Ihre zweite Chance

И пусть в самую темень надежда

Вдруг коснётся живого лица

И взамен той печали безбрежной

Упадёт на остатки крыльца.. © Вечер стоял холодный. Зима приближалась к концу, но всюду до сих пор лежали сугробы, все дорожки в деревне были усыпаны рыхлым снегом, их просто не успевали подметать. В последние дни метели были особенно ярыми, они не прекращались ни днем, ни ночью и постоянно выли под окнами, заходясь в безумном, изнемогающем от недостатка жертв крике. Иногда доходило до того, что ветхие крыши домов слетали под их всеобьемлющей страшной силой, а в саму избу было не пробраться из-за высоких сугробов перед дверью. На этот же вечер выдалась, кажется, самая ожесточенная и сметающая все на своём пути метель. Солнце уже более четверти часа как село, и никто из местных жителей не решался выходить на объятую тьмой улицу в такую погоду. Только две невысокие изящные фигурки устало плелись по заснеженным дорогам Михайловки. Первой шла девушка в слишком лёгком для подобной погоды пальто и тоненьком летнем шарфике. Она приобнимала себя за плечи, стараясь хоть как-то согреть себя или хотя бы не промерзнуть ещё сильнее. Она монотонно двигалась вперёд, осторожно ступая в страхе провалиться в очередной глубокий сугроб. Следом за ней семенила другая девушка, чуть помладше, кажется, её сестра. Она была одета ещё хуже. Какое-то невнятное, подшитое миллионами заплаток подобие пальто, шапочка, которая была ей давно мала, спутанные волосы и неказисто сваленные валенки делали её похожей на маленького домовенка, не пойми зачем вылезшего из-за печки в самую метель. Она что-то тихо бубнила себе под нос, и старшая сестра время от времени поворачивалась назад, дабы убедиться всё ли в порядке. Уставшая и с потухшими голубыми глазами, она, кажется, давно привыкла быть своей сестре второй матерью, и сейчас, ровно так же, с материнской заботой переживала, как бы младшенькая не замёрзла при её то зимних вещах. Они шли уже, кажется, минут двадцать, но треть часа по-немного начинала казаться вечностью. Девушки, видимо, надеялись добраться до места назначения до заката, но им помешала вновь вспыхнувшая после трехчасовой передышки метель. Сначала девочки долго отпирались, вовсе не хотели идти. Слишком сильно их терзали сомнения, слишком велик был шанс того, что в один момент вся выстроенная с таким усердием крохотная жизнь вдруг рухнет, если они подпустят близко совершенно чужого человека. Они старались как можно меньше пересекаться с жителями деревни, если речь, конечно, не шла о покупке пищи или новой-старой одежды. Вступать в контакт хоть с кем-то казалось слишком опасным и неострожным, но выбора больше не оставалось. Последние две недели их брат не вставал. Последние пять дней почти постоянно лежал в забытьи, лишь изредка проходя в сознание. Со вчерашнего дня его нельзя было ни накормить, ни напоить. Брата ни на секунду не оставляли одного, поили всеми имеющимися лекарствами, вспоминая советы лучших врачей страны. Откуда-то издалека, из прошлой жизни. Сейчас спасти маленькую жизнь, спасти их семью, кажется, мог только один человек — знахарка, живущая на другом конце деревни. Повсюду о ней ходили какие-то нереальные, сверхъестественные слухи. Косой сосед Гришка рассказывал, будто бы она чудным образом вернула ему зрение после того, как ему в обе глазницы попало по несколько десятков зловредных щепок. Молочница Катька говорила, что знахарка вылечила её и её мужа от бесплодия. Может, правда, может, нет, а ребёнок спустя многие года брака у них