случилось на самом деле. «Но он так счастлив!» — хотела сказать я и случайно подсмотрела мысли Ксении. Миша разговаривает с никем. Миша провожает пустоту нежным, тёплым взглядом. Миша придерживает двери пустоте, и держит невидимое ничто за руку. Слёзы полились из моих глазах. И я рассыпала пшено. Утки бросились к берегу, перебивая друг друга и фыркая от радости. Ксения протянула мне бумажный платок и шёпотом повторила просьбу. Что мне оставалось? Только робко кивнуть. 2. Поздним вечером мокрой и холодной весны я выполняла роль сороки. Ненавижу этих птиц! Когда я появилась на пороге чужого дома, мне поплохело. Когда дверь распахнулась, я заледенела от ужаса. Приветливое выражение стёрлось с лица Синицына за одну секунду. Он бросил взгляд в темноту прихожей — из квартиры не доносилось ни звука — и спросил: — Чего вам? — У меня две новости. — Хорошая и плохая? — Хорошая и плохая. Пальцы Миши забарабанили по дверному отсеку. Его взгляд, тёмный и изучающий, прошёлся по мне вдоль и поперёк. Потом Миша кивнул и посторонился. — Тут уютно. Прости, мне стоило вернуть твоей старой квартире былой облик... — Жить на съёмной тоже неплохо, — Миша дёрнул плечом, и этот жест резанул по мне бритвой. Я углядела в нём повадки Жени. — Нам всё нравится. — Вам? — опускаясь на краешек стула, уточнила я. — Ты здесь не один? Миша застыл. Его брови сошлись у переносицы: он явно истолковал моё любопытство неправильным образом. Он всё ещё боялся за Женю. — Не один, — подтвердил он сухим тоном. — Вам чай или кофе? Я мотнула головой. — У твоего брата и его супруги будет ребёнок. Лицо Миши сгладилось. Исчезновение враждебности относилось, конечно, не ко мне... Я знала, почему он так холоден. Он заметил, что переживала я в тот злополучный день вовсе не за Женю. Вовсе не из-за Жени я заставила нас обоих броситься в огонь. Конечно, он видел это. Видел, что я всегда ценила своего сына больше, чем внука. И поймите меня правильно, я знала Самаэля больше самого времени. Мы созидали вечность вместе. Ткали землю из лучей первоздания, зажигали огни в чёрных небесных пустотах, сочиняли музыку. Ах, как чудесно пел Самаэль...! Да, минутка дружелюбия от Миши Синицына была адресована Яну и Ксении. Как только он порадовался вдоволь — «Ну это замечательно! Прекрасная новость. Да» — его взгляд снова оброс колючими снежинками. Иголками подозрительности. Тревогой. — Так вам чай или кофе? — тихо спросил Миша. — Обойдусь. Спасибо. Он молча выключил чайник и сел напротив. Метнул взгляд куда-то в сторону комнат (я увидела пустые холсты и ссохшиеся краски, которые давно никто не использовал) — В чём заключается плохая новость? Мысли его замелькали, как китайские красные ленты под ночным небом. Что-то с Яном? Или с Ксюшей? Что случилось? Или снова отец Жени задумал какую-нибудь хрень? — Плохая новость заключается в том, что... — я набрала в грудь воздуха. — В том, что Жени больше нет в живых. Бац. Все его мысли схлопнулись. Он усмехнулся. — Чепуха, — бросил он, а потом крикнул: — Женя! Жень, подойди сюда! Уверенность, которую излучал Миша, была чем-то заразным, но в обратную сторону. Я засомневалась. А что, если это чудо? Такое ведь бывает. Настоящее чудо вернуло Женю Трофимова в наш мир?.. Когда Миша встрепенулся, и его улыбка зацвела нежностью, а взгляд оплавился от неконтролируемого тепла, я была уверена: сейчас я обернусь и увижу Женю. Вполне себе здорового и настоящего. Телесного. — А вот и он. Я обернулась. — Где? — слетело с моих губ. Этот коротенький вопрос не мог передать хруста моего разбитого сердца. Не мог вместить объём горечи, что разлилась по венам. — Это уже не смешно, Элла Ягвиновна. Чего вы