Бегство

1. Антихрист. Ан-тих-рист. Если закрыть глаза и нарисовать слово перед глазами, можно увидеть киноплёнку из штампов. Кресты обыкновенные, вороньи стаи, кресты перевёрнутые, козлиные головы, кровища. Миша был далёк от христианских сказок. И вообще от каких-либо ещё сказок, если в них присутствовал бог как главное действующее лицо. Разбирая слово «антихрист» по кускам, Миша пришёл к простому выводу: это звание Женя получил случайно. Он выбежал на лестничную клетку, полный уверенности, непоколебимой и ясной. Уверенности в том, что Элла его выслушает и поможет. Иначе быть не могло. Михаил верил в силу своих доводов. Но дверь в квартиру номер шестнадцать ему открывает не Элла Ягвиновна, а Ксения, самая настоящая, Халимова. Миша тупо смотрел на неё, пока до него доходило, во что именно он смотрит. В глаза. Ксения моргнула. — Да. Долгая история... Проходи? Это была самая непримечательная квартира на свете. С непримечательными стенами, полами, люстрами. Ничего необычного, экстравагантного, кричащего о сущности жильца. Но если смотреть чуть внимательнее, то можно заметить поразительную чистоту, выходящую за пределы санитарных норм и в принципе чистоты физической. Здесь солнечный свет собирался в аккуратные геометрические фигуры, а тени рисовали спирали из узоров. Тиканье часов напоминало звучание арфы. Когда Михаил проходил мимо балконных дверей, он заметил как с них слетела стайка бабочек. Они походили на крушинниц обыкновенных Gonepteryx rhamni. Но, конечно, Миша мог и ошибиться. Элла, впервые на памяти, не улыбалась. Она чинно сидела за кухонным столом. И, видимо, что-то прочла по лицу Миши, потому что её брови сдвинулись вниз. — Это всё усложняет, — сказала она. К Михаилу подъехал стул. — Садись. Миша последовал совету. Краем глаза он заметил, как Ксения сложила руки на груди и прислонилась к дверному косяку. — Ты точно понял, что из себя представляет Женя? — хмурясь, спросила Элла. А потом наклонилась ближе. — Если нет, я могу показать. Миша отодвинулся от её протянутой руки. — Спасибо, не нужно. Я знаю, кто он. Теперь знаю. Но у меня встречный вопрос: вы знаете, кто такой Женя? — Он тот, кто уничтожит этот мир и всё живое, — откликнулась Элла, словно прочитав заученный текст. Миша приподнял брови. — Неужели? А с чего вы это взяли? Где хоть один признак того, что Женя собирается уничтожить мир? Почему я не вижу никаких симптомов? Его слова попали в цель, но не принесли победы. Элла взмахнула руками. — Но ты ведь читал, можно сказать, видел, как он даже в самых простых вещах совершал абсолютно нечеловеческие деяния! — Я и не утверждаю что он человек, это раз. А что до описанных им, хах, деяний, в книге, то вынужден согласиться с тем, что они были чересчур... Местами. Но никто не учил Женю общаться со сверстниками, понимать свои чувства, и прочее, и прочее... Он даже не знал, что цветы имеют запах. Впрочем, с вашей стороны, это экстраполяция. Женя был чудилой, но это не означает, что он готов идти и запускать серийные бедствия, или как это у вас... Элла покачала головой и подняла ладонь к лицу. — Чувства затмили тебе разум, Миш. — Или бесчувственность сделала вас слепой, Элла Ягвиновна. — Я не бесчувственна! — Прямо уж. Женя не имеет склонности уничтожить сущее. Он скорее опасен для самого себя, — Миша поднялся на ноги. — У него склонности к аутоагрессии. Вы ведь читали «Бритву»! Он шестнадцать раз пытался свести счёты с жизнью. Элла отняла руку и внимательно посмотрела на Михаила. Она