Ты — мое рядом

      Каждое утро Аль-Хайтама начинается одинаково: звенящий будильник, хнычущий сквозь сон Кавех, который натягивает одеяло на голову, чтобы не слышать раздражающий звон, и неимоверное желание повеситься. Он проклинает все на свете: когда сонно плетется в ванную; когда чистит зубы и смотрит в зеркало на свои заспанные глаза и отпечаток подушки на лице; когда жует завтрак и пьет мерзкий растворимый кофе, от которого желания жить никак не прибавляется. Он привык к такому существованию, такому распорядку дня и даже к нежеланию быть по утрам он тоже привык. Вот и сегодня все по прежнему сценарию: будильник, стоны Каве и шуршание одеяла. Аль-Хайтам и сам едва не воет, закрывая лицо ладонями, как только отключает надоедливую трель. Ему кажется, что этой ночи и не было вовсе. Будто бы он закрыл глаза всего на пару минут, но уже за это время успел подкрасться новый день. Хайтам вспоминает студенческие годы и завидует молодой версии себя — тот Аль-Хайтам умудрялся вставать еще раньше при более поздних отбоях и при этом нормально себя чувствовать. Он с иронией думает, что годы потихоньку начинают брать свое.        Он трет глаза, поворачивает голову и смотрит на Кавеха. Золотые волосы разбросаны по подушке, и Аль-Хайтам нежно проводит по ним ладонью. Он наклоняется, легко касается светлого виска губами и наконец встает. Это тоже утренняя привычка, его личный ритуал, без которого он точно не находил бы в себе сил подниматься настолько рано. Однако сегодня устоявшийся сценарий впервые за долгое время — за годы! — меняется, отчего кажется, будто система мироздания дала сбой. Едва Аль-Хайтам выходит из ванной, как в нос бьет пряный аромат кофе. Да не абы какого, а свежесваренного. Один только запах бодрит и приносит самое настоящее удовольствие. Столь притягательный аромат Хайтам чувствовал лишь в «Пуспе», когда кто-нибудь из посетителей заказывал кофе, и Энтека начинала варить его в турке на медленном огне. От одного только запаха, что заполнял кафе, можно было получить неподдельное наслаждение. Да и со вкусом свежего кофе не сравнится даже самый дорогой растворимый, сколько бы нулей не было на ценнике и как бы продавец не уверял, что он не хуже молотого. Хайтам ненавидит растворимый кофе, но пьет по утрам исключительно за неимением времени на возню с туркой: он хорошо знает, что любые россказни продавцов на базаре — бред сивой кобылы.        Аль-Хайтам заворачивает за угол и останавливается в дверном проеме на кухню. У плиты стоит Кавех, наспех собравший волосы в небрежный хвост, из которого во все стороны торчат неприхваченные пряди, одетый в одну лишь длинную рубашку, едва прикрывающую задницу. Взгляд Хайтама скользит от растрепанных волос к плечам, а оттуда к пояснице и ниже. И при виде полураздетого Каве Аль-Хайтам, кажется, наконец бодрится.       — Ты рано, — говорит он, облокачиваясь о дверной косяк. — У тебя сегодня встреча с заказчиком?       — Нет, — отвечает Кавех, уменьшая огонь и неотрывно глядя на турку, чтобы не упустить момент, когда кофе начнет закипать. — Встал, чтобы сварить тебе кофе.       — Ха? — удивленно выдыхает Хайтам, забывая моргать. — Мне?        Он знает, что Кавех не любит кофе. Знает, что он пьет его крайне редко, только когда мозг уже совсем не работает, а руки не слушаются и не хотят даже держать карандаш. Да и варить его он никогда не умел. Поэтому сейчас, глядя на Каве, сосредоточенно следящего за поднимающимся в турке напитком и оттого чуть дующего губы (Архонты, как же это очаровательно), Аль-Хайтам не может поверить своим глазам. Кавеха в столь ранний час растолкать невозможно даже под надоедливую мелодию будильника, а тут он встал сам, еще и нашел в себе силы чем-то заняться, а не сесть на кровати, слепо глядя в одну точку до тех пор, пока сон снова не заберет его в свои ласковые объятия. Так происходит обычно. Сегодня же Каве выглядит удивительно бодрым.       — Конечно тебе, — качает головой старший, выключая огонь, и переливает свежий кофе из турки в чашку. Он наконец поднимает глаза и смотрит на Хайтама, так и стоящего в дверях, взглядом ловящего каждое движение Каве.       — Но ты ведь никогда не варил кофе. И почему сегодня?        Кавех вытирает руки кухонным полотенцем и подходит ближе, берет ладони Хайтама в свои и легко тянет его к себе. В больших глазах отражается свет ламп, отчего кажется, будто они светятся. Хотя они и правда сверкают, просто Аль-Хайтам редко замечает, как сияют глаза старшего, когда тот смотрит на него. И он редко видит, сколько нежности, любви и обожания в этом ярком взгляде, готовом убить любого, кто подойдет ближе позволенного.       — Потому что я люблю тебя? — серьезно спрашивает Каве, но тут же прыскает от смеха. — Если ты не знал, я живу с тобой не просто так.       — Я думал, потому что ты обанкротился, — хмыкает Хайтам, кладя ладони на узкую талию поверх тонкой ткани рубашки, и наклоняется к уху, на каждом слове нарочито касаясь его губами: — Ты специально не надел белья? Соблазняешь меня с утра пораньше? Боюсь, ты немного опоздал. Утренний стояк стоило оседлать, пока я еще был в кровати.        У Каве вдоль позвоночника пробегают мурашки, вытягивая его, словно струну. Щеки заливает алым, и он спешно тянется к чашке, в которую недавно переливал из турки кофе. Он всучает ее Хайтаму и отворачивается, надеясь скрыть свое смущение.       — Я целую неделю учился варить кофе! А ты снова издеваешься!        Хайтам, обнимая чашку обеими ладонями, приваливается плечом к стене, с улыбкой наблюдая, как от эмоций Кавеха раскачивается подол его рубашки, и наконец делает глоток, от которого блаженно закрывает глаза. Кофе и вправду получился замечательным.       — Ты..! — продолжает Кавех, не смея повернуться лицом. — Да чтоб я еще раз что-то для тебя сделал!       — Эй, — Хайтам останавливает его и подходит со спины. Он наклоняется и прижимается губами к обнаженному плечу, с которого сползла рубашка, и задерживается на мгновение, вкладывая в этот поцелуй, кажется, все, что должен был сказать с самого начала. — Спасибо.        Чувствуя, как колотится сердце, бьющееся о ребра изнутри, Кавех поворачивается к Аль-Хайтаму, поджимая губы. Он вскидывает руки и обнимает его шею, прижимается щекой к груди, но все еще дуется. В этом весь Каве: будет обижаться и капризничать, но все равно обнимет и поцелует.       — Я люблю тебя, — шепчет Аль-Хайтам, целуя блондинистую макушку.       — И кофе понравился? — поднимает взгляд Каве, упираясь подбородком в грудь младшего. — И завтра сварить еще раз?        Хайтам кивает и снова глотает еще дымящийся кофе: — Конечно.