всё-таки родился, к тому же ровнехонько через девять месяцев после визита таинственной врачевательцы. А Васька с фермы ведь и вовсе сказывал, что она родителей его с того света вернула после того, как они мёртвыми уж поболе часа пролежали. Видно, поистине талантливая женщина. Или пугающая. Знали о ней в Михайловке совсем немного, хоть и были здесь жители значительно старше её. Ведали только, что никого у неё не осталось, и она одна жила в старом, но совсем не маленьком доме на севере деревни. Говорили, будто муж её погиб ещё давным-давно, но где и как, никто не знал. Знали, что был у неё сын, не раз его видели помогающим матери таскать тяжёлые сумки с лекарственными травами (хоть и слабый, тщедушный был мальчик, куда уж ему), но и он уж почти четыре года как куда-то пропал, и никто о нем за то время ничего и не слышал. Не было известно и то, когда и как эта знахарка начала людей лечить, где взяла такие познания, где научилась, почему вообще решила зарабатывать на жизнь врачеванием. Жизни спасать. Но об этом жители Михайловки и не думали. Главное, лечит, спасает. И может быть, она спасет и их брата — думали девушки. По крайней мере папа, мама и сестры в это свято верили, и уж дай бог, чтоб не зря. Мысли и сомнения никак не давали покоя, но страшная метель не давала погрязнуть в них, постоянно напоминая о своём присутствии резкими порывами ветра и летящими прямо в лицо хлопьями снега… Впереди идущая девушка уже в который раз обеспокоенно оглянулась, чуть притормаживая и дожидаясь младшую сестру. Они шли уже слишком долго, а времени оставалось слишком мало, но заболеть им сейчас было никак нельзя. Так подумала старшенькая и бережно поправила на сестре маленькую залатанную шапочку. Они двинулись дальше, теперь крепко держась за руки, боясь отпустить друг друга и затеряться в смертоносной метели. От каждого их выдоха изо рта тут же поднимался пар, руки без варежек или даже хоть каких-нибудь дырявых перчаток мерзли. Ни отец, ни мать, ни даже сестры не хотели отпускать их к знахарке, но волнение за сына, за брата всё-таки брало верх. Старшенькая в очередной раз устало потерла глаза и выдохнула, выпуская в воздух очередное светлое облако пара: — Тебе точно не холодно.? Если хочешь, возьми мой шарф, ведь так и простудиться легко, — она взглянула на сестру, вглядываясь в её хмурые, затуманенные глаза, нежно проводя рукой по уже порозовевшим от мороза щекам, и в конце концов смахнула лёгкий налёт снега на каштановых волосах, выглядвающих из-под шапки. — Мне тепло. Честно, — пробормотали в ответ, осторожно убирая чужие руки от своих волос. Эти глупые, сейчас, казалось бы, такие несвоевременные нежности вдруг отрезвляюще подействовали на младшенькую. Она вдруг зашагала чуть быстрее, продвигаясь вперёд размашистыми шагами и увлекая за собой сестру. — Чем дольше мы будем идти, тем быстрее замёрзнем. Так что, пожалуй, стоит поспешить… Знала бы она, с чего вдруг решила ускорить шаг, почему ответила, что ей не холодно, если конечности буквально горели от мороза, а ветер пробирался под старенькое пальто. Но если уж нужно идти, то лучше покончить с этим как можно скорее. И наконец, их страдания были оправданы. Уже через несколько минут вдали показалась старая деревянная избушка, из трубы которой вверх размытыми кольцами медленно поднимался дым. Из-за метели жилище знахарки было тяжело рассмотреть, но в в глаза сразу бросались высокие окна, врезные рамы и аккуратно положенная крыша. Девушки, по колено утопая в снегу, теперь уже чуть ли не бежали, не жалея