Реабилитация, или кто на кого повлияет

      Вот и наступил очередной день. День, наполненный криками и руганью с самого раннего утра. С самыми первыми лучами солнца, с первыми песнями птиц по голове начинали бить громкие и бесцеремонные звуки возни с первого этажа: звуки бьющейся посуды, удары по столу, топот, отборный советский мат, идущий вперемешку с вымученным кашлем. Для кого-то подобное начала дня может показаться, мягко говоря, неприятным, когда ты просыпаешься за полчаса до будильника от звуков ругани семьи, члены которой ненавидят друг друга сильнее и сильнее с каждым новым днём. Но для России это был обычный понедельник.       Молодая девушка ещё лежала лицом к потолку, глядела в никуда и слушала, вернее, слышала семейный бардак. Вымученно вздохнув, русская поднялась с кровати. Болела голова. Нависнув над прикроватным столиком, будто бы России было уже под тридцать, а не только что наступившее совершеннолетие, она протёрла глаза, отсыпала в ладонь горсть таблеток и быстро закинула их в рот. Огляделась. Соседняя кровать пустела, а громкий звонкий голос её хозяина активно посыпал обвинениями кого-то этажом ниже.       – Ну почему вы все не можете просто заткнуться? Хотя бы на сегодня. – Прошипела русская в никуда, садясь обратно на кровать.       Нужно было собираться в школу, но сил не было с самого пробуждения. Все выходные прошли мимолётно и незаметно, так что встреча со своим, пожалуй, единственным настоящим другом - это единственное, что хоть как-то отложилось в памяти. Хотелось вновь увидеть немца, вновь пожаловаться на семью, поделиться с ним своими проблемами и переживаниями, выпить чая, сидя в одном с ним кресле. Продолжая думать о встрече, Россия стала сметать в рюкзак всё со стола: цветные карандаши, тетради, учебник истории с изрисованной обложкой, затупившийся канцелярский ножик, подаренные помаду, тушь и тени. Одевшись в простенькие рубашку и брюки, и попросту запихав красный галстук в нагрудный карман, девушка собралась покинуть свой уголок безопасности и выйти в мир ругани и презрения.       Спускаясь по лестнице, Россия морщилась от громких звуков. Они доносились с кухни. Советский Союз сидела на самом большом стуле за столом, молча слушала причитания парня с забинтованным глазом и смотрела на него с таким лицом, будто бы была готова перекусить зубами свою лакированную трубку.       – Нет и ещё раз нет, мам! – Грубо отпирался младший брат русской. – Я не стану вновь участвовать в твоём дурацком цирке! Хочешь выместить всю накопившуюся злость на ком-то из собственной семьи, то не на мне! А я от твоих тупых планов уже устал! Вспоминать тошно, к чему вообще может привести твоя одержимость!       – Украинская ССР, тебе напомнить, на кого ты обязан ровняться? – Властно произнесла Союз, выдохнув полные лёгкие табачного дыма. – И до тех пор, пока ты под моей опекой, пока живёшь в этом доме, ты обязан подчиняться без каких-либо возражений.       – Тогда я лучше подожду, пока это изменится.       Парень вышел с кухни, толкнув проходящую к столу Россию.       – БССР, за стол. Живо.       – Да, мама.       Низенькая девушка с длинными волосами, заплетёнными в косу, беззвучно приземлилась за стол. На обеденном столе уже располагалось полтора десятка тарелок с варёным картофелем и маринованной капустой. Все тарелки, кроме Союза, были нетронуты. С одной стороны было тяжело смотреть на то, как советская проводила утро в одиночестве, но с другой запястья всё ещё болели после прошлого скандала.       Россия долгое время не решалась подать голос. Что-то в голове отговаривало её от идеи поздороваться. Хотелось незаметно прошмыгнуть к выходу, убежать. В голове голосом Рейха пролетела одна из сказанных им когда-то фраз, глубоко засевшая в подсознании ещё тогдашней впечатлительной девочки.              Отношения детей и родителей не должны строиться на страхе и ненависти, на непонимании и лжи. Для всего этого существует внешний мир. Однако если вдруг почувствуешь необходимость воспользоваться моими уроками и советами, то так тому и быть. Лучше быть молотом, чем наковальней.              Решив дать матери шанс, Россия молча прошла к столу и села на ближайшее к Союзу место. Та лишь подняла на дочь уставшие глаза, после чего вернулась к завтраку, так ничего и не сказав. Русская вздохнула и принялась за еду. Она и не ожидала сегодня чего-то особенного, однако надоевшая каждодневная еда и угнетающая депрессивная атмосфера всё-таки добавили несколько капель в чашу плохого настроения. Что Союз, что Беларусь, сидящая в дальнем углу кухни и уткнувшаяся лицом в тарелку, не спешили начать разговор. С каждой проведённой в этом доме секундой огромная раскалённая игла пронзала искалеченное сердечко России всё сильнее. Хозяйку семейства уже давно недолюбливали, однако и русской из-за этого доставалось. Она была старшей из всех, воспитывалась и воспринималась всеми как главная и единственная преемница, что не могло не сказаться на её отношениях с братьями и сёстрами.       