слушала его? Приободрившись, он опустился обратно на стул. Пусть Элла поймёт, что не только чувства руководят им, но и строгий моральный принцип. Помочь любому, кому можно помочь. — Ему нужна помощь, а не осуждение. Его отец... — В этом главная проблема, — заговорила Ксения. Она вышла вперёд и опёрлась руками об стол. — Его отец — Дьявол, который очень сильно хочет навредить человечеству. Так? С этим никто не стал спорить. Но Миша поморщился, уловив нить, которую плавно опускала Ксения. — Под влиянием дьявола Женя убил отца Коли Осипова. Дьявол убил руками Коли невинного священника... — А Коля наложил на себя руки. Мы знаем эту историю. Круговорот смертей. — Не будь Жени... — Женя в этом всём такая же жертва как и Коля. — Допустим, — на губах Ксюши зазмеилась недобрая улыбка. — Но что ты будешь делать, если на месте аптекарши или священника окажется Ян? Миша вскочил. — Я здесь, чтобы это предотвратить. Неужели вы не видите, кого в самом деле нужно останавливать? — он повернулся к Элле. — Вашего несуразного сына! Лицо Эллы сделалось печальным. Отстранённым. — Возможно, — протянула она. — Даже не знаю... Всё это очень непросто. В окна застучал ветер. Все вздрогнули. Ксения рассмеялась. — Я поняла!.. Видать, вы тут все утонули в симпатиях к дьявольскому сыну. Могу понять. Мне он самой нравился, пока я не увидела, сколько непоправимого он может принести. Элла её не слушала. Михаил слушал лишь вполуха, внимательно следя за лицом бога. Что-то было не так. Элла смотрела в пустоту, но её лицо отражало нарастающий ужас. Миша её окликнул. Не помогло. Она что-то видела, что-то мучительное, не хорошее. Её глаза заволокло слезами. Рот искривился как у человека, переживающего сильную боль. — Нет! Нет! Она вскочила. За окном продолжал гудеть ветер. — Это нужно остановить. Они же погибнут. Они же погибнут! — Кого? Кто? — Михаил поймал её трясущиеся руки и несильно сжал. — Что происходит? — Пламя Мота. И-и... Самаэль там. И Женя. — Где там? Что за «пламямота»? Элла не ответила. — Женя час назад был дома. Куда он мог подеваться за это время? — Не знаю. Не могу думать. Прости. Мне нечем дышать. Михаил вознамерился убедить Эллу, что всё в порядке. Она вдруг напомнила ему маму, которая переживала тяжёлые состояния, когда умер отец. Миша привёл Эллу в квартиру. Их встретили безумные крики. Радостные крики. Вопила Ксения. И когда Миша увидел Яна, он понял, что Жени здесь действительно нет. А это означало, что Элла видела реальность. Она не бредила и не сходила с ума. Пока Ян очухивался, а Ксения не могла нарадоваться, Миша оттащил Эллу в сторону и зашептал: «Я знаю где они. Это комната, где живёт Полли. Старый дом Яна». Глаза бога вспыхнули. Она кивнула и крепко взяла Синицына за руку. 2. Загадочная «пламямота» рассоединилась на два слова. И первым было слово пламя. Огонь. Синий, насыщенно синий огонь. Совсем не похожий на тот, что вспыхивает над газовыми плитами. Михаил отпрянул инстинктивно, не думая. Тут же на его плечо опустилась рука. Элла смотрела на него, и сквозь, и её глаза устрашали. Миша подумал об этом, но страха не чувствовал. Он ощущал пьянительную силу, которая исходила от Эллы, от её прикосновения. — Я не смогу пройти через пламя без твоей помощи. — Что я должен сделать? Элла неожиданно улыбнулась. А потом исчезла. Вместе с ней исчез и Михаил. Он не знал своего имени, не знал, что предшествовало его появлению здесь. Он видел перед собой синюю стену — пламя бога смерти. И он знал, как