Реабилитация, или кто на кого повлияет

      После Великой войны, или уже можно сказать Первой Мировой войны, наступила Вторая Мировая - ещё более кровавая и ещё более разрушительная. В отличие от своего отца, Третий Рейх имел более понятные и осмысленные цели. Он хотел вернуть отцовское величие, отомстить за несправедливость, доказать свою силу. Однако, с каждой новой победой, с каждой новой «галочкой» в его списке, цели Рейха становились всё безумнее и бессмысленнее. И вот, став жертвой собственных амбиций, он потерпел поражение, так же как и его отец. Рейх помнил судьбу отца, помнил, как Империя ослабевал день за днём, пока не умер под тяжестью наложенных на него обязательств странами-победителями.       Когда Рейха судили, все не могли поверить в произошедшее. Все без исключения Союзники ждали того, что было с Германской Империей. Советский Союз, которая была Рейху подругой детства, а сейчас - чуть ли не главной его ненавистницей, ждала для своего противника смертного приговора. Однако у Великобритании на это была другая идея. Идея, граничащая с безумием, но не лишённая смысла, возникшая не без причины. Приговор – Реабилитация.       Ни для кого не было секретом, что Третий Рейх был умным, сообразительным и расчётливым. Он обладал многими хорошими качествами: стойкостью, решительностью, целеустремлённостью, храбростью. Третий Рейх мог бы стать примером идеального воплощения государства, если бы не одно качество, напрочь перечёркивающее всё хорошее в нём - его идеология. Рейх тратил свой потенциал на ужасные вещи, поэтому Великобритания и решил пойти на такое своё решение - перевоспитать его, направить на верный путь. Вторая причина заключалась в том, что Британия опасался за судьбу дочери нациста. Хоть сейчас Германия и была ещё лишь маленькой девочкой, ребёнком, она могла бы повторить судьбу своего отца, так же как и Рейх повторил судьбу своего.       Рейха было решено поместить в специализированную тюрьму на время реабилитации. Его посадили в большую камеру, слишком большую для него одного, но, тем не менее, лишь для него одного. Несмотря на простор, она была почти абсолютно пустой. Камера была похожа, выражаясь современным языком, на квартиру-студию без мебели, лишь с маленьким решётчатым окошком и закреплённой к стене койкой, которая была больше похожа на скамью.       Рейх сидел на этой твёрдой койке весь день, дырявя взглядом гладкую бетонную стену. Немец чувствовал себя безоружным и беспомощным без своей любимой формы. Сейчас на нём были лишь его брюки с сапогами, да рубашка без пары пуговиц, которую уже точно нельзя было назвать белой. В ожидании сам не зная чего, Рейх продолжал таращиться на стену, ковыряя остаток одной из пуговиц. Временами его взгляд метался к окну, следил за проплывающими по небу облаками, за постепенно тускнеющими лучами солнца.       Когда на улице стемнело, в камере зажглась единственная лампа. Рейх перевёл на неё безынтересный взгляд, и в ту же секунду откуда-то из коридора послышался лязг тяжёлой двери. Звуки пары шагов начали приближаться к камере немца, пока по ту сторону решётки не появились Великобритания и США. Тишина возобновилась. Британец демонстративно прокашлялся, но Рейх даже взгляд не перевёл на своих гостей. Соединённые Штаты застучал кулаком по решётке, пытаясь привлечь внимание немца, но британец его быстро остановил.       – Здравствуй, Рейх. – Поздоровался Великобритания подозрительно любезным тоном. – Я надеюсь, ты понимаешь, почему ты сейчас здесь.       – Радуйся, что мы тебя не повесили. – Вставил Штаты, отчего тут же получил от отца подзатыльник.       – Так вот… – Британец вновь кашлянул в кулак. – Мы бы хотели с тобой поговорить.       – Поговорить, да? – У Рейха задёргался глаз. – И о чём же?       – О том, зачем ты здесь.       – Да-да, я помню. – Рейх всё ещё глядел в стену перед собой. – Вы хотите меня исправить. Почему-то, когда я исправлял мир, вам это не понравилось.       – Мы хотим, чтобы было лучше для всех. И для тебя тоже.       – Херня. – Немец наконец повернул голову к Великобритании. Взгляд Рейха был почти безжизненным, но в глазах пылал опасный огонёк. – Из-за твоего решения погибла моя семья, Британия. Ты это всё начал. Это по твоей вине я здесь сижу.       – Я понимаю. – Великобритания снял шляпу. – В этом есть моя вина. В попытке не допустить новой войны я неправильно обошёлся с твоим отцом. Прости меня, Рейх. – Немец отвернулся, цокнув языком. – Поэтому я и хочу всё исправить. Поэтому ты сейчас и здесь.       – Да легче было бы казнить его, а дочку воспитать как надо. – Опять влез в разговор Америка. – Чем тратить время и нервы на реабилитацию этой сволочи. И всем остальным лучше было бы.       – США, помолчи, пожалуйста. – Великобритания грозно взглянул на сына, а после перевёл спокойный взгляд на Рейха. – Ты должен вести себя как взрослый мужчина, Америка, и брать на себя ответственность за последствия своих решений, а не искать лёгкий путь.       Штаты закатил глаза, но замолчал. Британец продолжил.       – Я хочу дать тебе шанс исправиться, Рейх. Шанс стать лучше. С моей помощью.       – Знаешь, а твой звёздно-полосатый орлёнок прав. – Рейх встал с койки и расплылся в довольной ухмылке. – Убить меня было бы правильно. Зачем тебе лишняя работа? Вам и так разгребать всё это дерьмо. Покончи с этим сейчас и дело с концом.       – С радостью. – Штаты потянулся в карман за ключом от камеры, но Великобритания его остановил.       – Соединённые Штаты Америки, достаточно! Покинь помещение!       – Нгх! Знаешь что, отец? Я так и поступлю. Удачи тебе с реабилитацией. Этот кусок дерьма никогда не станет другим.       США вышел, громко хлопнув дверью, словно обиженный подросток.              Америка слишком вспыльчивый, но в его логике есть смысл. Такие как он легко поддаются давлению. Интересно, смогу ли я извлечь из этого пользу?              – Извини за него, сейчас все на нервах. – Великобритания надел шляпу обратно и вновь прочистил горло. – Послушай меня внимательно. Хочешь ты этого или нет, но тебе придётся исправиться. В противном случае ты останешься в этой камере до конца своих дней. Я хочу исправить ошибку, которую совершил после Великой войны. Я… Сейчас… – Британец потянулся во внутренний карман пиджака. Вытащив оттуда какой-то листок бумаги, он продолжил. – Это рисунок Германии. Ты любишь её, я знаю. Исправься не ради других, не ради себя, но ради неё.       Великобритания просунул листок через прутья решётки и положил его на пол. Рейх не сдвинулся с места, даже не опустил глаза. Он продолжал сверлить британца суровым взглядом.       – Я буду навещать тебя в конце недели. – Британия отошёл от камеры. – Если ты будешь всё делать правильно, то сможешь попросить принести тебе что-нибудь. Что угодно неопасное и что не поможет тебе сбежать. Это будет небольшой наградой за твои маленькие шажки на правильный путь. Подумай над этим.       Великобритания натянул цилиндр на лоб и направился к выходу. Когда входная дверь с тяжёлым скрипом захлопнулась, Рейх опустил взгляд на оставленный ему рисунок. Аккуратно подцепив пальцами лист бумаги, немец сел обратно на койку и перевернул листок. Оттуда на него глядел нарисованный яркими цветными карандашами Рейх, держащий за руку свою маленькую девочку. Они оба стояли на ярком цветущем лугу и выглядели счастливо, как нормальная семья. Для возраста Германии рисунок был сделан качественно и довольно реалистично, без типичных детских каракуль. Рейх ухмыльнулся, кладя рисунок на койку рядом с собой.              Какой идиот. Кто же так давит на жалость? Рисунок моей дочери вызывает у меня больше эмоций, чем его жалкая попытка в сострадание. Если он действительно хочет меня исправить, то я за этим понаблюдаю не без интереса. Подачки за хорошее поведение, серьёзно?              Рейх оглядел пустую комнату.              Что угодно неопасное он говорил? Думаю, я поиграю в его маленькую игру. Чувствую, я здесь надолго.