недавно купленные на базаре валенки (чаще они валяли их сами, так что подобные вещи были для них редкостью). Метель не отставала, холод подгонял, и так безумно хотелось добраться теперь не только до самой знахарки, но и до тёплой каменной печки. Спустя несколько минут они, наконец, достигли крыльца дома. Оно так же было покрыто значительным слоем снега, он старательно облетал крышу над крылечком, извиваясь и размачивая ненадежное дерево на порожке, но сейчас это не было важно, сейчас они, к счастью, добрались. Тоненькие деревянные поддержки под крышу совсем не скрывали их от ветра, но казалось, будто бы уже здесь, на крыльце, они могли почувствовать тепло печи, услышать трекс горящих в ней дров и хотя бы мысленно согреться… Старшая сестра слегка приобняла себя одной рукой, делая несколько шагов к двери, и постучала. Каждый удар какой-то лёгкой, далёкой болью отзывался в обветренной, покрасневшей от холода руке. Волнение за время дороги не отступило, сомнения всё ещё терзали и неотрывно мучили, не давая сосредоточиться и хотя бы подумать о том, что говорить знахарке, о чем её просить… Ни разу за время их проживания в этой глуши им не приходилось так близко контактировать с жителями деревни. Миллиарды вопросов без ответа заполняли голову: " а вдруг узнает, не согласится…? «, " что же делать.? «, " что если мы подведём маму и брата.? " Девушка чуть мотнула головой, стараясь отогнать непрошеннык мысли. Наконец, за дверью послышались тихие шаги. Значит, хозяйка не спала. Буквально через минуту дверь открылась. На пороге стояла женщина лет сорока пяти, хотя точный возраст определить было достаточно сложно. Волосы её, выглядывающие из-под ярко-красного платка, были наполовину седыми, но на лице, на удивление, не было ни единой морщинки, или так просто казалось уставшим глазам в полутьме. Поправив спадающую с плеч, явно не раз залатанную шаль, она заговорила чуть хрипловатым, но очень приятным глубоким голосом: — Если притащились в ночь, дело у вас не простое, — и замолчала, оглядывая девушек с ног до головы, будто ища в их внешнем виде причину столь позднего прихода. Они застыли, не решаясь шевельнуться под её проницательным взглядом. — Ну что стоите глаза разунули, как нечисть какая в духов день, чесслово, — вдруг прохрипела она. — Проходите уж в дом, обмерзли все Сестры лишь слабо кивнули, не в силах выдавить из себя ничего в ответ на слова знахарки. Они лишь сжала руки друга друга и быстренько прошмыгнули в дом. Тепло резким потоком хлынуло в них, заполняя каждый уголок продрогшего тела. Старшая, наконец, сняла шапку и чуть поджала губы, оглядываясь по сторонам. Вокруг было довольно уютно… и, главное, жар от печки приносил незабываемые ощущения и доводил до дрожи, согревая и спасая от окончательного обморожения. Она немного повернулась к женщине, затворившей дверь, и переступила с ноги на ногу, пытаясь настроиться на разговор — Стоят, мнутся чего-то. Как будто не прибежали ко мне в полночь помощи выпрашивать. Будете медлить — выгоню и вслед вам не посмотрю, — пробормотала скорее себе под нос женщина, скидывая на скамейку шаль и разминая затекшую отчего-то шею. Ей никто не ответил, старшая сестра только ещё сильнее стушевалась, хоть и была всегда прямой, честной, а любые разговоры были для неё просты и привычный, а младшая уже успела отойти куда-то в тёмный угол избы, ближе к тёплой печке и даже не расслышала слов знахарки. — Не хотите говорить — скажу я. Судя по пальтишкам, деньжат у вас не так много, для некоторых наших кудесниц