Быстро закончив с завтраком, Россия встала и спешно покинула кухню, бросив тихое «спасибо» куда-то себе под нос. Советский Союз выглядела так, будто бы хотела что-то сказать, но так и не сделала этого, просто кивнула. Заскочив перед выходом в ванную, чтобы умыться и сменить бинты, Россия вновь протяжно вздохнула. В уголках глаз выступили слёзы, но не из-за того, что корочки от запёкшейся крови болезненно отдирались от ран вместе с грубыми повязками, а от другой боли, от внутренней, душевной. Когда багровые лоскуты улеглись в раковине, Россия взглянула в зеркало.       – С днём рождения, Россия. – Девушка слабо улыбнулась своему отражению. В измученных глазах отразилась вся боль от этих слов. – Сама себя не поздравишь - никто не поздравит, да?       Накручивать бинты одной рукой, особенно левой на правую, было сложно, получилось криво, но Россия поспешила убраться из дома поскорее. Школу было решено сегодня прогулять. В таком состоянии девушка всё равно без толку проведёт там время. Она направилась к немцу. Рейх говорил русской, что если что-то случится, то дверь его камеры всегда открыта. Не буквально, конечно, но доступ к ней у России теперь был официальным. Великобритания с радостью принял её помощь. Стоило лишь рассказать об её разговорах с Германией; о том, что немка всегда такая общительная и радостная, но стоит лишь упомянуть Рейха, то сразу черствеет и злится; от том, как ей жалко Третьего. Пересказала британцу пару выдуманных ей же диалогов, в которых Рейх изливал России душу, надавила на чувства детей к родителям по личному примеру, поиграла ресницами, и вот ключ уже покоился в её кармане.              Проворачивая ключ в замочной скважине, Россия смотрела в пол, не находя в себе силы поднять голову и встретиться с немцем взглядами. Ей хотелось вначале услышать его ободряющий голос, чтобы он начинал разговор, а не она, чтобы не пришлось повторять ту немую утреннюю сцену. Секунды шли, девушка стояла, слушала звук перелистывающихся страниц, ждала спасительное приветствие, которое избавит её от желания разрыдаться прямо здесь и сейчас. Но Рейх подал голос, лишь когда Россия первой подняла на него глаза.       – Выше голову, юная леди! Плохое настроение не должно негативно сказываться на твоём внешнем и внутреннем величии.       Он сразу догадался, в чём было дело. Без лишних слов, без каких-либо действий и жестов, без намёков. Но Россия была даже рада тому, что не придётся всё пересказывать самой. Рейх не лез к ней с нотациями, когда не нужно.       – Проходи, садись, чувствуй себя, как дома. – Рейх поднялся с кресла, занял соседний стул и гостеприимно предложил занять его место. – Хочешь чего-нибудь?       – Нет, спасибо. – Девушка плюхнулась в кресло.       – А вот и зря. Я всё-таки настаиваю. Сегодня у тебя особенный день как-никак, верно?       Россия на мгновение забыла про утро, уставившись на улыбающегося немца круглыми от удивления глазами. Больше, чем навык быть гостеприимным, проживая в тюремной камере, её поражало его умение подмечать и запоминать мелкие детали.       – Вы помните?       – Конечно. Разве день рождения дочери - не самый важный день в жизни родителя? Для меня это не менее важно. И прошу, обращайся ко мне на «ты». Не хочу чувствовать себя старым. – Рейх вытащил из-под стола бутылку вина, после чего продолжил уже менее оптимистично. – Знаю, что не могу устроить тебе праздник, подобающий событию, но… будешь? Хотя бы чисто символически? Знаешь, – немец достал пару бокалов и откупорил бутылку – ты могла слышать от других, что алкоголь не помогает справиться с несчастьем, и я отчасти соглашусь. Сам по себе он лишь усугубит положение, но в хорошей компании подобная бутылочка может превратиться в лекарство.       И вновь Россия даже ответить не успела, как в её руке оказался бокал с кроваво-красным напитком. Отказываться она в любом случае не стала бы. Ей уже есть 18, плюс Рейх знал, что делал и следил за ситуацией. Ему она могла доверить свои переживания и способ их решения. И как ни странно, но уже даже от этого ей стало легче.       – Спасибо. Ты даже не представляешь, насколько много это всё для меня значит.       