добиваетесь? — Миш. Послушай, ладно? Михаил сидел прямой и ощетинившийся. То и дело переводящий взгляд с моей переносицы мне за спину. Но он решил меня выслушать. — Женя погиб в пламени Мота. Когда я вернулась в своё тело, я увидела только Самаэля. Он был в ужасном состоянии, но мне удалось его подлатать. Жени... Там уже не было. Его больше нет. Не веришь? Спроси у Яна и Ксюши. Они молчали, потому что не знали что с этим делать. Понимаешь? Миша собирался мне что-то возразить. Его взгляд вспыхнул, а потом потемнел. Я видела, как ширятся его зрачки, как мысль, прямая и чёткая, на полной скорости теряет направление. — Я думаю дело в том, — продолжила я. — Почему ты его видишь... В том, что ты не мог допустить мысль о том, что он может умереть. Ты не знал, что такое «пламя Мота», верно? Его использовали древние цари, чтобы убивать нефилимов. А ведь, учитывая происхождение его отца, Женя был в какой-то степени нефилимом... Я поздно поняла, что Миша не слушал меня. Не мог слушать. Он вскочил и бросился в одну из комнат. Потом в другую. В общем, он наворачивал круги по квартире. Наверное, искал. Женю. Подтверждения моих слов? Или напротив — своих видений? Мне стало тяжко. Я поднялась и побрела к выходу. В зеркале в прихожей отразилась какая-то уставшая, печальная женщина. Немного подумав, я вытащила из кармана визитку и бросила её на комод. Это была не совсем визитка, так, скорее напоминание.

Ты всегда можешь обратиться ко мне. Я люблю тебя Э.Я

3. Я знала: это произойдёт однажды. Миша обратился ко мне в ночь со среды на четверг. Мы встретились в пустом больничном коридоре. Здесь пахло корвалолом, слезами, смертью и чуточку — любовью. Миша выглядел хуже, чем в ту самую первую ночь, когда мы встретились на фоне его горящей квартиры. И несравненно хуже чем в самый последний раз. Минул месяц — от Миши остались щепки. — Спасибо, что сказала правду. Остановила этот психоз. Это бегство от реальности. Спасибо. Это было неправильным. Куда подевалась его холодность? Его враждебность? — В глубине души я знал, что... Он поперхнулся словами и замолчал. — Я убил его. — Нет, это... Миша взмахнул рукой, останавливая меня. Слова, что выходили из него, были ровными и пересушенными. Он уже говорил их. Не вслух, но самому себе. — Да. Я убил его. И ты знала, чувствовала. Поэтому ты меня и выбрала, верно? Не Ксюшу, не Яна. Меня. Потому что Женя... Ты чувствовала, что он полюбит меня. О. Я не думала об этом с такой точки зрения. Женя, наученный горьким опытом, боялся, что его любовь убьёт Мишу. Вышло наоборот. Возможно, я это знала. Неисповедимы пути мои. Мне хотелось взять Мишу за руку, но в тоже время я не могла себе этого позволить. Теперь я много чего не могла себе позволить. Например, сказать «мне жаль». Выразить сочувствие по-человечески. Во мне не было ничего человеческого. А вот Женя... — Да, может и так! — заговорила я, охваченная новой мыслью. — Но ты сделал для него больше, чем кто-либо из живущих. Миша не сразу отреагировал на мою фразу. Он лишь через время оторвал взгляд от блестящего кафеля на полу и посмотрел на меня. Выжидающе-вопросительно. С толикой сомнения. И даже чего-то похожего на сарказм. — Ты единственный, кто от начала и до конца видел в нём обычного человека. Миша моргнул и отвернулся, якобы заинтересовавшись оставленным на соседнем сидении журнале. А я увидела полупрозрачную крылатую тень, склонившуюся над ним. И впервые за много дней я смогла выдохнуть. Можно не бояться, что Миша полезет в петлю или его, сонно бредущего после суток, собьёт машина. У него появился личный ангел-хранитель. И хотя он не был моим созданием, в представлении он не нуждался. Я прекрасно знала как его зовут.