недостаточно, а ежели и в больницу в соседней деревне не пошли, значит, и времени мало, — уверенно произнесла женщина, доставая из-под лавки какую-то сумку, видимо, с бальзамами, засушенными травами и другими лекарствами. — Если не знаете, как звать меня, называйте просто Авдотьей. Хотя, кажется мне, что раз пришли, всё, что можно, вам про меня уже известно. Старшенькая лишь прикрыла глаза и кивнула. Она снова окинула знахарку измученным взглядом и тихо выдохнула. Как же она устала. Хотелось бросить все, оказаться дома. В таком до боли родном и любимом местечке, в своей комнате там, а не в этой глуши. Хотелось как раньше ходить на приёмы, прогулки, хотелось жить в тепле и достатке. Девушка пару раз моргнула, как бы приходя в себя, и чуть сжала краешек пальто. — Наш брат болен… Мальчик, тринадцать лет. Ему нужна помощь, в последние дни становится только хуже и хуже… Он не встаёт, даже головки не поднимает, — проговорила она на одном дыхании и невольно сделала пару шагов ближе к печке. Младшая сестра вдруг тоже словно очнулась ото сна и обернулась, на глазах её еле заметно блестели слёзы. — Ну, и сколько уже лежит? — коротко спросила Авдотья, пытаясь что-то найти в своей сумке с, кажется, бесконечным дном. В ответ девушки лишь смущённо кашлянули, кто-то из них еле слышно прошептал: -Две недели. -В сознании? — встрепенулась знахарке. -Нет. — Какого черта так поздно пришли? Чего ждали, чуда божьего? Господь страну сохранить не смог, а вы все ещё в него верите, — хмыкнула она и тут же продолжила. — Ежели болезнь уж поставлена, легче мне будет. Наверняка, у врача когда-то да бывали. Не местные ж ведь. У наших от обычной знахарки губы не трясутся. Сестры выдавили из себя слабые улыбки, но тут же снова поджали губы и прошептали: — Мы старались помочь ему, правда, — и снова слёзки засверкали на их щеках. — Последний день его не накормить…постоянные боли, стоны…прошу, помогите.- еле проговорила старшая, стараясь сохранять спокойствие. Перед глазами в этот момент всплыл образ братика. Такого бледного, беспомощного… Приступы усиливались с каждым разом, а ни они, ни родители ничем не могли ему помочь… Девушка вновь подняла взгляд на знахарку: — У нас не так много денег, этого будет достаточно.? — она все ещё ещё дрожащий то ли от холода, то ли от волнения рукой достала из кармана пару монет. Авдотья подозрительно взглянула на деньги и пробормотала: — Оставьте-ка пока это себе. Не от доброты душевной говорю, приценимся, как вашего мальчишку увижу, — она наконец нашла что-то в своей бездонной сумке и, чуть хромая, просеменила к печке, на которой лежало не дорогое и не дешёвое, но, на удивление, почти что новое пальто. — Ежели уж поселилась в крови какая отрава, мы её живо выбьем. А дадите мне, от чего плясать, ещё лучше будет, — Авдотья накинула пальто и, обвязав шею взятой со скамейки шалью вновь приоткрыла дверь. — Идти-то готовы? Уж надеюсь, осмелеете и по дороге расскажете все попонятнее, без слез и всхлипов. Спустя приблизительно полчаса они были на месте. Сестры расстегнули уже знатно промокшие от снега пальто и прикрыли дверь за Авдотьей на засов. В полуразрушенной избе было ненамного теплее, чем за её пределами. В прихожей было темно, и лишь свет из одной из соседних комнатушек слегка освещал только что прибывших. Отойдя от двери, старшенькая дождалась, пока гостья снимет пальто, рассяно указывая рукой на источник света, и, подняв взгляд на Авдотью, тихо выдохнула. — Пройдёмте. — девушка прошла погруженную во тьму прихожую и направилась в сторону