Они чокнулись бокалами. Рейх и в этот раз был прав. Россия искала компанию, с которой ей бы хотелось провести этот особый день, и вот эта компания сейчас сидела перед ней. Учитывая характер молодой девушки, её окружение и события, русская уже пробовала алкоголь, так что сразу же сме́ло сделала несколько глотков. Первый бокал подарил лёгкость мыслей и приятное тепло в груди. Грустные и плохие мысли отошли на второй план. И опять-таки, как и сказал Рейх, смысл вина в том, чтобы сосредоточиться не на вине, а на собеседнике. Второй бокал заставил улыбнуться, вглядываться в говорящего, пока слушаешь. Такие жестокие глаза, но при этом одновременно и добрые, ласковые, что ли; надменный, но успокаивающий взгляд; поднятые в одобрительном понимании брови; хитрая и самодовольная улыбка, совмещающая в себе ещё и некую заботу, как у родителя, выигравшего спор у своего ребёнка. Как Рейху удавалось совмещать всё это? Он будто бы в точности владел каждым миллиметром лицевых мускулов, чтобы его внешний вид в точности, в идеальной точности, выражал мысли и вызывал в России именно те эмоции, которые ему нужны были.       – Я уже об этом говорил, но сейчас такой удачный момент, чтобы вспомнить обо всём вновь. – Говорил Рейх, покачивая в руке третий бокал. – Мне было приятно и по-настоящему интересно учить тебя тому, что знаю сам. Ты умная и талантливая девушка. Ты выросла на моих глазах, и мне приятно осознавать, что я приложил к этому свою руку. Ты не та, кто просто жалуется мне на проблемы, ты доверяешь мне их решения, и мне было бы приятно, если бы не забывала обо мне, когда станешь правящей страной. Я всегда буду ждать тебя здесь.       – Всегда? – Грустно спросила Россия, быстро моргая. – Я-я не хочу, чтобы ты всегда тут сидел. Нельзя ли… как-нибудь поспособствовать?       – К сожалению, время моего здесь пребывания зависит не от меня. Но я бы хотел поработать вместе с тобой когда-нибудь.       – Как? Как я могу помочь? Ты столько раз выручал меня, я тоже хочу сделать что-то! Если тебя здесь держат только из-за желания отстранить от остальных, то…       – Не бери в голову, дорогая. – Рейх разлил остатки бутылки по четвёртому бокалу. – Сейчас твой день, отдыхай, расслабляйся и не думай о плохом, а об остальном можем подумать завтра... Хм, как насчёт истории о том, как Союз разбила отцовскую вазу?              Рейх проснулся посреди ночи. Кромешная тьма окутывала помещение, единственная лампочка была по традиции выкручена. Стояла абсолютная тишина, и лишь тихое монотонное сопение рядом. Одноместная кровать немца была недостаточно большой для двоих, так что пришлось ютиться. Было жарко. Мало того, что от недостатка свободного места Россия жалась к Рейху, так немец ещё и лёг спать в одежде. Не раздеваться же при ней, в самом деле. Он свесил руку с кровати и нащупал на полу её рубашку, валяющуюся мятым комком. Из нагрудного кармана вывалился ключ и сейчас слабо светился в лучах блеклой луны, привлекал взять его. Ключ от камеры. Рейх взял его в руку и с любопытством повертел.              Что ж, возможно я слегка приврал, когда говорил, что моё нахождение здесь зависит не от меня. Я сказал ей то, что она хотела услышать. Я всегда так делаю, однако в этот раз это было не столь важно. В этот раз я был довольно искренним. Я правда к ней привязался, признаю. И быть может мы правда сможем поработать вместе.              Рейх аккуратно вложил ключ обратно в карман рубашки. Последний раз взглянув на спящую девушку, он закрыл глаза в ожидании сна, на этот раз даже не заметив, что Россия тоже не спала.              Во второй раз Рейха разбудила дикая сухость во рту. Было уже утро, вторник, будний день. Немец начал вставать, думая, что Россия уже ушла, но тут же раздался весёлый голос.       – Доброе утро, Рейх.       Немец поднял вопросительный взгляд на бодрую девушку, читавшую что-то в кресле.       – Чего не в школе?       – Хотела ещё раз поблагодарить тебя за вчерашнее. Мне правда было весело. И я впервые за последнее время по-настоящему отдохнула. Так что спасибо тебе, за всё. – Россия встала, и недолго думая, протянула немцу ладонь с лежащим на ней ключом. – Я говорила серьёзно, когда предлагала сделать что-то для тебя. И раз уж ты не стал брать его самостоятельно этой ночью, я отдам его сейчас.       Рейх ухмыльнулся, но удивления не выдал. Ключ перешёл к нему.       – Уверена? Вряд ли кто-то будет рад, что ты меня освободила.       – А никто и не узнает, пока не нужно. – Россия подмигнула. – Несмотря на всё, никто кроме тебя не сделал для меня большего. Так что я согласна работать вместе.       Грустно вздохнув от мыслей о том, что пора возвращаться домой, русская опустила взгляд, но вскоре отмахнула от себя все ненужные мысли. Чмокнув немца на прощание, она направилась прочь, оставив Рейха один на один с долгожданной свободой.       – Ну что ж, – Рейх сжал ключ в кулаке – пора прогуляться.