его остановить. Помнил, что там, за огненным маревом — кто-то важный для него и для Михаила Синицына — кем бы тот ни был, а он кем-то был. Он подозвал к себе Духа. Белая птица исполинских размеров вложила лапу в его ладонь. Острый коготь разрезал плоть. Живая, горячая кровь устремилась вниз. Не желая терять ни секунды, ни капли — он вошёл в синее марево. Кровь, смешанная с присутствием бога, коснулась пламени. За ним, там, где уже невозможно было различить очертания комнаты — всё мазалось, кто-то визжал на предельной высокой ноте. Визг оборвался внезапно, и кажется, что-то разбилось. Языки пламени почернели, содрогнулись, а потом сползли вниз. Огонь исчез. Миша открыл глаза. Его сердце заходилось в аритмии. Из глаз текли слёзы, но он не мог сообразить, почему. Он словно проснулся от кошмара, в котором потерял кого-то ценного. Рядом, также сидя на полу, нашлась Элла. Бледная, всклокоченная, она всё бормотала себе что-то под нос. Потом оказалось, что она говорит с кем-то незримым для посторонних. Она протянула руку, её губы разошлись в улыбке. Элла продолжала повторять одно и то же: «Самаэль. Самаэль. Ты не ранен? Не ранен, Самаэль?». Миша не шевелился некоторое время. Пытался вспомнить что-то важное. В голове плавали расплывчатые видения и образы, но самое главное ускользало, терялось. Он поднялся на ноги. Внизу захрустел битый фарфор. «Полли» — шепнуло сознание. А в животе искривился жгут ужаса. Миша вспомнил другое имя. Важное имя. — Женя? И нахлынуло тяжёлое чувство радости, когда откуда-то из угла раздалось сиплое: «Я здесь». Миша бросился к нему. Обнял, словно норовя спрятать Женю от самой немилости божьей. Ничего, это ничего. Они с этим справятся. Надо будет — пойдут против тысячи разгневанных богов. Миша потерял дар слова. Всё, что вертелось под языком это: «Я рад, что ты жив. Я рад, что ты жив...» Лингвистическую скупость искупало простодушное биение сердца. Рядом с Женей оно стучало быстро и звонко. Миша знал, что это значит. 3. Прощались скомкано, как-то наспех. Точно также Женя кидал вещи в рюкзак: вся его жизнь уместилась в коробку красок, альбом, и биографию Ван Гога. Пять часов на поезде превратились в пять минут. Оба никак не могли наговориться. Сталкивались пальцами — с лукавым «случайно», подолгу обменивались взглядами, мимолётно — ухмылками. Их не смущали напряжённые взгляды бортпроводниц, долго всматривавшихся в два билета. Миша не слышал, о чём они говорили потом между собой, только уловил в их голосах насмешку и удивление. Это было неважно. Не было долгих, прояснительных разговоров. Миша знал, почему Женя сделал то что сделал. Женя понимал, зачем Миша бросился его спасать. Ян благодарил, впрочем, слишком уж настойчиво. И почему-то при этом хмурился. Ксения смеялась и плакала. Но взгляд от Жени уводила. Стыдилась? Боялась? Она глубоко вздохнула — Миша всем телом это прочувствовал — когда Женя объявил, что уезжает. — Они, вроде как, помирились, — объявил Женя, разбавляя своим голосом стук колёс. — Мой отец и... Элла? Эль? Чёрт. Я так и не понял. — Два в одном, — буркнул Миша. Вспоминать о боге ему не нравилось. — Ну как помирились... — Женя почесал ключицу. — Решили не лезть в дела друг друга. Наверное, этого было достаточно. Вообще-то Мише теперь всего было достаточно. Он предвкушал возвращение к работе. Все загадки были раскрыты, он знал, что Ян будет в порядке. А ещё... Миша не смог удержаться от совершенно откровенной улыбки — он смог спасти кого-то очень важного.