освещенной комнаты. Сестра после короткого «ну же, Маша» последовала за ней. Было видно, как сильно они переживают. Как только девочки с гостьей зашли в комнату, глазам знахарки открылась следующая картина: на постели лежал мальчик, тот самый, лет тринадцати, и тихо стонал, чуть жмурясь и бесцельно помахивая ослабевшей рукой. Он был бледен до такой степени, что его сложно было принять за живого, но сердце его все ещё билось, а дыхание, пусть и сбивчивое, всё ещё виднелось в быстрых вдохах и выдохах. На постели рядом с ним сидела женщина, которую сейчас, в таком состоянии, пожалуй, можно было бы принять лишь за живой труп. На ней было явно не крестьянское, но безумно поношенное платье, волосы уже давно начали седеть… Глаза её выражали лишь бесконечную усталость… Усталость и беспокойство за сына. Она не знала как ему помочь, не знала как облегчить его страдания… Как же ей хотелось сейчас забрать всю эту нестерпимую боль, весь этот кошмар себе, лишь только для того, чтобы мальчик смог нормально поспать. Впервые за эти ужасные две недели поспать без приступов боли. Изредка он прерывал свои стоны, чтобы прошептать только одно единственное слово " мама «, в котором звучали, казалось бы, все страдания, всё отчаяние будто бы из самого сердца мира. Рядом с кроватью стояли ещё две девочки, сестры тех самых, которые привели знахарку в дом. Первая, темненькая, бездумно смотрела в стену, было заметно, как тяжело ей ей здесь находиться, как тяготит её это всё. Вторая, видимо, самая младшенькая, тихо смотрела на брата. Она одна не была подвержен ни печали, и слезам. В её взгляде сверкала надежда. Чуть поодаль от них стоял мужчина, одетый в гимнастёрку без погон. На ней были видны какие-то заплатки и швы, которыми хозяева явно пытались продлить вещи жизнь ещё хотя бы на немного. Он стоял, сжимая плечо жены и сильно прикусывал губы. Знал бы он, как помочь изможденному болезнью сыну, помочь уставшей после долгих бессонных ночей жене. Когда половица под ногами гостьи предательски скрипнула, он единственный поднял взгляд на только что вошедших. В глазах будто бы появился невесомый лучик надежды, и, кратко поцеловав жену в макушку, он выпрямился, делая несколько шагов в сторону дочерей и знахарки. Авдотья медленно прошла в комнату, одаривая внимательным взглядом каждого из жильцов. Промокшее пальто она не сняла, только расстегнула и слегка приспустила. Как только тяжёлая сумка сползла с её плеча, к ней сразу же подскочил мужчина в гимнастерке: — Позвольте Вам помочь, — прошелестел он, почти насильно отбирая у неё ношу и неся её ближе к кровати, на которой лежал мальчик. Авдотья шагнула ближе к больному, оглядела его лицо, присела на край постели: — После чего ж с ним такое сделалось? Не в первый раз, вижу. Хоть изможденный, но привыкший. — Неудачно упал, поранился, — ответил отец мальчика. — Понимаете, его кровь. — Он бросил печальный, едва уловимвй взгляд на жену, — она не свертывается. Один Бог знает, как ему помочь. — И все как один бога молют, — раздражённо пробормотала Авдотья, вглядываясь в лицо больного и слегка касаясь его руки. — Как будто в него одного верите, на кой тогда вам я. — она на секунду прикрыла глаза, но тут же оживилась и прикрикнула. — А теперь все вон из комнаты. Я не ваш бог, но помочь постараюсь. Мать, сидевшая все это время с сыном и тихо напевавшая какую-то немецкую колыбельную, едва отстранилась от измученного долгой, продолжительной болезнью мальчика и, наконец, взглянула на гостью. Теперь было легче рассмотреть её лицо. Было видно, что она не спала последние несколько дней, безумная усталость вместе с материнской тревогой за своего драгоценного ребёнка читались в её взгляде как нельзя яснее. Она была жутко бледна, её полуседые длинные волосы были заколоты на затылке в какой-то небрежный пучок, чем-то напоминавший дворянские причёски. Женщина сжимала в руке платок, которым вытирала слезы. Нам нем, кажется, были вышиты чьи-то инициалы: может быть, её самой, а может, и не менее измученного слезами мужа. Она обеспокоенно оглядела знахарку, перевела взгляд на своего суверенного, потом снова на неё, попыталась собрать все свои силы в кулак и слегка дрожащим, иногда срывающимся голосом проговорила с каким-то совсем непонятным, смешанным акцентом: — Я никуда не уйду. Я должна быть рядом. — Господи, послал черт проблем, — проговорила Авдотья, поднимаясь и начиная рыскать в своей сумке, и уже как будто бы укоряюще произнесла. — Мамаша, да отдохните вы, ведь еле-еле голову на плечах держите, ну чесслово. Ей тут же тихо попытались возразить: — Но мой ребёнок. — Никуда не денется ваш ребёнок. Сильный мальчонка, наверняка, и не такое пережил, — вздохнула знахарка, наконец доставая из недр сумки подозрительного вида мазь и ставя лекарство на прикроватный столик. — Не всегда матерям со своими детьми суждено быть, хоть иногда и жутко, и боязно. Она задумчиво посмотрела в глаза измученной иссушенной болью сына женщины, пытаясь выдавить из себя некое подобие улыбки. Женщина ответила тем же. — Ну-ка, — обратилась Авдотья к её мужу, который в то время тщетно пытался открыть оставленную на секунду мазь, — принесите мне воды, чтоб погорячее и полотенца почище. И отведите уже в постель свою бедную иностранку, умаялась вся. Мужчина кивнул и быстро покинул комнату, передавая мазь в руки хозяйки. Через секунду крышка чуть скрипнула и отлетела, открывая вид на темно-серую, жутко пахнущую субстанция. Авдотья только вздохнула. Бедная иностранка же, как только что выразилась знахарка, лишь запахнула вязанную шаль, слегка дрожащими то ли от нервов и волнения руками и всё так же обеспкоенно смотрела то на Авдотью, то на сына. Она еле заметно поджала губы, закусывая чуть ли не до крови верхнюю, в тот момент, когда мальчик вновь зажмурился от очередного приступа боли и, бережно, погладила его руку, огибая каждый пальчик на небольшой ручке. Девочки, всё ещё стоявшие у входа в комнату переводили взгляд то на мать, то на брата. Старшая с долей материнской нежности погладила плечо сестры, тихо шепнув что-то вроде " идём же. " и легонько подтолкнула ту к выходу. Через минуту в комнату вернулся отец семейства с двумя вёдрами воды в руках и весь обвешанный разного рода: от чёрных до белых, от мелких до огромных тряпками, которые свисали и с шеи, и с головы, и с плеч, и даже были обвязаны вокруг пояса. — Столько. хватит? — тихо поинтересовался он, тяжело дыша и скидывая все эти тканевые пожитки на кровать. -Хватит, скороход, хватит, — проворковала знахарка, одной рукой забирая у него оба ведра, а другой разбираясь в ворохе тряпок. — И где достал то столько. Надо было уточнить, чтоб парочку принёс. Как будто у него тут тканный завод, чесслово. — Так мне идти? — мужчина все ещё стоял у изголовья кровати, переминаясь с ноги на ногу и не отводя взгляда от тихо постанывающего сына. — Иди, иди, разбазариватель ткаческого труда, — проговорила Авдотья, опуская одну из тряпок в горячую воду и проходясь ей по больной ноге ребёнка. Наконец, мужчина вышел и оставил её наедине с сыном и его страшной болезнью.

***

Как же долго тянулось время, пока знахарка находилась в комнате мальчика одна. Для безутешной матери, наблюдающей весь этот ужас, все страдания своего драгоценного сына долгие годы, сейчас это казалось вечностью. Она сидела на каком-то расшатанном стуле в прихожей, нервно кусала губы, теребила край когда-то белоснежного платка, по несколько раз прокручивала на безымянном пальце обручальное кольцо и снова, уже в который раз, во всех грехах винила себя. Она знала, что она причина этих страданий, всех этих тихих жалостных стонов, доносящихся из-за прикрытой двери. Женщина зажмурилась, стараясь взять себя в руки и несколько раз перекрестилась, начиная судорожно шептать молитву… Глава семейства расхаживал по коридору взад-вперед, сложив руки в замок за спиной. Его брови были чуть сдвинуты к переносице. Он изредка поглядывал на супругу, но не рисковал вмешиваться в молитву, которую теперь она так горячо шептала, опасаясь новой волны истерики или чего похуже, он вновь отводил взгляд, смотрел на дверь и продолжал бродить из стороны в сторону Наконец, послышался скрип, и из дверного проёма показалась Авдотья. Она вышла к жильцам дома, чуть прихрамывая на правую ногу и натянуто улыбаясь. -Эх вы, ведь небось не отдохнули, горемычные. Можете проходить, все, что могла, я сделала. Но вся семья, ещё даже не дослушав её, мигом ворвалась в комнату. Чуда не произошло. Мальчик все так же лежал в постели и спал. Но теперь на лице его не читалось боли, он мирно посапывал во сне и слегка улыбался чистой детской улыбкой. — Лёша, — облегчённо выдохнул его отец, падая на постель и чуть прикрывая глаза. Его губы еле заметно затрепетали в радостной молитве. Жена вновь повторила за ним. — Так Алексей значит, — тихо проговорила знахарка, затворяя дверь в комнату. — Видно, нечастливое это в нынешнее время имя. Но никто её не слушал, только девочки неотрывно смотрели на спящего брата, а взрослые продолжали молиться. Наконец, мужчина открыл глаза и перевёл светлый лучистый взгляд на Авдотью. — Вы божья провидица, — прошептал он. — Бог помог вам вылечить нашего сына, говорим Вам и Ему спасибо от всех наших грешных сердец. Я видел, сколько сил занимает врачевание и… просто спасибо. Знахарка в ответ на его речи лишь неопределённо хмыкнула и пожала плечами. — Бог помог, бог помог. Может быть, действительно благодарите его за то, что вовремя вспомнили ко мне обратиться. Хоть и много времени на него потратила, не зря все было, верю. И ошпаренная нога моя тому подтверждение. На лицах всех наконец-то засияла радость. Мать бережно взяла руку сына в свою, сжимая и невесомо расцеловывая костяшки пальцев, чтобы не дай бог не разбудить его. Одинокая слеза покатилась по щеке женщины. У неё не было сил даже для того, чтобы полноценно расплакаться. Она выдохнула до сих пор немного сбивчиво и перевела взгляд на крестьянку, беззвучно, лишь одними губами промолвив " спасибо «, запахнула шаль, обнимая себя за локти и приподнялась. — Скажите, сколько мы вам должны.? Того, что Вам отдали девочки ведь недостаточно.? Авдотья только вздохнула: — Ничего они мне не отдали и не отдадут. Не хватало ещё и деньги с вас брать, и так на копейки от отца-лесоруба еле перебиваетесь, — в ответ на удивлённый взгляд мужчины в гимнастерке она пояснила. — Ну, все пальцы у вас в мозолях и зарубках, да и деревом свежим пахнете, на чем же ещё вам деньги зарабатывать. Отец семейства слегка стушевался и теперь нервно теребил полуседую бороду. — Так мы что, вам, получается, совсем ничего не должны? — осторожно спросил он, не до конца понимая суть своего нынешнего положения. — Ишь чего удумали, конечно, должны! — хмыкнула Авдотья и, хромая, пошла ближе к супругам и стоящим возле них девочкам. — Денег не возьму, оплатите работой, — проговорила она, поочерёдно оглядывая всех жильцов. — Вот ты, — обратилась Авдотья к старшей из посетивших её девушек, — как тебя зовут? — Ольга, — тихо пробубнили в ответ — Будешь тут за старшую. За братом следи, поручаю его тебе целиком и полностью, но изредка буду наведываться. — «старшая» только кивнула, для неё будто бы ничего и не изменилось. — Ты, — указала знахарка на девушку чуть младше, которую впервые она увидела именно в доме. -Татьяна, — отстранённо отозвалась она. — Ты, Таня, поможешь мне в врачевании. Даже если и нет у тебя таланта к этому, обучим. Больше возможностей и для заработка станет, часть денег тебе будет отходить, а мне и легче. — А ты, я так понимаю, Мария, — скривив губы в усмешке, проговорила Авдотья, исподлобья поглядывая на задумчивую девчонку в углу. — Думаешь, не слышала, как тебя сестра упрекнула? Ты будешь на базар ходить, за шмотьем и едою. Да помогать мне лекарства разносить. Тоже, знаешь ли, стоящее занятие. Тут знахарка обратила взгляд к последней из сестёр — Я Настя, — с улыбкой проговорила девочка. — Настя, значит. Будешь в лес со мной за травами ходить. Может, заодно и отцу поможешь. А вы ей помогайте, — подчеркнула женщина взглянув на лесоруба. — Иногда и щепки важными бывают… Тут мать мальчика слегка поджала губы, всё ещё теребя в руках кружевной платок. Она пробежалась взглядом по всем девочкам, как бы заодно проверяя готовы ли они в этим поручениям и вновь посмотрела на знахарку. — Что же делать мне? — она проговорила это спокойно, медленно, попутно слегка выпрямляя спину и приспуская платок. В то же время сестры взглянули на отца и после его краткого одобрительного кивка, пошли в сторону выхода из комнаты, поочередно ещё раз благодаря крестьянку. Мама, все это время наблюдавшая за ними, вновь обратила свой взор к Авдотье, пока так и не дождавшись ответа на свой вопрос. Она выдохнула и аккуратно заправила себе выбившиеся пару прядей волос за уши. А Авдотья долго молчала и будто бы каким-то рассеянным взглядом глядела в сторону. Наконец, тишину нарушил её хрипловатый голос: — А вам, мамаша, задание вот какое… Собеседница оживилась и с новым интересом взглянула на знахарку. — Позвольте, какие же ей заданья, она и на ногах стоять не в состояньи, — вмешался её муж, резко вставая с кровати и слегка заслоняя собой жену. -О как, аж стихами от страха за свою суверенную заговорил, — рассмеялась Авдотья, ехидно поглядывая то на него, то на его супругу. — Да переживай ты так, «батюшка всея Руси». Вот ей задание какое: выспаться да покрепче. И без её благотворительных заскоков, — снова захрюкала от смеха знахарка. На лицах супругов тоже появились лёгкие улыбки, и через секунду они уже хохотали вместе со своей гостьей, кажется, впервые, за долгие месяцы. После того, как приступ смеха немного поугас, мужчина подошёл к Авдотье с протянутой рукой: -Николай, — хмыкнул он, второй рукой поправляя растрепавшийся ус. — А это моя жена Александра. Пора бы нам, наконец, как полагается, познакомиться. Александра, только что представленная гостье мужем, слабо кивнула, как бы говоря, что рада познакомиться. Она положила руку на плечо супруга, нежно поглаживая и тихо выдохнул. — Позвольте, останьтесь хотя бы на чай с сахаром. С нашей стороны будет ужасно не вежливо не отблагодарить вас сегодня хотя бы так, — она изучающе оглядела лицо крестьянки и остановилась на её глазах. — я всё заварю. — Ну что ж, раз вы предлагаете, — как будто бы даже стушевалась знахарка. — Хотя вы просто попусту растратите все остатки вашего сахара, чесслово — Ничего, обстоятельства меняются, а от старых привычек отвыкнуть тяжело, — проговорил Николай, приоткрывая перед женщинами дверь, — вот и тратим теперь все последние деньги на сахар, что ж теперь поделаешь. Александра на его слова лишь еле заметно улыбнулась, а Авдотья вновь засмеялась, видимо, ещё окончательно не отойдя от прежнего приступа смеха. — Одну половину зарплаты на сахар, другую на тряпки, — прошептала она, выходя из комнаты вслед за супругами и уже грезя о чая с сахаром, который был недоступен ей уже долгие годы.